Текст книги "флэшбэк - flashback"
Автор книги: Александр Лонс
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Алекс кивнул, и мы вошли.
Да… Майк явно сделал уже все, что мог. На нашем «Железном Троне» сидел «Санта-Клаус», превратившийся в живой кусок мяса. Пока еще живой и даже немного разумный – подключенная к его телу аппаратура не давала руководителю наркоторговцев умереть или сойти с ума от болевого шока. Это считалось одним из самых удачных раскрытий последнего времени, причем дело-то опять было не наше, не по нашему профилю. Наркомания среди маленьких детей в элитарных школах наделала так много шума, что на уши поставили все федеральные службы. Первоначально кто-то решил, что зависимость внушается по информационным каналам через детские интерактивные игры, и к делу подключили нас. На первых порах мы (вернее – наша Служба) перехватывали сообщения наркодилеров и расшифровывали их коды. Потом как-то незаметно мы стали все больше и больше втягиваться в расследование, а когда наверху постановили, что лучше сосредоточить все следствие в одних независимых руках, дознание осталось только за нами. Именно мои ребята установили, что виноваты никакие не игры, а детские подарки, разносимые службой Санта-Клауса. Криминальная сеть оказалась намного шире и глубже, чем думали вначале. Синтезировались препараты не где-нибудь, а в Центральной Лаборатории Наркополиции – у них имелось все необходимое оборудование, да и каких-либо проблем с сырьем там тоже не испытывали. По вполне понятным причинам очень долгое время найти производство не удавалось, а когда еще и выяснилось, что среди пострадавших значатся дети высших чинов, было приказано открытый процесс не устраивать. Дело засекретили для прессы, а по СМИ объявили, что виновные, дабы избежать ареста и наказания, покончили коллективным самоубийством. Их даже похоронили в закрытых гробах. Но действительность была несколько иной. На самом деле бандитов доставили в отдел «G» – в мой отдел, где ими плотно занялись мои специалисты, вытягивая новые контакты, адреса и номера счетов – всю ту информацию, что еще могла пригодиться в дальнейшей работе. Как только информационный источник иссякал, его ликвидировали. На тот день у нас сохранялся только один, самый главный «Санта-Клаус», да и тот, судя по виду, недолго задержится на этом свете. Последнее, что он выдал путного – это очередной банковский счет с паролем, где хранилась очень крупная сумма.
23. Алекс
Он и она молча жевали, некоторое время не глядя друг на друга и никак не реагируя на происходящее вокруг. Через окна можно было видеть, как предприимчиво двигаются люди на Невском проспекте, как они спешат, как они озабочены, а время от времени и озадачены. Свободных мест в кафе оказалось мало, а посетители выглядели такими молодыми, такими красивыми. Близился обеденный перерыв, народу прибавлялось, и свободных мест становилось все меньше и меньше.
– Слушай, а что у тебя было в школе по литературе? – наконец, спросила она Алекса.
– Не хочу вспоминать школу – рановато вроде бы сочинять мемуары. А зачем тебе?
– Для общего развития, как ты любишь выражаться. Просто так. Жизнь дана для того, чтобы идти по ней улыбаясь, любить и быть любимыми – похоже, эту «мудрость» знают все с момента осознания себя как личности. А ты давай, рассказывай, я слушаю.
– Чего рассказывать-то? Понимаешь, этот предмет я просто не переносил, особенно меня доставали письменные задания – школьные сочинения. Литературу у нас вела директриса, и вела скучно, тоскливо и занудно до крайности. Мы все ее жутко боялись. Объяснения ее были неинтересны, унылы и монотонны – всякие там темы лишних людей, лучи света в темных царствах и прочие светлые образы униженных и оскорбленных. Один только Федормихалыч чего стоил! Однажды я попытался написать сочинение, не помню, уж, по какой конкретной теме и про что именно, но не тем самым казенным и «литературным» стилем, что проповедовал учебник, а живым разговорным языком. Получил, естественно, «два». За содержание. Как мне позже объяснила учительница, – «ты не подружке письмо пишешь, а сочинение по литературе!» Короче – литературу я тогда терпеть не мог, ненавидел всей душой и имел твердую устоявшуюся тройку. Только написав выпускное на «пять» (одному Богу известно, каких усилий это мне стоило!) я заимел в аттестате четверку. Если бы тогда мне кто-нибудь сказал, что я буду для собственного удовольствия писать различные истории, я бы рассмеялся и послал шутника далеко и надолго. В ту пору сама эта идея показалась бы мне жутко нелепой и просто дурацкой.
– У меня такая же ерунда была с музыкальной школой – всем сердцем ее ненавидела, заканчивала из-под палки, чтобы только от меня отстали и потом больше никогда не возвращаться к музыке. А уже в более сознательном возрасте с удовольствием играла на электрогитаре, и очень жаль, что сейчас заниматься всем тем, что приносит радость и удовольствие, катастрофически нет времени.
– Время... время... – Алекс задумался. – Самый ценный ресурс, а вот именно его-то и не хватает!
– Факт. Но в моей философии жизни его точно должно не хватать, ибо если мне недостает времени даже на то, чтобы как следует отоспаться и посмотреть какой-нить фильм, значит, я упускаю что-то очень-очень важное и даже не замечаю этого...
– Ужас какой! – засмеялся Алекс. – Слушай, не надо об этом! Но ты обещала что-то сделать для меня, если я расскажу свою «кухню».
– Ну? И что ты от меня теперь хочешь? – спросила она.
– Знаешь, вот я давно хотел тебя спросить. Можно сейчас?
– Можно, – засмеялась она в ответ, – спрашивай.
– Вот ты видишь всех насквозь, читаешь мысли и вполне хорошо можешь давать советы.
– Тебе нужен мой совет? С каких это пор? – она удивленно раскрыла свои огромные эльфийские глазюки. – Зачем?
– Скорее рекомендация, – уточнил Алекс. – У меня в последнее время как-то плохо с общением: друзей и хороших знакомых мало катастрофически, и с каждым годом круг общения сужается. За последние два года я похоронил трех близких друзей… И вот еще что. Я перестал ощущать себя интересным человеком. Детско-юношеские увлеченности прошли и обернулись банальным досугом. Что я сейчас делаю? Иду в бар, на выставку, на концерт, посмотрю фильм, почитаю книжку... И это все. Все! Ничего своего, ничего оригинального! Все чаще понимаю, что в беседе я не в состоянии рассказать ничего увлекательного. Что моя речь – это комплект штампов и давно сформировавшихся мнений. Мне самому давно уже неинтересно то, что я говорю. Мертвые примитивные фразы. Короткие тупые мысли. Как пни в парке. Я разучился быть живым. Я зануден до крайности, меня напрягает нормальное общение. К давним знакомым это не относится, все-таки за время проведенное вместе формируются устоявшиеся темы. Но раньше-то я прекрасно знакомился с новыми людьми! Почему же у меня теперь ничего не получается? Мне превосходно удается находиться где-то на периферии, но чтобы меня воспринимали всерьез – это импоссибл… Но ведь прежде-то я все это умел! Раньше все было легко и хорошо! Куда все делось? Может, я чего-то не понимаю?
– Да что уж тут понимать… У меня – примерно то же самое. А у тебя… Тебя же можно отнести к самой распространенной категории людей. Раздражают тебя только самые гнусные и неприятные вещи, а из типовых проблем ты драму никогда не делаешь. Ко всяким неприятностям умеешь поворачиваться спиной, достаточно легко забыть о них, отправляя воспоминания в архив. Что еще? Ты довольно хорошо умеешь оценивать обстановку и окружающих тебя личностей, у тебя действительно имеется определенный дар понимания, и тебе не составит особого труда объективно определить характер кого-то другого. Вообще – из тебя мог выйти неплохой психолог, поверь мне, но тебе для такой работы не хватило бы терпения, выдержки и энергии. Да, у тебя есть еще одно положительное качество – ты не разрешаешь себе принимать на веру чужое мнение о ком-то другом, и ты предпочитаешь убедиться сам, каков тот человек, которого ты оцениваешь. Ну а если поймешь, что ошибся, то никогда потом не боишься в этом признаться.
– Если верить тебе, то я – прямо-таки ангел, только без крыльев! Спасибо за лестную оценку.
– Всегда пожалуйста, и лесть тут ни при чем. Правда, ты – далеко не ангел, а вследствие этого – не расслабляйся! Никогда! Твой дар необходимо совершенствовать и постоянно поддерживать, посему не ослабляй внимания к окружающим, наблюдай и говори с ними, расширяй свои контакты. Проверяй себя периодически. И всегда, когда можно, спрашивай людей о том, что они думают, и обязательно сравнивай их ответы со своими выводами и наблюдениями. Вот примерно такие регулярные упражнения позволят тебе сохранить дар понимания окружающих. А сейчас ты чего-нибудь пишешь?
– Есть тут одна идейка… или как принято говорить в наше время – «проект».
– А идейка про что? – почему-то заинтересовалась она, хотя раньше никогда не проявляла интереса к его окололитературным упражнениям. – А то я ни разу не в теме. Расскажешь?
– Не, пока еще рано, – ответил он на ее вопрос. – Я лучше потом покажу тебе готовый текст.
– Как хочешь, – удивительно легко согласилась она. – Только наш прежний уговор остается в силе: мое имя не употреблять, и на чье-то чужое его не заменять. Обещай!
– Обещаю, – без всякого восторга ответил Алекс.
– Нет, не так! Ты повтори, что я просила!
– Хорошо, обещаю, – имя твое не упоминать и чужим именем тебя тоже не называть.
– Вот это уже другое дело. А как твоя Ольга?
– Нормально вроде. Сейчас как раз доклад делает где-то в недрах местного университета. А вообще-то она поглощена своей внешностью и тратит массу времени на самосовершенствование.
– А сын? – без особого интереса в голосе спросила собеседница Алекса.
– Вырос уже. Учится в университете на историка, специализируется по европейскому средневековью. Но ты мне так и не сказала, что с тобой приключилось?
Они не виделись пару лет, хотя раньше были очень близкими друзьями. Больше чем друзьями. Если точнее – то не встречались они год и десять месяцев. А до этого – еще примерно столько же. Чем чревато общение с людьми из прошлого? Риторический вопрос. Тем, что людей разделяет не только и не столько встречи Новых Годов и празднования порознь Дней Рождений, сколько кусок прожитой жизни. Бывшие друзья не просто научились смеяться, плакать и любить по-разному: между ними теперь лежат душевные раны, бытовые трагедии, семейные конфликты, серьезные проблемы, новые открытия – все то, что так сильно… Нет! Не изменяет! Добавляет изменений. А ничто так не отдаляет людей друг от друга, как приобретенные перемены.
Нет, они никогда не теряли контакта между собой. Они постоянно общались, благо Интернет делал такое общение легким и обыденным. Между ними лежали серые будни и бурный развороченный быт. Они продолжали злить друг друга, обижать, оскорблять, что у них уже вошло в привычку. Каждому из них казалось, что именно он знает другого лучше него самого. Каждый думал, что именно ему знакомы все секретные ноты души собеседника, что именно он видит нужную клавишу, на которой играет. И они не верили в то, что чужая жизнь переписана на чистый лист, и что этот лист давно уже запачкали новые пятна. Они не думали о том, что сидящий напротив человек теперь играет не на клавишах, а на струнах, что его душа звучит совершенно иначе, и что мысли совсем не те, что прежде. Почему? Потому, что они ничего этого не видели, не слышали и не хотели знать. А то, что они все-таки сумели подсмотреть, казалось им вполне похожим на то, что они знали прежде. Они часто говорили: «Все изменилось и все закончилось», но при этом не верили даже сами себе. Возможно, внешне они и согласились бы с такими словами, но у всех этих слов был один единственный и верный синоним – тотальное непонимание. В глубине души все равно смотрели на сидящего напротив человека из прошлого прежним взглядом и вспоминали все те же старые маски, прежние игры и давние образы. Эти образы и маски постоянно давили на них.
– …ты мне так и не сказала, что с тобой приключилось? – спросил ее Алекс.
– Сейчас расскажу, – она сделала небольшую паузу, ковыряя недоеденную пиццу. – Случилось всего много, но говорить обо всем лениво… Вот намедни у меня умер компьютер, и завтра должен приехать мастер из техподдержки, посмотреть, что к чему и содрать с меня некислые деньги. А вообще, я устала от Интернета и сетевого общения. Но мы же блоггеры. Я, ты и еще куча разных знакомых. У нас давно уже нет имен, вместо них – ники. У нас нет ни возраста ни пола, да и голоса тоже нет. Как нет эмоций – их нам заменил десяток банальных смайликов. Вместо лица – аватар. Мы не читаем книг, а просто просматриваем текстовые файлы. Не цитируем по памяти любимых авторов, а вставляем результат поиска в Google по ключевой фразе, которую сумели запомнить. Концерты нам заменил ненатуральный эм-пэ-три звук с сокращенными частотами, не воспринимаемыми нашим ухом. Вместо фотографий – матрица тридцати двух битных точек. Вместо встреч – сходки. Вместо поцелуев – «чмоки». Вместо любви – мемориз и записи в хистори... Но я все чаще ловлю себя на мысли, что мне давно уже наскучило писать в блогах. Надоело что-то аргументировать, да и просто надоело как-то себя выставлять. И в Интернете, и в реале. Но позитивно жить мне не удастся: я уже настолько приспособилась к роли воительницы с пылающим мечом, что возможности выхода из этого образа не вижу вообще. Да и как он возможен, этот выход, если долго притворяться у меня не получится, все равно вся эта суть рубящей всех налево и направо всадницы вылезет наружу и делается только хуже…– Недавно звонил мой бывший (ты его знаешь, мы с ним остались замечательными друзьями). То, что рассказал, совсем не порадовало. На днях была вечеринка в клубе «Белая Тень», и он там краем уха слышал, что говорили обо мне некие личности. Оказывается, я меняю мужиков как перчатки, ко мне чуть ли не очередь стоит, и я всех вожу к себе домой. Сколько же нового можно иногда о себе узнать. Хорошо у него хотя бы хватило ума в это не поверить, а плохо – что он не знает, кто они были такие и откуда. Жаль. Для меня, естественно, а им повезло, ибо в противном случае я не гарантировала бы их целость и сохранность...
– Да, конфликтовать с тобой – только злейшему врагу пожелаешь! – засмеялся Алекс. – Вообще-то все мы со своими проблемами. А ты думаешь, я белый, пушистый и рисую на стекле солнечных зайцев? Нет, я могу быть очень злым человеком. Я быстро впитываю негатив, а потом выбрасываю его в чью-то сторону. Но вообще-то я немного романтик. До сих пор.
– Я так не думаю, и никогда не думала. Какой же ты романтик? – она изобразила смех. – Да ты кто угодно, но только не романтик. Ты, дяденька, умеешь смотреть на жизнь цинично и трезво, не обольщаясь, поскольку в твоей жизни было достаточно разочарований, чтобы позволить себе роскошь очаровываться вновь. При этом даже не стараешься выглядеть очень уж правильным, хотя вполне адекватен…
Вдруг без всякого перехода она спросила:
– Слушай, романтик, а ты где остановился?
– В академической гостинице на проспекте Энгельса, – удивленно ответил Алекс. – А что?
– Пойдем ко мне? Посмотришь, как я живу. Ты же у меня еще не был.
– Еще не был – эхом отозвался Алекс. Он позвонил своей жене, но ее мобильник упорно не желал отвечать – это была уже не первая его попытка.
То, что произошло позже, Алекс так и не смог объяснить, хотя долго потом об этом думал. Отрезок времени, кусок его жизни продолжительностью несколько часов, полностью выпал из памяти и сознания. Его, Алекса мозг, как будто отключили, а затем включили на шесть часов позже. Еще мгновение назад он спокойно сидел за столиком кафе на Невском проспекте, а тут вдруг сразу оказался абсолютно голый в незнакомом помещении на удобной широкой постели, прикрытый до подбородка мягким одеялом. Сознание постепенно возвращалось, голова прояснялась, а в теле ощущалась приятная расслабленность и усталость, как после долгого полноценного секса. Алекс не успел удивиться, как дверь открылась, и в комнате появилась его симпатичная приятельница – судя по влажной прическе, она только что вышла из душа. Шла она босиком, одетая только в крупноразмерную черную майку, висящую на ней, будто платьице. На майке была изображена исполненная экспрессии и фантастичных киберпанковских деталей некая красочная инфернальная сцена в духе Гигера. Сверху, прямо под горлом, читалось:
Jeffrey Scott – 1019
Anything Goes, group show,
Courtyard Gallery, Asheville, NC.
– Как себя чувствуешь? Ходить хоть можешь? – спросила она.
Алекс неторопливо поднялся, прислушиваясь к голосу своего тела. Само тело встало возле кровати и сделало несколько осторожных шагов вдоль нее. Ноги слушались плохо, и в них ощущалась противная слабость, под коленками что-то несимпатично подергивалось и трепыхалось, сердце так и старалось выскользнуть из груди. Вот черт… Организм пытался синтезировать аденозинтрифосфорную кислоту для работы мышц, а из чего ее синтезировать – не знал, но ходить все-таки мог.
– Чай, кофе? Или где-нибудь поужинаем? – Она задумчиво посмотрела на него и вдруг продолжала: – витаминчиков дать? В свое время она закончила медучилище, а потом, без всякого перехода, поступила на юридический факультет университета.
– Спасибо, все давай. Еще, если можно – кофе с ромом: в чашечку черного добавь немного рома и сгущенного молока с сахаром... Нету рома? Тогда – пусть будет просто черный кофе с тремя ложками сахара. А пожрать у тебя ничего не будет? Только здесь, а то я просто умираю от голода.
– Нет проблем, сейчас, организуем. Идем на кухню, – сказала она.
24. Пол Жданов
– Ну, и как результаты? – спросил я не столько для себя, сколько для сильно уже побледневшего Алекса. – Эффект есть?
– Есть, конечно, – охотно откликнулся повеселевший Майк. – Но, по-моему, мы выжали из него все, я тут сделать больше ничего уже не смогу.
Кто бы сомневался. Майк всегда работал с полной отдачей, ибо знал: попробуй он меня обмануть или соверши ошибку, то сам окажется на «Железном Троне». Или в нашем крематории.
– Уверен? – для вида и по скверной привычке переспросил я.
– Абсолютно, – меланхолично ответил Майк, он давно привык к моей манере, – Если кто-то что-то еще из него вытянет, я готов поставить упаковку пива.
– Превосходно. Тогда отдавай его Хирургу.
«Хирург» – один из моих кадров, получил в свое время пожизненное заключение за «серийные убийства отягощенные особой жестокостью», как сухо сообщал приговор. Этому типу явно не давали покоя лавры Джека Потрошителя, только в отличие от прославленного лондонского маньяка, наш «Хирург» предпочитал медицинскому скальпелю дисковую пилу – инструмент для распиливания грудной клетки. Этот предмет мой теперешний подопечный использовал не по прямому назначению – у своей жертвы он вскрывал не грудную, а брюшную полость и руками выгребал наружу внутренности. При этом, как показала экспертиза, «Хирург» испытывал сексуальную разрядку – «у него случался оргазм и извержение спермы», как я прочитал в истории болезни. Все давно уже забыли его настоящее имя, и называли только по кличке. В отделе он был незаменим – его четкий аналитический ум лучше всякого квантового компьютера мог найти ассоциативные связи там, где этого никто никогда не ждал, и только Хирург мог отыскать зависимость в, казалось бы, совершенно посторонних фактах. Была бы исходная информация, а она всегда была. В свое время суд признал его полностью вменяемым и закатал на пожизненное заключение без права на условно-досрочное освобождение – помогли адвокаты родственников жертв. В тюрьме его держали на релаксантах, но когда «Хирург» голыми руками растерзал своего сокамерника – тоже серийного убийцу – ему предоставили почетное право на одиночку. Там я его и нашел – в одиночном бетонном коробе площадью три на три метра, без окна, без каналов связи и без права выхода за порог. Директор тюрьмы был рад радешенек, когда я сделал предложение, от которого он не смог отказаться, и «Хирург» сменил свой бетонный гроб на одноместные апартаменты в подземном этаже отдела «G» – моего отела.
– Звони, – кратко приказал я Майку.
Тот не заставил упрашивать себя дважды – он только и ждал, когда появится свежий труп. Сохранность трупа особого значения не имела, главное – чтобы еще не начал разлагаться. Майк был некрофилом-гомосексуалистом, и периодически ему требовалось мужское тело. Иначе Майк долго работать не мог – через какое-то время он впадал в такое скверное состояние, что только укол какой-то гадости его успокаивал. Но вот беда – после этого укола Майк превращался в тихого безмятежного идиота, а мне требовался не придурок, а качественный работник. Сейчас он твердо знал: после Хирурга труп «Санта-Клауса» полностью достанется ему.
«Хирург» влетел стремительно, как страдающий диареей коммивояжер вбегает в сортир аэропорта. Свои обычные в таких ситуациях действия он осуществил быстро и ловко. Сколько раз я уже видел подобные сцены, но до сих пор они оставляли сильное впечатление. Временами меня одолевало мучительное желание продырявить жирный затылок «Хирурга» каким-нибудь мощным деструктивным оружием. Что уж говорить про Алекса – больше всего я тогда испугался, что моего друга стошнит на пол, а может и прямо мне на ботинки или на брюки. Еще я боялся, что он вдруг обделается или потеряет сознание, как забеременевшая гимназистка.
Пора было немедленно уходить – все то, что надо, Алекс уже увидел и порцию впечатлений получил. Я крепко схватил руку своего приятеля, закинул ее себе через плечи, быстро вывел его в коридор и поволок в туалет, прямо к унитазным кабинкам. Там Алекс сразу же пал на колени и с характерным звуком выплеснул в толчок содержимое своего желудка.
Пока Алекс «беседовал» с унитазом, я с интересом разглядывал портреты мировых лидеров, которые приколист Перкинс регулярно вывешивал под потолком. Надо же! Уже успел обновить, вот когда только?
Наконец Алекс прекратил свои рвотные дела, и нетвердой вихляющей походкой вышел из кабинки.
– Ты не находишь, что Хираока выглядит тут слишком молодо? – спросил я своего друга, чтобы он хоть что-то произнес. – Наверное, это какой-то старый его снимок.
– Что это было? – прохрипел Алекс. Ну и видок у него! В гроб краше кладут. Ничего, не заболеет, зато сговорчивее сделается, если я еще что-то понимаю в людях.
– Ты о чем? – притворно удивился я.
– Ты понял о чем. Мы вообще-то где? Что происходит? – требовал объяснений Алекс.
– Мы у меня на службе и это часть работы, – я старался говорить как можно спокойнее. – Ты готов?
– Готов. Объяснишь? А то я ничего не понимаю.
– А что тут понимать? – я вкратце объяснил Алексу принцип работы моего отдела. – Так ты – готов? Правда?
– Правда, готов, – хрипло ответил он, и тут же опять бросился к унитазу. Его снова громко стошнило. Быстро, но бурно.
– Ну, все? – спросил я, – проблевался наконец? Пошли чайку со мной попьешь!
Алекс наконец закончил свои оральные контакты с ватерклозетом, и с удивлением стал рассматривать портреты президентов, королей и премьеров, развешанных Максом над писсуарами. Выглядел мой друг не лучшим образом – бледный, почти зеленый.
– Боюсь, что не смогу составить достойную компанию, – промямлил он наконец, и начал долго и путано оправдываться.
– Как кучеряво ты выражаешься! – тут надо было проявить настойчивость, и я ее проявил. – Сможешь, сможешь! Ладно, идем, я заказал к чаю «Птичье Молоко».
Только сейчас я заметил объявление на внутренней стороне туалетной двери:
Уважаемые коллеги!
Руководством нашего Отдела было установлено, что сотрудники тратят чрезмерно много рабочего времени на визиты в туалет. С первого апреля этого года вводится посещение строго по алфавиту. Сотрудники с фамилией начинающейся на «А» будут ходить в туалет с 9:00 до 9:20, на «В» с 9:20 до 9:40 и так далее. Если вы не сумели правильно использовать свое время, то будете дожидаться следующего дня. В экстренных случаях вы можете поменяться со своим коллегой, однако для этого необходимо письменное разрешение вашего непосредственного начальника. Дополнительно вводится трехминутный лимит на пользование кабинкой. По завершении трех минут последует звуковой сигнал, туалетная бумага втянется в коробку, дверь откроется, а соответствующие кадры системы видеонаблюдения будут зафиксированы. В случае повторного нарушения видеоинформация будет опубликована на внутреннем информационном ресурсе нашей Службы.
С уважением, Начальник отдела, Пол Жданов.
Интересно, чье это творчество? Шутники! Я таких приказов, естественно, не отдавал.
Мы вернулись в мой кабинет и еще минут тридцать молча пили чай, пока физиономия Алекса не приобрела нормальный для человека цвет.
– Ну, пришел в себя? – спросил я, когда это молчание мне вконец надоело. – Я всегда говорил, что чай это есть великая вещь! Итак, у тебя две главные проблемы: убийство вашей уборщицы, извини, оператора клининга, и твоего клиента.
– Гибсон сказал, что убили кого-то другого, – удивленно произнес Алекс.
Ха! Забавно! Оказывается, наш старина Гибсон затеял какую-то свою собственную интригу или игру. Не похоже на него, не его стиль вообще-то, тоже мне – великий тактик! Или посоветовал кто? Ладно, позже выясню.
– Ты что, Гибсона не знаешь? – разъяснял я ситуацию. – Вижу, что знаешь, врет он все. Погиб твой клиент, причем именно так, как и описано в газетах. Ну, почти так, нехорошо погиб – его убили бейсбольной битой, а труп потом нашли на мусороперерабатывающем заводе.
С этими словами я сменил вид за моим окном. Мы еще немного поболтали. Чтобы хоть чуть-чуть снять возникшее напряжение, я не удержался и похвастался своей Ингрид, хоть это и не в моем стиле. Она действительно классная девчонка, я уж не говорю, что прекрасный секретарь и референт.
Пора было ехать домой – почти все сотрудники давно разошлись и только дежурные да те, кому не хватало дня, все еще трудились по своим этажам. Алекс сразу же ухватился за мое предложение подкинуть его до дома.
25. Алекс
Без всякого на то должного основания, Алекс всегда считал, что хорошо умеет разговаривать с людьми и быть для них интересным собеседником. Объяснялось это ошибочное мнение тем, что, знакомясь с людьми новыми, которые всегда сильно отличались от Алекса, он достаточно легко находил с ними общий язык – иногда даже перенимал некоторые их черты или манеру общения. Но так получалось не всегда, а только тогда, когда у него или у его собеседника изначально была склонность или желание к такому общению. На людей же из собственного прошлого он смотрел через зеркало старого своего восприятия и прежних ассоциаций.
– … сейчас, организуем. Идем на кухню, – сказала она.
Алекс нашел свою одежду, кучей брошенную у кровати, надел джинсы и поплелся следом.
– Знаешь, как лучше молоть кофе, чтоб он был ароматнее и вкуснее? – спросила она.
– Как?
– Зерна следует молоть перед самой варкой, – говорила она, сопровождая свои слова соответствующими действиями. – Нельзя размалывать кофейные зерна ни слишком крупно, ни слишком мелко. Кофе будет вкуснее, если в момент закипания опустить в воду щепотку соли и наливать его в подогретые чашки, а для того чтобы гуща осела, достаточно плеснуть в кофе ложку холодной воды… Да, оказывается у меня еще остался гаванский ром – повезло тебе! Вообще-то я редко здесь готовлю, так – перекусить только, чаще в городе обедаю. Ничего посущественнее не хочешь?
– А знаешь, не отказался бы! Вот в начале романа Василия Аксенова «Редкие земли» рассказывается рецепт блюда, которое автор изобрел сам. Это макароны с овощами и морепродуктами. Для приготовления надо положить на разогретую сковородку неразмороженный коктейль из морепродуктов и добавить оливкового масла. Пока морские гады оттаивают, сварить полпакета макарон и нарезать красные перцы. Высыпать макароны на сковороду, перемешать, добавить по вкусу овощи и специи.
– Ну, не знаю… Макароны с морепродуктами? По-моему лучше рис. Но у меня сейчас все равно нет никаких морепродуктов.
– Тогда, пожалуйста, сделай то, что у тебя есть. Жрать хочу, сил нет! – возопил Алекс.
– Ладно, не стони! А тебе я яичницу приготовлю со всякими разыми вещами. Будет вкусно. А пока вот – орешки погрызи.
С расслабленным и довольным видом он наблюдал за тем, как она включила плиту, налила воду в чайник, расставила чашки, достала из холодильника яйца и еще что-то и начала готовить на скорую руку. У нее были красивые ноги и великолепно вылепленная фигура. Алекс вдруг понял, что очень любит смотреть на то, как она что-то готовит. И как вообще что-то делает.
Еда, приготовленная ею второпях из каких-то случайно сохранившихся в холодильнике ресурсов оказалась удивительно сытной и вкусной, а кофе – просто великолепным. Сама она не ела ничего, а только молча сидела у противоположного края стола, подперев руками подбородок, и внимательно наблюдала за Алексом.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал он после двух чашек кофе с ромом, яичницы с ветчиной и нескольких толстых бутербродов с холодным мясом. Он понял, что если она до сих пор ничего не объяснила, спрашивать уже бесполезно – все-таки они были знакомы давно.
– Тебя подвезти? Я все равно еду, и могу немного прокатиться с тобой. Подожди, только переоденусь.
Они вернулись в комнату. Не обращая на него никакого внимания, она скинула свою гигантскую майку и стала облачаться в немногочисленные элементы одежды. Всего таких элементов Алекс насчитал семь – трусики, бюстгальтер, колготки, джинсы, пару ботинок и водолазку.
– О, подвези если нетрудно… – задумчиво и с опозданием ответил он. – Нет, слушай! Лучше отвези меня к морю!
– К какому еще морю? – удивилась она.
– Ну, как же! Питер – приморский город, и я хочу к морю. Еще не был в этом году.
– А, поняла. Тебя в Комарово или в Петергоф? Может в Кронштадт? – спрашивала она, разглядывая себя в зеркале. Несмотря на фен, ее волосы высохли еще не полностью.
– Нет, зачем же так далеко? На ближайший берег – я там хочу посмотреть на волны. Заодно еще и поговорим. До морского берега надо как-то добраться, а терять драгоценное время в дороге, по меньшей мере, глупо.
– Ладно, как скажешь. Морская набережная тебя устроит? А ты ну-ка, одевайся, быстро! А то я почти готова уже!.. Пока буду краситься, собирайся давай…
Дом, из которого они вышли, сильно отличался от своих соседей, хотя два его брата-близнеца стояли на другой стороне улицы, в глубине квартала. Когда-то дом был новым, «экспериментальным» и, наверное, очень престижным. Но с тех пор прошло время, утекло много воды, стены посерели, фасады поблекли, а плитки, украшающие здание, облетели. Причем осыпались частично, группами, создав тем самым новый причудливый узор.