Текст книги "Лето на чужой планете (СИ)"

Автор книги: Александр Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Но дядьку Томаша взгляд старпома не смутил. Он тоже нахмурил брови и ответил:

– Меня не устраивает всё. На Местрии не нужна еда – мы прекрасно кормимся сами. Нам нужны больницы не на кораблях, а на земле. И чтобы в них работали наши врачи. Нам нужно, чтобы наши дети учились здесь, а не улетали неведомо куда. Нам нужны трактора, школы и эти, как их…

– Университеты, – подсказал ему Говард.

– Именно! – подхватил дядька Томаш. – Мы не хотим летать и глазеть на Галактику, бездумно тратя денежки. Пусть лучше с других планет прилетают поглядеть на Местрию. И ещё нам нужен космопорт и свои корабли.

– А не слишком ли многого вы хотите, господин Дворак? – иронично спросил старпом.

– Нет, – твёрдо ответил дядька Томаш. – И мы надеемся, что Корпорация не станет пытаться обмануть нас, как когда-то обманула наших предков.

Старпом уважительно поглядел на дядьку Томаша и убрал бумагу.

– Нам потребуется время, чтобы подготовить новый документ. Вы согласны полететь на корабль?

– А то! – отозвался дядька Томаш.

***

Интен давно ушёл спать, сославшись на головную боль. Дин уехал на пару дней в приморский посёлок. Он хотел своими глазами поглядеть, какой живностью богато море на Местрии. Лина перестилала постель наверху. А мы с Говардом за полночь засиделись в кабинете.

Я стянул гипношлем и с наслаждением зевнул. В голове ещё укладывались сведения по астрономии, кружились красные карлики и голубые гиганты, медленно плыли туманности и пылевые облака.

– Ал, ты можешь сказать, почему предложил Томаша в мэры? – спросил Говард. – Ведь мы уже решили выбрать твоего отца, но тут вмешался ты.

– А разве дядька Томаш – плохой мэр? – обиделся я. – Ну, так и выбирали бы сами, зачем было меня слушать?

Говард покачал головой.

– Да нет, думаю, Томаш будет прекрасным мэром. Он думает о будущем, думает по-простому, но очень правильно. А вот как это понял ты?

– Не знаю, – честно ответил я. – Просто дядька Томаш всегда мне нравился. И уж он-то не станет важничать, как мой отец, хоть его начальником Галактики назначь.

– Веский довод, что и говорить, – рассмеялся Говард. Помолчал и твёрдо добавил:

– Твой отец – очень хороший человек.

Я хмыкнул, но переубеждать Говарда не стал. Так-то он прав. И отца я люблю. По-своему. В глубине души. Но жить под его началом – то ещё удовольствие!

– Кстати, Ал! Старший помощник сдержал слово и отправил ваши с Линой экзаменационные работы в школу на Веринде-два. Это ближайшая к Местрии планета, где есть нормальные учебные заведения. Да и климат там неплохой, как говорят, хотя и своеобразный. Думаю, ответ придёт со дня на день.

Глава 24

– Слушай, Ал! А почему ты раньше не угощал меня этой вкуснятиной?

Дин стукнул улитку камнем, очистил обломки раковины и, причмокивая от удовольствия, проглотил её содержимое.

– Просто прелесть! – он закатил глаза и потянулся за следующей улиткой. – Каждый божий день бы так питался! Нет, до чего нежный вкус! Знаешь, когда я был на Земле, мне довелось попробовать тамошних улиток. Так вот, они не идут ни в какое сравнение с вашими!

Всё утро мы с Дином бродили по полям, собирая насекомых, которым не посчастливилось улизнуть от наших сачков. Когда натруженные ноги начали гудеть, я привёл Дина в своё укромное место на берегу речки и угостил печёными улитками. Правда, перед этим заставил его собрать полную корзину. Ну, а что? И Дину экзотика, и винограду польза. Чёрт, кажется, я становлюсь похож на папашу!

Эта простая деревенская еда вызвала у Дина такой восторг, что я не удержался и ехидно предупредил:

– Осторожнее, Дин! У этих улиток интересное свойство вызывать прилив крови к определённым местам. Советую искупаться, если не хочешь, чтобы в штанах натирало при ходьбе.

Коллекция Дина всё пополнялась. Банки с жуками и тараканами занимали целый угол в кабинете Интена и грозили расползтись по всему дому. Чучело ящерба с распростёртыми крыльями стояло на шкафу и регулярно падало на голову входившим в кабинет. К тому же, Дин где-то умудрился поймать желтопуза. На второй день желтопуз улизнул из клетки, и мы вздохнули с облегчением, а зря. Чёртову ящеру понравилось жить в доме, полном еды, народа и других развлечений. По ночам желтопуз топал в коридоре и гремел кастрюлями на кухне, а днём ныкался под мебелью, кусая за ноги всех, кто проходил мимо.

Даже Матильда как-то обнаружила в шкафу с чистыми тарелками сушёного паука-пчелоеда. Не растерявшись, Матильда ловко смахнула паука в тарелку с супом и подала это блюдо Дину за обедом. Больше экспонаты его коллекции не переступали порог кухни.

Дин благоразумно послушал моего совета и полез в воду. Плавать он совсем не умел – суматошно размахивал руками и поднимал тучи брызг. Оно и понятно. Если вырос на заснеженной планете, согреваясь «ershovkoy», а потом полжизни болтался в космическом корабле – так где ж тебе научиться плавать?

Я пошевелил головешки в костре, чтобы лучше горели. Мы не собирались задерживаться на берегу надолго, а не прогоревший костёр лучше не оставлять. Дин вылез из воды и побежал к огню греться. С его мокрых волос падали на траву прозрачные капли.

– Примерно так я и представлял себе счастье! – сказал он, блаженно улыбаясь.

– Так оставайся насовсем, – подначил я. – Зачем тебе улетать?

Дин взглянул на меня с горькой усмешкой.

– Я бы с удовольствием остался, Ал. Но на что тогда жить? Корпорация платит мне жалование ровно до тех пор, пока я работаю на неё. А отчёты вольного биолога с захолустной планеты никому не нужны. Ты не обижайся. Я говорю, как есть.

– Ты мог бы стать фермером, – не унимался я. – Сам ведь говорил, что тебе нравится простая жизнь и запах навоза по утрам. Да и Местрия – не такое уж захолустье. А через пару лет здесь вообще всё изменится.

Дин попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из ушей, и стал натягивать комбинезон. Потом уселся на траву, задумчиво обхватив колени руками.

– Когда-то я слышал старую притчу о человеке, который полжизни прожил в крохотной долине между двух гор. Однажды у него убежала коза, и человек отправился её искать. В поисках козы он поднялся на вершину горы и оттуда увидел другие долины, в которых жили люди. А за этими долинами виднелись незнакомые горы, высокие и манящие.

Человек вернулся в долину, но с тех пор потерял покой. Ему хотелось узнать – как живут люди по другую сторону горы. В один прекрасный день он собрал котомку, ушёл и больше не вернулся.

Впоследствии его встречали в разных селениях, но нигде он не оставался надолго. Спускался к людям, чтобы побродить по базару и купить немного еды. Оставлял в обмен невиданные цветы, растущие высоко в горах, и маленькие золотые самородки из чистых горных рек. А потом уходил искать очередную вершину. Он больше не мог обходиться без простора. Не хотел жить, упираясь взглядом в скалистые стены.

– Слушай, Дин! А на скольких планетах ты побывал? – спросил я.

Дин задумался, загибая пальцы на руках.

– Семнадцать… Нет, восемнадцать, если считать Дубак, где я родился.

– То самое vesioloe mestechko, где пьют ershovku и поют kalinku-malinku? – улыбнулся я.

– Ага, – Дин лёг на спину, подложив руки под голову, и мечтательно уставился в небо. – Кстати, Ал! Я на днях разговаривал с доктором Трейси – похоже, у твоей чудесной памяти есть вполне научное объяснение. Помнишь тот таинственный токсин, который доктор обнаружила в крови жителей Местрии? Выяснилось, что он ускоряет создание новых нейронных связей в мозгу и препятствует разрушению старых. Так что не только вы с Линой и Говардом такие уникальные. Обидно, да?

– Честно говоря, не очень, – помотал я головой. – Слушай, Дин! Так ведь это же здорово! Когда у нас простроят нормальные школы – все смогут быстро выучиться! Надо только привезти побольше гипношлемов.

– Привезут, не сомневайся! Информация о вашей удивительной памяти, хвала старпому, уже дошла до Корпорации. А эта особенность может принести не меньше денег, чем платиновые яйца космической гусеницы.

***

Время клонилось к закату. Пора было возвращаться в посёлок. Я наклонился за корзиной, и тут в голове возникла знакомая звенящая пустота. Зелень листвы расплылась в мутное пятно. По телу пробежала тёплая волна, и вкрадчивый голос прошептал:

«…на тихом дне, на мягком дне

Всегда тепло, всегда темно.

Иди ко мне, скорей ко мне

Иди на дно, скорей на дно…»

Увы, на этот раз я не был к нему готов. Я совершенно не ожидал, что голос может дотянуться сюда – через безжизненную снежную пустыню, через холодный бескрайний океан.

Я дёрнулся и обмяк, словно цыплёнок, которому свернули шею. А затем отпустил ручку корзины и побрёл прямо через колючие кусты на вкрадчивый зовущий шёпот.

«…здесь мрачен день, и ночь темна,

Здесь жёлто-красная луна.

Глядит с небес, как птичий глаз —

В последний раз, в последний раз…»

Да, на этот раз я обязательно дойду до тебя и почувствую всю полноту наслаждения! Только не умолкай, не исчезай. Звучи, продолжайся, зови! Шаг, ещё шаг. Я всё ближе и ближе к тебе…

Как, оказывается, легко умирать! Ничего не нужно решать, ничего не надо бояться. От тебя больше ничего не зависит. Ты просто идёшь на зов, которому невозможно сопротивляться.

Передо мной маячила расплывчатая светлая фигура. Она тоже двигалась на голос, но шла медленнее, чем я. Это ужасно мешало, вызывало неутолимый зуд раздражения внутри.

Голос в голове зазвучал громче и требовательнее. Приблизившись к нелепой фигуре, я поднял руки и толкнул её изо всех сил. Фигура исчезла, но и я споткнулся и повалился лицом вниз.

Кровь из разбитого носа тёплой струйкой потекла по губам и подбородку. Я слизнул её и почувствовал привкус железа. Что-то живое отчаянно барахталось подо мной.

«Дин» – прозвенело в сознании, словно маленький колокольчик. «Дин» – бронзовым раскатом отозвалась память, заглушая сладкий голос. Его шёпот на мгновение утих, и я воспользовался этим.

– Шестью двенадцать – семьдесят два, шестью тринадцать – семьдесят восемь, шестью четырнадцать…

Не переставая считать, я скатился с Дина. Он так махал ногами, что чуть не угодил тяжёлым ботинком мне в голову. Но я успел уклониться.

«Сейчас бы верёвку!» – в отчаянии подумал я. Эта мысль едва не сбила меня со счёта, но я спохватился и забормотал:

– Шестью семнадцать – сто два, шестью восемнадцать…

Я видел, как Дин встал на колени. Затем он поднялся на ноги и слепыми глазами посмотрел в ту сторону, куда звал голос. Разбитые губы биолога шевелились:

«…на тихом дне, на мягком дне

Всегда тепло, всегда темно.

Иди ко мне, скорей ко мне

Иди на дно, скорей на дно…»

Не обращая внимания на меня, Дин побрёл через густой подлесок. Гибкая ветка орешника хлестнула его по щеке, но он даже не поморщился. Я беспомощно смотрел ему вслед, монотонно продолжая считать.

«Надо обогнать его».

Мысль промелькнула в сознании, словно серебристая рыба в холодном речном потоке.

«Просто обежать стороной и обогнать. Тогда Дин спасётся».

Не давая себе времени подумать, я вскочил на ноги и понёсся в сторону голоса, опережая Дина. Бежать было так легко, словно меня тащило течением. Голос в голове звучал ликующе и беспощадно, словно оркестр. Я продрался сквозь кустарник и выскочил на залитое вечерним солнцем кукурузное поле.

Шагах в тридцати от опушки стоял невысокий человек. Его металлическая голова блестелав солнечных лучах. Увидев меня, человек приветственно взмахнул рукой, потом спохватился и поспешно убрал что-то в кофр, стоявший возле его ног.

Сладкий голос в голове словно обрезало. Я по инерции пробежал несколько шагов и рухнул ничком, ломая кукурузные стебли. Затем перевернулся на спину, судорожно глотая воздух. Сердце бешено колотилось в груди, я всхлипывал и задыхался.

Металлическая голова склонилась надо мной, заслоняя солнце. Испуганный голос спросил:

– Ал, с вами всё в порядке? Почему вы бежали? У вас всё лицо в крови.

Это был Коморио. На всей Местрии только интеллигентный биолог упорно обращался ко мне на «вы». Он вообще никому не говорил «ты».

– Осторожней, Коморио! – прохрипел я. – Голос может вернуться!

Коморио смущённо улыбнулся.

– Вы из-за него так торопились? Не беспокойтесь. Таинственный и всемогущий Голос надёжно заперт здесь.

Коморио присел на корточки и довольно похлопал рукой по металлическому кофру.

– За этим я вас и искал. Хочу попросить Дина, чтобы он обследовал маленьких певцов. Говард сказал, что вы где-то в полях. Я долго искал, а потом решил – почему бы Голосу вас не позвать? Достал пробирку, и вы тут же появились? Хотите, я помогу вам подняться?

– Не надо, – помотал я головой. Если я встану, то не сдержусь и стукну вас.

– Бактерии! – торжествующе заявил Коморио, потрясая перед нами металлическим ящичком. – Обыкновенные анаэробные бактерии. Размножаются в кипящей сернистой воде. Научились вырабатывать электромагнитные волны, которые воздействуют на мозг млекопитающих, лишая их воли. Потрясающая особенность! Оглушённая галлюцинациями пища сама прыгала к ним в рот!

Дин к тому времени тоже выбрался из леса, недоумённо крутя головой. Губы его были разбиты, комбинезон выпачкан в грязи.

– Вы с ума сошли, Коморио! – сердито сказал Дин. – Как вам пришло в голову достать пробирку из контейнера? И зачем вы надели на голову ночной горшок?

– Это экранирующий шлем, – растерянно улыбаясь, ответил Коморио. – Вы простите, Дин! Я как-то не подумал, что воздействие может оказаться таким сильным. Сам-то я к нему почти привык.

Вот так! Оказывается, наш тихий интеллигентный биолог, едва вернувшись на «Стремительный» потребовал у старпома отвезти его обратно на Северный континент. Там он пристегнулся цепью к столбу, вкопанному посреди жилого купола, и неделю просидел в поисках материала, который лучше всего защищает от воздействия Голоса. И ведь нашёл!

– Сплав титана и ванадия! – гордо заявил Коморио и похлопал ладонью по шлему. Шлем отозвался гулким звоном.

– А дальше всё было проще простого. Мы изготовили жаростойкий подводный костюм с титановым шлемом. Я погрузился в источник и на глубине трёх метров нашёл вот этих красавцев!

Забывшись, Коморио принялся снова открывать кофр, желая показать нам свою добычу. Мы с Дином испуганно замахали на него руками.

– Ах, да… Извините меня, – смущённо потупился Коморио. В шлеме он выглядел, словно чрезвычайно воспитанный головорез. – Так вам помочь подняться?

Дин справился сам, а вот мне действительно потребовалась помощь. Коморио протянул мне руку и ловко поднял с земли.

– Я решил назвать их Invisicoccus sonans Alenae. Невидимые певцы!

– А что такое Alenae? – поинтересовался я.

Коморио заметно покраснел.

– Есть одна девушка в университете на Веринде. Она занимается штаммами голасской холеры.

– Романтика! – фыркнул Дин.

– Да, – невпопад подтвердил Коморио. – Я, собственно, почему вас искал… Вас, Дин, очень хочет видеть доктор Трейси. Что-то связанное с улитками, насколько я понял. Она у себя в лаборатории.

– И поэтому ты пошёл нас разыскивать, прихватив с собой бактерий для компании?

– Ну да. Не мог же я оставить их без присмотра. А если бы кто-то открыл кофр? Я сначала искал вас в полях, а потом решил попробовать позвать на Голос. И вы тут же появились.

– Не совсем «тут же». Сначала мы с Алом успели немного подраться за право первым добраться до тебя. На твоё счастье, победил Ал. Я точно проломил бы твой титановый череп.

У Коморио был такой виноватый вид, что долго сердиться на него мы не смогли. Бросили это скучное занятие и отправились искать доктора Трейси.

***

Разумеется, мы нашли её дома у доктора Ханса. Лаборатория благополучно перекочевала туда, вслед за доктором Трейси. И это было только на руку всем недужным жителям посёлка.

Ханс сидел за накрытым обеденным столом, а Эльга стояла рядом. В руке она держала вилку, и этой вилкой что-то старательно запихивала доктору Хансу в рот. Ханс страдальчески кривился.

– Не могу я их больше есть! Я и раньше-то никогда их не любил, а теперь и подавно!

– Руди! – строго отвечала Эльга. – Ты будешь есть улиток каждый день. Нет, два раза в день. До тех пор, пока я не закончу эксперимент и не напишу отчёт.

Услышав наши шаги, доктор Трейси обернулась, увидела корзину и одобрительно кивнула.

– Вы принесли ещё улиток? Отлично! Несите их на кухню, и отдайте Риеле. Пусть приготовит на ужин.

Доктор Ханс страдальчески застонал. Мы с любопытством смотрели на него.

– Эльга, а что вы делаете? – рискнул спросить Дин.

– Исправляю вашу оплошность, как всегда, – отрезала доктор Трейси. – Это вы давным-давно должны были установить происхождение неизвестного токсина в крови местных жителей. Ведь я пересылала вам образцы.

– Вы хотите сказать, что…

– Токсин содержится в местрианских виноградных улитках. Именно благодаря его действию у местных жителей такая хорошая память.

Дин повернулся ко мне и весело расхохотался.

– Ты слышал, Ал? В кои-то веки вкусная еда оказалась полезной! Все диетологи мира сойдут с ума от восторга. Значит, я теперь тоже могу рассчитывать на успехи в учёбе?

– Сомневаюсь, – сухо ответила доктор Трейси. – судя по всему, токсин должен накапливаться в крови родителей и передаваться плоду. Ваши дети, возможно и станут умнее вас. Хотя, это вовсе нетрудно.

Дин пропустил язвительную реплику Трейси мимо ушей.

– Эльга, а для чего вы пичкаете улитками местного доктора? Он-то, как я понимаю, в избытке ел их с рождения?

В глазах доктора Ханса сквозило отчаяние. Открывать рот он боялся – вилка с насаженной на неё улиткой всё ещё маячила в угрожающей близости.

– Не всё так просто, – ответила блондинка. – Как выяснилось, доктор Ханс никогда не любил улиток и с детства их не ел. Однако благодаря ответственным родителям получил хорошую память. Теперь нужно передать это свойство детям доктора Ханса.

Доктор Трейси снова повернулась к Хансу.

– Открой рот, Руди! Не капризничай.

Доктор Ханс уныло помотал головой. Трейси строго нахмурила брови, и он послушно раскрыл рот, зажмурившись от отвращения.

– Глотай, не держи во рту! Я всё вижу!

Дин снова попытался спасти Ханса от мучений.

– Эльга, а вы знаете о побочном свойстве улиток? Они очень усиливают мужскую потенцию. Вы уверены, что вам это надо?

Блондинка тряхнула кудряшками.

– Конечно, я в курсе. И это – тоже часть плана. Кстати, Дин, готовьтесь! Вы тоже будете участвовать в эксперименте!

Дин попятился к дверям.

– В каком качестве?

– Мы подберём вам партнёршу из корабельного персонала и проверим – передастся ли хорошая память вашим детям.

Последние слова доктора Трейси канули в пустоту – Дин уже исчез за дверью.

Глава 25

Проницательности Колибри посвящается)))

Под утро меня разбудил глухой шум дождя. Тяжёлые капли мерно колотили по черепичной кровле. Иногда порыв ветра швырял их в оконное стекло, и тогда капли печально звенели, разбиваясь.

Какое-то время, я лежал, прислушиваясь к звукам дождя и тихому дыханию Лины. Затем осторожно вылез из-под одеяла.

Дождь всегда нагонял на меня печаль. А ночную печаль лучше всего снимать хорошей порцией чего-нибудь вкусненького.

«Спущусь на кухню» – подумал я. – «Наверняка от ужина остались пироги с яблоками».

Проходя мимо двери кабинета, я услышал голоса. Они вплетались в шум дождя, и сначала я не обратил на них внимания, а прислушавшись – вздрогнул. Мои ноги словно приросли к полу. Я услышал голос мамы:

– Что ты делаешь, Говард? Оставь мальчика в покое! Ты мне всю жизнь искалечил, а теперь взялся за Ала? Для чего ты вообще вернулся из Тихого Озера?

Голос Говарда глухо ответил:

– Я вернулся, потому что обещал тебе. Я любил тебя, Ани. И сейчас люблю. Если бы дождалась меня тогда! Но нет. Стоило мне уехать – тут же рядом с тобой появился Юлий. Так кто из нас кому искалечил жизнь?

Дверь кабинета была закрыта, но неплотно. Я впился кончиками пальцев в торец двери и, затаив дыхание, потянул на себя. Между косяком и дверным полотном появилась узкая тёмная щель. Значит, они сидели в темноте, словно заговорщики! Наверное, и разговаривали шёпотом, пока эмоции не взяли верх.

Голоса стали громче:

– Ты уехал ночью, разругавшись с моими родителями! А потом тебя не было шесть лет. Шесть лет, Говард! Что я должна была делать?

– Ждать! Ждать и верить, Ани! Но ты не смогла. Когда я вернулся – у тебя подрастал четырёхлетний сын.

Дощатый пол коридора качался под моими ногами. Я отпустил дверь и прижался спиной к стене, чтобы не упасть. Весь мир, вся моя жизнь от самого детства по сегодняшний день вдруг зазмеилась трещинами и лопнула, словно старое зеркало.

– Говард, я прошу тебя! Убеди Ала не улетать на этом чёртовом корабле! Он послушает тебя.

Мама, никогда не повышавшая голос, почти кричала. В её голосе звучало такое отчаяние, что я хотел ворваться в кабинет. Плевать на приличия, лишь бы успокоить её!

– Ал уже совсем взрослый, Ани. Он сам должен решать, что делать.

– Он – мой сын, Говард!

– Он и мой сын тоже. Пусть решает сам.

Вот сейчас пол окончательно ушёл у меня из-под ног.

Со стороны кухни донёсся оглушительный звон кастрюль. Наверняка проклятый желтопуз добрался-таки до вкусняшек, оставленных Матильдой на завтрак.

Я бросился по коридору, толкнул тяжёлую входную дверь и выбежал на улицу. Струи дождя хлестали по лицу, словно мокрые тяжёлые плети. Но сейчас это было к лучшему – дождь скрыл злые слёзы, душившие меня.

Я сначала бежал, а потом шагал по раскисшей дороге, не разбирая луж. Куда? Да какая разница, куда идти, если горло перехватил тесный ошейник обиды?

Умом я понимал, что всё уже произошло много лет назад, и ничего тут нельзя поправить. Но для меня катастрофа случилась только сейчас. Она застигла меня врасплох, словно ящерб зазевавшегося мышехвоста.

«Нет, не врасплох!» – упрямо возразил я себе. Я же видел взгляды, которыми обменивались Говард и мама, чувствовал, что недоговорённость, которая пролегла между ними, имеет свои причины. Но и представить не мог, что это имеет какое-то отношение ко мне.

А отец? Выходит, его подозрения были не напрасны. Только в одном он ошибся – напрасно считал своим сыном меня.

А дождь всё лил и лил, словно пытался смыть прошлое, утопить его в потоках мутной воды. Окончательно вымокнув и продрогнув, я добрался до фермы дядьки Томаша и постучал в дверь.

***

Я сидел возле пылающей печи, завернувшись в тёплое одеяло. От развешанной не верёвке мокрой одежды шёл пар. Душистый пар поднимался и над кружкой с горячим цветочным чаем, которую я крепко сжимал в руках. Я сделал большой глоток и с благодарностью посмотрел на тётю Джуди. Она сидела напротив, подперев подбородок костистой ладонью.

– Я знала, Ал. Ани сама рассказала мне. Она так боялась этой любви. Ходила, словно помешанная.

Я вздрогнул. Помешанная? Тётя Джуди говорила словно не о моей маме, а о каком-то другом человеке, которого я совсем не знал. Моя мама всегда была рассудительной, спокойной.

– Они с Говардом с детства дружили. Всегда вместе – в школу, из школы, в поле и в лес. Все думали, что они поженятся. А потом Говард уехал в Тихое Озеро. Решил стать учителем. Наш-то старый учитель помер от сердца. Вот Говарду и втемяшилось в голову занять его место. Он всегда был неспокойным, вечно что-то выдумывал.

Когда Говард уехал, родители Ани просто запилили. Убедили её, что Говард уж не вернётся, что давно нашёл себе другую и думать про Ани забыл. А она прождёт напрасно, и никому не будет нужна.

Тут-то и подвернулся Юлий. Он давно по Ани сох, но с Говардом ему было не тягаться. А тут прямо пристал – ни на шаг не отходил. Видать, сговорил с её родителями.

Тётя Джуди поднялась с табурета, сняла крышку с кастрюли, которая стояла на плите, и длинной деревянной ложкой принялась мешать аппетитно булькающее варево.

– Хочешь супа, Ал? – спросила она.

Я помотал головой. Потом спохватился, что тётя Джуди стоит ко мне спиной и ответил:

– Нет, спасибо.

Голос у меня был хриплый, словно воронье карканье. Я сделал ещё глоток горячего чая.

– Женская молодость коротка, Ал. И упустить её страшно, и вернуть нельзя. А ну как Говард и вправду остался бы в Тихом Озере? Что тогда Ани делать? У неё брат подрастал, хозяином на родительскую ферму смотрел.

Незадолго до свадьбы Ани убежала из дома и тайком поехала к Говарду в Тихое Озеро. Видно, надеялась уговорить его вернуться. Уж не знаю, что там у них вышло, только приехала Ани назад одна и грустная. А через месяц вышла за твоего отца… за Юлия. Да на беду первенец, Грегор, родился недоношенным. С тех пор Юлий и стал подозревать Ани. Но в открытую сказать ничего не мог – не хотел скандала.

Тётя Джуди отодвинула суп с огня и снова села напротив меня.

– Нельзя судить человека за любовь, Ал. Ни за любовь, ни за страх. Тяжкая это ноша – судить других. Не бери её на себя, и проживёшь счастливо.

Весь день я провёл в доме дядьки Томаша. Тётя Джуди уступила мне свой гончарный круг. Его монотонное вращение убаюкивало меня, прогоняло прочь сумятицу мыслей. Дождь за окном то затихал, то снова усиливался. Тяжёлые капли дробно барабанили по навесу во дворе. Низкие слоистые тучи висели неподвижно до самого горизонта.

Маховик круга тихо гудел, вращаясь. Я равномерно нажимал деревянную педаль, мял податливую скользкую глину, вытягивал её, придавал форму и сглаживал края. Горшок за горшком, тарелка за тарелкой выходили из-под моих пальцев. К тому времени, как дядька Томаш вернулся из церкви, где временно заседала мэрия, пол в мастерской был уставлен подсыхающей глиняной посудой.

– Да ты уже похож на себя, мальчик! – с улыбкой сказал дядька Томас. – Не то, что ночью. Я едва разобрал, что это за печальное промокшее привидение стучит в дверь.

Я тоже улыбнулся, волей-неволей заражаясь его весёлым настроением.

– Джуди, наверное, тебе плешь проела нравоучениями? А я скажу так. Неважно, кто твои родители. Важно, как ты к ним относишься, и что за человек ты сам. Вот и всё. А теперь будем обедать. Джуди! Что у нас на обед?

– Что ты орёшь на весь дом, Томас? – проворчала тётя Джуди, выходя из кухни. – Овощной суп и жареная козлятина.

– Ох, Джуди! Умеешь ты угодить мэру! – ухмыльнулся дядька Томас. – Да, кстати, Ал! Говард искал тебя. У него для тебя какая-то новость.

***

Шагая к дому Интена по размытой дождём дороге, я принял три важных решения.

Первое: наплевать, что там случилось много лет назад. У меня есть мама и отец. И так оно и останется во веки веков. Я ничего не стану узнавать и ни до чего не буду докапываться. Есть на свете вопросы, которые не нужно задавать. Потому, что ответы на них принесут только горе.

Второе: Говард – мой друг. Он сделал для меня столько хорошего и важного, что иначе и быть не может.

Я вспомнил нашу первую встречу. Когда он только выглянул из кабинета Интена – сутулый и добродушный – я сразу почувствовал, что с этим человеком мы сойдёмся. Так оно и вышло. Он давал мне добрые советы, предостерегал от глупостей, своим примером показывал – как надо относиться к жизни и к людям. Когда отец попал в больницу – именно Говард помогал Грегору и маме. И никогда ни единым словом не обмолвился о том, что скрывалось в прошлом.

Третье решение было самым трудным. Я долго обдумывал его, пытаясь предусмотреть все последствия. Но по-другому не выходило.

Оно заключалось в том, что мы с Линой полетим учиться на Веринду-два. Если, конечно, результаты экзаменов удовлетворят тамошних учителей.

Я не мог оставаться на Местрии. В последние месяцы я настолько оторвался от обыденной жизни, что не представлял – как теперь к ней вернуться. Я сам был тем человеком из крохотной долины, о котором рассказывал Дин. Поднялся на вершину горы и увидел оттуда, как велик мир, как интересно и разнообразно живут в нём люди. И дорога в этот мир лежала через учёбу.

Настоящая школа откроется в поселке ещё ох, как нескоро. А уж университет – это, и вовсе, дело далёкого будущего. Я же хотел учиться прямо сейчас. Это желание зудело внутри меня нестерпимо и не давало растратить попусту хотя бы один день.

Было и ещё кое-что. В тот день, когда мы с Фолли полетели в пояс астероидов. Фолли сладко похрапывал в кресле второго пилота, а я управлял шлюпкой. Когда я поднялся над стремительно текущей в космосе каменной рекой, меня охватил восторг. В бесконечной чёрной пустоте за краем планетной системы я увидел глаза Создателя. Он разглядывал меня зрачками далёких звёзд и добродушно улыбался своему непутёвому творению. А я смотрел на него.

Тучи таяли, истончались. В их серой намокшей мякоти появились просветы, сквозь которые, словно спелое яблоко, улыбалось розовое солнце. С неба к земле протянулись переливающиеся лучи.

Встрёпанная ворона, хрипло каркая, сорвалась с качающейся ветки старого дербня. С тронутых желтизной широких листьев на землю осыпалась дробь крупных сверкающих капель.

В огромной луже посреди дороги, упруго свивая длинное гибкое тело, отважно плыла водяная змейка. Вот она достигла берега, серой молнией скользнула по жёлтому песку и скрылась в мокрой придорожной траве.

Я почувствовал, как мои плотно сжатые губы тронула невольная улыбка.

***

Говард сидел в кабинете и глядел на меня внимательно и спокойно. С одного взгляда он оценил моё внутреннее состояние. Не стал ни о чём спрашивать, просто кивнул приветливо и одобрительно.

– Привет, Ал! Старший помощник Кнайп прислал тебе весточку. С Веринды-два сообщили, что ты успешно сдал экзамен и можешь приступить к учёбе. Учитывая твоё необычное положение, они ждут тебя в любое время.

Несколько секунд Говард барабанил по столу длинными худыми пальцами, потом продолжил:

– Старпом Кнайп сказал, что «Стремительный» отправится к Веринде через две недели. У тебя есть время принять решение. Если соберёшься лететь – мэрия Благословенного Приюта возьмёт на себя все расходы, связанные с твоей учёбой. Это будет только справедливо. Я уже говорил с пастором и Томашем.

Вот те на! А дядька Томаш, хитрюга, промолчал об этом! Сказал только, что у Говарда есть для меня новости. Понятное дело – он хотел, чтобы я волей-неволей увиделся с Говардом. Чёрт, кажется, все берутся устраивать мою судьбу.

Да, это была замечательная, великолепная новость! Вот только… Я почувствовал, как неприятный холодок острым когтем царапнул сердце.

– Говард, – спросил я. – А что Кнайп сказал про Лину? Мы ведь должны лететь вместе. Вы же пересылали её бумаги на Веринду, так?

Говард задумчиво вытянул губы трубочкой.

– Знаешь, Ал, я думаю – тебе надо самому поговорить с Линой. Она сейчас наверху, ждёт тебя.

Чёрт! Чёрт, черт, чёрт! Перепрыгивая через ступеньки, я взлетел по узкой лестнице на чердак. Распахнул дверь так, что створка со всего размаху хрястнула о стену.

Лина ждала меня. Плотно сжав губы, она сидела на нашей кровати, а возле её ног стояла большая сумка с вещами. Когда дверь ударила по стене, Лина даже не вздрогнула.