Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Согласен! Конечно! Она прекрасный специалист! Что еще?

– Еще… – я задумался. – Право привлекать любых специалистов по моему выбору. Без согласования с вами.

– Да хоть Папу Римского привлекайте, если он в медицине разбирается! Согласен на все!

Это. Было. Максимально. Странно.

Однако такой карт-бланш был огромным соблазном. И я не был бы Архиличем, если бы не проверил, куда он ведет. А вдруг Бестужев – в чем я сильно сомневаюсь – все-таки искренен в своих словах?

Но ничего, главное, что я буду готов к любому развитию событий. Уж очень интересно знать, куда ведет эта дорожка.

Взял ручку и размашисто подписал договор.

Граф просиял, как ребенок на Рождество:

– Отлично! Прекрасно! Завтра с утра мой нотариус оформит все юридически! А сейчас это надо отметить!

– У меня еще пациенты в больнице… – напомнил я.

– Они могут подождать, – усмехнулся Бестужев.

– Вы уверены, что хотите, чтобы будущий руководитель «Новой Зари» так относился к пациентам?

– Да вы парень не промах! – расхохотался Бестужев. – Прошли проверку. Что ж, не смею задерживать.

Через пять минут черный седан, за рулем которого был Сергей, плавно мчал меня по улицам Москвы в «Белый Покров».

Виски графа тридцатилетней выдержки все еще циркулировал в моей крови. Я чувствовал характерное тепло в желудке, легкую расслабленность в мышцах и едва заметное замедление реакций. Алкоголь делал свое дело, растворяя напряжение прошедшего дня.

– Святослав Игоревич, – Сергей посмотрел в зеркало заднего вида, – к больнице подъезжаем. Минут пять, и будем на месте.

– Хорошо, Сергей. Спасибо за предупреждение.

Пять минут. Не могу же я заявиться в больницу, разя перегаром, как последний алкаш. Особенно после сегодняшнего триумфа.

Репутация полетит к чертям быстрее, чем Костомар разберется на части.

Я прикрыл глаза и сосредоточился на внутренних ощущениях. Активировал некромантское зрение, обратив его внутрь себя.

Картина была интересной – золотистые потоки Живы текли по венам и артериям, но в них плавали темные сгустки. Молекулы этанола – C₂H₅OH – выглядели как черные точки в золотой реке.

Нужно их расщепить. Превратить в воду и углекислый газ. По сути, провести ускоренное окисление без участия печеночных ферментов – алкогольдегидрогеназы и ацетальдегиддегидрогеназы.

Я призвал некромантскую энергию из Сосуда. Совсем немного – полпроцента. Больше не требовалось для такой деликатной работы.

Черные нити энергии смерти потекли из центра груди, распространяясь по кровеносной системе. Я визуализировал процесс – некромантская энергия обволакивает каждую молекулу спирта, разрывает химические связи, перестраивает атомы.

Ощущение было необычным. Словно по венам пробежал холодный ветер, выдувая алкогольный туман из мозга.

Тепло в желудке сменилось прохладой, расслабленность – трезвой собранностью.

Процесс занял около тридцати секунд. Я открыл глаза и глубоко вдохнул. Никакого запаха алкоголя. Проверил пульс – ровные семьдесят два удара в минуту, как у трезвого человека.

Семьдесят процентов в Сосуде. Ничего не потратил на отрезвление. Неплохая цена за мгновенную детоксикацию. Интересно, сколько бы алкоголики заплатили за такую услугу?

– Святослав Игоревич, – Сергей снова посмотрел в зеркало, – вам нехорошо? Вы как-то резко побледнели.

– Все в порядке, Сергей, – я улыбнулся. – Просто прокручиваю в голове события дня. Многое произошло.

Клиника «Новая заря». Тридцать два койко-места. Текущие убытки – триста тысяч рублей в месяц. Это три миллиона шестьсот тысяч в год. Граф вложил пять миллионов и не смог вывести в плюс.

Но граф – бизнесмен, а не медик. Он не понимает специфики. Для него клиника – это просто бизнес-единица. Для меня же – источник Живы.

Посчитаем. Тридцать две койки, средняя занятость в клиниках – семьдесят процентов. Это двадцать два пациента постоянно. Средний срок госпитализации – десять дней. Значит, оборот – шестьдесят шесть пациентов в месяц.

Если хотя бы половина будет искренне благодарна за лечение – это тридцать три порции Живы ежемесячно. По три процента каждая в среднем – сто процентов в месяц. Полный Сосуд каждый месяц гарантированно.

– Приехали, Святослав Игоревич, – Сергей остановил машину у главного входа больницы.

– Спасибо, Сергей.

Больница «Белый Покров» встретила меня привычной атмосферой – гул голосов, скрип каталок по кафелю. Вечерняя смена уже заступила, в коридорах было относительно спокойно.

Я едва успел сделать три шага от входа, как телефон взорвался трелью. На экране высветилось фото Анны Бестужевой – профессиональный портрет, где она выглядела как модель из глянцевого журнала.

Не теряет времени.

Я принял вызов.

– Свят! – ее голос был полон энтузиазма, как у ребенка, получившего долгожданный подарок. – Папа рассказал! Ты согласился! Клиника теперь твоя! Это же потрясающе!

– Технически она станет моей только через год, – педантично поправил я. – Если я выполню условия договора и выведу ее на самоокупаемость.

– Ой, да брось! – она явно махнула рукой, хотя я этого не видел. – Это же формальности! Главное – мы теперь деловые партнеры! А деловые партнеры обязаны обсуждать дела за ужином!

– Анна, я же уже говорил, что у меня…

– Стоп-стоп-стоп! – перебила она. – Никаких отговорок! Слушай внимательно и запоминай. Пункт первый – ты теперь совладелец бизнеса моего отца. Пункт второй – деловой этикет требует совместного ужина для обсуждения деталей. Пункт третий – отказ будет воспринят как неуважение к семье Бестужевых. Вопросы?

Манипулятивная стерва. Превратила личное желание в деловую необходимость. И это… восхищало. Да и формально она права. Протокол действительно предполагает совместную трапезу деловых партнеров.

– Деловая встреча в ресторане «Золотой фазан»? – скептически уточнил я. – Это же одно из самых дорогих и романтичных мест в Москве. Ты же там захочешь встречаться.

– А что такого? – невинно спросила она. – Отличное место для конфиденциальных переговоров! Отдельные кабинеты, никто не подслушает, официанты вышколены. Плюс кухня – мишленовская звезда! Ты же не ел нормально весь день?

Она была права. После завтрака я употреблял только виски графа. Желудок уже начинал выражать недовольство урчанием.

– С чего ты взяла? Шпионишь за мной? – чуть усмехнулся я.

– Папа рассказал! Говорит, ты отказался от закусок, только виски пил – всего стаканчик! Пьяный на работу поехал…

Проницательная девочка. И информирована отлично. Папаша ей все докладывает.

– Нет, я весь его выветрил, – усмехнулся я.

– Да ладно! Как? – удивилась Анна.

– Профессиональный секрет, – уклончиво ответил я.

– О, обожаю секреты! Расскажешь за ужином! И кстати, Свят… – ее голос стал серьезнее. – Мне действительно нужно обсудить с тобой кое-какие детали по клинике. Папа не все тебе рассказал. Есть… нюансы.

– Что за нюансы? – насторожился я.

– При встрече расскажу, – тут же сказала Анна.

Шантаж информацией. Умная девочка. Знает, как заставить мужчину прийти на свидание – пообещать важные сведения.

– Хорошо, – ответил я. – Во сколько?

– Восемь вечера! Столик на мое имя, скажешь администратору. И Свят… надень что-нибудь приличное. Это все-таки «Золотой фазан», дресс-код строгий.

– У меня только один костюм.

– Темно-синий? Который ты носил на приеме у отца? Пора бы обзавестись хотя бы вторым.

Она помнит, во что я был одет на приеме две недели назад? Забавно.

– Да, этот.

– Отлично подойдет! Он тебе очень идет. Подчеркивает цвет глаз.

Цвет глаз? Серьезно?

– Все, договорились! Восемь вечера, не опаздывай! И не вздумай отменять – я приеду за тобой сама и привезу силой! – сказав это, она отключилась.

Настойчивая, как танк. И хитрая.

Я убрал телефон. Информация о клинике может стать серьезным козырем. Если в клинике действительно есть скелеты в шкафу, лучше узнать о них заранее.

Я прошел в ординаторскую – в это время она обычно пустовала.

– Нюхль, выходи, – прошептал я.

Ящерица тут же выскочила наружу и уселась на моем плече.

– Ших? – Нюхль наклонил костяную голову, вопросительно глядя на меня.

– Найди мне пациента, – приказал я. – Того, кто действительно нуждается в помощи. Желательно что-то интересное, не банальную простуду или гастрит.

– Ших-ших! – костяная ящерица кивнула и спрыгнула с моей ладони.

Он побежал к двери, просочился в щель под ней и исчез в коридоре.

Теперь осталось только ждать. Пока есть время, нужно пользоваться моментом наполнять Сосуд Живой.

Я вышел из ординаторской и неспешно пошел по коридору, делая вид, что просто обхожу отделение. Нюхль бежал впереди, но держался в тени, прижимаясь к стенам. В полумраке вечернего освещения его костяная фигурка была почти невидима.

Он останавливался у нескольких дверей, принюхивался – хотя чем может нюхать скелет без носа, загадка – качал головой и бежал дальше.

Привередливый сегодня. Ищет что-то особенное.

У палаты номер двенадцать он задержался дольше обычного, даже поскреб дверь коготками, но потом отрицательно мотнул головой.

– Ших… – разочарованно прошипел он.

У палаты номер восемнадцать история повторилась.

Может, сегодня нет ничего интересного? Вечер пятницы, сложные случаи обычно поступают в начале субботы.

Нюхль поднялся по лестнице, и мы пришли в диагностическое отделение. Я прошел по коридору, стараясь ступать тихо. Нюхль юркнул вперед и спрятался за урной для мусора у двери кабинета.

У одной из дверей он вдруг замер. Зеленые огоньки в глазницах вспыхнули ярче, хвост выпрямился как стрела.

– Ших! Ших-ших! – он начал яростно скрестись в дверь когтями.

– Здесь? Уверен?

Огоньки вспыхнули еще ярче – знак абсолютной уверенности. Нюхль даже подпрыгнул от нетерпения.

– Что там такого особенного?

– Ших-ших-ШИХ! – он указал костяной лапкой на дверь, потом на меня, потом снова на дверь.

Очень взволнован. Последний раз такую реакцию я видел… еще в прошлой жизни.

Я толкнул дверь и вошел.

У диагностической кушетки стоял врач спиной ко мне.

На кушетке лежал пациент – мужчина лет пятидесяти с характерным желтоватым оттенком кожи.

Желтуха. Диагноз всплыл в мозгу на автомате. Но какая? Механическая – от закупорки желчных протоков? Паренхиматозная – от поражения печени? Или гемолитическая – от разрушения эритроцитов?

Врач склонился над пациентом, пальпируя живот:

– Болезненность в правом подреберье… Печень увеличена на четыре сантиметра… Край плотный, бугристый… Селезенка пальпируется…

Он выпрямился и начал делать записи в истории болезни, бормоча себе под нос:

– Билирубин общий сто двадцать микромоль на литр… норма до двадцати… Прямой восемьдесят… это две трети, значит, холестаз… АЛТ и АСТ повышены в три раза – аланинаминотрансфераза триста, аспартатаминотрансфераза двести восемьдесят… Щелочная фосфатаза пятьсот единиц при норме до ста двадцати…

Голос показался знакомым. Очень знакомым.

Черт, неужели это…

Врач закончил писать, отложил ручку и обернулся.

Мы оба замерли как изваяния.

– Волконский, – произнес я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Пирогов! – в его серых глазах мелькнуло удивление, быстро сменившееся интересом. – Какая неожиданная встреча.

Глава 11

В смотровой повисла гулкая тишина. Почти загробная.

Пациент на кушетке тяжело дышал, не обращая на нас внимания, а мы с Волконским продолжали стоять друг напротив друга. Он первым нарушил молчание, обведя кабинет насмешливым взглядом.

– Что привело тебя в мои скромные владения, Пирогов? – в его голосе звучала лёгкая аристократическая ирония. – Потерялся по пути из терапевтического отделения? Или решил лично убедиться, как работает настоящая, элитная диагностика?

Он пытается занять доминирующую позицию с помощью сарказма. Предсказуемо. Я не стал ввязываться в эту словесную дуэль. Игнорирование – лучший способ показать, что его мнение для меня не имеет никакого значения.

Я молча прошёл мимо него к кушетке. Пациент был в плохом состоянии.

Нюхль не ошибся. Это был именно тот «высокодоходный актив», который я искал.

– А вы всегда ставите неправильные диагнозы? – усмехнулся я. – Что на этот раз?

Волконский отложил анализы с видом шахматиста, поставившего мат в три хода:

– Диагноз очевиден. Острый токсический гепатит. Судя по уровню трансаминаз – тяжелой степени. Вероятно, медикаментозный или алкогольный генез.

Слишком поспешный вывод. Я незаметно активировал некромантское зрение на долю секунды.

Картина, которая открылась моему магическому взору, была необычной. Печень действительно была поражена – золотистые потоки Живы в ней превратились в хаотичный водоворот с темными вкраплениями некроза. Но это было не изолированное поражение.

Темные сгустки некротической энергии я видел по всему телу – в почках они выглядели как черные пятна на золотом фоне, в мышцах бедер и икрах – как темные нити, оплетающие мышечные волокна. Даже в мозговых оболочках мерцали зловещие темные искры.

Системное воспаление. Это не просто гепатит. Это генерализованная инфекция. Что-то попало в кровь и распространилось по всему организму.

– Медсестра, – Волконский уже начал диктовать назначения авторитетным тоном главного диагноста, – готовьте систему для внутривенной инфузии. Назначаю: глюкоза пять процентов – четыреста миллилитров как растворитель, Гептрал – это S-аденозилметионин, препарат для защиты печени нового поколения – шестьсот миллиграммов внутривенно капельно, Эссенциале форте – фосфолипиды для восстановления мембран гепатоцитов – пять миллилитров внутривенно струйно.

– Записываю, – Катя строчила в листе назначений.

– Также добавьте витамины группы В – тиамин сто миллиграммов, пиридоксин сто миллиграммов, цианокобаламин пятьсот микрограммов. И аскорбиновую кислоту грамм внутривенно – как антиоксидант.

Стандартная схема при гепатите. Но совершенно бесполезная, если мой диагноз верен.

– Подождите, – вмешался я. – Это не гепатит.

Волконский медленно, очень медленно повернулся ко мне. Его движение напомнило мне поворот башни танка, нацеливающейся на врага. В серых глазах плясали черти раздражения:

– Пирогов, – он произнес мое имя так, словно оно было ругательством. – Опять ты со своими гениальными гипотезами? Давай посмотрим факты, хорошо? Желтуха – есть, видишь? Печень увеличена – я только что пропальпировал. Трансаминазы зашкаливают – вот анализы, можешь сам посмотреть. Картина классическая, хрестоматийная для острого гепатита. Что тебе не нравится?

– Картина неполная, – возразил я, подходя ближе к пациенту. – Вы не собрали анамнез. Не спросили, где он был, что ел, чем занимался, с чем контактировал. В карте нет ни слова об употреблении алкоголя или приеме гепатотоксичных препаратов.

– И что? – Волконский скрестил руки на груди в оборонительной позе. – Пациенты часто скрывают употребление алкоголя. Стыдятся.

– Давайте спросим, – я повернулся к больному. – Простите, как вас зовут?

– Михаил Степанович, – ответил он.

– Михаил Степанович, вы употребляли алкоголь в последние две недели?

– Нет, доктор, – он покачал головой. – Я вообще не пью уже три года. Закодировался после того, как жена пригрозила разводом.

– А лекарства? Может, антибиотики, парацетамол в больших дозах?

– Ничего не принимал. Я вообще таблеток боюсь, только если совсем прижмет.

Я повернулся к Волконскому с видом прокурора, представляющего улику:

– Ни алкоголя, ни лекарств. Откуда тогда токсический гепатит?

– Может врать, – упрямился Волконский.

– Я не вру, доктор! – возмутился пациент.

– Посмотрите внимательнее, – я указал на голени пациента. – Видите эту сыпь? Мелкоточечная, из точечных кровоизлияний – это кровоизлияния в кожу. При гепатите такого не бывает.

Волконский нехотя взглянул:

– Это могут быть проявления тромбоцитопении – снижение количества тромбоцитов в крови на фоне печеночной недостаточности. Снижение синтеза факторов свертывания.

– А конъюнктивит? – я указал на глаза пациента. – Посмотрите – склеры не просто желтые. Сосуды инъецированы, конъюнктива гиперемирована. Это воспаление, а не просто отложение билирубина.

– Может быть, сопутствующая вирусная инфекция…

– И мышечные боли? – я легко надавил на икроножную мышцу пациента, и тот вскрикнул. – Видите? Резкая болезненность именно в икрах. Михаил Степанович, у вас болят мышцы?

– Очень болят, доктор! – подтвердил пациент. – Особенно ноги. Как будто их выкручивает.

Упрямый осел. Признал бы ошибку сейчас – сохранил бы лицо. Но нет, гордость не позволяет. Что ж, придется преподать ему урок.

– Моя интуиция, – я специально использовал это слово, зная, как оно бесит Волконского, – подсказывает не локальное поражение печени, а системное воспаление инфекционной природы. Мы лечим не ту болезнь.

Волконский закатил глаза так выразительно, что, казалось, увидел собственный затылок изнутри:

– Опять твои мистические пророчества? И какую же «ту» болезнь мы должны лечить, о великий провидец? – сарказм в его голосе можно было намазывать на хлеб вместо масла. – Может, это проклятие старого пирата? Или порча от черной кошки, перебежавшей дорогу в полнолуние? А может, его сглазила злая теща?

Медсестра хихикнула, но тут же закрыла рот ладошкой.

– Я ставлю на гепатит и точка, – отрезал Волконский. – Екатерина, не слушайте бред коллеги Пирогова. Начинайте капельницу, как я назначил!

Катя засуетилась, доставая из шкафчика систему для внутривенного вливания, флакон с глюкозой, ампулы с препаратами.

Она работала быстро и профессионально. Обработала локтевой сгиб спиртом, наложила жгут, попросила пациента «покачать кулачком». Вена вздулась, и медсестра ловко ввела катетер.

– Есть! – радостно объявила она, видя, как в катетере появилась кровь. – В вену попала с первого раза!

– Молодец, – похвалил Волконский. – Подключайте систему.

Катя присоединила капельницу, открыла зажим. Прозрачная глюкоза потекла по трубке, капля за каплей попадая в счетчик.

– Сорок капель в минуту установила, – доложила она.

– Хорошо. Теперь добавляйте Гептрал.

Волконский стоял рядом с видом полководца, выигравшего сражение. Он делал записи в истории болезни, периодически поглядывая на меня с плохо скрытым торжеством.

– Видите, Пирогов, – говорил он, не поднимая головы от документов, – медицина – это наука точная, как математика. Не нужны никакие мистические видения, тибетские практики и прочая эзотерика. Достаточно знать симптомы, уметь их правильно интерпретировать и следовать проверенным протоколам.

Он намекнул, что ему рассказали о произошедшем в клинике Бестужева, где я отговорился тибетскими техниками. Ведь некромантия в этом мире под запретом.

– Безусловно, – согласился я, внимательно наблюдая за пациентом. – Вопрос только в правильности интерпретации и выборе правильного протокола.

– О, не сомневайтесь, – Волконский самодовольно улыбнулся. – Я-то могу отличить гепатит от гастрита с закрытыми глазами.

Я заметил, как пациент слегка вздрогнул.

Сейчас ты пожалеешь о своей самоуверенности, Волконский.

И тут началось представление.

Михаил Степанович сначала слегка поежился, как будто в кабинете внезапно похолодало.

– Что-то холодно стало, – пробормотал он.

– Кондиционер, наверное, – рассеянно ответил Волконский, продолжая писать.

Но через десять секунд легкая дрожь превратилась в настоящий озноб. Пациента начало трясти так сильно, что кушетка заскрипела и начала подпрыгивать на своих ножках.

– Х-х-холод-д-дно! – стучал он зубами. – Т-так х-х-холод-д-дно! К-как в п-п-проруби!

Катя испуганно отскочила от кушетки:

– Михаил Сергеевич! Что с ним⁈

Волконский поднял голову от бумаг, и его глаза округлились от удивления:

– Что за черт… Озноб? Откуда?

Пациента колотило так сильно, что капельница раскачивалась на штативе. Зубы стучали с такой силой, что было слышно по всему кабинету – как кастаньеты в руках безумного музыканта.

– Реакция на препарат? – предположил Волконский, подскакивая к больному. – Аллергия на Гептрал?

– Но мы еще не успели его ввести! – возразила Катя. – Только глюкозу начали, и то всего миллилитров пятьдесят влилось!

– На глюкозу не бывает такой реакции! – Волконский был в замешательстве. – Это же просто сахар в воде!

– Это не реакция на препарат, – спокойно сказал я, оставаясь у стены. – Это потрясающий озноб. Характерен для бактериемии – массивного выброса бактерий в кровь.

– Чушь! – огрызнулся Волконский, но голос его дрогнул. – При гепатите может быть озноб! Это интоксикация!

– Может, – кивнул я. – Но не такой силы. Посмотрите – это не просто озноб. Это настоящая лихорадочная дрожь. Организм пытается поднять температуру экстренными методами.

– Бред! Температура не может…

Он не договорил.

Озноб прекратился так же внезапно, как начался. Михаил Степанович на секунду обмяк, перестав дрожать, и все подумали, что кризис миновал.

Но через мгновение его лицо из бледно-желтого стало красным, потом багровым, потом почти пурпурным.

– Жарко! – закричал он, начиная срывать с себя больничную рубашку. – Горю! Я горю! Снимите с меня все! Воды! Льда!

Он метался по кушетке как рыба на раскаленной сковороде, пытаясь сбросить даже простыню.

– Откройте окно! – кричал он. – Я сгораю заживо!

Катя инстинктивно приложила руку к его лбу и тут же отдернула:

– Ой! Он весь горит! Как печка!

Она схватила электронный термометр, приложила к виску пациента. Прибор пискнул, показывая результат.

– Сорок один и две! – в ужасе воскликнула она.

– Что⁈ – Волконский выхватил у нее термометр. – Это невозможно! Десять минут назад было тридцать семь и пять! Я сам мерил!

Он тряс прибор, как будто это могло изменить показания:

– Сломался термометр! Не может температура подняться на три с половиной градуса за минуту!

– Может, – спокойно прокомментировал я, наблюдая за развитием событий. – При септическом состоянии – заражении крови. Или при некоторых специфических инфекциях. Массивный выброс пирогенов – веществ, вызывающих лихорадку – может поднять температуру почти мгновенно.

– Но это же…

В этот момент Михаил Степанович вскрикнул так, что задрожали стекла в шкафах:

– НОГИ! Ноги ломит! АААА! Выворачивает! Как будто кости ломают!

Он схватился за икроножные мышцы обеими руками, его лицо исказилось гримасой нечеловеческой боли. Он буквально выгибался на кушетке, пытаясь найти положение, в котором боль была бы терпимой.

– Режет! Жжет! Выкручивает! – кричал он. – Сделайте что-нибудь! Я не могу!

– Миалгии, – прокомментировал я для Волконского, который стоял с открытым ртом. – Мышечные боли. Особенно выраженные в икроножных мышцах – весьма специфичный симптом. Запомните это, пригодится для диагноза.

Пазл складывается. Желтуха, миалгии с акцентом на икры, лихорадка с потрясающим ознобом. Осталось еще пара симптомов для полной картины. Интересно, появятся ли они?

– Анальгетики! – закричал Волконский. – Катя, кеторол внутримышечно! Нет, лучше трамадол!

– Какая дозировка? – Катя металась между пациентом и шкафом с лекарствами.

– Сто миллиграммов! Нет, пятьдесят! Черт, я не знаю!

Паника. Волконский потерял контроль. Его идеальная схема лечения гепатита рушится на глазах.

Волконский пытался удержать ноги пациента, чтобы осмотреть икры, когда Михаил Степанович вдруг закашлялся. Сухой, надсадный кашель сотрясал его тело.

И тут из носа потекла кровь.

Сначала это было несколько капель – они повисли на кончике носа, как рубиновые бусины. Потом капли слились в струйку. Алая кровь потекла из обеих ноздрей, капая на белую простыню.

– Кровь! – закричала Катя, и в ее голосе была настоящая паника. – У него носовое кровотечение!

– Тампоны! – заорал Волконский. – Марлевые тампоны! Быстро! И лед! Лед на переносицу!

Катя бросилась к перевязочному столику, роняя на пол упаковки бинтов. Руки у нее тряслись, и она никак не могла развернуть марлю.

Но кровотечение не ограничилось носом. Я заметил, что в месте, где стоял катетер, начал формироваться синяк – сначала маленький, с пятирублевую монету, потом все больше и больше. За тридцать секунд он превратился в огромный фиолетовый круг размером с блюдце.

– Гематома! – воскликнул я. – Посмотрите на руку!

Волконский повернулся и побледнел. На груди и руках пациента начали появляться мелкие точечные кровоизлияния – петехии. Они возникали прямо на глазах, как будто кто-то невидимый разбрызгивал красные чернила по коже.

– Геморрагический синдром! – голос Волконского поднялся до визга. – Но откуда⁈ Это ДВС-синдром⁈ Снижение количества тромбоцитов в крови⁈ Сепсис⁈

ДВС – диссеминированное внутрисосудистое свертывание. Когда система свертывания сходит с ума – сначала тромбы везде, потом кровотечения. Но это не ДВС. Картина другая.

Волконский метался по кабинету как тигр в клетке, выкрикивая противоречивые команды:

– Жаропонижающее! Парацетамол! Нет, стоп, нельзя, печень поражена! Анальгин! Тоже нельзя, кровотечение усилится! Кислород! Дайте ему кислород! Викасол! Викасол внутримышечно – витамин К, повысит свертываемость! Нет, подождите, может быть тромбоз! Черт, черт, ЧЕРТ!

Он схватился за телефон:

– Вызывайте реаниматолога! И гематолога! И инфекциониста! Всех вызывайте! У меня тут… я не знаю, что тут!

Полная паника. Волконский окончательно потерял контроль. Его прекрасная, логичная картина «простого токсического гепатита» рассыпалась за три минуты, как карточный домик.

И это глава ордена, который хочет захватить власть в клинике? Может, Свиридов там напутал чего?

Катя пыталась остановить носовое кровотечение тампонами, но кровь пропитывала марлю моментально. Михаил Степанович стонал от боли в ногах, метался от жара и захлебывался кровью.

– Мы его теряем! – кричала медсестра. – Что делать⁈

Пора вмешаться. А то еще немного, и ситуация станет критической.

Я отошел от стены, где наблюдал за развитием событий, и спокойно, не торопясь, подошел к кушетке. Мое спокойствие резко контрастировало с паникой Волконского и Кати.

– Отойдите, – сказал я медсестре. – Дайте мне место.

Она послушно отскочила, глядя на меня как на спасителя.

Я наклонился к Михаилу Степановичу, взял его за плечи, заставляя сфокусировать блуждающий взгляд на моем лице:

– Михаил Степанович, послушайте меня внимательно. Это очень важно для вашей жизни. Вспомните, где вы были две недели назад. Подумайте хорошо.

– Не… не помню… – бормотал он сквозь кровь и боль. – Голова кружится… умираю…

– Вы не умираете, – твердо сказал я. – Но мне нужна информация. Вспоминайте! Выезд на природу? Дача? Рыбалка? Были на рыбалке?

В его глазах мелькнул проблеск узнавания:

– Рыбалка… да… был на рыбалке…

– Отлично! – я крепче сжал его плечи. – Где? На каком водоеме?

– Озеро… под Клином… Дикое место… без людей…

– Хорошо! А вода в озере какая? Чистая? Прозрачная?

– Нет… мутная… заросшее все… камыши, тина…

– Вы в воду заходили? Купались? Или, может, упали?

– Лодка… – он с трудом вспоминал. – Лодка перевернулась… Старая была… Я в воду упал… наглотался… фу, какая гадость была…

– А рядом с озером что? Постройки какие-то? Фермы?

– Ферма… да… заброшенная… Коровник старый… все разрушено… Крысы там… много крыс…

Последний кусочек пазла встал на место. Заросшее озеро, заброшенная ферма, крысы, падение в воду. Классическая эпидемиологическая картина!

Я выпрямился и повернулся к Волконскому, который стоял с телефонной трубкой в руке, застыв как соляной столп:

– Можете не вызывать реаниматологов. И гематолога тоже. Вызовите лучше медсестру процедурного кабинета с антибиотиками. Нужен пенициллин. Десять миллионов единиц. Внутривенно. Немедленно.

Волконский уставился на меня, и его глаза были размером с блюдца:

– Пенициллин⁈ – его голос сорвался на фальцет. – Ты с ума сошел⁈ ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ единиц⁈ Это же лошадиная доза! От чего, черт возьми⁈

– От того, что убивает его прямо сейчас, – я говорил спокойно, четко, чеканя каждое слово как монеты. – Давайте соберем клиническую картину. Желтуха – есть. Миалгии, особенно выраженные в икроножных мышцах – есть. Геморрагический синдром – начался. Поражение почек – анурия, прекращение мочеобразования – начнется через час, можете проверить. Еще через два часа – полиорганная недостаточность и смерть.

– Но ЧТО ЭТО⁈ – Волконский был на грани истерики.