Текст книги "История религии. Том 1"

Автор книги: Александр Мень

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

7. Кибернетика и религиозное мировоззрение

8. Циолковский и атеизм

9. Парапсихология и неразрушимость духа

10. О Тейяре де Шардене

1. СОВРЕМЕННАЯ СТАТИСТИКА РЕЛИГИИ

Религиозная статистика, так же как всякая подобного рода статистика, не

может быть абсолютно точной. Однако в какой-то степени она дает общую

картину соотношения религиозных исповеданий и атеизма в современном мире.

По данным, приведенным в журнале "Mondo е Missione" (июнь-июль, 1980.

С. 384), в мире насчитывается более 1184 млн христиан (739 млн католиков,

150 млн православных, 344 млн протестантов), 576 млн мусульман, 518 млн

индуистов, 300 млн конфуцианцев, 300 млн буддистов, 61 млн шинтоистов, 31

млн даосистов, 15 млн иудеев.

Эта таблица не включает политеистов Африки, Америки и Австралии, число

которых достигает около 90 млн, а также малые религиозные группы (сикхов,

парсов, джайнов, водуистов, мандеев, самарян и др.).

Всего верующих более 3 млрд на 4175 млн обитателей земного шара.

Большинство христиан живет в Европе (415 млн) и в Америке (401 млн).

Меньше всего христиан в Африке. Однако число их там непрерывно растет. Так,

в 1900 году в Африке было около 9 млн католиков, а на 1 января 1974 года их

насчитывалось уже 155 млн. Это связано, в частности, с ростом христианской

культуры и просвещения среди коренных африканцев. Высшая иерархия

католической Церкви включает уже 5 чернокожих кардиналов. В 1964 году было

73 епископа-африканца.

Большинство атеистов приходится, естественно, на Советский Союз и

Китай, где давно и активно ведется атеистическая пропаганда, а религиозное

просвещение практически было сведено к нулю. Однако немало их и в других

странах.

2. О НАУКЕ И РЕЛИГИИ

«Религия всегда была и остается теперь врагом науки» – многие у нас со

школьной скамьи привыкли к этому утверждению, и оно кажется им не подлежащим

сомнению и проверке. Правда, атеистическая пропаганда признает, что в

последнее время религия уже "не выступает открыто против науки" (См.,

например, сб.: Успехи современной науки и религия. М., 1961. С. 152). Но при

этом обычно добавляет, что принципиально "состояние войны" будто бы

продолжает существовать в скрытой форме.

Между тем, как было отмечено выше (гл. 1), наука самим своим

происхождением обязана религии, и обе они издавна существовали в тесной

взаимосвязи. "Трудно предположить, что древнеегипетские и вавилонские жрецы,

создавая основы математики, астрономии, медицины, ставили себе целью

"приспособиться к новым временам". Храмы древневосточных цивилизаций были

настоящей колыбелью науки, являясь первыми школами, лабораториями и

обсерваториями. Первые анатомические атласы, первые математические формулы,

первые карты вышли из рук людей, которые служили религии. Этот общеизвестный

факт отрицать невозможно.

Творцы античной науки были в то же время и религиозными мыслителями.

Общество пифагорейцев, сделавшее так много для прогресса математики,

представляло собой религиозный орден. Аристотель – отец современного

естествознания, был создателем религиозно-философских принципов, вошедших

впоследствии и в христианское мышление. В средние века Церковь осталась

единственным культурным очагом в Европе, который сохранил семена античной

науки. Монастыри собирали древнюю литературу, сосредоточив в своих стенах

все сокровища знаний той эпохи. Выдающиеся христианские мыслители поздней

античности и средневековья были во всеоружии науки своего времени. Вопросами

естествознания живо интересовались и св. Василий Великий, и Блаженный

Августин. Такие энциклопедические умы, как св. Альберт и св. Фома Аквинат,

придавали науке огромное значение и изучали различные ее отрасли. А монах

Роджер Бэкон, внесший огромный вклад в развитие средневековой науки, был

богословом и мистиком.

В нехристианском мире мы видим то же самое. Арабские богословы изучали

Аристотеля, развивали астрономию, алгебру, анатомию, буддийские – логику и

теорию познания.

Итак, в древневосточном мире, в античную эпоху и в средние века наука и

религия мирно жили бок о бок к взаимной пользе друг для друга. И только в

XVII веке произошло первое крупное столкновение между ними, связанное с

проблемой вращения Земли. Остановимся на этом конфликте несколько подробнее.

x x x

Теория о центральном положении Земли во Вселенной не являлась каким-то

особым религиозным учением, и тем более христианским. Она была изложена в

сочинении александрийского ученого II века Птолемея "Великое построение".

Появление этой книги было "важнейшим событием в космологии", так как она

подводила итоги астрономическим знаниям античного мира (Перель К). Развитие

представлений о Вселенной. М., 1962. С. 38). Для той эпохи это было, как у

нас принято говорить, "прогрессивным явлением".

Много веков геоцентрическая система оставалась краеугольным камнем

астрономии. Она вошла в плоть и кровь научного мышления. Естественно, что

вместе со всем ученым миром ее разделяли и христианские философы, тем более

что Библия, хотя и говорила о том, что Земля повешена ни на чем (Иов 26,7),

не упоминала о ее вращении.

В XIV и XV веках геоцентризм стал давать трещины. И первыми, кто стал

сомневаться в нем, оказались христианские мыслители. Так, известный немецкий

богослов, кардинал Николай Кузанский (1401-1464), писал: "Ясно, что Земля

движется, и если только мы этого не замечаем, то потому, что движение

воспринимается нами путем сравнения с чем-либо неподвижным". Научную форму

новым гелиоцентрическим принципам придал польский священник Николай

Коперник. Книга его "О вращении небесных сфер" была посвящена папе, который

принял ее благосклонно. Эта теория, хотя и вызвала возражения многих

астрономов, в том числе – Тихо Браге, была признана католическими учеными в

качестве одной из возможных для обсуждения.

"Сам Коперник явил образец того, как в одном человеке, в его сознании

могут автономно сосуществовать ученый и верующий... В начале новой эпохи

всемирной истории коперниканство представляло собой новый, исторически

перспективный образец отношений между наукой и религией" (Кимелев Ю. А.,

Полякова Н. Л. Наука и религия: Историко-культурный очерк. М., 1988. С.

174).

Так прошло около семидесяти лет. Давно уже умер Коперник, умер и Тихо

Браге, но внезапно вокруг проблемы загорается ожесточенная идейная борьба.

Прелюдией к ней явился злосчастный процесс Джордано Бруно Ноланского

(1548-1600), которого обычно изображают "мучеником науки". Однако процесс

Бруно состоялся тогда, когда не существовало цензурного запрета на теорию

Коперника. Таким образом, осудить за нее не могли. Что же привело смелого

ноланца на костер?

Джордано Бруно был воспитан в религиозной семье и много лет провел в

монастыре. Его живой и поэтический ум быстро воспринимал новые веяния и

философские идеи, носившиеся в то время в воздухе. Под их влиянием у него

сложилось своеобразное пантеистическое мировоззрение, близкое к

неоплатоновской мистике. Для него Божество было силой, разлитой во всей

Вселенной, которую – вслед за пифагорейцами – он считал бесконечным

множеством миров. К этой философии гипотеза Коперника оказалась важным чисто

научным дополнением (см.: Карсавин Л. Джордано Бруно. Берлин, 1923. С. 164

ел.).

Бруно горел желанием распространять свое учение. Он бежал из монастыря

за границу. Он странствовал много лет по столицам различных государств, в

том числе и враждебных Риму, жил в Лондоне, в протестантской Женеве, в

Париже, скитался по итальянским государствам: Венеции, Генуе – и повсюду с

необыкновенной горячностью выступал с проповедями и диспутами, возбуждая

споры. При этом он не скупился на резкие выпады против Рима и курии. Его

кощунственные остроты стали широко известны. Такой опасный политический

противник не мог не вызвать тревоги в Риме. Это было время, когда повсюду

бушевали очаги Реформации, когда вся Европа казалась ввергнутой в бури

мятежей, расколов и войн. Идейную борьбу подогревали политические страсти.

Дж. Бруно, объявивший себя "учителем более совершенного богословия, сыном

неба и матери-земли", был обвинен в лжеучении.

Когда один венецианский дворянин из личной мести предал его в руки

куриального трибунала, Бруно сначала не был этим встревожен, так как считал,

что его невозможно обвинить в какой-либо ереси. Действительно, его

пантеистическая доктрина хотя и не соответствовала христианству в некоторых

пунктах, но не принадлежала к категории официально осужденных лжеучений. На

этом он настаивал перед судом.

Во время допросов Бруно спрашивали о его связях с протестантскими

государями и о его симпатии к ним. В частности: "Имел ли он беседы с королем

Наваррским и возлагал ли на него надежды, получая обещания поддержки и

милости?" (См.: Джордано Бруно и Инквизиция: Протоколы процесса. – Вопросы

истории религии и атеизма. М., 1950. С. 360). Бруно на процессе объявил себя

католиком и сыном Церкви, а свои религиозно-философские мнения – не

противоречащими христианству. "Я всегда держался взгляда, которого держится

святая матерь Католическая Церковь" (Там же. С. 448).

Но эти заверения не были сочтены искренними. И "опасный возмутитель

спокойствия, друг еретиков и проповедник лжеучений" был предан в руки

светского губернатора Рима с лицемерной просьбой, чтобы мера наказания была

"без опасности смерти и членовредительства". Но расправа свершилась: Бруно

был казнен 19 февраля 1600 года.

Это трагическое событие, как и вообще вся деятельность инквизиции,

явилось результатом прямой и преступной измены церковных властей их

собственной религии. Нет нужды говорить о том, что насилие в делах веры

коренным образом противоречит Евангелию. Отцы Церкви недвусмысленно

утверждали, что "религия должна убеждать, а не принуждать".

Фанатизм, нетерпимость, идеологический диктат вытекали и вытекают не из

духа религии, а из самых худших сторон человеческой природы. Они проявляются

и тогда, когда сила находится в руках людей безрелигиозных. Известно, каким

репрессиям подвергались сторонники новых научных концепций (генетики и др.)

в нашем столетии.

Справедливости ради необходимо, однако, подчеркнуть, что Бруно пал

жертвой не столько своих научных теорий, сколько как политически опасный

человек, еретик и противник Римской курии. Запрет же коперниковской

литературы был опубликован лишь 16 лет спустя после казни. Произошло это при

следующих обстоятельствах.

Идеи Коперника быстро распространялись среди христианских ученых. В

феврале 1615 года вышла книга монаха Паоло Фоскарини, защищавшая

гелиоцентрическую гипотезу. Среди светских астрономов сторонником ее стал

знаменитый Галилео Галилей (1564-1642), который энергично пропагандировал

свои научные воззрения.

Галилей был религиозным человеком и стоял близко к церковным кругам.

Папа Урбан VIII высоко ставил ученого еще тогда, когда сам был студентом, и

прославлял Галилея в стихах. "Урбан, – пишет советский ученый Б. Кузнецов, -

ценил Галилея – автора фортификационных и гидротехнических трудов. Он ценил

и работы по теоретической механике... Панегирические стихи в адрес Галилея

были написаны по поводу открытия Меди-цейских звезд. Даже гелиоцентрическая

система не вызывала возражений, пока не претендовала на объективный смысл...

Подобно теориям современной релятивистской космогонии, гелиоцентризм казался

ученым, и в том числе папе – образованному гуманисту, – лишь математическими

упражнениями ума" (Кузнецов Б. Галилей. М., 1964. С. 206).

Но Галилей стремился добиться общего признания коперни-канства. Он

убедительно доказывал, что ссылка на Писание в вопросах космогонии

бессмысленна. "Хотя не может заблуждаться Писание, – говорил он, – но

заблуждаться могут некоторые его толкователи и изъяснители... Ошибкой было

бы, если бы мы захотели держаться буквального смысла слов... Поскольку речь

идет о явлениях природы, которые непосредственно воспринимаются нашими

чувствами или о которых мы умозаключаем при помощи неопровержимых

доказательств, нас нисколько не должны повергать в сомнение тексты Писания"

(Там же. С. 113). На запрос Галилея кардинал Конти отвечал, что есть мнение,

согласно которому истолкование текстов Библии вполне совместимо с гипотезой

гелиоцентризма, однако это мнение "не является общепринятым" (Там же. С.

110).

Но здесь в роковой час в игру вступила политическая борьба. Галилей

нажил себе немало врагов, которые стремились подорвать его авторитет перед

Римом. "Урбан не был религиозным фанатиком, но был типичным представителем

поколения участников и свидетелей Тридцатилетней войны" (Там же. С. 199). Он

жил и действовал в обстановке крайней политической напряженности, окруженный

противниками. На него давила католическая Испания, его тревожило положение

на протестантском Севере. Неудачный союз со шведскими протестантами,

натянутые отношения с Венецией – все это ставило Римское государство в

необычайно затруднительное положение.

Между тем в протестантском мире стали распространяться слухи, будто

папа – враг Божий и Антихрист, поскольку он поддерживает ложное учение

Коперника. Этим моментом и воспользовались недруги Галилея. Они стали

убеждать папу, что споры о вращении Земли будоражат умы, вносят соблазны и

нездоровый дух в круги мыслящих людей, что коперниканство – это не научно

доказанная теория, а лишь гипотеза, которая не имеет точного подтверждения.

Было выдвинуто требование наложить цензурный запрет на гелиоцентрическую

литературу, приносящую, по их мнению, лишь вред. Галилей, со своей стороны,

сделал все, что мог, чтобы отстоять коперниканство. Но, по свидетельству

современника, он "больше полагался на собственное мнение, чем на мнение

своих друзей" (Там же. С. 124). Его убеждали действовать в сложной

обстановке придворных интриг спокойно и без горячности. Галилей не внял этим

советам. Он был тепло принят папой, и это придало ему бодрости; но не

дремали и его враги. Правда, они не добились объявления гелиоцентризма

ересью, и все же в результате их усилий был наложен цензурный запрет на

книги о гелиоцентризме. Согласно декрету они должны были быть "временно

задержаны вплоть до их исправления" (Там же. С. 122). "Исправление", по

мысли цензоров, обязано было подчеркнуть умозрительность и гипотетичность

выводов гелиоцентризма. Декрет был подписан 5 марта 1616 года.

Тем временем споры, возникшие вокруг гелиоцентризма, приняли угрожающий

размах, и интриги против Галилея продолжались. В конце концов противники

ученого добились вызова его в Рим для суда. На этом процессе Галилей

полностью отказался от всех своих взглядов.

В отличие от "дела Бруно" процесс Галилея уже не был связан с

какой-либо философской доктриной. Речь шла о пропаганде научной теории,

которая не была допущена церковной цензурой. Но и противоположная точка

зрения была тоже научной, хотя и ошибочной. Ведь еще раз напомним, что

геоцентризм был не религиозным, а чисто научным учением. Когда же

гелиоцентризм стал доказанной теорией, он перестал смущать и волновать кого

бы то ни было. И теперь нам кажется нелепостью – как могли придавать такое

огромное идейное значение астрономической теории.

Нечего говорить, вмешательство политики и идеологии в развитие науки -

явление отрицательное. К счастью, во взаимоотношениях науки и религии это

был редкий случай. Что же касается атеизма, то он всегда превращал это

вмешательство в систему. У всех еще в памяти те дни, когда имели место

явления, по своей позорности оставляющие далеко позади процесс Галилея.

Давно ли современная генетика клеймилась как лженаука и десятки ученых в

своем покаянии повторяли судьбу Галилея? Были запрещены психоаналитические

направления в психологии, семантика – в лингвистике, "теория кругов" – в

исторической науке, теория расширения Вселенной – в космологии. Имена

выдающихся ученых Менделя и Моргана стали почти бранными словами. В этом

отношении подлинным шедевром обскурантизма может считаться учебник "Общая

биология", вышедший в 1963 году. Там все еще полностью игнорировались все

достижения современной генетики и продолжалась упорная защита псевдонаучных

доктрин. Читатель ни слова не найдет там ни о ДНК, ни о работах Менделя, ни

о многом другом, что в то время было уже принято в отечественной науке. И

все это – не в глухое средневековье, а в середине XX столетия. Имеет ли

после всего этого атеизм право оперировать примерами далекого прошлого? Не

запятнал ли он себя лишь совсем недавно?

Что же касается исторических взаимоотношений науки и религии в

дальнейшем, то они более не нарушались такими инцидентами, какие были

рассмотрены выше. Ньютон и Декарт, Кеплер и Паскаль в XVII веке не ощущали

на себе никаких "конфликтов" науки и религии. Они совершали свои научные

подвиги, оставаясь искренне религиозными людьми и богословами. Даже в

вольнодумном XVIII веке такие ученые, как Ломоносов, Гершель, Эйлер,

исходили в своем изучении природы из религиозного мировоззрения. В XIX веке

мы видим такую же картину. Религиозными людьми были Либих и Пастер, Кювье и

Уоллес, Лайель и Фарадей, Майер и Рентген, 0м и Максвелл и многие другие. Мы

не будем останавливаться на вопросе о дарвинизме, который рассмотрен в

другом месте (См. гл. VI и приложения N 5 и 6), а также на высказываниях

выдающихся ученых о религии (См.: Табрум А. Религиозные верования

современных ученых. М., 1912; Кургуа. Что говорят о Боге современные ученые?

Брюссель, 1960; Hirsch Е. Ch. Das Ende aller Gottesbeweise?

Natur-wissenschaft und Antworten auf die Religiose Frage. Hamburg, 1975).

Отметим только, что в XX столетии тема "конфликт науки и религии"

теряет фактически всякое значение.

"Между наукой и религией, – пишет американский философ Хокинг, – в

настоящее время нет никакой войны. Есть кое-какие ученые с горячими

головами, которые хотели бы сдать религию в музей древностей. Такие явления

нельзя считать типичными. В том, что существуют среди религиозных деятелей

горячие головы, имеющие желание подавить науку или считающие, что это

возможно, – я сомневаюсь".

x x x

Обратимся теперь к самой проблеме соотношения религии и знания.

Прежде всего: могут ли религия и наука свободно развиваться, не

препятствуя друг другу?

Положительный ответ на этот вопрос проистекает из качественного

различия объектов, на которые они направлены. Наука изучает видимый мир.

Объектом ее исследования является материальная Вселенная. Религия же есть

духовное устремление к миру сверхчувственному, который не может быть

постигнут чисто научными методами.

Наука никогда не должна останавливаться в своих исследованиях, она

должна стремиться объяснить как можно большее число явлений. Но при этом

необходимо помнить, что, даже если наука окажется способной объять весь

материальный мир, сфера нематериального останется для нее закрытой.

Следовательно, ученый должен быть весьма осторожен в философских выводах из

известных ему фактов. Особенно опасен в науке догматизм, который не только

вторгается в чуждые науке сферы, но и тормозит ее развитие. Примером такого

догматизма может являться система Эрнста Геккеля, который хотел утвердить в

науке положения, якобы незыблемые во все времена (См.: Соловьев Н. М.

"Научный" атеизм. М., 1915. С. 27).

Имеется достаточное число примеров, когда одни научные положения

заменялись другими. Здесь нет никакого "кризиса науки", кризис возникает

лишь тогда, когда старые истины незаконно абсолютизируются.

По существу своему наука нейтральна в отношении религии и философии.

Так, учение Платона возникло в античном мире, но, как показал Вернер

Гейзенберг, идеи платонизма не утратили своей ценности и в наши дни.

Открытие человеком мира прекрасного в искусстве и открытие мира духовного в

религии не может и не должно препятствовать открытиям науки в сфере

материальной.

Религиозное мышление нередко использует научные методы для раскрытия и

осмысления интуитивного религиозного опыта, но оно может обходиться и без

этих методов. Точно так же и наука может развиваться под знаком религиозного

мировоззрения, а может оставаться и вне его.

Значение религии для работы ученого хорошо показал Эйнштейн,

утверждавший, что вера в осмысленность мироздания вдохновляет исследователя.

Религиозный ученый, раскрывая мировые закономерности в просторах Вселенной

или в глубинах атома, видит в них проявления Мирового Разума. Это придает

особую значимость его исследованию.

При таком взгляде на границы сфер науки и религии отпадает всякое

"противоречие" между ними. Это признает сегодня большинство ведущих ученых

мира, что не может не беспокоить атеистов, заинтересованных в раздувании

"конфликта". "Многие буржуазные ученые, – с тревогой пишет один из них, -

говорят о "союзе" науки и религии. М. Борн, М. Планк, В. Гейзенберг, К. Ф.

фон Вейцзекер, П. Иордан и другие известные физики неоднократно объявляли,

что наука будто бы не противоречит религии" (Шахнович М. И. Ленин и проблемы

атеизма. М., 1961. С. 185).

Наука играет в человеческой жизни ограниченную роль. В частности, по

характеру своему она – внеморальна. И человек, производящий преступные опыты

над людьми, и ученый, рискующий своей жизнью в процессе эксперимента, -

одинаково принадлежат науке.

Не существует "научного мировоззрения", построенного только на данных

естествознания. В нашем взгляде на жизнь всегда присутствует нечто, лежащее

за пределами науки. Кроме того, человек не может руководствоваться в своих

поступках лишь тем, что принесло ему изучение природы. Высшие категории

смысла и ценности, добра и зла лежат в области веры. Поэтому-го, по словам

Макса Планка, "наука и религия в истине не противоречат друг другу, но они

для каждого мыслящего человека нуждаются во взаимном дополнении Друг друга"

(Plank М. Wege zur physikalischen Erkenntnis. S. 141).

Религия дает человеку знание о том, для чего он живет и как он должен

жить. Наука не может ответить на эти вопросы – она лишь пытается узнать, к а

к устроен материальный мир. Сфера науки – преимущественно сфера интеллекта.

Но человек не может и не должен сужать себя до пределов только одной этой

сферы (См. приложение 5). Религиозное миросозерцаниецелостный круг, в

котором заключена вся человеческая жизнь и в том числе жажда знаний, научное

исследование мира. "Религия, – по словам французского философа Эмиля Бутру

(1845-1921),– предлагает человеку более богатую и более глубокую жизнь, чем

только самопроизвольная или даже интеллектуальная жизнь: она есть род

синтеза или, вернее, сокровенной духовной связи инстинкта и разума, при

которой каждый из двух, слитый с другим и благодаря этому преображенный и

воспламененный, обладает полнотой и творческой силой, которая ускользает от

него, когда он действует отдельно" (Бутру Э. Наука и религия в современной

философии/Пер. с фр. М., 1910. С. 180).

Таким образом, наука и религия – эти два пути познания реальности -

должны не просто быть независимыми сферами, но в гармоническом сочетании

способствовать общему движению человечества по пути к Истине.

ПРИМЕЧАНИЕ

Как конкретное подтверждение совместимости религиозного мировоззрения с

наукой приводим данные о Папской Академии наук. Она была основана в Риме в

1603 году учеными Ф. Чези, И. Хеком и Ф. Стеллути, расширена в 1887 году

Львом XIII и преобразована в 1036 году Пием XI.

Эта Академия является единственной в мире сверхнациональной но составу

членов. В нее входят верующие ученые из большинства стран мира. Многие

исследователи, избранные в Панскую Академию, являются всемирно известными

учеными, например, Луи де Бройль, Поль Дирак, Джон Экклс, Вернер Гейзенберг

и др.

Кроме Папской Академии (по статистике на 1968 год), существует 138

католических университетов, 86 отдельных факультетов и 240 университетских

колледжей. Только в Риме работает 20 католических академий и институтов,

изучающих различные сферы науки.

3. ОШИБКА ИЛИ ФАЛЬСИФИКАЦИЯ?

Для всякого беспристрастного человека очевидно, что если бы наука

действительно была чем-то несовместимым с религией, то все творцы науки, все

выдающиеся ученые должны были бы быть атеистами. Но, как мы видели, дело

обстоит как раз наоборот. Это, разумеется, не может не тревожить

материалистов, которые стремятся всячески затушевать этот факт или умалить

его значение.

С одной стороны, они твердят, что вера ученых не может быть

доказательством истинности религии. Но здесь они явно ломятся в открытую

дверь. В такой плоскости вопрос никто не ставит. Речь идет о совместимости

науки и религии. А то, что большинство великих ученых прошлого и настоящего

в разных странах были и являются людьми религиозными, есть красноречивое

свидетельство такой совместимости.

Понимая это, атеисты делают все для того, чтобы "отвоевать" ученых,

представить их своими единомышленниками.

Остановимся на некоторых примерах, чтобы показать, каким способом это

делается.

Всем хорошо известно, что у истоков русской науки стоит величественная

фигура М. В. Ломоносова. Этот поистине энциклопедический ум положил начало

развитию химии, физики, астрономии, геологии, лингвистики и других отраслей

знаний в России, не говоря о том, что его по праву можно считать отцом

русской поэзии. Поэтому естественно, что у атеистов возникает огромный

соблазн причислить этого гиганта к "своим".

И "причисление" совершилось. Даже в таком сравнительно объективном

труде, как "Философская энциклопедия", мы находим утверждение, что Ломоносов

был "мыслитель-материалист" (Т. 3, С. 351), что он "творчески развивал

материализм" (Там же. С. 353). И это утверждение можно найти в любой книге,

посвященной Ломоносову, вплоть до школьных учебников.

На чем же основано подобное утверждение? Только на желании "сделать"

ученого материалистом. Ни одного атеистического высказывания ни в прозе, ни

в стихах Ломоносова нет, а ведь он был современником Гольбаха и Дидро.

Правда, ссылаются на следующее его замечание: "Напрасно многие думают, что

все, как видим, с начала Творцом создано... Таковые рассуждения весьма

вредны приращению всех наук, следовательно, и натурному знанию шара

земного... Хотя оным умникам и легко быть философами, выучась три слова

наизусть: БОГ ТАК СОТВОРИЛ, и сие дая в ответ вместо всех причин" (Ломоносов

М. В. Полн. собр. соч. Т. V, 1954. С. 574). Между тем ничего атеистического

в этих словах нет. Ученый лишь порицал беззаботные ссылки на Бога, которыми

прикрывались люди в своем нежелании исследовать природу и ее законы.

Как же на самом деле относился Ломоносов к религиозному миросозерцанию?

Это достаточно ясно из его собственных высказываний.

"Правда и вера, – писал он, – суть две сестры родные, дщери одного

Всевышнего Родителя, никогда в распрю между собой прийти не могут, разве кто

из некоторого тщеславия и показания своего мудроствования восклеплет" (Соч.

М., 1961. С. 496). Совершенно ясно, кто эти клеветники.

Ломоносов великолепно понимал, что религия и наука – две различные

сферы, путать которые нельзя. По его словам, "Создатель дал роду

человеческому две книги. В одной Он показал Свое величество, а в другой Свою

волю. Первая – видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на

огромность, красоту и стройность Его зданий, признал Божественное

всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга Священное

Писание... Не здраво рассудителен математик, ежели он хочет Божескую волю

вымерять циркулем. Тако же и богословия учитель, если он думает, что по

псалтире научиться можно астрономии или химии" (Там же. С. 497.).

Но мало этого. Ученый считал, что научное рассмотрение мира служит делу

веры, что прогресс знания помогает ей. Так, ссылаясь на творения древних

Отцов Церкви, которые писали о величии Бога в природе, он восклицает: "О,

если бы тогда были изобретены нынешние астрономические орудия... Каким бы

духовным парением, соединенным с превосходным их красноречием, проповедали

оные святые риторы величество, премудрость и могущество Божие!" (Там же).

Вслед за этим Ломоносов ставит вопрос: если существуют разумные

обитатели на других планетах, как совместить это с христианством? И

отвечает, что никаких трудностей здесь нет. Если миссионеры, не смущаясь,

проповедуют Христа диким народам, то так же смогут они поступать и на

Венере. Но, быть может, этим внеземным людям дано высшее знание и они не

отпали от Бога, как мы; тогда нам их учить нечему.

В своих стихах Ломоносов часто обращался к религиозным темам. Говорят -

это дань времени. Почему же тогда Гольбах или Ламетри не писали в то время

религиозных стихов? Потому что они были действительно атеистами и не стали

бы подписываться под такими стихами Ломоносова:

Одеян чудной красотой,

Зарей божественного света,

Ты звезды распростер без счета,

Шатру подобно, под Собой...

А свое стихотворение «Вечернее размышление о Божием величии» Ломоносов

кончает следующими знаменательными строками:

Сомнений полон ваш ответ

О том, что окрест ближних мест.

Скажите ж, сколь пространен свет?

И что малейших дале звезд?

Несведом тварей вам конец?

СКАЖИТЕ Ж, СКОЛЬ ВЕЛИК ТВОРЕЦ!

После всего вышеприведенного комментарии кажутся излишними. Совершенно

ясно, что объявление Ломоносова материалистом и атеистом – это

недобросовестное искажение истории, клевета на память великого ученого и

поэта. Как бы предвидя это, сам Ломоносов в одном из своих

стихотворений-псалмов обращался к Богу с такой молитвой:

Меня в сей жизни не отдай

Душам людей безбожных,

Твоей десницей покрывай

От клеветаний ложных.

Так поступают с мыслителями прошлого. Не лучше обстоит дело и с

современными учеными.

x x x

Остановимся на одном характерном примере. "Эйнштейн, – говорят нам, -

прямо выступал против религиозного мировоззрения" (Крывелев И. А.

Современное богословие и наука. М., 1959. С. 173). Великого ученого хотят

представить атеистом, прибегая при этом к обычным натяжкам. Ссылаются,

например, на слова Эйнштейна: "Я верю в Бога Спинозы, проявляющего Себя в

упорядоченности мира" (Цит. по кн.: Львов В. Жизнь Альберта Эйнштейна. М.,

1959. С. 234) – и считают их доказательством атеизма Эйнштейна: ведь Спиноза

был атеист и материалист – об этом можно узнать из любой отечественной книги

последних лет, посвященной спинозовской философии.

Но как отнесся бы сам Спиноза к подобному толкованию? Еще в те годы,

когда вышли его "Этика" и "Богословско-политический трактат", некоторые люди

причислили философа к атеистам. Об одном из таких критиков Спиноза писал:

"Он проявляет несправедливость не по отношению ко мне, а главным образом по

отношению к себе, когда, не краснея, проповедует, что прикрытыми и

приукрашенными аргументами я проповедую атеизм" (Спиноза Б. Переписка.