Текст книги "Длинные дни в середине лета"

Автор книги: Александр Бирюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

словно старался что-то вспомнить, и снова пошел подворотней, держась за стену.

Наташка опять отступала, пока не вышла на тротуар. Парень вышел вслед за ней и

повернул обратно. Он что-то бурчал под нос, но слов разобрать было нельзя.

На улице Наташка растерялась еще больше. Она шла, не поднимая глаз, но все

равно ей казалось, что вся улица смотрит на нее и каждый знает, зачем она идет, и

что сейчас кто-нибудь подойдет. Этого Наташка боялась больше всего.

Впереди, у милиции, остановилась машина, из нее вышли три милиционера,

два остались на тротуаре, а третий зашел в отделение.

«Это за мной!» – подумала Наташка. Она понимала, что думать так глупо, но

все-таки перешла на другую сторону.

«Конечно, за мной! – думала она, стоя перед киноафишей и напряженно

прислушиваясь. – Нинкина мать позвонила и сказала приметы. И теперь они

ищут. Может, уже увидели!»

Она чуть не обернулась, но кто-то сказал у нее за спиной:

– Девушка, пойдемте вместе? Леонов такое вытворяет, что повеситься

можно.

«Клеит! – подумала Наташка, замерев от страха. – Вот идиот, а! Сейчас

меня заберут, а он клеит!»

– А я не хочу вешаться! – сказала девушка, стоявшая рядом.

«Он на меня сзади смотрел, – подумала Наташка и поправила подложенную

на грудь вату. – А у нее кофточка стильная».

Она еще постояла у афиши, но никто не обращал на нее внимания. Какая-то

девка читала всю афишу сверху вниз, а ее парень говорил про каждый фильм:

ерунда. Подошел пенсионер, он, наклоняясь, толкнул Наташку и спросил:

– Ты смотришь или дурака валяешь?

– Сам дурак! – обиделась Наташка и отошла.

Она вспомнила о милиционерах в конце улицы, обернулась, по машины около

отделения уже не было.

...На шумном и бестолковом перекрестке Садовой и Каляевской Наташка

остановилась. За стеклянной стенкой ларька растрепанная продавщица

нанизывала на длинную палку скатывающиеся по металлическому желобу

пончики и сваливала их в противень с сахарной пудрой. Пончики были горячие, с

них капало масло. Наташка стукнула в стенку, чтобы продавщица ее увидела,

потом ткнула себя в грудь и выставила два пальца – дай, мол парочку, у тебя их

вон сколько. Та показала на очередь. Наташка снова стукнула в стекло и

выставила один палец – ну, один ты можешь дать? Продавщица даже не

посмотрела. Тогда Наташка стукнула как следует, кулаком, и, когда она подняла

голову, ткнула себя под глаз (несильно, конечно), сложила ладони лодочкой и

помахала перед лицом. На языке немых это значит «дам в глаз, убегу, как рыбка».

Но продавщица, наверное, не знала эту азбуку. Из очереди что-то кричали.

...Было все еще жарко. Воздух над Садовой плавился, и казалось, что дома

вдали стоит по берегам прозрачной реки, и машины уходят в нее, и там тихо и

прохладно. Но это только казалось. А вонища там, наверное, была не меньше и

так же жарко. Вата под платьем жгла, как горчичник, даже дышать было трудно.

Лучше было подождать до вечера.

Наташка все стояла на углу. Машины скапливались перед светофором, они

замирали на минуту, дрожа от нетерпения, потом, словно громадная свора,

бросались за кем-то вдогонку. Маленький «Запорожец» остановился прямо перед

Наташкой.

– Мальчик, – сказала она, наклонившись, – прокати на броневике.

– Не могу. Авторалли.

– Чего?

– Авторалли «Монте-Карло – Красноярск». Газет не читаешь?

Зажегся желтый, и парень задвигал переключатель.

– Авторалли – кошки срали! – крикнула Наташка и пнула ногой в дверцу.

– Фраер несчастный! У меня «Жигули» скоро будут.

– Постовой! – крикнул парень, приоткрыв дверцу.– Товарищ инспектор!

Уже зажегся зеленый, машины сзади засигналили. Парень засуетился,

захлопнул дверцу, «Запорожец» тронулся.

– Фраер! – крикнула вслед Наташка. – У меня и «Волга» новая будет!

Злая на то, что первая попытка не удалась, на духоту, на голод и еще

неизвестно на что, Наташка двинулась через Садовую. Она уже дошла до

середины, когда увидела, как с противоположного тротуара, держась за руки,

бросились через улицу (уже зажегся желтый) тихий Витек с их двора и

воображала Элка.

– Витек, – сказала Наташка, загораживая ему дорогу на белой линии, —

извини, конечно. Мама никак не найдет две золотые ложки. Ты, наве 2

рн1о 8

е, пошу-

тил? – Ты что? – растерялся он. – Да я у тебя не был ни разу.

– Ну что ты, Витек, здесь не милиция. Зачем отказываешься?

– А зачем он к тебе пойдет? – нахально спросила Элка. – Про вас в

стенгазете все написано.

– Ложки – ерунда, – продолжала Наташка. Элку она как будто и не

видела. – А помнишь, ты меня на черном ходу обнимал? У меня теперь все

коленки в пупырышках. Ты заразный?

– Врет она все, – пролепетал Витек. – Не было этого.

– А может, показать, где ты меня трогал?

– Давай, – сказала Элка. – Слабо показать?

– Сколько? – не отступала Элка.

– Три рубля.

– Давай!

– У меня нет, – сказал Витек, – ты же сказала, чтобы я билеты в кино

купил. Может, сбегать домой?

– Беги! – захохотала Наташка. – Беги воруй, пока трамваи ходят. И

чувиху свою захвати. А то думает, если папа генерал, так она самая умная! У,

воровка!

...Через несколько минут Наташка стояла перед старым особняком. Ом был

расположен полукругом, и на улицу выходили только крылья. Перед домом —

клумба и чей-то бюст. У входа поблескивала красная с золотом табличка.

Дверь бала не заперта, и Наташка вошла в прохладный, со сводчатым

потолком вестибюль. Здесь украшений не было никаких, но налево, в арку, перед

которой в старом, массивном кресле сидел милиционер, была видна мраморная

лестница с золотыми шишечками на каждой ступеньке.

– Тебе чего? – спросил милиционер. – Рабочий день окончен.

– А мне срочно нужно.

Через его плечо Наташка увидела стену второго этажа, над лестницей на

желтом фоне между белыми полуколоннами были нарисованы гирлянды из каких-

то цветов и птиц.

– Отец пьет, что ли?

– А вам-то что? Вы не пьете?

– Спокойно. Выйди на улицу и там ори, если хочется.

– А если он дом подожжет? – спросила Наташка.– Вы будете отвечать?

– А ты ему спички не давай! Прячь от папы спички!

– Смешно, да? А небось на собраниях выступаешь.

– Спокойно, – сказал милиционер, смех все еще не отпускал его, но он

потянулся к телефону, висевшему па стене – Владимир Наумович? Дежурный

говорит. Здесь девочка просит принять по личному вопросу. Слушаюсь. Живо! —

сказал он Наташке. – По коридору третья дверь. А про спички я тебе точно

говорю. Прячь спички от папы.

Стены в коридоре были такие же красивые, и даже двери были расписаны.

Наташка случайно посмотрела подлоги и ахнула – на полу черные змейки

сплетались и такие узоры, что их, наверное, и на бумаге нарисовать трудно, а тут

все из дерева выложено. Половицы скрипели громко и весело.

И кабинете Наташка чуть не ослепла. Стены, покрытые томно-коричневым

бархатом, были затканы золотыми розами. Люстра была как букет – стебель и

ветки золотые, а цветы и бутоны хрустальные, казалось, дунь на них – и

зазвенят. Вдоль стен выстроились низенькие кривоногие стулья, с их темных

спинок сбегали золотые завитушки.

– Здравствуйте, меня зовут Владимир Наумович, – длинный и худой

человек, сидевший над бумагами, показал Наташке на стул.

– А меня Шура Бутылкина,– сказала Наташка.

– Ну и прекрасно. Как живете, Шура Бутылкина? Что у вас новенького?

– Ничего. Все по-старенькому.

– В школе учитесь?

– Нет, надоело.

– Работаете?

– Тоже нет.

– Папа-мама кормят?

– Они накормят!

– Что же вы делать собираетесь?

– Деньги зарабатывать.

– Много вам нужно?

– Вагон и маленькую тележку^

– А вопрос у вас какой?

– Сколько этот дом стоит?

– Хочешь купить?

– Нет, прицениться только.

– За этот дом люди кровью заплатили.

– Чтобы вы тут сидели?

– Да, чтобы мы тут сидели. Не нравится?

– Дом нравится. А чей он раньше был?

– Князя Голицына. Ты ему не родственница?

– Он мой двоюродный дедушка. Но я его плохо помню.

– Неважное у тебя положение. Наследство, как говорят юристы, не

открылось. И не откроется.

– Ничего. Хоть посмотрела.

– Это пожалуйста. Как, свободное время будет – приходи. Я тут допоздна

сижу, поговорим. Живешь-то наверное, недалеко?

– Из Америки приехала.

– Ну и как там капитализм? Загнивает?

– Вам издали виднее.

– А Москва тебе нравится?

– Ладно, – сказала Наташка, —пойду я.

– Нет, подожди! Вопрос-то у тебя какой?

– Я уже сказала.

– Тогда я, можно? Хочешь на работу устрою?

– А куда?

– На завод, на фабрику, на стройку – выбирай.

– Сколько я буду получать?

– Сначала немного, но на еду хватит, и на кино останется. Если надо – в

общежитие перейдешь.

– А мне этот дом нравится.

– Слушай, а если я тебе другой дом предложу? Училище, но специальное.

Кончишь там десять классов, профессию получишь. Там режим, охрана —

глупостей сделать не дадут.

2 2 0

– А если я хочу?

– А рожна горячего на лопате не хочешь?

– Вы на меня не кричите. Я тоже крикнуть могу,

– Кем же ты будешь?

– Это мое дело.

– Значит, не хочешь работать?

– Мне дом нужно, машину. У меня мать тунеядка. Кто ее кормить будет?

Разве я на заводе столько заработаю?

– Слушай, а давай я комсомол подключу? У них сегодня за городом какой-

то слет. Вон, видишь, автобусы стоят? Сейчас приедете, искупаетесь, рыбы на-

ловите, а вечером – у костра. Хорошо ведь!

– Не могу. Мне идти нужно. До свидания.

...На Пушкинской площади уже крутилась обычная карусель свиданий.

Наташка встала у памятника и посмотрела на часы, висевшие на углу, – как будто

у нее тоже было свидание. На лавочках пенсионеры читали вечерку. Недалеко от

Наташки вышагивала длинная, как цапля, женщина – пять шагов, и поворот, и

еще пять шагов. То и дело она лезла в сумку и подносила к глазам очки, чтобы

взглянуть на часы. Толстый дядя с другой стороны стоял спокойно и рассматривал

прохожих.

«Выбирает! – подумала Наташка. – Вот такие и выбирают».

Чуть дальше стояли ребята лет по восемнадцати. У одного была гитара, и он

что-то тренькал, повернувшись спиной к улице, а ребята глазели на проходивших,

мимо девок и кричали всякую ерунду.

– А вы не скажете, – спросила Наташка у толстого,– как проехать к

Савеловскому вокзалу?

– Очень просто – пройдите через сквер и на улице Чехова садитесь на

любой троллейбус или автобус. Лучше всего на пятый, он ближе к вокзалу оста-

навливается.

Наташка вернулась на свое место, Тетка все так же вышагивала.

«Может, глаза размазались?» – подумала Наташка и попросила у тетки

зеркало, но глаза были в порядке. А толстый даже не смотрел в ее сторону.

Один из той компании подошел к Наташке.

– Мы все слышали, – сказал он – не уезжайте, В Москве можно неплохо

повеселиться.

– А я не уезжаю.

– Прекрасно. Подваливайте к нам. Еще штучки три закадрим – и порядок.

– В бутылочку поиграем?

– Поиграем.

– И свет погасим?

– Все условия создадим.

– В другой раз, сегодня я занята,

– Ну что вы, какие занятия!

– Тебе плохо объяснили? – спросила цапля. Она остановилась совсем

рядом, раскачивалась, поддавая раскрывшуюся сумочку. И казалось, что она

сейчас долбанет парня острым носом.

– А что, нельзя подойти?

– Ты еще спрашивать будешь? Ты не понял, что ты хам и что так с

женщиной не обращаются?

Парень пожал плечами и отошел.

«Злись, злись, – подумала Наташка про цаплю, – все равно к тебе твой аист

не прилетит. Кому ты нужна такая старая?»

И незаметно показала ей язык.

А толстый как будто задремал. Так и стоял, не двигаясь, а вместо глаз только

щелочки остались.

– Простите, – сказала Наташка, опять остановившись перед ним, – сколько

время?

– Вон часы висят.

– Может, они неправильные. Мне точно надо.

– Правильные. На моих столько же.

– Сразу видно, что не спешите.

– А ты очень спешишь? Давно бы уже на вокзале была.

– И поеду. А вам-то что?

– Ничего.

– А чего вы меня прогоняете? Может, я здесь хочу!

– Мне не жалко.

– И нечего щуриться. Подумаешь какой – стоит и щурится!

– Совсем сумасшедшая. Ты что на людей 'кидаешься?

– А хочу! Ты мне что ли, запретишь!

– Иди! – замахал руками толстый. – Иди куда хочешь! Я тебя знать не

знаю и знать не хочу

– И я тебя знать не хочу. Ты мне очень нужен, думаешь?

...У мясного магазина Наташка села в такси. Шофер попался старый, лет

пятидесяти.

– Тебе куда? – спросил он,

– А ты не знаешь?

– Чего?

– Не знаешь, говорю?

– А чего – не знаешь?

– Насчет картошки – дров поджарить!

– Вроде не пьяная, а глупости говоришь.

– А ты только умных возишь?

– Мне все равно, лишь бы деньги платили. Куда поедем?

– На Савеловский, если сам не знаешь.

«Волга» обогнула дом АПН со сверкающей витриной и понеслась по улице

Чехова.

– Непонятная вы молодежь, – сказал шофер.– Выпендриваетесь, все вам

не нравится. По-русски уже совсем разучились – чао да хилло. А Москве девятая

сотня идет. Дому мы ее оставим?

– Распорядимся. Я себе уже домик присмотрела. Только дорого стоит.

– Вам, конечно, все по дешевке надо. Все из синтетики– снаружи ярко, а

внутри ничего, мура одна. И любовь у вас такая же. Парочка сядет – счетчик не

успеешь включить, а он уже к ней под юбку полез.

– А ты не подсматривай. Вот мой дом. Ничего?

– Как же не подсматривать, когда зеркало? Мне, старику, стыдно, а им

наплевать. А как дальше жить если так начинаешь? Ты ее не для баловства, а на

всю жизнь берешь. Ты ее для себя беречь должен, чуть-чуть приоткрывать, как к

иконе прикладываться. А если ты се в первую неделю везде перехватаешь, разве

тебе с ней потом интересно будет? И ей тоже кого другого захочется. Поэтому

семьи сейчас такие некрепкие.

– А ты каких любишь, дед? Блондинок или брюнеток?

2 2 2

– Не про меня речь. Мы с Ниной Тимофеевной двоих уже до ума довели.

Старший в институте, дочка замужем. Леньку осенью в армию сдадим. Мы свое

дело сделали.

– Памятник тебе где поставят? Около дома или за собой на прицепе возить

будешь?

– Не шустри! Жизнь таких знаешь как обламывает.

– А жизнь – это кто? Ты, что ли?

– Зачем я? Люди.

– А я про них все знаю. Понял? Я про них столько знаю, что пусть они

лучше заткнутся.

– Не я твой отец!

– Не ты. Какие еще будут вопросы?

Дальше ехали молча. Наташка кляла себя за то, что за велась – теперь от деда

ничего не добьешься и расплачиваться денег нет. А что делать на Савеловском?

Когда подъехали к вокзалу, Наташка схватилась за ручку, но шофер спросил:

– А деньги?

– Я вернусь. Только подругу найду. У нее деньги.

– Вот те раз! Зачем тогда садилась?

– А может, я думала, что ты меня куда-нибудь отвезешь?

– Ну, ты даешь!

– Мне не жалко, только денежки, плати.

– Ладно, вместе пойдем. Она какая?

– Так себе, я лучше.

Они походили по площади, потом шофер потащил Наташку на перрон.

Конечно, никто и смотреть не захочет, когда идешь с таким дедом – брюхо у него

совсем из штанов вывалилось. Шофер все время дергал Наташку за руку и

спрашивал: «Эта?»

– Нет, – наконец сказала Наташка, – значит, она не приехала.

– Куда же теперь?

– Куда хочешь! – Наташка ‘шмыгнула носом.

– Да брось ты, дочка, расстраиваться. Завтра встретишь. Поехали домой?

– Я ключ потеряла.

– Куда же тогда?

– На Сходню. Мать там на даче.

– Да ты что! А если ее нет?

– Пожалуйста, дед. Ну куда же мне деваться? – н просила Наташка. Она

очень устала и готова была сама поверить, что на Сходне у них дача, а на даче ее

дожидается мама. – Ну можешь ты помочь человеку?

...Всю дорогу до Сходни дед молчал. Темнело, машина неслась, мягко

покачиваясь. В окно бил свежий ветер. Наташка приободрилась.

Когда они приехали, Сходня уже спала. Нигде не было ни огонька, и даже

радио не играло. Время от времени где-то далеко рождался гул, а потом с громом

п свистом шел на посадку самолет, посверкивая сигнальными огнями.Где твоя

мамочка живет?

– А тебя только старье интересует? Я не подойду?

– Так, – дед выключил мотор и посмотрел на Наташку. – Как тебя зовут?

– Алиса.

– И давно ты уже?

Наташка не ответила. Дед зажег спичку и осветил ей лицо.

– А ты ничего. Ну, пойдем.

Они перебрались на заднее сиденье. Было совсем тихо, только счетчик стучал,

словно кто-то тряс копилку с мелочью.

– Дед, сколько настучало?

– Почти семь рублей. Накаталась!

– Порядок! А ты за рубль хотел? Выключи.

Он чертыхнулся, выключил и потянул Наташку к себе.

– Подожди, – сказала она. —Что же ты – такой правильный, а лезешь?

– Почему – правильный? Я только разницу знаю. Мне ведь с тобой детей

не крестить. А со старухой мы хорошо пожили.

– А чего дожидался?

– Думал, вдруг ты и правда кого-нибудь ищешь.

– Я искала.

– Ну да! А я не видел?

– Искала! А ты думаешь, я в твое пузо влюбилась?

– Да ладно. Чего спорить?

– Нет, подожди. Ты правда так подумал? Уй, не могу! В пузо я твое

влюбилась! – хохотала Наташка.– Не щекочи, дурак. Уй, не могу!

– Вот я тебе сейчас покажу!

– Уй, не могу!

– Эй, такси! – вдруг крикнул кто-то и стукнул по крылу.

– Чего? – спросил шофер, открывая дверцу.

Перед машиной стоял парень.

– Как хорошо! – сказал он. – Жене рожать нужно, а «Скорой» все нет. Мы

вышли навстречу, а жена еле идет. И вдруг ваш огонек зажегся.

– Нин! – крикнул он в темноту. – Не спеши, мы подъедем.

– Я не знаю, – сказал шофер. —У меня пассажир подругу ищет.

– А кого?

– Кудинову Соню, – сказала Наташа.

– Кудинова? Это на улице Кирова, кажется. А лучше знаете как? Сейчас

идите к нам, переночуете. А завтра найдете. Мать тут всех знает.

– Ну что, Алиса?

– Решайте, пятый дом по этой стороне.

Наташка вылезла из машины и пошла.

– Она мне не заплатила, – сказал шофер, – у подруги взять хотела.

– Заплатим, только поехали.

Женщина в шерстяном платье прошла мимо Наташки, чуть коснувшись ее

высоким животом. У пятого дома Наташка долго стучала. За забором носился гро-

мадный пес, он не лаял, а только клацал зубами. Зато соседские собаки старались

вовсю.

«Обманул он, наверное», – подумала Наташка.

Но на террасе вдруг вспыхнул свет, и женщина крикнула с порога:

– Что нужно? Майор, на место!.

В т о р о й д е н ь

Утром они ели на террасе манную кашу. На коленях у хозяйки сидел внук,

Ольга Владимировна кормила его с ложки. Максим вертелся, норовил ухватить

2 2 4

что-нибудь со стола.

– Ну, Максимчик! – уговаривала его Ольга Владимировна. – Гляди, как

тетя хорошо кушает. Давай поедим скорее и пойдем. Дел-то у нас сколько? Маме

цветочки передать надо? Кто будет резать? Максимчик? Не делай запасов, глотай.

Мама у нас хорошая? Обидчивая только и замечания старшим любит делать. Но

мы ей все равно цветочки отнесем, да? А потом куда пойдем? К дяде Вале в

отделение. Какие у дяди Вали карандашики есть! Дядя Валя Максимчику дом

нарисует, речку, солнышко. А баба дяде Вале протокол отдаст на нехороших

Быковых. У, какие они нехорошие! Вторую неделю мусор с участка не вывозят, а

от мусора – вонь, мухи. Максимчика муха может укусить, и заболеет Максимчик.

Или Аллочка тети – Дашина. A Быковы ничего не понимают, им хоть кол на

голове теши. Совсем общественность не признают. На членов квартального

комитета голос повышают. Ничего, дядя Валя их оштрафует в административном

порядке – будут знать. Глотай, Максимчик, не вертись. А еще мы с дядей Валей

график составим – наденут ветераны труда красные повязки и будут вечером по

улицам ходить, людям пример показывать и преступления предупреждать. У

бабушки уже черновичок готов. Дядя Валя его утвердит, красным карандашиком

распишется. А в магазин Максимчик пойдет? Молочка купим?

– Каса, каса! – закричал Максим, он взмахнул рукой и выбил у Ольги

Владимировны ложку. Каша попала ей за ворот, она вскочила, принялась вы-

тряхивать.

– Болтун! – сказала она со злостью. – Никогда ты мне поесть не дашь!

Теперь со вторым морока будет. Иди гуляй, если вести себя не умеешь. Не даст те-

бе дядя Валя красный карандашик.

Максим, кряхтя, сполз со ступенек, чем-то загремел около крыльца.

Одного им мало! – сказала Ольга Владимировна, – снова усаживаясь. —

Второго завели. Им это просто, только о себе думают. Не подходи к бочке!

Наташка подчистила тарелку и теперь намазывала хлеб маслом.

– Хороший у тебя аппетит, – сказала Ольга Владимировна,– мне бы такой!

Сколько еще полезного можно было бы сделать. А сил у ветеранов немного. Ве-

чером даже телевизор смотреть не хочется. Поэтому молодежь у нас и

безнадзорная.

– Вот и хорошо!

– Ты голос не повышай. Лучше объясни, почему по ночам бегаешь? И куда

только твоя мать смотрит?

– А у меня нет матери.

. – С кем же ты живешь?

– С бабушкой.

– А на бабушку наплевать – пускай волнуется?

– Она старая совсем. Все время спит, не заметит.

– Врешь ты что-то. Это вы, молодые, много спите.

– А она вот такая – все время спит.

– А живете на что?

– Она пенсию получает, персональную. Ей пенсию на легковой машине

привозят. И путевки разные.

– Заслуженный, значит, человек.

– А как же! Она шпионкой была, у американцев томную бомбу украла.

Только вы никому не говорите. Это секрет.

– А сейчас спит. Вот ведь как устала!

– Ну да. Очень смешно получается – ей пенсию несут, а она проснется и

говорит: «Идите вон! Я уже все получила!»

– Врешь ты что-то. Не может персональный пенсионер говорить – «идите

вон». Это так на Западе господа разные говорят. А у нас господ нет.

– Что я, свою бабку не знаю?

– Вот и не знаешь. Тебе бы сидеть около нее и каждое слово ловить, а ты

собак гоняешь.

– У меня секретное задание.

– Да? А Кудинова тебе зачем?

– Не скажу, это тоже секрет.

– Ну, хватит. Я в своем доме секретов не люблю. И вообще я думаю, что

здесь что-то нечистое. Ну-ка скажи, что ты здесь высматривала?

– Подумаешь! А я к вам не просилась. Меня ваш сын послал.

– А он, дурак, не разглядел в темноте, что ты за птица.

– Сами вы птица, ворона старая.

– Убирайся прочь! Я сейчас милицию позову.

– Беги-беги в свою лягавку!

Наташка спустилась с крыльца, пошла к калитке. Из будки вылез Майор, он

потянулся и встал, загородив Наташке дорогу.

– Ну, уйди! – Наташка махнула рукой, но пес только приподнял губу,

показывая желтые, как прокуренные, клыки. – Эй, кобеля своего убери!

– Погоди. Тебя правда дома не ждут?

– А вам-то что?

– Посиди у меня до обеда. Кудинова твоя все равно небось на работе. А у

меня дела. Посиди с Максимом. Не может общественное ради личного страдать.

Наташка согласилась, потому что идти ей в этот час все равно было некуда.

Ольга Владимировна включила утюг, разложила гладить цветастое платье.

– Только о себе думают, – говорила она. – А у меня дела – то дежурства,

то заседания. Посмотри в той комнате грамоты. Думаешь, их за так дают?

Наташка посмотрела – на больших листах, украшенных лентами и знаменами,

сообщалось, что Ольга Владимировна ведет большую общественную работу.

Перед уходом Ольга Владимировна проверила, все ли заперто. У калитки она

обернулась и крикнула:

– Убежать и не думай! Майор все равно не пустит.

Было еще не жарко. Солнце стояло за деревьями и теплыми пятнами

просачивалось сквозь листву. День собирался хороший. Наташка стянула платье и

осталась в лифчике и коротких трусах.

– Ну, что там – крикнула она Максиму, который присел перед длинной

доской и вцепился в нее изо всех сил. – Каса, Каса! – передразнила его Наташка

и, отвернувшись, сняла лифчик.

Оглядываясь по сторонам и прикрывая грудь рукой, как будто кто-то мог

увидеть ее за глухим, с проволокой наверху забором, она вытащила раскладушку

на солнце и легла загорать. Максим крикнул еще несколько раз свое непонятное

слово и затих. Наташка задремала.

– ...Каса! Каса! – вдруг закричал Максим.

Наташка открыла глаза. Максим бежал к ней расставив руки, что-то висело у

него на пальцах. Наташка подумала, что это какой-то шнурок, но, когда Максим

подбежал, увидела, что он держит длинного желтого червя, вз 2в 2

и 6

згнула и

вскочила.

– Каса! – кричал Максим и растягивал червя, как гармошку, а Наташка

пятилась от его рук.

– Брось! Брось эту гадость!

Максим ее не слушал, тогда Наташка, зажмурившись, бросилась на него и

замахала руками. Максим вдруг заплакал. Наташка обняла его, но он отбивался и

кричал так, что было слышно, наверное, на станции.

– Ну и ори. Мало еще получил.

Максим покричал у нее за спиной и успокоился.

– Давно бы так. А то распустил сопли. Не стыдно, каса?

Максим молчал. Наташка обернулась и увидела, что он идет мимо Майора к

калитке. Майор приоткрыл глаз и даже не шевельнулся.

– Стой! Стой! – закричала Наташка и побежала к калитке.

Максим потянул ручку вниз, а Майор встал и зарычал. Максим уже повис на

ручке, калитка вот-вот могла открыться, и Наташка рванулась к нему,

почувствовала, как ударилась коленкой о что-то твердое, а потом как будто

горячий утюг приложили к ноге. Майор отпрыгнул, оскалив зубы. Наташка

схватила Максима за руку и замерла. Но Майор больше не нападал, и тогда она, не

выпуская руку Максима, бросилась к дому. Майор помчался за ней. Максим упал.

Наташка остановилась. Майор прыгнул и повис почти над ней, натянув цепь.

Рыча, он бросился снова и снопа повис.

– Дурак! Сволочь зубастая!

Максим поднялся и пошел к ней, протягивая руки. Майор успокоился,

вернулся к будке и сел, приложил уши и тяжело дыша.

...Вымыв Максиму руки и коленки, Наташка посадила его за стол, поставила

разогревать кашу. Максим капризничал. Наташка бегала от плитки к столу, ей на

хотелось есть, и несколько раз она поднимала ложку, чтобы черпануть как

следует, но каши было мало, и даже для пробы она брала чуть-чуть, на самый

кончик ложки.

Ел Максим плохо, весь измазался. Каша летела по всей террасе. Наташка

посадила его на колени. Дело пошло лучше. Нужно было только вовремя

вытирать рот и следить, чтобы глотал.

– Ну и молодец! Хорошо ешь! Скоро вырастешь, за братиком маленьким

ухаживать будешь. Ты кого хочешь – сестру или брата?

Наташка вытерла ему рот, покачала. Он прижался к ней, притих. Тогда она

подчистила тарелку, но каши было совсем мало, только еще больше есть

захотелось. Она хотела положить Максима в кровать, но он вцепился в грудь и

заныл.

– Ты чего? Спать надо, глазки закрыть. Вот дурачок. Чего же ты хочешь?

Она освободила из его пальцев грудь, осторожно подвалила ко рту. Он взял

сосок и зачмокал. Наташка замерла от неожиданного ощущения. Ей показалось,

что Максим ухватился за конец клубка, спрятанного глубоко внутри, и тянет и

клубок поворачивается, распутывается.

– Спи, дурачок, спи!

Наташка положила его в кровать, подумала и запела вполголоса песню,

которую любила больше других: «Эти глаза напротив...»

...Майор заскулил у калитки.

– Ну, как дела? – громко спросила Ольга Владимировна.

Наташка выскочила на крыльцо за платьем. Хозяйка сразу заметила у нее

кровь на ноге и нахмурилась.

– Значит, не послушалась?

– А вы кобеля своего не распускайте! —сказала Наташка, еле сдерживаясь

от нахлынувшей обиды. Она стояла перед хозяйкой, поджав окровавленную ногу

и прикрывая грудь, и от того, что стеснялась, злилась еще больше.

– Ты тут не командуй! – Ольга Владимировна прошелестела мимо нее и

плюхнулась на стул. – Ух, как жарко! Бабушку, значит, можно волновать?

Можно не жалеть старого человека? А зачем врешь? Нет у нас никакой

Кудиновой!

– Ну и ладно. Вам-то что?

– Мне ничего. Но вы, молодые, очень языкастые. Ну-ну, не груби! Я тебе

добра хочу. А старших нужно слушать. Вот ты мне кто? Никто. А я о тебе

позаботилась. Ты мне благодарной быть, должна, а ты фыркаешь.

– Иди со своей заботой знаешь куда? – Наташка вышла во двор.

– Нет, плохо вас, молодежь, учат, – сказала Ольга Владимировна с

крыльца. – Ничего вы не понимаете. Вот я хотела тебе на мороженое дать за то,

что с Максимом посидела, а теперь не дам, раз такая грубиянка. Себе же

навредила.

– Кобеля убери! – крикнула Наташка, и Ольга Владимировна затрусила за

ней к калитке.

Наташка еле успела выйти на улицу, как, гремя цепью, Майор рванулся за

ней. Он носился вдоль забора и в бессильной ярости клацал зубами.

– У, сука, – прошептала Наташка и швырнула в забор камень. – Что

скажешь?

Майор заметался, как будто его ошпарили.

– Эй! – позвала она, сразу перестав злиться.– А как там дочка ваша, родила?

Ольга Владимировна вернулась к забору и закричала на всю улицу:

– А что ей сделается? Родила, конечно. Им это просто, как чихнуть.

...В Москву Наташка приехала на электричке, послонялась по площади, зашла

в уборную. Захотелось пить, и Наташка долго пила из-под крана, хотя вода была

теплой и воняла карболкой. Выпрямившись, она посмотрела на свое отражение в

зеркале. Нинкино художество совсем размазалось, картинка была неважная. Рядом

наводила марафет ярко-рыжая женщина лет сорока. Вот у нее получалось!

– Ну и что? – спросила она Наташку. – Кино это тебе?

– Я тоже, синеньким хочу.

– Иди сюда. Какой дурак тебя намазал?

– К этому мастеру вся Каляевская ходит и даже часть Новослободской.

– Тебе ничего не нужно. Ты инженю.

– А что это такое?

– Так называют артисток, которые играют девочек.

– Вы в театре работаете?

– В цирке.

– А что вы там делаете?

– По проволоке хожу. Знаешь, песенка такая есть – она по проволоке

ходила?

– Слышала. А вы никогда не падали?

– Какое твое кошачье дело до моей собачьей жизни?

– Спросить нельзя?

– Стирай свое художество.

2 2 8

Наташка послушалась, придвинулась к зеркалу. Рыжая стояла сбоку, смотрела

на нее.

– Вот так, – сказала она, – сразу другой вид. А матери скажи, чтобы

выпорола.

– Она тоже в цирке работает. Может, вы ее знаете?

– Мало ли в Москве цирков.

– Постыдились бы! – сказала толстая женщина, выходя из кабинки. —

Чему девочку учите?

– Ты беги! – окрысилась рыжая. – А то благоверного своего упустишь,

ему уже надоело сумки стеречь!

– Тьфу! Откуда вы, паразитки, беретесь! – толстая заковыляла к выходу.

– Теперь уши вымой и шею. Что ж ты такая грязная?

– Сколько вам платят? – спросила Наташка, -

– На торгу деньга проказлива.

– А мне сколько брать?

– Я откуда знаю? Дают – бери.

– А бьют – беги? Нет, мне точно знать надо.

– Дурочка, что в нашей жизни точного? Про Энштейна слыхала?

– А как брать? Сначала или потом?

– Бери сначала. Потом не получишь.

– А как подходить? Или ждать, когда сам подойдет?

– Конец света! – рыжая звонко шлепнула себя по ляжкам. – Ты за кого

меня приняла?

– А чего? Чего ты смеешься?

– Ой, не могу, докатилась!

– Да ладно прикидываться! Думаешь, я не поняла?

– Да ты что? С ума сошла? Марш домой, дурочка!

– Как же! Тебе можно, а мне нельзя?

– Тихо! – крикнула рыжая. – Спектакль окончен, зрителей просят

расходиться.

– Ты меня не обманешь! – Наташка загородила ей дорогу. – Я и так уже

день потеряла. Пока не скажешь – не пущу.

– Да ты с ума сошла!

– Все равно скажешь.

– Что я должна сказать?

– Адрес! Мне клиент нужен.

– Я на поезд опаздываю.

– Вот и говори скорее.

– Не знаю я никаких клиентов.

– А я тебя не пущу. Я тебе сейчас всю морду расцарапаю. Хочешь?

– Это черт знает что такое. Ну, ладно – гостиница «Балчуг», тридцать

пятый номер.

– А как сказать?

– Это меня не касается! – рыжая рванулась к выходу. – Как хочешь!

– У, воровка! Обмануть хотела!

...Гостиницу Наташка искала долго и когда наконец нашла, было уже часа