Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 16

Я быстро подавил остатки некроматской энергии, загнав их глубоко в Сосуд. Теперь я был обычным человеком. По крайней мере, для поверхностного сканирования.

Старший из троих инквизиторов – мужчина лет сорока пяти – сделал шаг вперед. Седые виски, аккуратно подстриженная бородка, шрам через левую бровь. Глаза серые, холодные, как лед на Москве-реке в январе.

На погонах – три звезды. Капитан инквизиции.

Капитан – это серьезно. Они не разбрасываются высокими чинами. Обычно по больницам ходят лейтенанты, максимум поручики. Капитан – это когда есть серьезные подозрения.

Дамы, увидев инквизиторов, мгновенно прекратили визжать. Даже воздух в помещении как будто загустел от страха.

Все боятся инквизицию. Даже аристократки. Потому что перед инквизицией все равны – хоть граф, хоть нищий. Подозрение в запрещенной магии – и ты уже на костре. Ну в смысле – за решеткой. А там и до смертной казни недалеко.

А в запрещенных магических практиках могли заподозрить кого угодно… Проще говоря, в ней подозревали неугодных Империи людей.

Даже Нюхль замер и начал медленно, незаметно ползти обратно ко мне.

Умная ящерица. Чует опасность.

Сомов сделал еще шаг вперед, разглядывая разгром:

– Я требую объяснений! – его голос дрожал от ярости. – В моей больнице! В лечебном учреждении! Драка! Беспорядок! Это недопустимо!

Сомневаюсь, что его вывела из себя именно драка. Скорее приход инквизиции, а этот случай с дамами лишь стал поводом, чтобы выплеснуть ярость. Однако мне понравилась вторая сторона Сомова. Таким и должен быть главврач. Персонал у него должен по струнке ходить, опасаясь накосячить.

Он повернулся к санитарам:

– Демид! Иван! Как вы это допустили⁈

– Петр Александрович, – начал Демид, – мы пытались…

– Молчать! – рявкнул Сомов. Очень логичено с его стороны, попросить объяснений, а потом не дослушать оправданий. Да наш главврач, на пределе. – Потом поговорим! Сначала я хочу знать, кто эти… эти…

Он не находил слов, глядя на растрепанных аристократок.

Старший инквизитор – капитан – окинул взглядом разгромленное фойе. Разбитое окно, перевернутая мебель, кровь на полу, порванные платья, женские туфли и шляпки, разбросанные повсюду.

– Действительно, весьма… живописная картина, – сказал он ровным, лишенным эмоций голосом. – Я видел поля сражений, которые выглядели лучше. Но в больнице такие вещи просто недопустимы.

Его взгляд скользнул по присутствующим и остановился на мне. Я почувствовал, как эти серые глаза буквально сканируют меня с головы до ног.

– Доктор Пирогов, полагаю? – уточнил он.

Он знает, кто я. Значит, пришли не случайно.

– К вашим услугам, господин…? – я вскинул бровь.

– Инквизитор Стрельцов. Капитан Алексей Петрович Стрельцов.

Он сделал шаг ближе:

– Я много слышал о вас, доктор. Говорят, вы творите… чудеса.

Проверяет. Ищет реакцию на слово «чудеса». Инквизиторы обучены читать микровыражения лица.

– Никаких чудес, капитан Стрельцов, – ответил я максимально спокойно. – Только медицина, упорный труд и немного везения.

– Везения? – он поднял бровь. – Странно. Мне говорили, что вы ставите безошибочные диагнозы. Что вы видите болезнь там, где другие врачи ничего не находят.

– Опыт и наблюдательность. Ничего сверхъестественного.

Я сохранял хладнокровие.

– Конечно, – его губы дрогнули в подобии улыбки. – Ничего сверхъестественного. В нашей империи некоторое сверхъестественное запрещено. Статья триста первая Уголовного кодекса – применение запрещенной магии карается смертью.

– Я знаю законы, капитан.

– Не сомневаюсь. Образованные люди всегда знают законы. Особенно те, которые их касаются.

Намекает. Пытается спровоцировать.

«Нюхль, исчезай. Немедленно. Без следов и остаточной энергии.» – Я послал мысленную команду своему фамильяру, стараясь сохранить абсолютно нейтральное выражение лица.

Костяная ящерица на полу едва заметно дрогнула – знак, что приказ понят – и начала процесс контролируемой дематериализации.

Нюхль растворялся в воздухе. Процесс занял ровно три с половиной секунды.

И именно в этот момент капитан Стрельцов едва заметно приподнял левую бровь.

Черт возьми. Он заметил.

Движение было минимальным – подъем брови на миллиметр, не больше. Девяносто девять процентов людей не обратили бы внимания. Но я много изучал микровыражения лиц. Пациенты часто врут о симптомах, но лицо всегда выдает правду.

И это микродвижение брови кричало громче любых слов: «Я засек аномалию в энергетическом поле».

Он чувствует некромантию. Не видит напрямую – иначе бы уже арестовал – но ощущает возмущения в потоках магической энергии. Интересный тип. Крайне интересный и чертовски опасный.

Я припомнил, что читал об инквизиторах в книгах этого мира. Их специально отбирают среди людей с врожденной чувствительностью к магии. Они не маги сами по себе – использование магии для инквизитора означает немедленную казнь, но способны ощущать ее присутствие. Как собаки-ищейки чуют наркотики или взрывчатку.

Инквизиторов их обучают годами. Учат различать типы магии по «запаху» энергии. Некромантия пахнет гнилью и холодом. Стихийная магия – озоном и дымом. Целительство – травами и солнечным светом. Проклятия – серой и кровью.

И Стрельцов явно из опытных. Капитан инквизиции в сорок пять лет – это либо гений, либо фанатик. А судя по холодному расчету в глазах – и то, и другое.

Но он не подал виду, что заметил что-то необычное. Просто продолжил осматривать разгромленное фойе, отмечая взглядом разбитое окно, опрокинутую мебель, капли крови на полу.

Умный хищник. Не показывает жертве, что учуял ее. Будет наблюдать, собирать доказательства, плести паутину. А потом ударит – быстро, точно, смертельно.

– Безобразие, – пробормотал главврач Сомов, вытирая вспотевший лоб уже насквозь мокрым платком. – Абсолютное безобразие. В моей больнице! В лечебном учреждении!

– Действительно, весьма прискорбно, – согласился Стрельцов ровным тоном. – Но инцидент, полагаю, исчерпан? Дамы были разняты, виновные… не наказаны, но хотя бы пристыжены.

– Да-да, конечно, – закивал Сомов. – Сейчас санитары все приберут, стекольщика вызовем, к обеду все будет как новое!

– Прекрасно, – кивнул Стрельцов.

Сомов повернулся к толпе медработников, собравшихся поглазеть на последствия драки:

– Внимание! Всем внимание! – его голос сорвался, и он прокашлялся. – Коллеги! Прошу внимания!

Шум стих. Все повернулись к главврачу.

– С сегодняшнего дня, – Сомов сделал глубокий вдох, – в нашей больнице начинается плановая проверка Святой Инквизиции.

По толпе пробежал шепоток. Медсестры переглядываются, санитары нервно переминаются с ноги на ногу, врачи напряженно молчат.

Все боятся инквизиции. Это нормальная реакция нормальных людей. Даже те, кому абсолютно нечего скрывать, инстинктивно страшатся черных мундиров. Генетическая память о кострах, когда в Империи карали даже невиновных.

– Прошу всех отнестись к этому спокойно! – продолжал Сомов, хотя сам был далек от спокойствия. – Это обычная процедура! Инквизиторы будут присутствовать при вашей работе, наблюдать, задавать вопросы, проверять документацию!

– И искать следы магии, – добавил Стрельцов громким голосом. – Любые аномалии, подозрительные предметы, странные случаи исцеления. Все, что выходит за рамки общепринятой медицины.

– Но у нас нет ничего подобного! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Вот и прекрасно, – улыбнулся капитан, и от этой улыбки мороз пробежал по коже. – Значит, проверка пройдет быстро и безболезненно. Как простой медосмотр.

Ага, как же. Инквизиторский «медосмотр» обычно заканчивается костром для пациента.

– Никаких отклонений от обычного распорядка! – Сомов пытался взять ситуацию под контроль. – Работаем в штатном режиме! Лечим больных, выполняем назначения, ведем документацию!

– И помните, – Стрельцов повысил голос, – сотрудничество с инквизицией обязательно по закону. Отказ отвечать на вопросы карается по статье двести девяносто восемь Уголовного кодекса – от трех до пяти лет общественных работ.

– А препятствование проверке или попытка скрыть улики, – добавил молодой лейтенант, – это уже статья триста вторая. Пособничество магическим преступлениям. От десяти лет каторги до смертной казни.

– Через повешение, – уточнил третий инквизитор, поручик. – Или сожжение, если будет доказано использование магии.

Толпа притихла окончательно. Даже дышать, казалось, стали тише.

– Ну что стоите? – вдруг рявкнул Сомов. – По местам! Работа не ждет! У нас больные люди!

Народ начал медленно расходиться. Медсестры торопливо семенили по коридорам, врачи степенно расходились по кабинетам, санитары принялись убирать разгромленное фойе.

Сомов осторожно повернулся к Стрельцову:

– Капитан, прошу вас в мой кабинет. Обсудим детали проверки. Я предоставлю все необходимые документы.

– С удовольствием, – Стрельцов кивнул своим подчиненным. – Лейтенант Морозов – осмотрите первый этаж. Особое внимание на аптеку. Проверьте все препараты, особенно те, что могут использоваться в алхимии.

– Есть, капитан! – отчеканил лейтенант.

– Поручик Власов – вам морг и патологоанатомическое отделение. Ищите следы некромантии. Любые аномалии в состоянии трупов – докладывать немедленно.

– Слушаюсь!

Морг. Конечно же морг. Первое место, где инквизиция ищет некромантов. Однако от Мертвого они ничего не добьются.

Стрельцов направился к лифту вслед за Сомовым, но у самых дверей остановился и обернулся. Его взгляд нашел меня в толпе расходящихся медработников:

– Доктор Пирогов!

– Да, капитан? – спокойно отозвался я.

– Мы обязательно побеседуем. У меня есть к вам несколько вопросов.

– Я к вашим услугам. В любое удобное для вас время.

– О, время я найду, – он усмехнулся. – И вопросов будет много. Очень много.

– Готов ответить на все.

– Посмотрим, – его глаза сузились.

Я остался стоять посреди постепенно пустеющего фойе, анализируя ситуацию.

Итак, что мы имеем. Инквизиция в больнице на целую неделю минимум. Возможно, дольше. Капитан Стрельцов явно заинтересовался мной персонально. Он что-то заподозрил – иначе не стал бы так пристально наблюдать.

Варианты развития событий:

Первый – это плановая проверка, я просто параноик, и через неделю они уйдут. Вероятность – процентов десять. Инквизиция не разбрасывается капитанами для рутинных проверок.

Второй – кто-то донес. На меня, на мои «чудесные» исцеления. Но тогда почему не арестовали сразу? Значит, донос неконкретный, без доказательств. «Доктор Пирогов лечит слишком хорошо, это подозрительно». Вероятность – процентов тридцать.

Третий – проверяют нового главврача. Сомов на посту всего пару недель. Вероятность – процентов сорок.

Четвертый – ищут что-то конкретное. Магический артефакт, запрещенные алхимические препараты, следы некромантии. Может, кто-то из пациентов умер при странных обстоятельствах? Вероятность – процентов двадцать.

Скорее всего, комбинация факторов. Пришли проверить Сомова, заодно поискать магические следы, а если повезет – поймать настоящего мага. Меня.

Что делать? Очевидно – максимально сократить использование некромантии. Никаких чудесных исцелений, никаких манипуляций с некромантской энергией. Только целительская магия, в которой я не силён. И обычная медицина.

Проблема лишь в том, что мое проклятие требует ежедневно спасать жизни. А без некромантии мои способности уменьшаются в разы. Придется компенсировать усердием и везением.

И нужно подготовить алиби для всех подозрительных случаев. История с «тибетскими практиками» работает, но нужно больше деталей. Может, даже состряпать фальшивые документы о обучении в Тибете?

Нет, это проверят. Лучше придерживаться полуправды – особая наблюдательность, нестандартное мышление, везение.

А еще нужно предупредить Нюхля, чтобы не появлялся без крайней необходимости. И Капитана с Костомаром дома – чтобы вели себя тише воды, ниже травы. Инквизиция наверняка установит за мной слежку.

Девяносто процентов в Сосуде – это хорошо. Но против целого отделения инквизиции этого мало. Стрельцов один стоит как минимум боевого мага среднего уровня – у него наверняка есть артефакты против магии. А с ним еще двое помощников.

Нужна не сила, а хитрость. Изображать обычного, слегка эксцентричного врача. Никакой магии, только медицина и удача.

Сзади раздались женские голоса. Я обернулся.

Те самые аристократки, которые полчаса назад катались по полу, выдирая друг другу волосы, теперь стояли кучкой возле окна и оживленно что-то обсуждали.

– Вы видели эту ящерицу? – восклицала графиня Воронцова, придерживая разорванное на плече платье. – Она была как настоящий скелет! Кости, и больше ничего!

– Омерзительное создание! – поддержала княжна Оболенская, промакивая платком расцарапанную щеку. – Откуда такая гадость? Это вообще законно – держать мертвых животных?

Я подошел к дамам, стараясь выглядеть строгим и профессиональным:

– Дамы, раз уж вы все здесь и более-менее успокоились, прошу следовать за мной.

– Зачем? – надменно спросила статс-дама Курагина, глядя на меня как на прислугу.

– Затем, что я лечащий врач барона Долгорукова, и мне нужно обсудить с вами его состояние.

Эффект был мгновенным. Все разговоры прекратились, все взгляды устремились на меня.

– Миша! – воскликнула графиня. – Как он? Операция прошла успешно?

– Он жив? – спросила княжна.

– Когда можно его увидеть? – добавила купеческая дочь.

– Пройдемте в конференц-зал, – я жестом указал направление. – Там и поговорим. Здесь слишком много ушей.

И инквизиторских глаз. Хотя обсуждение состояния пациента – это нормальная врачебная практика. Ничего подозрительного.

Но нужно помочь Долгорукову разобраться с этим цирком. Десять невест на одного барона – это слишком даже для распутника.

Конференц-зал располагался в административном крыле больницы – небольшая комната с овальным столом из полированного дуба, двенадцатью стульями с высокими спинками и портретом императора на стене.

– Садитесь, дамы, – я жестом указал на стулья.

Они расселись, инстинктивно разделившись на две группы. Графиня Воронцова заняла место во главе стола справа, княжна Оболенская – слева. Остальные распределились между ними, создавая подобие двух враждующих лагерей.

Как на военном совете. Две армии перед битвой. Только вместо генералов – влюбленные дамы, а вместо солдат – их амбиции.

Я остался стоять, опершись руками о стол:

– Итак, дамы, прежде чем обсуждать состояние барона, я хочу понять – что вас всех сюда привело? И не говорите, что случайно встретились.

– Мы пришли навестить жениха! – заявила графиня с таким видом, словно это объясняло все.

– Будущего мужа! – поправила княжна.

– Он обещал жениться на мне! – вставила купеческая дочь.

– Нет, на мне! – возразила баронесса фон Штейн.

– Девочки, он раньше всех присматривался ко мне, – величественно произнесла статс-дама Курагина.

– Это потому что вы старше всех! – съязвила одна из сестер Веселовских.

– Дерзкая девчонка! – возмутилась статс-дама.

– Дамы! – я повысил голос. – Тихо!

Они замолчали, но продолжали обмениваться злыми взглядами.

– Значит, барон обещал жениться на каждой из вас? – уточнил я.

– Не обещал, а намекал, – уклончиво ответила фрейлина Волконская.

– Очень прозрачно намекал! – добавила вторая сестра Веселовская.

– Он подарил мне кольцо! – графиня продемонстрировала перстень с сапфиром.

– А мне – брошь! – княжна показала украшение на груди.

– А мне написал стихи! – купеческая дочь полезла в ридикюль за бумагой.

– Стихи⁈ – фыркнула баронесса. – Он и мне писал стихи! Те же самые, готова поспорить!

– Как вы смеете! – возмутилась купеческая дочь.

– А давайте сравним! – предложила одна из сестер.

– ТИХО! – я рявкнул так, что задребезжали стекла.

Наступила тишина.

– Так, продолжим, – продолжил я уже спокойнее. – Барон Долгоруков – редкостный ловелас, который обещал жениться всем подряд. Прекрасно. Теперь перейдем к медицинской части. У меня есть новости о состоянии барона после операции.

Все дамы напряглись.

– Боюсь, новости неутешительные, – я сделал паузу для драматического эффекта. – Крайне неутешительные.

– Он умер⁈ – воскликнула одна из сестер.

– Нет, но возможно, смерть была бы милосерднее.

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась графиня.

– Операция прошла с осложнениями. Серьезными осложнениями.

Я обвел взглядом притихших дам:

– При извлечении осколка хирург повредил важнейший нерв. Спинномозговой нерв в области поясничного отдела позвоночника. Если точнее – нервус спиналис лумбалис, – так на латыни звучит «поясничный спинномозговой нерв». Пафосно и устрашающе. – Отвечающий за иннервацию нижних конечностей.

– Говорите по-человечески! – потребовала купеческая дочь.

– По-человечески? Хорошо. Барон парализован ниже пояса. Навсегда.

Несколько дам ахнули.

– Парализован? – переспросила графиня. – Но это же…

– Это значит, что он больше никогда не сможет ходить. Остаток жизни проведет в инвалидном кресле. Потребуется постоянный уход – кормление, мытье, смена белья, массажи для предотвращения пролежней.

– Пролежней? – не поняла фрейлина.

– Некроз мягких тканей от постоянного давления. Если парализованного человека не переворачивать каждые два часа, на коже образуются язвы. Глубокие, гноящиеся, с неприятным запахом.

Несколько дам поморщились.

– Но это еще не все, – продолжил я. – Паралич нижних конечностей часто сопровождается нарушением функций тазовых органов. Проще говоря – недержание мочи и кала.

– Фу! – воскликнула одна из сестер Веселовских. – Это отвратительно!

– Это медицинская реальность, – пожал я плечами. – Барону потребуются памперсы. Как младенцу.

Сестры Веселовские переглянулись.

– Я… мне нужно подумать, – сказала первая.

– И мне, – добавила вторая. – Это слишком… неожиданно.

– Конечно, – кивнул я. – Понимаю. Не каждая готова связать жизнь с инвалидом.

Они встали и быстро вышли, не прощаясь.

Две долой. Осталось восемь. Продолжаем отсев.

– Разумеется, – продолжил я, – инвалидность – это дорого. Очень дорого. Специальное кресло – сотни тысяч рублей. Сиделка – тысячи рублей в месяц. Лекарства от осложнений – еще пятьдесят. Массажист – тридцать. Врач для регулярных осмотров – двадцать.

– Двести тысяч рублей в месяц? – купеческая дочь быстро считала. – Это два миллиона четыреста тысяч в год!

– Минимум. А если начнутся серьезные осложнения – инфекции мочевыводящих путей, пневмония от застоя в легких, тромбозы от неподвижности – расходы удвоятся.

– Пять миллионов в год… – она продолжала считать. – За десять лет – пятьдесят миллионов. За тридцать – сто пятьдесят!

– А барон проживет тридцать лет в таком состоянии? – практично спросила баронесса.

– При хорошем уходе – возможно. Хотя средняя продолжительность жизни парализованных – десять-пятнадцать лет. Из-за осложнений.

– И все его состояние уйдет на лечение? – уточнила купеческая дочь.

– Все и еще придется занимать. Его состояния хватит на него одного лет на двадцать при экономном расходовании. И это единственное, что радует

– А потом?

– Потом – нищета. Богадельня. Или смерть от отсутствия ухода.

Купеческая дочь встала:

– Что ж, очень жаль барона. Искренне сочувствую. Но я не могу связать свою судьбу с… с банкротом. У меня репутация. И папенька не поймет.

Она направилась к двери, остановилась:

– Передайте барону, что я буду молиться за его здоровье. Это все, что я могу сделать.

Три долой. Молитвами паралич не вылечишь, но хоть совесть успокоит.

– Кстати, о деньгах, – продолжил я. – Есть еще одна проблема. Имение барона заложено в банке. Ежемесячный платеж – пятьсот рублей. С учетом расходов на лечение, он не сможет платить.

– И что будет? – спросила баронесса.

– Через год банк заберет имение за долги. Барон останется не только инвалидом и нищим, но и бездомным.

Баронесса фон Штейн встала:

– Без денег, без имения, без здоровья… Это уже не барон. Это никто. Пустое место.

Она подошла к двери, обернулась:

– Жаль. Он был красивым мужчиной. Был.

За ней вышли еще две дамы, имен которых я так и не запомнил.

Шесть долой. Осталось четыре. Переходим к деликатной части.

– Но финансы и инвалидность – это еще не самое страшное, – я понизил голос до интимного шепота.

Оставшиеся – графиня Воронцова, княжна Оболенская, статс-дама Курагина и фрейлина Волконская – подались вперед.

– Что может быть хуже? – спросила статс-дама.

– Повреждение спинного мозга затронуло не только двигательные функции. Пострадала также… интимная сфера.

– Что вы имеете в виду? – не поняла графиня.

– Я имею в виду, что барон теперь страдает от полной эректильной дисфункции. В народе это называют импотенцией.

– Импотенцией? – переспросила княжна.

– Неспособность к совершению полового акта. Член не встает. Совсем. Никогда.

Статс-дама Курагина резко встала:

– Мужчина, который не может исполнять супружеские обязанности – это не мужчина вовсе. Это евнух. А мне евнухи не нужны.

Она величественно направилась к выходу:

– Я слишком молода и не могу без платонической любви. Всего доброго.

Семь долой. Честная женщина – уважаю.

– А дети? – спросила фрейлина. – Он сможет иметь детей?

– Исключено. При таком повреждении нарушается не только эрекция, но и сперматогенез – процесс образования сперматозоидов. Даже если бы каким-то чудом эрекция произошла, семенная жидкость стерильна.

– Никаких наследников? – уточнила она.

– Никаких. Род Долгоруковых на нем прервется.

Фрейлина встала:

– Императрица никогда не одобрит брак без возможности произвести наследника. Дворянский род должен продолжаться. Это мой долг.

Она сделала реверанс:

– Передайте барону мои искренние соболезнования.

Восемь долой. Остались две самые упорные.

Я внимательно изучал оставшихся – графиню Воронцову и княжну Оболенскую. Они сидели друг напротив друга, не шевелясь, глядя мне в глаза.

Либо они действительно любят Долгорукова, либо у них есть очень веские скрытые мотивы.

– Что ж, дамы, – я сел на стул между ними. – Должен признать, я впечатлен. Ваши чувства к барону действительно глубоки, раз вы готовы связать свою жизнь с парализованным, нищим, импотентным инвалидом.

Графиня выпрямила спину:

– Доктор Пирогов, любовь не измеряется деньгами или физическими возможностями. Я люблю Мишу таким, какой он есть.

– Истинные чувства выше телесных немощей, – добавила княжна. – Я готова посвятить жизнь заботе о нем.

Трогательно. И похоже они обе действительно влюблены по уши.

– Прекрасно. Восхищаюсь вашей преданностью. Но есть проблема.

– Какая? – насторожилась графиня.

– Вас двое. А барон один. И в его состоянии любовный треугольник может стать фатальным. Стресс противопоказан парализованным – может случиться инсульт.

Дамы переглянулись.

– Что вы предлагаете? – спросила княжна.

– Вам придется договориться. Либо одна уступает другой, либо вы как-то делите обязанности по уходу.

– Делим⁈ – возмутилась графиня. – Я не собираюсь делить мужа!

– Я тоже! – поддержала княжна.

– Тогда решайте между собой. Но без драк. Барону нужен покой.

Они смотрели друг на друга долгим взглядом.

– Может, пусть он сам выберет? – предложила графиня.

– Пускай, – одобрил я. – Только не сразу. Для начала ему следует прийти в себя.

Посмотрим, как Долгоруков выкрутится.

Мы отправились в палату к барону.

Сам Долгоруков лежал на кровати, бледный как полотно. Последствия общего наркоза еще были заметны – расширенные зрачки, легкий тремор рук, периодическое помутнение взгляда.

Увидев нас, он попытался приподняться на локтях:

– Доктор Пирогов! Вы пришли!

Потом его взгляд упал на дам, и на лице отразился чистый, неподдельный ужас:

– Екатерина⁈ Александра⁈ Вы… вы обе здесь⁈ Вместе⁈

– Миша! – графиня бросилась к кровати. – Милый! Как ты?

– Мишенька! – княжна не отстала. – Родной!

Барон выглядел как кролик между двумя удавами:

– Ур-ра… – пробормотал он. – Вроде бы в порядке…

Бедняга совсем растерялся. Не ожидал такого поворота.

Я прокашлялся:

– Барон, мне нужно сообщить вам важную информацию о результатах операции.

– Результатах? – он нахмурился. – Но доктор Ильюшин сказал, что все прошло отлично! Осколок удален, кровотечения не было, швы наложены идеально!