Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

Я выразительно посмотрел на Долгорукова, медленно произнося каждое слово:

– К сожалению, при извлечении осколка был задет важный нерв. Спинномозговой нерв в области поясницы. Вы парализованы ниже пояса.

Долгоруков моргнул. Потом еще раз. В его глазах мелькнуло понимание моего намека. Что перед дамами необходимо соврать.

– Пара… парализован? – переспросил он дрожащим голосом.

– Полностью. Ноги больше не будут двигаться. Никогда.

– О нет! – барон схватился за одеяло. – Я… я не чувствую ног! Совсем не чувствую! Они как деревянные!

Он попытался пошевелить ногами под одеялом. Естественно, ноги прекрасно двигались – никакого паралича не было – но он старательно держал их неподвижными.

– Это кошмар! – простонал он. – Я калека! Инвалид!

Неплохая игра. Почти поверил бы, если бы не видел, как дергается мышца на бедре от усилия держать ногу неподвижной.

– Миша, не отчаивайся! – графиня взяла его за руку. – Я буду заботиться о тебе!

– И я! – княжна схватила вторую руку. – Мы обе будем!

– И это еще не все плохие новости, – добавил я, наслаждаясь моментом. – Ваш мужской орган тоже пострадал.

Долгоруков покраснел:

– Мой… что?

– Половой член, барон. Он больше не функционирует. Полная эректильная дисфункция на фоне повреждения нервных окончаний.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что вы импотент. Навсегда.

– НЕТ! – барон закрыл лицо руками. – Это невозможно! Я же молодой! Мне всего ничего!

– Возраст тут ни при чем. Нервы повреждены необратимо.

– Значит, никакого секса? – уточнил он сквозь пальцы.

– Никакого.

– И детей?

– Тоже никаких. Сперматогенез нарушен полностью.

Барон простонал:

– Лучше бы я умер на операционном столе!

– Не говори так! – воскликнула графиня. – Главное – ты жив!

– Да, жив! – поддержала княжна. – Остальное неважно!

Долгоруков опустил руки и посмотрел на них с изумлением:

– Неважно? Я парализованный импотент, а вы говорите – неважно?

– Любовь выше физических немощей! – заявила графиня.

– Духовная близость важнее телесной! – добавила княжна.

Либо они обе сошли с ума от любви, либо тут что-то другое. Может, одна из них знает, что паралич – фикция? Но откуда догадывается?

Я взял со стола медицинскую карту барона Долгорукова. Раскрыл на последней записи и углубился в изучение хирургического протокола.

«Операция: удаление инородных тел из мягких тканей спины. Хирург: Ильюшин А. В. бал-бал-бла…. бла– бла-бла… успешно…. бла-бла-бла…. Осложнений не наблюдается.»

Прекрасная работа, доктор Ильюшин. Чистая, аккуратная, профессиональная. Никаких поврежденных нервов, никакого паралича, никакой импотенции. Барон будет скакать как молодой жеребец через неделю максимум.

Я закрыл папку и повернулся к Долгорукову, который лежал на кровати с выражением христианского мученика времен Нерона.

Графиня Воронцова сидела справа от него, держа его руку обеими ладонями и периодически прикладывая ее к своей щеке. Княжна Оболенская устроилась слева и поглаживала его вторую руку, время от времени целуя пальцы.

Бедняга выглядит как приговоренный к казни. Еще час такой заботы, и он взмолится о настоящем параличе.

– Вот и прекрасно, – я улыбнулся. – Значит, все вопросы решены. Теперь, дамы, ваша главная задача – обеспечить барону полный покой и неподвижность. Любое резкое движение может усугубить повреждение нервов.

– Мы проследим! – заверила графиня.

– Он даже пальцем не пошевелит без разрешения! – добавила княжна.

– Отлично. И не забывайте о пролежнях. Это некроз мягких тканей от длительного сдавления. Начинается с покраснения кожи, потом образуется язва, потом гангрена. Особенно опасны пролежни в области крестца и пяток.

– Гангрена⁈ – барон попытался приподняться, но дамы прижали его к кровати.

– Не двигайся, милый! – воскликнула графиня.

– Лежи спокойно, родной! – вторила княжна.

– И еще важный момент, – продолжил я, наслаждаясь паникой в глазах барона. – Массаж ягодичных мышц. Обязательно каждые четыре часа. Глубокий, интенсивный массаж для улучшения кровообращения.

– Массаж… ягодиц? – барон покраснел.

– Именно. Седалищные мышцы особенно подвержены атрофии при параличе. Без массажа они превратятся в желе за месяц.

– Я буду делать массаж! – воскликнула графиня.

– Нет, я! У меня сертификат о прохождении курсов! – возразила княжна.

– Можете по очереди, – великодушно разрешил я. – Главное – регулярность и тщательность.

Долгоруков закрыл глаза и, кажется, начал беззвучно молиться.

Молись, молись, авантюрист. Это тебе наука – не играй с чувствами женщин. Особенно если их десять штук одновременно.

– Ну что ж, я оставляю вас, – я направился к двери. – Барон в надежных, заботливых руках. Дамы, если что-то понадобится – зовите медсестру. Она покажет, как правильно переворачивать парализованного пациента. Её, кстати, тоже надо предупредить о нашем небольшом розыгрыше.

– Мы справимся! – заверили обе хором.

Я вышел из палаты, закрыв за собой дверь. Через секунду услышал приглушенный стон барона и успокаивающее воркование дам.

Отличный урок получился. Посмотрим, сколько он продержится. Ставлю на три дня максимум. Потом либо «чудесно исцелится», либо сбежит через окно.

Я направился в палату номер двенадцать, размышляя о предстоящей встрече.

Кирилл Красников. Самый загадочный мой пациент. Я запустил его сердце дефибриллятором, но он впал в кому. Две недели лежал овощем. А потом я влил в него приличную порцию Живы. И он очнулся. Но с полностью стертой памятью.

В прошлый раз нам удалось выяснить, что он работал программистом, и на этом – всё.

Амнезия – это не самое интересное. Интересно другое – его организм не просто принял чужую Живу, но и начал ее генерировать самостоятельно. Это невозможно с точки зрения некромантии. Но факт остается фактом.

Палата встретила меня уютом и оживлением. В отличие от стандартных больничных комнат с их казенными стенами и запахом хлорки, здесь чувствовалась жизнь.

На подоконнике выстроились горшки с цветами – фиалки, герань, даже маленький фикус.

Медсестры притащили из дома, жалея симпатичного пациента без памяти? На стенах висели самодельные плакаты с пожеланиями выздоровления, детские рисунки – это постарались пациенты из соседних палат.

На тумбочке громоздилась стопка книг – от детективов до философских трактатов. Рядом – портативный радиоприемник и блокнот с ручкой.

Сам Кирилл сидел на кровати по-турецки и играл в карты с медсестрой Машей. Судя по кучке мелочи возле Маши и почти пустому месту возле Кирилла, проигрывал он.

– Двадцать одно! – с триумфом воскликнула Маша, выкладывая карты.

– Опять? – Кирилл рассмеялся. – Маша, вы же жульничаете!

– Ничего подобного! – она покраснела от возмущения. – Просто вы плохо блефуете!

– Плохо блефую? Да я вообще не помню, умел ли блефовать раньше!

Использует амнезию как преимущество. Умный ход. «Я не помню» – универсальная отговорка.

– Опять развлекаете медперсонал? – спросил я, входя в палату.

– Доктор Пирогов! – Кирилл мгновенно оживился. – Я не развлекаю, я реабилитируюсь! Карточные игры развивают память и мышление!

– Особенно игра на деньги?

– Это не деньги, это фишки! – Маша торопливо сгребла мелочь в карман. – Мы просто… для интереса!

– Конечно-конечно, – я усмехнулся. – Маша, вас наверное ждут другие пациенты?

– Ой, точно! – она вскочила. – Лекарства разносить пора! Кирилл, партию доиграем вечером!

– Обязательно, – он подмигнул ей. – И я отыграюсь!

– Мечтайте! – она выпорхнула из палаты, бросив на него теплый взгляд через плечо.

Обаяшка. Даже с начисто стертой памятью умудряется очаровывать женщин. Это явно врожденная способность, а не приобретенный навык.

– Как самочувствие? – спросил я, доставая стетоскоп из кармана.

– Превосходно! – Кирилл расстегнул больничную пижаму. – Честно говоря, я никогда… то есть, насколько я помню… а я ничего не помню… в общем, я чувствую себя потрясающе!

– Это хорошо. Давайте послушаем.

Я приложил стетоскоп к его груди. Сердце билось ровно – шестьдесят два удара в минуту. Ритм правильный, тоны чистые. В легких – нормальное дыхание, хрипов нет.

– Глубоко вдохните. Задержите. Выдохните, – велел я.

Он послушно выполнил команды.

– Теперь покашляйте.

– Кхе-кхе.

С точки зрения обычной медицины – абсолютно здоров. Можно выписывать. Но есть нюанс…

– Кирилл, закройте глаза на минуту. Хочу проверить неврологические рефлексы, – попросил я.

– Как скажете, док.

Он закрыл глаза и расслабился. Я быстро оглянулся – дверь закрыта, в коридоре тихо. Активировал некромантское зрение.

Жива Кирилла не просто присутствовала – она сияла. Если у обычного человека жизненная сила выглядит как ровное свечение, то у Кирилла это был настоящий фейерверк.

Потоки Живы циркулировали по его телу с невероятной скоростью, создавая сложные узоры. А в области сердца пульсировало нечто вроде… ядра? Сгустка концентрированной жизненной энергии размером с кулак.

Я влил в него Живу две недели назад. Она должна была рассеяться за пару дней максимум. Организм не может удерживать чужую жизненную силу долго – это базовый закон некромантии.

А тут она не только сохранилась, но и увеличилась раза в три!

Более того – структура изменилась. Это уже не моя Жива. Она трансформировалась, адаптировалась, стала частью его организма. Как будто его тело научилось производить жизненную силу самостоятельно.

– Можно уже открыть глаза? – спросил Кирилл.

– Да, конечно, – я деактивировал зрение. – Все в порядке. Рефлексы в норме.

– Отлично! А то я уже начал беспокоиться – вдруг вы уснули, наблюдая за моими закрытыми веками.

– Очень смешно. Скажите, Кирилл, не замечали за собой чего-нибудь… необычного в последнее время?

– Необычного? – он задумался, почесав затылок. – Ну, кроме того, что я проснулся в больнице без единого воспоминания о прошлой жизни? Не знаю своего полного имени, адреса? Не помню родителей, друзей, любимых?

– Я имею в виду физические ощущения. Или… как бы это сказать… интуитивные озарения?

– А, вы об этом! – он оживился. – Да, есть такое. Странные вещи происходят.

– Например?

– Ну, во-первых, я как будто чувствую эмоции людей. Не читаю мысли, нет, но эмоциональное состояние определяю безошибочно.

– И как это проявляется?

– Вчера медсестра Катя пришла на обход. Улыбается, шутит, все как обычно. А я смотрю на нее и чувствую – грусть. Прямо волнами от нее исходит. Спросил, что случилось. Она сначала отнекивалась, а потом расплакалась. Оказывается, ее кот умер. Двенадцать лет прожил.

Эмпатия. Способность чувствовать чужие эмоции. Базовый признак пробуждающихся магических способностей.

– Что еще?

– Силы прибавилось. Серьезно! Санитар Демид – вы его знаете? Двухметровый шкаф, бывший грузчик. Предложил поармрестлить от скуки. Я согласился, думал, он меня как щенка уделает. А я его положил! Три раза подряд! Он потом полчаса руку растирал, говорил, что у меня хватка как у гидравлического пресса.

Усиление физических параметров. Избыток Живы повышает мышечную силу и выносливость.

– А со сном как? – спросил я.

– Сплю по четыре часа и высыпаюсь полностью. Больше не могу – энергия прямо распирает. Хочется бегать, прыгать, что-то делать.

– Аппетит?

– Зверский! Ем три полные порции и через час опять голодный. Медсестры уже шутят, что я не пациент, а утилизатор пищевых отходов.

Ускоренный метаболизм. Организм сжигает калории с бешеной скоростью, превращая их в Живу. Феноменально.

– Но почему вы спрашиваете? – удивился Кирилл. – Вы что-то обнаружили?

Умный парень. Быстро соображает.

– Скажем так – ваше восстановление идет нестандартно. Слишком быстро и слишком… качественно.

– Это плохо?

– Это необычно. И с медицинской точки зрения крайне интересно.

– Я подопытный кролик? – он улыбнулся.

– В каком-то смысле. Но кролик уникальный. Кирилл, хотите поучаствовать в медицинском эксперименте?

– Зависит от эксперимента. Если нужно будет глотать радиоактивные пилюли или позволить вживить мне второе сердце – пас.

– Ничего такого, – я рассмеялся. – Просто специальные упражнения. Медитация, дыхательные практики, концентрация внимания. Совершенно безопасно.

– Медитация? Как у буддистов?

– Примерно. Только адаптированная для медицинских целей. Поможет контролировать ваше состояние, направлять энергию в нужное русло.

На самом деле я собираюсь учить его базовым техникам управления Живой. Если он способен ее генерировать, нужно научить контролировать. Иначе может случиться спонтанный выброс. А это опасно и для него, и для окружающих.

– Звучит интересно, – кивнул Кирилл. – Я согласен. Когда начнем?

– Завтра. Сегодня я принесу необходимую литературу, вы почитаете основы.

– Литературу по медитации, – удивился Красников

– По восточным практикам работы с внутренней энергией, – как ни в чем ни бывало, ответил я. – Ци, прана, жизненная сила – разные названия одного явления.

– А это не шарлатанство? – засомневался он.

– В исполнении шарлатанов – да, – кивнул я. – В руках специалиста – рабочий инструмент. Вопрос в подходе и понимании механизмов.

И в наличии реальной Живы. Без нее все эти практики – просто гимнастика для успокоения нервов.

– Хорошо, доверяю вам, док. Вы меня из комы вытащили, не дадите помереть от медитации.

– Вот и отлично. Отдыхайте пока. Завтра начнем.

Интересный эксперимент получается. Если удастся развить его способности, он станет первым известным мне генератором Живы. Не вампиром, как некроманты, а именно генератором. Это может изменить все представления о магии жизни.

А для меня это потенциальный источник энергии. Не нужно будет постоянно спасать людей – достаточно помогать Кириллу развиваться. Обучение ведь тоже своего рода спасение. Спасение потенциала.

Дверь палаты распахнулась без стука. В проеме стояла Ольга Полякова – моей коллеги, которую я недавно избавил от проклятия. И почему у нее вечно озабоченное выражение лица?

Сейчас озабоченность достигла максимума.

– Доктор Пирогов! Наконец-то я вас нашла! – улыбнулась она.

– Что-то срочное? – приподнял бровь я.

– Очень! – ее глаза молили о помощи. – Мне нужно с вами поговорить. Немедленно. И желательно наедине.

Я посмотрел на Кирилла:

– Простите, долг зовет.

– Без проблем, док. Я почитаю пока, – он взял с тумбочки книгу. – «Философия Канта». Увлекательное чтиво для амнезика.

Мы с Ольгой вышли в коридор. Она огляделась по сторонам, убеждаясь, что никого нет, потом подошла ближе и понизила голос до шепота:

– Это касается Николая.

– Что с ним? – нахмурился я.

– Доктор, он ничего не понял из той ситуации. Абсолютно ничего!

Не удивлен. Дурак редко делает правильные выводы из своих ошибок. Проще обвинить других.

– И что он натворил теперь?

– Пока ничего, но… Мне кажется, он что-то затевает. Что-то плохое. И направлено это против тебя.

– Против меня? – я удивился. – С чего ты взяла?

– Он звонил мне вчера вечером. Часов в одиннадцать. Был пьян – я по голосу слышала.

– И?

– Сначала нес всякую чушь – что любит меня, что я единственная, что без меня жизнь не мила. Обычный пьяный бред отвергнутого мужчины.

– Логично. Ты его отвергла? – и когда только успела…

– Еще как! Между нами намечался роман, но я не собираюсь связывать себя с таким… В общем, сказала, чтобы не звонил больше. Но он не унимался. Начал говорить, что ты меня околдовал, что ты опасный человек, что используешь черную магию.

Вот оно. Идиот что-то заподозрил. Или просто ищет оправдание своим неудачам.

– И?

– Предупреждал, чтобы я держалась от тебя подальше. Говорил, что ты не тот, за кого себя выдаете. Что у вас «нечистые методы лечения». Это его слова, не мои.

– Понятно. Что еще? – хмыкнул я.

– Сказал, что собирается это доказать. Что найдет доказательства и предъявит их… куда надо. Он не уточнил куда, но по тону я поняла – что-то серьезное задумал.

Только доносчика мне и не хватало. Особенно сейчас, когда инквизиция в больнице.

– Он говорил что-то конкретное? Какие доказательства? Что именно собирается делать?

– Нет, только общие угрозы. Но еще он сказал, что предупредил Варвару. Просил ее тоже держаться от тебя подальше.

При упоминании имени Варвары Ольга заметно помрачнела, опустила глаза, начала теребить край фартука.

Ревнует. Классика. Варвара красивее и умнее. Конкуренция неравная. Но у Ольги грудь больше. Так что у каждой свои плюсы.

– Спасибо за предупреждение, Ольга. Я буду осторожнее, – кивнул я.

– Не за что. Вы спасли мне жизнь. Меньшее, что я могу – предупредить об опасности.

Она сделала шаг к лестнице, потом остановилась. Несколько секунд топталась на месте, явно собираясь с духом.

– Доктор Пирогов…

– Да?

– Можно личный вопрос? Очень личный?

О, сейчас будет признание в любви. Чувствую по напряжению в голосе.

– Спрашивай.

– Я… я понимаю, что не могу тягаться с Варварой. Она красавица, аристократка, образованная. А я простая… девушка… ничего особенного, – Ольга смутилась и опустила взгляд.

– Ольга, ты себя недооцениваешь.

– Нет, я трезво смотрю на вещи. Но… но я не могу не спросить. У меня есть хоть какой-то шанс? Хоть маленький?

Она подняла глаза и посмотрела на меня с мольбой. В этом взгляде было столько надежды и страха одновременно, что стало почти жалко.

Влюбилась. Классический перенос – спаситель становится объектом обожания. Психология жертвы. С одной стороны, это проблема – влюбленная женщина непредсказуема. С другой – потенциальный источник Живы. Благодарность плюс любовь дают мощный выброс жизненной энергии.

– Ольга, – я выбрал слова тщательно, – в жизни всегда есть шансы. Никогда не знаешь, как повернется судьба.

– То есть… есть надежда?

– Надежда есть всегда. Главное – не отчаиваться и оставаться собой. Ты прекрасная девушка, – с большой грудью, – добрая, искренняя. Любой мужчина был бы счастлив…

Но договорить я не успел.

Двери в конце коридора распахнулись с такой силой, что картина на стене покосилась. В отделение влетел главврач Сомов. Вид у него был как у человека, убегающего от стаи голодных волков.

Лицо багровое, с лба градом катится пот. Редкие волосы растрепаны и торчат во все стороны, как у безумного ученого. Очки съехали на самый кончик носа и держались на честном слове. Галстук расстегнут, верхняя пуговица рубашки оторвана.

– ПИРОГОВ! – заорал он так, что задрожали стекла. – ГДЕ ПИРОГОВ⁈

– Я здесь, Петр Александрович, – отозвался я.

– Слава богу! – он подбежал ко мне, тяжело дыша. – Быстро! За мной! Немедленно! Сейчас же!

– Что случилось?

– Катастрофа! Кошмар! Апокалипсис! – затараторил он.

– Можно конкретнее?

– НЕКОГДА ОБЪЯСНЯТЬ! – он схватил меня за рукав. – Бежим! Каждая секунда на счету!

Я обернулся к Ольге:

– Похоже, наш разговор придется отложить. Долг зовет, причем очень громко.

– Я понимаю, – она грустно улыбнулась. – Спасайте людей, доктор. Это важнее личных разговоров.

– Не отчаивайтесь. Все будет хорошо.

– ПИРОГОВ! – взревел Сомов. – Я СЕЙЧАС ИНФАРКТ ПОЛУЧУ!

Судя по пульсирующей вене на виске, это не преувеличение.

Я побежал за Сомовым. Он несся по коридору как олимпийский спринтер, что удивительно для его комплекции и возраста. Я еле поспевал.

– Петр Александрович, хоть намекните, что происходит!

– Пациент! – выдохнул он. – Невозможный пациент!

– В смысле невозможный?

– В прямом! Симптомы не укладываются ни в одну известную болезнь! Уже пять врачей смотрели, включая меня! Никто ничего не понимает!

– И что в этом катастрофического?

– СТРЕЛЬЦОВ! – он чуть не споткнулся на повороте. – Капитан Стрельцов стоит рядом и все записывает! Наблюдает! Вопросы задает!

Вот оно что. Инквизитор следит за необычным случаем. Ищет следы запрещенной магии.

– И вы хотите, чтобы я?..

– Разобрались! Поставили диагноз! Вылечили! Но без фокусов! Умоляю! Без вот этих ваших штучек. Я ведь знаю, что у вас не обычная целительская магия. Стрельцов все видит! У него глаз как рентген!

– Петр Александрович…

– Да-да, конечно, – он покосился на меня. – И ваши чудесные исцеления – это просто везение и наблюдательность. Я все понимаю. Но сейчас, пожалуйста, будьте максимально осторожны!

– А если я не смогу поставить диагноз?

– Тогда мы все в заднице! – он вытер пот рукавом. – Стрельцов решит, что мы что-то скрываем.

– Но если мы действительно не знаем…

– Инквизиции плевать! Для них «не знаем» равно «скрываем»! Они презумпцию невиновности не признают!

Логично. Инквизиция работает по принципу «виновен, пока не доказано обратное». И даже если докажешь – все равно подозрительный.

Мы влетели в отделение интенсивной терапии.

Палата интенсивной терапии встретила нас напряженной тишиной.

У кровати пациента столпилось человек восемь врачей. Все с мрачными лицами, переговаривающиеся шепотом.

У окна стоял профессор Марков – светило кардиологии, приглашенный консультант. Рядом с ним – доктор Василевская, лучший инфекционист больницы. Тут же крутился молодой ординатор, судорожно что-то записывающий.

В углу, скрестив руки на груди, стоял капитан Стрельцов. Лицо бесстрастное, но глаза внимательно следят за каждым движением. Рядом – лейтенант с блокнотом, куда он что-то постоянно записывал.

На кровати лежал пациент. Мужчина лет шестидесяти, но еще крепкий – широкие плечи, мощная грудная клетка, большие рабочие руки. Лицо обветренное, загорелое – явно человек физического труда.

Но сейчас это лицо пылало жаром, пот лил ручьями, пропитывая простыни. Дыхание хриплое, со свистом, грудная клетка вздымалась неравномерно.

Мониторы показывали полный хаос. Пульс скакал от шестидесяти до ста сорока ударов в минуту без всякой системы. Давление – то девяносто на шестьдесят, то сто восемьдесят на сто десять.

Сатурация прыгала от восьмидесяти пяти до девяноста восьми процентов. Температура держалась на отметке сорок целых три десятых и не сбивалась ничем.

– Вот, – Сомов подтолкнул меня вперед, – это доктор Пирогов. Наш лучший диагност. Если кто и разберется, то только он.

Стрельцов медленно повернул голову:

– А, доктор Пирогов. Тот самый, с чудесными исцелениями. Наконец-то. Надеюсь, вы сможете объяснить этот… феномен.

Издевается. И проверяет одновременно.

Доктор Мелихов – дежурный реаниматолог, мужчина лет пятидесяти с усталым лицом – начал докладывать:

– Пациент Громов Петр Николаевич, шестьдесят два года, слесарь-сантехник. Поступил четыре часа назад на скорой. Жалобы на острую боль в груди, удушье, лихорадку. При поступлении температура тридцать девять и пять, пульс сто десять, давление сто пятьдесят на девяносто пять.

– Что показало обследование? – спросил я.

– Вот тут начинается самое интересное, – Мелихов взял планшет с результатами. – ЭКГ – признаки перегрузки левых отделов, но не типичные для инфаркта. Эхокардиография – вот тут сюрприз.

Он показал мне снимок. Я присмотрелся и нахмурился:

– Что это на митральном клапане?

– Вегетации. Массивные вегетации. Размером до двух сантиметров.

– Вегетации? – переспросил Стрельцов.

– Патологические разрастания на створках клапана, – пояснил Мелихов. – Обычно это скопление бактерий, фибрина – белка свертывания крови, тромбоцитов и воспалительных клеток. Классический признак инфекционного эндокардита.

– Эндокардит – это? – уточнил лейтенант, записывая.

– Воспаление внутренней оболочки сердца – эндокарда. Обычно вызывается бактериальной инфекцией. Стрептококки, стафилококки, энтерококки – типичные возбудители.

– И в чем проблема? – спросил Стрельцов. – Давайте антибиотики и лечите.

– Даем! – воскликнул Мелихов. – Уже четыре часа как даем! Ванкомицин – антибиотик против грамположительных бактерий, гентамицин – аминогликозид широкого спектра, даже меропенем – антибиотик резерва подключили! Нулевой эффект!

– Может, устойчивая флора? – предположил Стрельцов.

– В том-то и дело, что флоры нет! – Мелихов развел руками. – Посевы крови стерильны! Пять раз брали из разных вен, в разное время, на разные среды – ничего! Ни бактерий, ни грибков!

– Но это невозможно, – заметил профессор Марков. – Эндокардит без возбудителя не бывает. Это аксиома.

– Может, вирусный? – предположила доктор Василевская.

– Проверяли. ПЦР на весь спектр кардиотропных вирусов – отрицательно.

– Аутоиммунный? – предложил кто-то другой.

– Анализы на ревматические заболевания, маркеры аутоиммунных процессов, маркеры системной красной волчанки – все в норме.

– Тогда что это, черт возьми⁈ – воскликнул Сомов.

Все посмотрели на меня.

Прекрасно. Теперь я должен изобразить чудо диагностики, не используя магию. При этом Стрельцов следит за каждым моим движением.

– Можно осмотреть пациента? – спросил я.

– Конечно, – Мелихов отошел в сторону.

Я подошел к кровати. Громов лежал с закрытыми глазами, но по движению глазных яблок под веками было видно – он не спит, а находится в полубреду.

– Господин Громов, вы меня слышите? – спросил я.

Никакой реакции.

– Мне нужно вас послушать. Это может быть неприятно, но необходимо, – я достал стетоскоп и приложил к груди пациента. И сделал вид, что сосредоточенно слушаю.

Твою же мать! Что это за хрень⁈

Сердце Громова было не просто больным органом. Это был улей. Самый настоящий улей!