Текст книги "Лето на чужой планете (СИ)"

Автор книги: Александр Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Бесполезно спорить с женщиной, которая пытается тебя накормить. Этот урок я усвоил с детства. Единственное, что можно сделать в такой ситуации – расслабиться и быть благодарным.

Стол уже был накрыт. В середине стоял горячий пирог, а с кухни доносился умопомрачительный запах жареной свинины.

– Я думаю, нам надо выпить, – торжественно сказал Интен.

Он вышел из комнаты и вернулся, неся в руках бутыль красного вина. В ней было литров шесть, не меньше!

– Меня же дома прибьют, – слабо запротестовал я. Но потом оглянулся на Лину и замолчал.

Интен водрузил бутыль на стол.

– Друзья, вы представляете, что значит для нашей планеты этот корабль? Одиночество закончилось! Мы теперь – граждане Вселенной. Мы сможем летать к другим планетам, а люди из иных миров прилетят к нам.

Улыбающийся Говард достал бокалы, а Интен тут же разлил по ним вино.

– За наше звёздное будущее!

От такого тоста я отказаться не мог. В самом деле…. Теперь я могу не только стать учителем, а и…. Всё-таки, есть бог на свете! Не зря я надевал лучший костюм на школьные встречи с пастором.

– Спасибо, Создатель! – проникновенно прошептал я и залпом выпил вино.

Насупленная Матильда внесла огромное блюдо с жареным мясом. Я едва дождался, пока она положила кусок мне в тарелку. Очень уж есть хотелось!

Впившись зубами в розовую горячую мякоть, истекающую прозрачным соком, я даже замычал от удовольствия. Лина пододвинула мне блюдце с кисло-сладким соусом из беленики и тарелку с толстыми кукурузными лепёшками.

Интен налил ещё вина. Они с Говардом выпили, а мы с Линой вежливо отказались.

Интен вскочил из-за стола и расхаживал по комнате, возбуждённо размахивая руками. Глядя на него, я даже подумал, что вино куда крепче, чем кажется. Да и мне захотелось прихвастнуть.

– Я уже видел этот корабль! Смотрел в небо и нашёл странную звезду, левее альфы Плуга. Она мигала красными и зелёными вспышками. Раньше её там не было, я точно знаю.

– Увлекаешься астрономией, Ал? – одобрительно спросил меня Говард. – У Интена есть телескоп на чердаке. Как стемнеет, мы поднимемся туда и поглядим вместе.

Мы ещё выпили чаю. Наконец, Говард взглянул в окно и решительно поднялся со стула.

– Ладно! Пришло время посмотреть на наших гостей.

Друг за другом мы вскарабкались по крутой лестнице на чердак. Интен пыхтел впереди, за ним шёл Говард, потом Лина. Я замыкал цепочку астрономов-любителей.

В наклонной крыше чердака были вырезаны незастеклённые окна. На случай дождя Интен приладил к рамам широкие ставни. Возле распахнутого восточного окна на треноге стоял небольшой телескоп.

Говард привычно склонился к окуляру, что-то подкрутил и замер.

– Вот он!

Пять долгих минут мы переминались от нетерпения. Наконец, Говард оторвался от окуляра и приглашающе махнул рукой. Лина нерешительно взглянула на меня.

– Давай! – сказал я. Она подошла к телескопу, крепко зажмурила левый глаз, а правым осторожно прижалась к холодному резиновому ободку.

Потом настала моя очередь.

Это была та самая звёздочка. Красные и зелёные вспышки всё так же мерно чередовались, только стали ярче в ночной темноте. А ещё мне показалось, что я разглядел очертания стального корпуса.

Глава 8

Ночи сменялись днями, проливные дожди – невыносимой жарой. Немощёные улицы посёлка то раскисали в кашу, то клубились мелкой жёлтой пылью, от которой щекотало в носу и неудержимо хотелось чихать.

Флегматичные улитки неутомимо поедали виноград. Породистые папашины свиньи исправно толстели. Одна принесла среди ночи дюжину крепких проворных поросят. Папаша по этому поводу устроил праздник и приговорил бутылку настойки.

Отошла сладкая кореника в лесном болотце, зато поспевали вороньи яблоки. Усталые фермеры едва успевали отгонять от деревьев обнаглевших прожорливых птиц.

Кукурузные стебли клонились к земле под тяжестью жёлтых початков. Урожай обещал быть богатым. Мельничные жернова с нетерпением ожидали первой жатвы.

А корабль по-прежнему кружил над Местрией.

Папаша как будто смирился с моей учёбой. Даже выделил мне комнату – бывшую кладовку в столярке. За два дня я, надрываясь, вытащил из неё весь хлам. Куча получилась вровень с крышей дома. Как это всё помещалось в кладовке – ума не приложу. Интереса ради я попытался впихнуть хлам обратно, так влезла едва ли четверть.

Само собой, взять и просто выкинуть всё это барахло было не в характере отца. Он – рачительный хозяин. Даже мои позапрошлогодние ботинки приспособил на огородное пугало. Да ещё ворчал, что они драные, и продать их нельзя.

Пришлось всё разобрать, починить сломанное, укрепить расшатанное и заменить сгнившее. Занимался этим, разумеется, я – комнату-то мне обещали.

Покончив с уборкой, я принялся было мастерить мебель. Папаша скептически поглядел на мои старания, выругался и решил взяться за дело сам.

Пастор Свен сказал душевную проповедь о бескрайней Вселенной, которая открывает нам свои материнские объятья, благодаря милости Создателя. Я сильно сомневался, что Вселенная не может прожить без кукурузы, свиней и кислого вина, но вышло у пастора красиво. Женщины расчувствовались до слёз. Я даже пожалел, что не надел на службу калоши.

Народу в церкви собралось больше обычного. Весь посёлок уже знал о прилёте корабля. Слухи ходили самые разные, и всем хотелось узнать мнение Создателя. А кто растолкует его лучше, чем пастор?

Многие ждали, что дядька Томаш выкинет что-нибудь этакое. Но он пришёл в свежей рубашке, начищенном сапоге, трезвый и благостный, как ангел в день Творения. Любители повеселиться заметно расстроились – одной привычной забавой у них стало меньше.

А я попросту порадовался за дядьку Томаша и тётю Джуди.

Мы с тётей Джуди успели-таки разок сходить к реке за глиной. Как раз в тот день у нас опоросилась свинья, и папаше недосуг было приглядывать за мной – он праздновал поросячий день рождения.

Мы оставили тачку на обрывистом берегу и спустились к быстро текущей воде. Глина здесь выступала прямо на поверхность – только бери, да откалывай тяжёлые слипшиеся куски. Труднее всего было таскать её вёдрами наверх – и как тётя Джуди справлялась с этим сама? Ума не приложу.

День был солнечный, и я обливался потом. Под нависшими кустами изредка сонно всплёскивала крупная рыба. Над водой носились белобрюхие летучие мыши – у них подрастали детёныши, и родители трудились без устали, чтобы прокормить потомство.

Глина для посуды была тёмно-коричневая, жирная и липкая. Но тётя Джуди показала мне и другую глину, бело-голубоватую. Для горшков она не годилась, но замечательно подходила, чтобы обмазывать изнутри печные топки и дымоходы.

Стип Брэндон всё ещё лежал в доме доктора Ханса. Он уже начал вставать и выходил на улицу, но домой Ханс его пока не отпускал. Остальные Брэндоны совсем не появлялись в посёлке. А может, это мне везло, и я с ними не встречался.

Я собрался с духом и навестил Стипа. Он посмотрел на меня пустыми глазами и вяло поздоровался. По просьбе доктора Ханса я начал рассказывать ему поселковые новости, но скоро заметил, что Стип не слушает. Равнодушным взглядом он следил за стрекозой, которая перепархивала с одной травинки на другую, трепеща слюдяными крыльями.

Стрекоза полетела за угол дома. Стип поднялся и пошёл за нею, не дослушав меня. Походка у него стала странная – он дёргал плечом и подволакивал ногу.

У меня комок подкатил к горлу. Хоть Стип и получил по заслугам, но я чувствовал себя виноватым. И помочь ничем не мог. Я тихо вышел за калитку и отправился к Лине.

С Линой мы виделись каждый день. Я сам не понимал, как это получилось – только что были врозь, и вдруг уже всё время вместе. Мы вдвоём ходили в школу и обратно, я провожал её домой. Целовались у калитки – нежно и долго. Но дальше отношения не заходили. Наверное, я ощущал, что следующий шаг уже будет безвозвратным. Как будто стоял на берегу заводи и медлил. А Лина не хотела меня торопить. Ей было важно, чтобы этот шаг я сделал сам, по своей воле.

Иногда я чувствовал духоту, словно перед грозой. Воздух становился вязким, было трудно дышать. Я бился в нём, как муха в ягодном киселе и никак не мог вынырнуть.

***

Я помогал Говарду закрепить солнечные батареи на крыше школы. Раньше Интен раз в неделю вешал их на ветку яблони. Но теперь связь с кораблём держали постоянно, а на дерево всё время не налазаешься.

Лина и Матильда возились с обедом, а Интен стоял на поляне, задрав голову, и всё время спрашивал, не надо ли нам чего. Ему тоже хотелось поучаствовать в работе, но он боялся высоты.

С неба жарило солнце, крыша нагрелась. От неё шла такая волна тепла, что воздух дрожал и переливался. Мы стянули с себя рубахи, а штаны закатали до колен, и всё равно было жарко.

Батареи мы крепили на южном скате крыши, чтобы на них попадало как можно больше солнца. Ноги скользили по звонкой глиняной черепице. Чтобы не упасть, мы обвязались верёвками и закрепили их на коньке крыши.

– Как твои родители, больше не возражают против учёбы? – спросил Говард. Он уже знал о нашем с папашей противостоянии.

Мы отдыхали, сидя возле печной трубы, из которой шёл вкусно пахнущий дымок. Я старался укрыться в её тени или хотя бы спрятать голову.

– Мама всегда была за меня. А папаше теперь всё равно.

Отец, действительно, в последнее время сбавил нажим. Не заваливал работой больше обычного и ничего не говорил, когда я собирался в школу. Чаще всего он делал вид, что вообще не замечает меня.

– Ты действительно собираешься стать учителем? Или это просто аргумент в споре с отцом?

Говард умел спрашивать так, чтобы собеседнику не хотелось отвечать наобум. Поэтому я честно подумал и сказал:

– Хочу. В этом есть смысл. А какой смысл всю жизнь возиться в навозе?

Говард покачал головой.

– Смысл есть во всём, Ал. Но каждый ищет то, что ему по душе. Ладно, давай заканчивать.

Чтобы не дырявить черепицу, мы перекинули через конёк крыши деревянную раму. А уже на неё закрепили батареи. Получилась надёжная съёмная конструкция. Провод от неё спускался по водосточному жёлобу и исчезал в окне кабинета.

– А вы научите меня своей профессии? – спросил я Говарда, когда мы слезли на землю.

– Научу. Но, думаю, есть более правильный путь.

Лина принесла нам кувшин холодного морса, прямо из погреба. Я жадно выпил кружку, потом ещё одну.

– Ал, ну что ты делаешь? – сказала Лина, отбирая у меня кувшин. – Простудишься, придётся доктору Хансу тебя лечить.

Говард пил морс маленькими глотками, не торопясь, и глядел на нас с улыбкой.

После обеда мы принялись устанавливать антенну. Соорудили мачту из соснового ствола и решили закрепить её к фронтону дома, чтобы обойтись без растяжек. Говард надеялся, что высокая антенна поможет улучшить качество связи.

Я копал яму под основание. Земля рядом с фундаментом была плотно утрамбована, копалось тяжело. Да ещё и камни попадались. Сперва я рыхлил землю заступом, затем выгребал лопатой. Говард с Интеном в это время крепили к мачте проволочную антенну.

Устав копать, я спросил Говарда:

– Что вы имели в виду, когда говорили про другой путь?

Он поглядел на меня и взялся за лопату.

– Думаю, лучше попросить капитана корабля прислать для тебя стандартную школьную программу. Не нашу, местрианскую, а…

Он кивнул на небо, где в зените слепящим розовым яблоком висело солнце. Потом доверительно добавил:

– Вообще-то, я хотел попросить её для себя. Но, думаю, им не составит труда прислать два экземпляра.

Чёрт! Как же я сам не подумал об этом? Чего будут стоить школьные знания Местрии в мире, где люди строят космические корабли, осваивают новые планеты и перемещаются с непостижимой скоростью?

У меня опустились руки. Я вспомнил, с каким трудом научился выводить палочки и складывать буквы в слова. И вдруг передо мной открылась бескрайняя бездна совершенно немыслимых знаний!

Я взглянул на лежащую антенну. Грубо оструганный сосновый ствол и проволочная конструкция на нём. Вряд ли у людей на корабле такие передатчики. По сравнению с их возможностями наша конструкция безнадёжно устарела. А ведь мы не успели даже опробовать её.

– Зачем всё это, Говард? – спросил я.

Он понимающе улыбнулся.

– Каждый должен делать всё, что может, Ал. В этом замысел Создателя. Так я заказываю две программы?

Я подумал о Лине и сказал:

– Закажите три.

***

Когда я вернулся домой, в окнах было темно, только в кухне горела свеча. За столом сидели папаша, дядька Томаш и доктор Ханс. Вид у них был встревоженный. На столе перед ними лежал какой-то пожелтевший документ.

Увидев меня, отец как будто удивился.

– Ал! Что ты здесь делаешь? – спросил он.

Здрасьте, пожалуйста! Вообще-то, я уже пятнадцать лет тут живу. Или папаша об этом забыл?

Я решил, что отец опять выпил. Но ни бутылки, ни стаканов на столе не было – только свеча и непонятная бумага, которую они обсуждали. Да и дядька Томаш совершенно трезвый – но почему он настороженно стреляет в меня глазами? Это на него совсем не похоже. А доктор Ханс уставился, как будто впервые меня видит.

Тут я заметил, что доктор осторожно перевернул бумагу и как бы невзначай прижал её ладонью. Меня прямо зуд разобрал от любопытства. Да что такое происходит-то? Что они от меня скрывают?

Но не стану же я спрашивать напрямую. Дураков нет. Папаша сразу разорётся и выставит за дверь – он не любит, когда я лезу не в свои дела. Поэтому я сделал вид, что ничего не заметил, поздоровался с доктором и дядькой Томашом и плюхнулся на лавку у стены.

– Па, я есть хочу. Мы целый вечер крепили на крыше антенну для передатчика. Говард сказал, что достанет для меня стандартную школьную программу. Я смогу учиться так же, как люди на других планетах!

Я понимал, что вряд ли порадую отца этой отличной новостью. Но слишком бурной реакции не ожидал. Однако, я просчитался.

Лицо папаши побелело, он вскочил и ударил кулаком по столу.

– Этот чёртов Говард, чтоб ему пусто было!..

Я понял, что слегка перегнул палку.

Тут поднялся доктор Ханс и предостерегающе положил руку отцу на плечо.

– Тихо, Юлий, тихо! Успокойся! Мальчик тут ни при чём. Да и учитель тоже. Он такой же заложник ситуации, как и мы все.

А вот интересно, причём это я «ни при чём»? И что за ситуация, у которой мы все в заложниках? Толком ничего объяснить не могут, только орут. Взрослые люди, называется!

Папаша, вроде, успокоился и сел обратно за стол.

На шум из родительской комнаты вышла мама. Выразительно глянула на отца и обняла меня за плечи.

– Пойдём в комнату, Ал. Я покормлю тебя ужином.

Ужин в комнате? Это что-то новенькое. Мы даже в праздники ели на кухне, благо она большая – кучу гостей можно разместить. А в комнате родителей даже стола нет – кровать, да шкаф с одеждой. Я помотал головой:

– Ма, я у себя поем. В столярке. А потом лягу спать – устал сильно.

Вообще-то, Интен задал мне домашнее задание – повторить простые и десятичные дроби и составить примеры. Я планировал сегодня позаниматься на кухне. Заодно и Грегора поддразнил бы. А тут, видите ли, тайное сборище!

Пока мама собирала мне ужин и заворачивала его в узелок, отец и гости молчали. Видно было, что они не собираются продолжать разговор, пока я не окажусь за дверью. Поэтому я не стал торопиться. Выпил чашку яблочного компота и попросил маму налить с собой. Затем умылся у рукомойника, да ещё зашёл в комнату за чистыми штанами на завтра. Когда, наконец, я вежливо попрощался с гостями и вышел, они вздохнули так, что форточка хлопнула.

Войдя в свою комнату, я первым делом споткнулся о табурет и чуть не сломал ногу. Вот было бы прекрасно! Папаша совсем взбеленится: с одной рукой-то работать можно, а вот с одной ногой – вряд ли.

Но откуда взялся табурет в комнате? Я собирался сделать его сегодня, да не успел. Ничего, сейчас зажгу свечу и разберусь. Я стал пробираться к окну. Там два бревна в стене разошлись, и в щель как раз поместилась дощечка. Получилась небольшая полка, на которую я сложил всякие мелочи.

Сделав шаг в сторону окна, я тут же саданулся бедром обо что-то твёрдое, да так, что взвыл от боли! Чёрт, да что такое-то?! Я пошарил руками в темноте и нащупал стол.

Не иначе, это папаша похозяйничал! Из лучших побуждений, само собой, и я ему очень благодарен. Но можно же было предупредить? Дескать, Ал, сынок, я там тебе немного помог – сделал стол и табурет. Осторожнее, не споткнись.

Кое-как я добрался до окна, нашарил на полке свечу и коробочку с трутом. Поставил свечу на стол, чиркнул огнивом и раздул трут. Теперь можно было осмотреться.

Стол у отца, конечно, вышел знатный. Неширокая толстая столешница была подвешена под окном на цепях. Поверхность столешницы гладкая – ни заноз, ни заусенцев. Видно, отец как следует поработал рубанком. Да ещё и стёклышком прошёлся, сглаживая задиры. Если столешницу поднять, она закрывала окно и превращалась в ставню, одновременно освобождая место в небольшой комнате. Сам бы я до такого не додумался, признаю.

Я переставил свечу на полку и взялся за край столешницы. Она легко поднялась. Под самым потолком я обнаружил крючок, которым можно было закрепить столешницу в верхнем положении. Всё-то отец продумал.

Посветив на табурет, я узнал в нём наш с Грегором детский стульчик для кормления. Папаша просто отпилил у него спинку и подлокотники. Раньше этот стульчик стоял в родительской комнате.

Понятно, что мы с Грегором давно уже выросли. Но мама не разрешала папаше переделывать стульчик. Наверное, хотела ещё ребёнка. А теперь вот, видно, разрешила.

Я опустил столешницу, пододвинул табурет и присел, опершись локтями. Странное ощущение: я как будто на мгновение опять стал маленьким Алом, которого кормят с ложечки разваренной кукурузной кашей на козьем молоке. Я очень любил эту кашу, ел, сколько давали. Так рассказывала мама. Сам-то я, понятно, ничего такого не помню.

Я развернул узелок с ужином. В нём обнаружились три здоровенных куска жареной свинины, переложенные кукурузными лепёшками. Ого!

Я быстро поел, с удовольствием запивая мясо и лепёшки яблочным компотом. В желудке приятно потяжелело, и тут же начали слипаться глаза. Нет уж, дудки! Мне ещё уроки делать. Да и заговорщики на кухне не давали покоя. Я не я буду, если не выясню, что они там обсуждают.

Примерно через час я погасил свечу, вышел на улицу и тихо подобрался к окну кухни. В зеленоватом свете Идры деревья казались абсолютно чёрными. Ветер утих, даже листья не шевелились.

Как я и ожидал, гости ещё сидели. На столе стояла наполовину пустая бутылка папашиной настойки. Дядька Томаш откинулся на спинку стула, лицо его расслабилось, теперь он был похож на себя. Доктор Ханс сидел прямо и спокойно, внимательно глядя на папашу.

А вот папаша разошёлся не на шутку. Он громко говорил, стуча ладонью по столу. Я прислушался.

– О чём они думали, когда подписывали этот контракт? Любому фермеру понятно, что это – чистой воды надувательство! Рабство на вечные времена!

Доктор Ханс наклонился к отцу и заговорил негромко, но убедительно. Через стекло я не мог расслышать его слова. Но он, кажется, успокаивал папашу.

Я видел, как дядька Томаш потянулся за бутылкой и разлил настойку по стаканам. Мужчины выпили, кивнув друг другу. Ханс поставил стакан на стол и снова сел прямо. А папаша взмахнул кулаком и почти прокричал:

– Я не позволю моим сыновьям стать рабами!

Глава 9

Это было особенное утро. Утро Прилёта Космонавтов.

Спозаранку ребятня перебудила весь посёлок пронзительными воплями:

– Шлюпка летит! Шлюпка летит!

Самые впечатлительные повыскакивали на улицу чуть ли не голышом и задирали подбородки, высматривая в тёмно-желтоватом небе долгожданных гостей. Я, конечно, тоже выбежал, но штаны натянуть успел.

Оказалось, что шлюпка прилетит в полдень и приземлится на площади у церкви. Вчера вечером с корабля сообщили об этом Интену. Интен дождался рассвета и отправился к пастору Свену, а тот мигом снарядил ребят из окрестных домов известить остальной посёлок.

Я немного обиделся на Интена, что он не обратился ко мне. Так-то я тоже умею быстро бегать и громко орать. Но у Интена были на то веские причины.

Во-первых, наша ферма далеко от школы. А во-вторых, к нам домой Интен зашёл сам.

Мы к тому времени, ясное дело, уже встали. На Местрии все поднимаются рано, да и горлопаны успели пробежаться по нашей улице и поднять переполох.

Я встретил Интена возле калитки. Волосы учителя были взъерошены сильнее обычного, а меховую безрукавку он умудрился надеть наизнанку.

– Ал! Они выбрали наш посёлок для посадки! Пастор Свен уже договорился, чтобы площадь расчистили от ярмарочных навесов. Пусть шлюпка приземлится не в поле, а прямо посреди посёлка!

Глаза Интена светились радостным возбуждением. А у меня на сердце скребли мышехвосты. Я чувствовал, что надо спросить Интена про контракт, но не знал, как начать разговор. Ведь одно дело – обсуждать свои дела, и совсем другое – рассказывать о том, что подслушал. И всё же я решился.

– Учитель Интен, вы знаете, что такое контракт?

Интен напрягся и посмотрел мне прямо в глаза.

– Почему ты спрашиваешь?

Я выложил ему всё, что сумел услышать ночью. Лицо Интена стало серьёзным.

– Да, я знаю про стандартный контракт колониста, – сказал он. – Насколько я понял, такой контракт подписывали все, кто отправлялся на другие планеты. Но с тех пор прошло больше двухсот лет, Ал! За это время очень многое могло измениться. Местрия – наша планета, и никто не сможет это оспорить. Я уверен, что осложнений не будет. Доктор Ханс – разумный человек, на него можно положиться. А вот Томаш… Я надеюсь, что он не успел взбаламутить посёлок. На всякий случай, предупрежу Говарда и пастора.

Людей на площади собралось – не протолкнуться! Всё население нашего Благословенного Приюта, да ещё подъехали любопытные из Тихого Озера и Райских Пустошей. Попросту мы называем эти посёлки Северным и Восточным, и все понимают, о чём идёт речь. Люди на Местрии путешествуют редко. А если кто и собирается – так он и без названия точно знает, куда и зачем едет.

Пробираясь через толчею, мы столкнулись с Говардом. Он помахал мне рукой и поздоровался с отцом:

– Здравствуй, Юлий!

Лицо папаши словно окаменело. Он ничего не ответил Говарду, только молча кивнул. А Говард повернулся к маме.

– Доброго дня, Ани!

– Здравствуй, Говард! – ответила мама очень спокойным голосом.

– Извините меня, я спешу. Надо подготовиться к встрече, – сказал Говард и растворился в толпе.

Ярмарочные навесы разобрали и сложили за церковью. Пустое пространство огородили наскоро сколоченным забором из жердей. Из-за этого площадь казалась непривычно голой. Народ стоял за забором, на церковном крыльце остались только три человека: пастор Свен и Говард с Интеном.

За три минуты до полудня в пасмурном небе появилась светящаяся точка. Она становилась ярче, раздался еле слышный треск. Затем треск перешёл в рёв. Толпа ахнула и попятилась в стороны.

Пламя погасло. Я увидел блестящую металлическую капсулу с решётчатыми крыльями по бокам, которая медленно опускалась на площадь. Её как будто поддерживала невидимая рука.

Зависнув на высоте церковного шпиля, капсула выпустила шесть коротких металлических опор и стала похожа на диковинное насекомое. Потом скользнула вниз и ткнулась опорами в жёлтую местрианскую пыль.

***

Шлюпка оказалась неожиданно большой, она заняла почти половину площади. Я стоял у самого забора и ощущал жар, который исходил от металлического корпуса. Вблизи корпус был не таким уж блестящим, его покрывала матовая сетка микроскопических сколов и царапин.

Некоторое время шлюпка неподвижно лежала на коротких ногах. Потом послышалось шипение, и сбоку шлюпки открылась дверь. Она откинулась до земли, образовав трап. По трапу сбежали шестеро людей в защитных костюмах, похожих на доспехи. На головах у них были круглые прозрачные шлемы, а в руках – оружие.

Вслед за ними в проёме показались ещё два человека. Тот, что повыше, нажал какую-то кнопку возле шеи. Сухо щёлкнуло, и человек снял прозрачный шлем. Повертел светловолосой головой и втянул в себя воздух. Его лицо расплылось в довольной улыбке.

Спутник светловолосого тоже снял шлем, но оглядывался с некоторым беспокойством. Он переминался с ноги на ногу, словно ему внезапно приспичило. Казалось, ему не терпится вернуться в шлюпку. Это было странно – неужели не соскучился по простору за время полёта?

Светловолосый поднял руку, набрал полную грудь воздуха и громко сказал:

– Здравствуйте, граждане Местрии!

Видимо, динамики необычного костюма усилили его голос. Он загрохотал над площадью так, что с деревьев сорвались испуганные вороны. Светловолосый поморщился, сдвинул какой-то ползунок на груди и продолжил:

– Приветствую вас от имени Галактического Содружества!

Теперь его голос звучал тише. Но всё равно достигал ушей каждого человека на площади. Светловолосый помолчал и продолжил:

– Сотни лет лучшие сыновья и дочери Земли уходили в Космос. Обрекали себя на долгие годы странствий в ледяной пустоте. Открывали и осваивали новые планеты и превращали их в цветущие сады.

Корабли колонистов достигли сотен планет и сделали их обитаемыми. Это был подвиг во имя всех людей. Благодаря вашему титаническому труду и воле Создателя безжизненные миры стали новой опорой человечества!

У ваших предков не было надежды на возвращение. Покидая родину, они улетали навсегда. Но теперь всё изменилось!

Мы преодолели световой барьер. Путь, для которого раньше требовались долгие десятилетия, сейчас можно проделать за считаные недели. Разрозненные планеты объединяются в Галактическое Содружество. Разобщённое человечество снова становится единым. Мы приглашаем вас присоединиться к нам на правах равной и независимой планеты!

Светловолосый человек говорил размеренно и веско. Его слова падали в безмолвную неподвижную толпу, словно тяжёлые дождевые капли. Наконец, он закончил и умолк.

Возле дальней стороны забора возникло движение. Люди расступились, и вперёд вышел дядька Томаш. Его сильно шатало. Похоже, после посиделок на нашей кухне он не остановился и пил до самого полудня. Как я на него разозлился – это просто ужас!

Дядька Томаш неуклюже перелез через ограду. Стоящие рядом люди пытались его удержать, но он только отмахнулся. Хромая, вышел на середину площади и поднял вверх какую-то бумагу. Я узнал документ, который видел ночью на кухонном столе.

– Галактическое Содружество? А что вы скажете вот об этом? Эмблема на борту вашей чёртовой шлюпки точь-в-точь такая, как на печати под этой бумагой! – хрипло прокричал дядька Томаш. Голос его звучал куда слабее голоса светловолосого, ведь ему не помогали динамики.

По площади прошёл ропот. Не опуская бумагу, дядька Томаш повернулся лицом к людям, окружившим площадь.

– Всем видно? Знаете, что это такое? Это контракт с Корпорацией, который перед отлётом на Местрию подписал мой идиот-предок! В каждой семье должен храниться такой же, а то и не один. По этому контракту колонисты и все их потомки считаются работниками Корпорации. Эта чёртова бумага даёт Корпорации право вечного владения нашей планетой! Наша Местрия вовсе не наша! И мы не свободные люди, а рабы!

Дядька Томаш замолчал и закашлялся. А площадь загудела, сначала недоумённо, потом – угрожающе. Люди инстинктивно стремились придвинуться ближе, и жерди затрещали под их напором.

Это была ещё не ярость, а непонимание. Краткий миг, когда ситуацию можно взять под контроль. Светловолосый почувствовал это и снова поднял руку.

– Уважаемые граждане Местрии, – начал он, но не успел договорить.

Его спутник поспешно натянул на голову шлем и скомандовал:

– Приготовьтесь к эвакуации!

Вряд ли он хотел, чтобы его слышали все вокруг. Скорее всего, просто забыл переключить канал связи. Услышав собственный голос, космонавт испуганно бросился внутрь шлюпки.

В глазах людей это послужило доказательством обмана. Толпа зарычала, словно дикий зверь, и качнулась вперёд. Я увидел, как выворачивается из земли наскоро вкопанный столб изгороди.

Вооружённые космонавты поспешно запрыгнули на трап. Слава Создателю, они не стреляли. Дверь шлюза стала медленно закрываться. Шлюпка загудела и поднялась над землёй, втягивая опоры внутрь серебристого брюха.

Она повисла в десяти метрах над площадью. Искажённый динамиками голос пытался что-то объяснить, но его уже никто не слушал. Толпа ревела и бесновалась, как хищник, упустивший добычу.

В этот момент я понял, что космонавты ожидали бунта. Поэтому они были вооружены, поэтому не отходили от трапа. Они были настороже, и готовность помогла им избежать опасности.

Космонавты предвидели этот взрыв. А значит, всё, что написано в контракте – правда. И неважно, что пытается сказать сейчас голос, громыхающий над площадью.

Они прикинулись друзьями, а сами прилетели, чтобы обмануть нас. Они хотели отнять у нас нашу Местрию, наш единственный дом.

И ещё я понял, на кого сейчас обрушится весь гнев обманутых людей. Упустив виноватых, люди призовут к ответу тех, кого считают их пособниками. Тех, кто первым заговорил с космонавтами и подал им радиосигнал.

Это бессмысленно, ведь космонавты уже прилетели, они никуда не денутся. Жадные щупальца, которые дотянулись до нас сквозь ледяной космос, уже не ослабят свою хватку. Но как объяснить это разъярённым людям?

***

Не теряя ни секунды, я бросился прочь из толпы, неистово работая локтями. Чья-то рука ухватила меня за шиворот, и папашин голос прокричал:

– Ал, куда ты, чёрт тебя раздери?

Но я вывернулся из хватки, словно водяная змейка, когда она сбрасывает кожу. На бегу толкнул плечом какого-то незнакомого фермера. Он отшатнулся, женщина рядом испуганно взвизгнула.

Наконец, я вырвался на свободу. Перемахнул через забор и шмыгнул за угол дома, выходящего фасадом на площадь. Быстро выглянул наружу.

Толпа уже теснилась на ступенях церкви. Я надеялся, что Говард с Интеном и пастор Свен успели укрыться внутри. Если нет – значит, им не спастись.

Шлюпка по-прежнему висела в небе. Сорванный голос хрипло грохотал в динамиках, но его заглушал гвалт толпы.

Я помнил, что двери церкви толстые и прочные. Их трудно выломать, потому что они открываются наружу. Да никто и не станет ломать сразу – сначала будут стучать. Значит, у меня есть несколько минут.

В стороне от дома я приметил сарай. Мне было наплевать, что в нём хранится. Главное – он далеко от других построек. Больше я ничего придумать не мог.

Я метнулся к сараю. Слава Создателю, с площади нельзя было увидеть его дверь. Распахнув её, я с облегчением убедился, что внутри сарая нет ничего, кроме груды старого хлама. Повернулся к выходу и вдруг услышал, как в куче ветоши возле стены что-то шуршит.

Это было гнездо мышехвоста. Самка и четверо слепых сосунков. Когда я сорвал тряпку, мать оскалила маленькие жёлтые клыки и грозно зацокала. Она готова была кинуться на меня, защищая детёнышей.