Текст книги "Проклятый Лекарь. Том 5 (СИ)"

Автор книги: Александр Лиманский

Соавторы: Виктор Молотов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 9

Отёк распространяется на гортань. Классическая триада – лицо, язык, гортань. Если дойдет до голосовых связок – асфиксия (удушье) и смерть за три минуты.

Я активировал некромантское зрение на долю секунды.

Картина была апокалиптической. Потоки Живы в ее теле превратились в бушующий ураган. Золотистые ручейки метались как обезумевшие змеи, сталкивались, образовывали водовороты и воронки.

А в центре каждого водоворота – странные темные сгустки, похожие на энергетические тромбы или сгустки застывшей смерти.

Это не обычный отёк Квинке. Слишком быстрое развитие, слишком агрессивное течение, не реагирует на антигистаминные. Это наследственный ангионевротический отек – НАО. Генетическое заболевание, дефицит C1-ингибитора!

– Спокойно! – я схватил ее за плечи, стараясь удержать в кресле. – Не паникуйте! Паника усилит отёк! Дышите через нос, медленно, не пытайтесь говорить!

Бесполезный совет. Как можно не паниковать, когда задыхаешься? Это как просить утопающего не махать руками – инстинкт сильнее разума. Но иначе я просто не мог. Надо было сделать хоть что-нибудь.

Ее глаза смотрели на меня с животным ужасом. В них читался немой вопрос: «Я умираю?»

Да. Если я не найду решение в ближайшие две минуты, ты умрешь от асфиксии. И никакая магия тут не поможет – это чистая биохимия, каскад реакций системы комплемента.

Времени нет. Думай! ДУМАЙ!

Я выволок Лилию из кабинета в коридор, практически неся ее на руках. Женщина была не тяжелой – килограммов шестьдесят, не больше, но полностью обмякшее тело казалось свинцовым. Ее голова запрокинулась назад, открывая распухшую шею, руки безвольно болтались.

Мертвый вес. Саркастичное сравнение, учитывая обстоятельства.

Коридор клиники «Золотой крест» встретил нас персидским ковром стоимостью в годовой бюджет районной больницы.

И вот на этом ковре за сто тысяч рублей сейчас будет умирать женщина. Я опустил Лилию на пол. Ирония судьбы – помереть в роскоши.

Граф Бестужев выскочил следом за нами, и его лицо было таким белым, что сливалось с цветом его сорочки:

– Врача! – заорал он во весь голос, и хрустальные люстры задрожали от его рыка. – НЕМЕДЛЕННО ВРАЧА! ВСЕХ ВРАЧЕЙ! СЮДА! БЫСТРО!

Его голос прокатился по коридору как раскат грома. Двери кабинетов начали распахиваться, словно граф был кукловодом, дергающим за невидимые нити.

– У НЕЕ ОТЕК КВИНКЕ! – продолжал орать Бестужев, размахивая руками как ветряная мельница. – АНАФИЛАКТИЧЕСКИЙ ШОК! АДРЕНАЛИН, СРОЧНО! ОНА УМИРАЕТ! ГДЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ВРАЧИ В ЭТОЙ БОГАДЕЛЬНЕ⁈

Вот и началась паника. Я мрачно огляделся, придерживая голову Лилии, чтобы обеспечить проходимость дыхательных путей. Крик графа-мультимиллионера – как сигнал воздушной тревоги. Сейчас сбежится весь персонал, включая уборщиц и охранников.

И действительно: через секунды коридор превратился в филиал московского метро в час пик.

Первыми выскочили две медсестры из ближайшего процедурного кабинета. Молодые, лет по двадцать пять, в идеально накрахмаленных белых халатах с эмблемой клиники – золотой крест на фоне змеи. Одна уронила лоток с инструментами, и шприцы с звоном разлетелись по мрамору.

– Святые угодники! – воскликнула первая, увидев распухшее лицо Лилии.

Следом выбежал санитар – здоровенный детина под два метра, бывший спецназовец, судя по выправке. Он бросил каталку, которую катил, и она с грохотом врезалась в стену, оставив вмятину на дорогих обоях.

– Что происходит⁈ – заорал он. – Теракт⁈

Теракт, как же. У этого парня явно посттравматический синдром. Везде теракты мерещатся.

Из ординаторской выбежали три врача. Первым – судя по бейджику, доктор Мельников, мужчина лет пятидесяти пяти с седыми висками и лицом человека, который повидал всякое.

За ним семенили два молодых ординатора – парень лет двадцати семи с жидкими усиками и девушка примерно того же возраста с испуганными глазами олененка Бэмби.

– Анафилактический шок! – заорал Мельников, увидев Лилию. – Классическая картина! Ангионевротический отек лица и гортани!

Он повернулся к молодым врачам:

– Петров, быстро! Противошоковый набор из реанимации! Адреналин ноль один процент, преднизолон сто двадцать миллиграммов, супрастин две ампулы!

– Есть! – Петров сорвался с места и побежал, спотыкаясь о собственные ноги.

– Соколова! – рявкнул Мельников на девушку. – Кислородная маска! Пульсоксиметр! И готовьте ларингоскоп с интубационной трубкой!

– Размер трубки? – пискнула Соколова.

– Семь с половиной! Нет, семь! Отёк же! Может не пройти больше!

– Каталку сюда! – скомандовала старшая медсестра, женщина лет сорока с лицом армейского сержанта. – В реанимацию ее! Живо!

– Дефибриллятор готовьте! – кричал кто-то еще. – Может быть остановка сердца!

Ну только дефибриллятора при остановке сердца не хватало. Дилетанты!

Классическая медицинская паника.

Я наблюдал за суетой. Все бегают как обезглавленные куры, каждый кричит свое, никто не координирует действия. Протокол они знают, но применить его в стрессовой ситуации не могут.

Санитар попытался поднять Лилию, чтобы переложить на принесенную каталку, но я его остановил:

– Не трогать! Движение усилит отек!

– А вы кто такой? – он смерил меня взглядом. – Родственник?

– Врач. Доктор Пирогов.

– Тот самый? – его глаза расширились. – Слышал про вас…

– Он самый. И сейчас слушайте меня внимательно…

Но договорить я не успел. Петров примчался с охапкой ампул и шприцев:

– Адреналин готов! Одна десятая процента, один миллилитр!

Молоденькая медсестра – та, что уронила лоток – уже набирала препарат в шприц. Руки у нее тряслись, и она промахнулась иглой мимо резиновой пробки ампулы.

– Спокойнее, Маша! – прикрикнула на нее старшая. – Не первый день работаешь!

– Простите, Раиса Павловна! Просто… я никогда анафилаксию не видела!

– Тогда смотри и учись! – Мельников выхватил у нее шприц. – Вводим подкожно, в плечо! При отеке гортани всасывание лучше!

Он склонился над Лилией с шприцем наготове.

Идиот сейчас ее убьет. Времени на дипломатию нет.

– Нет! – сказал я так громко, что эхо прокатилось по коридору, и несколько картин на стенах покосились. – Стоп! Никакого адреналина!

Мельников замер с занесенным шприцем. Все остальные тоже застыли, как в игре «Море волнуется раз».

– Это не аллергия! – продолжал говорить я, вскакивая на ноги и загораживая собой Лилию. – Это НАО! Наследственный ангионевротический отек!

Тишина повисла в коридоре как туман над болотом. Слышно было только хриплое, свистящее дыхание Лилии – с каждой секундой все тише и реже.

– Какой еще НАО⁈ – Мельников покраснел как свекла, вены на шее вздулись. – Молодой человек, вы кто вообще такой⁈ Как вы смеете вмешиваться⁈

– Я врач-терапевт высшей категории! – соврал я про категорию, но сейчас был не лучший момент для скромности. – И я говорю вам – это НЕ анафилактический шок!

– Бред! – Мельников попытался оттолкнуть меня. – Не мешайте работать! Вы видите клиническую картину? Острый ангионевротический отек! Закупорка дыхательных путей! Протокол требует НЕМЕДЛЕННО ввести адреналин!

– Протокол написан для аллергического отека Квинке! – я не сдвинулся с места, превратившись в живой щит. – А это НАСЛЕДСТВЕННЫЙ ангионевротический отек! Совершенно другая причина заболевания! Другой механизм развития! Другое лечение!

– Да какая разница⁈ – взвизгнула Соколова. – Отек есть отек! Она же синеет!

– Разница между жизнью и смертью! – я повернулся к ней. – При аллергии отек вызван выбросом гистамина из тучных клеток! Аллергическая реакция с участием иммуноглобулина E! Адреналин блокирует эту реакцию!

– Именно! – поддержал Мельников. – Так что отойдите!

– А при НАО совсем другой механизм! – я не двигался. – Генетический дефицит C1-ингибитора! Это белок системы комплемента – части иммунной системы! Без него активируется контактная система свертывания! Массивный выброс брадикинина – вазоактивного пептида! Он увеличивает проницаемость сосудов! Плазма выходит в ткани! Отек!

– Вы несете чушь! – Мельников попытался обойти меня слева.

Я преградил ему путь:

– ПОСМОТРИТЕ НА ОТЕК! Внимательно посмотрите!

Несколько голов склонились над Лилией. Ее лицо было чудовищно деформировано – губы как сардельки, щеки как у хомяка, глаза – щелочки в опухшей массе.

– Он БЛЕДНЫЙ и ПЛОТНЫЙ! – я показал пальцем. – При аллергическом отеке кожа КРАСНАЯ от расширенных сосудов! И отек МЯГКИЙ! А тут как тесто!

– Это может быть атипичная форма… – неуверенно начал Петров.

– Атипичная форма с типичной клиникой НАО⁈ – я повернулся к нему. – Где крапивница? Где кожный зуд? Где покраснение? Где бронхоспазм? НИЧЕГО этого нет!

– Но… но как вы можете быть уверены? – пролепетала Маша.

– Она сама сказала! – я указал на Лилию. – Пять минут назад! Отеки уже полгода! Мигрирующие – то рука, то нога! Антигистаминные не помогают! Ни супрастин, ни тавегил, ни современные препараты! Это классика НАО!

Идиоты. Учились пять лет в институте, и что? Только типовые случаи знают. Шаг в сторону – и впадают в ступор.

– Даже если это так… – Мельников явно начал сомневаться, – адреналин все равно поможет! Он универсальный!

– Убьет! – я рявкнул ему в лицо. – Адреналин вызовет тахикардию до двухсот ударов! На фоне кислородного голодания – фибрилляция желудочков! Остановка сердца! Смерть!

– Откуда такая уверенность⁈

– Из учебника Харрисона по внутренним болезням! Глава про первичные иммунодефициты! Раздел НАО! Смертность от неправильного лечения – тридцать процентов!

Мельников все еще сжимал шприц, но уже не так уверенно:

– Я тридцать лет в медицине! Я знаю, что делаю!

– Тридцать лет и ни разу не видели НАО? – я усмехнулся. – Неудивительно! Частота – один на пятьдесят тысяч! За всю карьеру можно не встретить!

– Если не адреналин, то что⁈ – взорвался он. – Она же умирает! Посмотрите!

Лилия выглядела ужасно. Лицо из синюшного стало фиолетовым. Дыхание – редкое, поверхностное, агональное. Пауза между вдохами достигала пяти-шести секунд.

– Ей нужен C1-ингибитор! – я повернулся к графу, который стоял бледный как мел. – Специфический препарат! «Беринерт», «Синрайз», любой! Или на худой конец —свежезамороженная плазма!

– Плазма? – переспросил граф. – Зачем плазма?

– В плазме здоровых доноров есть C1-ингибитор! Немного, но достаточно, чтобы остановить приступ! Это стандарт лечения НАО при отсутствии специфических препаратов!

– У нас есть плазма? – граф повернулся к Мельникову.

– В реанимации… должна быть… в банке крови… – пробормотал тот.

– Так чего стоите⁈ НЕСИТЕ!

– Но протокол… – начал Мельников.

– К ЧЕРТУ ПРОТОКОЛ! – взорвался граф.

Его лицо стало багровым, вены на висках вздулись, и в этот момент он был похож не на светского льва, а на берсерка перед битвой. Он шагнул к Мельникову, нависая над ним как скала:

– Вы меня слышали, доктор⁈ Я сказал – К ЧЕРТУ ВАШ ПРОТОКОЛ!

– Но граф, я несу ответственность…

– Ответственность⁈ – Бестужев схватил его за лацканы халата. – Вы хотите поговорить об ответственности⁈ Эта девушка – мать двоих детей! Вдова героя России! Она работает у меня пять лет! Если она умрет из-за вашего упрямства, я вас УНИЧТОЖУ! Понятно⁈

– Алексей Петрович, но…

– ДЕЛАЙТЕ, КАК ОН СКАЗАЛ! – рявкнул граф, указывая на меня.

Его голос прогремел по коридору как выстрел из пушки. Это был голос человека, привыкшего командовать полками.

– БЫСТРО! – добавил он. – ИЛИ Я ЗАКРОЮ ЭТУ КЛИНИКУ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!

Магическое слово «закрою» подействовало как электрошок. Слово графа было законом в этих стенах – он платил зарплаты, он владел зданием, он решал судьбы.

Конечно, он ничего бы не закрыл. Не дурак, чтобы себе в ногу стрелять. Но персонал до ужаса боится увольнения.

Петров первым пришел в себя:

– Я… я побегу за плазмой!

Он сорвался с места и помчался в сторону реанимации, как спринтер на стометровке. Его халат развевался как плащ супергероя.

– И не одну! – крикнул я вслед. – Минимум два пакета! По четыреста миллилитров!

– Понял! – донеслось из-за угла.

Но времени катастрофически не хватало. Пока Петров добежит до реанимации, найдет плазму, вернется… Минимум две минуты. А состояние Лилии ухудшалось стремительнее, чем я ожидал.

Дыхание стало совсем поверхностным – грудная клетка едва поднималась. Промежутки между вдохами увеличились до семи-восьми секунд. Губы из синих стали почти черными – критическая гипоксия.

– Она перестает дышать! – крикнула Раиса Павловна, приложив пальцы к сонной артерии. – Пульс сто сорок! Нитевидный! Аритмия!

– Сатурация падает! – Соколова подключила портативный пульсоксиметр. – Семьдесят процентов! Шестьдесят пять! Шестьдесят!

Критические значения. При сатурации ниже шестидесяти – необратимые повреждения мозга. Еще тридцать секунд – и кора начнет умирать.

– Мы ее теряем! – закричала Маша. – Нужно что-то делать!

– Интубация! – предложил Мельников. – Восстановим проходимость дыхательных путей!

– Бесполезно! – отрезал я. – Отек полностью перекрыл гортань! Трубка не пройдет! Только травмируете!

– Тогда коникотомия! – он достал скальпель. – Вскрою трахею ниже отека!

– В коридоре⁈ Без условий⁈ – я оттолкнул его руку. – Она истечет кровью за минуту! Трахеальные артерии перережете!

– А что вы предлагаете⁈ – взвыл он. – Смотреть, как она умирает⁈

Есть один способ. Рискованный, почти невозможный. Мысль, конечно, безумная. Но теоретически…

– Всем отойти! – приказал я. – Дайте место!

– Что вы собираетесь делать?

– Выиграть время! Две минуты до плазмы!

Я опустился на колени рядом с Лилией. Граф, врачи, медсестры – все столпились вокруг, образовав плотное кольцо любопытных.

Зрители. Как в анатомическом театре. Только вместо вскрытия трупа – попытка не дать ему появиться.

Я положил правую ладонь на горло Лилии, прямо на щитовидный хрящ. Левую – на грудь, над мечевидным отростком грудины, где диафрагма крепится к ребрам.

– Что он делает? – прошептал кто-то.

– Не знаю… Массаж какой-то?

– Может, прием Геймлиха?

– При отеке? Бессмыслица!

Если бы вы знали, что я сейчас сделаю… Сказали бы, что я сумасшедший. Или маг. Хотя второе ближе к истине.

Я закрыл глаза и сконцентрировался. Мир вокруг отступил – исчезли голоса, запахи, даже ощущение холодного мрамора под коленями. Остались только я, умирающая женщина и Жива в моем Сосуде.

Некромантия – это управление энергией жизни и смерти – это базовый постулат. Но кто сказал, что ее можно использовать только для убийства или воскрешения? Почему не для поддержания жизни?

Я призвал Живу из Сосуда. Не много – процентов пять для начала. Больше опасно, могу потерять контроль или вырубиться от истощения – проходили уже.

Золотистая энергия потекла из центра моей груди, прошла по рукам и влилась в ладони. Я чувствовал тепло – не физическое, а метафизическое, как будто держал в руках солнечные лучи.

Теперь самое сложное.

Я направил энергию в горло Лилии. Но не хаотично, а целенаправленно, формируя из нее структуру. Тонкую трубку из чистой жизненной силы.

Энергетический стент. Я выстраивал конструкцию. Каркас из Живы, который раздвинет отекшие ткани изнутри. Создаст просвет для воздуха.

Это было адски сложно. Как лепить скульптуру из воды. Или плести кружево из дыма. Энергия не хотела держать форму, расползалась, пыталась впитаться в ткани.

Держать… формировать… проталкивать…

Миллиметр за миллиметром я продвигал энергетическую трубку через отекшую гортань. Ткани сопротивлялись – распухшие, плотные как резина. Отек давил со всех сторон, пытаясь схлопнуть мой импровизированный стент.

Пот выступил на лбу. Капли скатывались по вискам, капали на мраморный пол. Руки начали мелко дрожать от напряжения.

Еще немного… почти…

– Смотрите на мониторы! – вдруг воскликнула Соколова. – Сатурация поднимается! Шестьдесят два! Шестьдесят пять!

Работает! Воздух начал проходить!

Я усилил концентрацию, расширяя энергетический канал. Два миллиметра… три… четыре…

ПРОРЫВ!

Энергетическая трубка прошла насквозь через отек, соединив ротовую полость с трахеей. Крошечный туннель диаметром около пяти миллиметров – меньше мизинца, но достаточно для минимального газообмена.

– Дыши! – прошептал я, не разжимая губ. – Давай, Лилия, дыши!

Грудь Лилии дернулась. Раздался тихий свист – воздух прошел через мой энергетический стент. Слабый, едва слышный звук, но для меня он был прекраснее любой симфонии.

Вдох. Пауза в три секунды. Выдох. Снова пауза. Вдох.

– Она дышит! – закричала Маша. – Смотрите, она дышит!

– Как это возможно⁈ – Мельников склонился надо мной. – Что вы делаете⁈

Сжигаю свою жизнь, чтобы она могла жить. Я чувствовал, как Жива утекает из Сосуда.

Потому что удерживать энергетический стент оказалось адски сложно. Отекшие ткани давили на него со всех сторон с силой пресса. Каждую секунду приходилось подпитывать конструкцию новой порцией энергии.

– Сатурация семьдесят! – радостно объявила Соколова. – Семьдесят пять! Восемьдесят!

– Пульс стабилизируется! – добавила Раиса Павловна. – Сто двадцать! Ритм ровный!

– Это невозможно! – бормотал Мельников. – Отек полностью перекрыл гортань! Я видел! Как воздух проходит⁈

– Тибетская техника! – выдавил я сквозь зубы, не открывая глаз. – Энергетические меридианы!

Несу полную чушь. Но звучит достаточно эзотерично, чтобы они отстали.

– Вы серьезно⁈ – голос Мельникова поднялся на октаву.

– Монастырь… Ганден… – я с трудом выговаривал слова, концентрация требовала всех сил. – Три месяца… с ламами… древняя… методика…

– Восточная медицина? – с сомнением спросил граф.

– Очень… древняя… – подтвердил я.

Края зрения начали темнеть. Классический признак истощения Сосуда – организм отключает периферическое зрение для экономии энергии.

Держись. Еще немного. Где, черт возьми, этот Петров с плазмой?

– ВОТ! – словно в ответ на мои мысли в коридоре раздался топот. – ПЛАЗМА! ДВА ПАКЕТА!

Петров влетел в коридор как метеор, размахивая двумя пакетами с желтоватой жидкостью. За ним бежала медсестра из реанимации с системой для переливания.

– Свежезамороженная! – выпалил он, тяжело дыша. – Группа AB, универсальная! Размороженная под теплой водой!

– Катетер в вену! – приказал я, не отрывая рук от Лилии. – Периферический! Вена на локтевом сгибе! Восемнадцатый размер!

– Но нужно проверить совместимость! – начала Раиса Павловна.

– НЕТ ВРЕМЕНИ! – крикнул я. – AB-плазма! БЫСТРО!

Глава 10

– Но-о-о! – продолжила возмущаться Раиса Павловна.

– AB-плазма универсальная! – пришлось надавить мне. – Живее!

Медсёстры работали с лихорадочной скоростью профессионалов, почуявших, что счёт идёт на секунды. Маша накладывала жгут на плечо Лилии, Раиса Павловна обрабатывала локтевой сгиб спиртом. Резкий запах этанола ударил в нос.

– Вены спазмированы! – Маша пыталась нащупать вену. – Из-за шока! Не видно!

– Дай я! – Раиса оттолкнула ее. – У меня рука легче!

Она взяла катетер и с первой попытки попала в едва заметную под отечной кожей вену. Темная венозная кровь показалась в павильоне катетера.

– Есть! Фиксирую! – сообщила она.

– Подключаю систему! – Соколова быстро присоединила капельницу к катетеру. – Открываю на полную!

Я краем глаза видел, как желтоватая плазма потекла по прозрачной трубке. Слишком медленно – самотеком из пакета капало, может, двадцать капель в минуту.

– Мало! – процедил я. – Нужно струйно! Давление!

– Но это опасно! – запротестовал Мельников. – Может быть перегрузка правых отделов сердца! Отек легких!

– Без плазмы она умрет… через минуту! – я чувствовал, как мой энергетический стент начинает разрушаться. – Жмите на пакет!

Граф, в отличии от всех, не стал спорить. Схватил пакет с плазмой обеими руками и начал сдавливать, как будто выжимал мокрое полотенце.

– Вот так! – он давил с такой силой, что костяшки пальцев побелели. – Быстрее, черт возьми!

Скорость инфузии увеличилась в разы. Плазма лилась в вену Лилии мощной струей.

Я лихорадочно думал, удерживая стент последними силами.

C1-ингибитор, в каждом миллилитре плазмы есть немного C1-ингибитора. Нормальная концентрация – двадцать пять миллиграммов на сто миллилитров. При НАО нужно минимум пятьсот миллиграммов. Значит, нужно влить…

Математика давалась с трудом. Мозг, лишенный энергии, отказывался считать.

Два литра. Минимум два литра плазмы для терапевтического эффекта.

– Второй пакет готовьте! – приказал я. – Как первый кончится – сразу подключайте!

Я чувствовал каждую каплю плазмы, попадающую в кровоток Лилии. На энергетическом уровне это выглядело как золотистые искры, гасящие черное пламя воспаления.

Прошло тридцать секунд – целая вечность, когда борешься за каждый вдох.

Сорок секунд.

Пятьдесят.

И вдруг – я почувствовал, как давление на стент начало ослабевать. Отек дрогнул, словно живое существо, получившее смертельную рану.

Работает! C1-ингибитор блокирует систему комплемента! Прекращается выброс брадикинина!

– Смотрите! – воскликнула Маша. – Лицо! Отек спадает!

Действительно, губы Лилии начали уменьшаться. Из сарделек они превращались обратно в человеческие губы. Щеки тоже сдувались, как проколотые воздушные шары.

– Дыхание улучшается! – Соколова не отрывала глаз от монитора. – Сатурация девяносто! Девяносто два!

Прошла минута.

Черты лица Лилии становились все более узнаваемыми. Глаза из щелочек превращались в нормальные веки. Шея из бочки становилась нормальной.

– Первый пакет кончается! – объявила Раиса Павловна.

– Второй! Быстро! – я наконец смог ослабить концентрацию. Отек спадал, стент больше не нужен.

Граф схватил второй пакет и начал выдавливать с тем же энтузиазмом.

Полторы минуты.

Дыхание Лилии стало глубоким, ровным. Хрипы исчезли, свист прекратился. Цвет лица из синюшного стал бледно-розовым.

Две минуты.

Я убрал руки и попытался встать. Мир закачался, пол ушел из-под ног. Граф подхватил меня под локоть:

– Держитесь, доктор!

Сосуд показывал тридцать пять процентов. Маловато, конечно, но не смертельно. Похоже, такой эффект – результат быстрых выливаний из себя Живы. Но ничего. Главное – Лилия жива.

Пациентка закашлялась. Резко, надрывно, с хрипами – но это был кашель живого человека, а не предсмертный хрип. Она инстинктивно попыталась сесть, но я придержал ее за плечо:

– Лежите. Не двигайтесь. Организм в шоке.

Она открыла глаза. Взгляд был мутным, расфокусированным – типичные последствия гипоксии мозга. Зрачки реагировали на свет с задержкой.

Несколько секунд она просто смотрела в потолок, моргая, как сова на солнце. Потом взгляд начал фокусироваться, зрачки сузились, и я увидел в ее глазах проблеск сознания.

Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался только хрип. Голосовые связки были все еще отечны, хотя уже не критично.

– Не говорите, – я покачал головой. – Гортань травмирована отеком. День-два, и голос восстановится.

Она кивнула – едва заметно, но кивнула. А потом посмотрела на меня так…

В ее глазах было все. Шок от осознания, насколько близко она была к смерти. Ужас воспоминания о том, как воздух не шел в легкие, как тьма наползала с краев зрения.

Удивление, что она все еще жива. И безграничная, абсолютная, чистая благодарность.

Благодарность человека, вырванного из лап смерти в последнюю секунду.

И меня накрыло.

Волна Живы обрушилась на мой опустошенный Сосуд как водопад Ниагара. Это была не просто энергия благодарности – это была БЛАГОДАРНОСТЬ с большой буквы. Концентрированная эссенция признательности за спасение от мучительной, страшной смерти от удушья.

За возможность увидеть своих детей-близнецов.

За право сделать еще один вдох.

За саму жизнь.

Сосуд наполнялся с бешеной скоростью. Тридцать пять процентов… пятьдесят… семьдесят!

Невероятно. Вот это эффект. Спасение от смерти такого уровня дает больше Живы, чем десять обычных благодарностей. Почти полный Сосуд за один раз!

Или здесь еще играла роль, что моими действиями была спасена не одна жизнь, а сразу три. Если считать детей Лилии. Проклятье знает толк в благодарности. Кто его разберет, за что конкретно оно раздает столько Живы.

Но эта теория казалась мне вполне жизнеспособной.

Слабость мгновенно отступила как утренний туман. Зрение прояснилось, руки перестали дрожать. Я выпрямился, отпуская руку графа:

– Спасибо, я в порядке.

– В порядке⁈ – Бестужев смотрел на меня как на воскресшего мертвеца. – Вы только что… вы… как вы это сделали⁈

– Восточная медицина, – пожал я плечами. – Древние техники. Управление праной.

– Не врите мне! – он схватил меня за плечи. – Я видел всякое, но это… Вы заставили ее дышать, просто держа руки! Это невозможно!

Очень даже возможно, если ты некромант. Но тебе об этом знать необязательно.

– Остаток второго пакета поддайте медленнее, – я переключился на медицинские указания, уходя от неудобных вопросов. – Капельно, сорок капель в минуту. И добавьте дексаметазон – синтетический гормон – восемь миллиграммов внутривенно. Снимет остаточный отек.

– Есть! – Раиса Павловна сразу начала регулировать капельницу.

Доктор Мельников подошел ко мне. В его глазах больше не было презрения или злости – только профессиональное уважение пополам с изумлением:

– Доктор Пирогов, я… я должен извиниться. За свое поведение. За сомнения. Вы были абсолютно правы.

– Бывает, – я пожал плечами. – НАО – редчайшее заболевание. Многие врачи за всю карьеру не встречают.

– Но как вы так быстро поставили диагноз? За секунды!

– Ключевые признаки были очевидны. Рецидивирующие отеки в анамнезе – она сама сказала. Неэффективность антигистаминных – тоже ее слова. Бледный плотный отек без гиперемии и зуда. Отсутствие бронхоспазма и крапивницы. Все указывало на НАО.

– Блестяще, – Мельников покачал головой. – Просто блестяще. А я… я чуть не убил ее адреналином.

– Не вы первый, не вы последний. По статистике, тридцать процентов пациентов с НАО умирают от неправильного лечения при первом серьезном приступе.

– Тридцать процентов! – ужаснулся Петров. – Это же каждый третий!

– Именно. Поэтому так важна правильная диагностика. Кстати, нужно взять анализы. Уровень C1-ингибитора, C4-компонент комплемента. И генетический тест на мутации.

– Запишу, – Соколова достала блокнот. – А лечение? Что дальше?

– Острый приступ купировали. Но нужна профилактика. Даназол, анаболический стероид, по двести граммов в день – увеличивает синтез C1-ингибитора печенью. Или транексамовая кислота, это антифибринолитик, по грамму три раза в день.

– А специфические препараты? – спросил Мельников. – Вы говорили про Беринерт?

– Дорого. Очень дорого. Одна доза – пятьдесят-сто тысяч рублей. Для профилактики нужно две дозы в месяц минимум.

– Сто тысяч⁈ – ахнула Маша. – За одну ампулу⁈

– Рекомбинантный человеческий белок. Сложнейшее производство. В Российской Империи не делают, везут из Китая.

– Я оплачу, – вмешался граф. – Сколько нужно – столько и оплачу. Лилия Павловна – ценнейший сотрудник. И мать двоих детей.

И женщина, которая знает, где у тебя скелеты в шкафу. Такими не разбрасываются.

Пока медсестры перекладывали Лилию на каталку для транспортировки в палату, вокруг меня собралась толпа врачей. Новость о чудесном спасении уже разлетелась по клинике.

– Доктор Пирогов! – подбежал молодой врач, которого я раньше не видел. – Я Сергей Витальевич, заведующий диагностическим отделением! Это было потрясающе! Как вы определили НАО так быстро?

– Опыт, – уклончиво ответил я.

– А эта техника… как вы назвали… тибетская? Где можно научиться?

– В Тибете, – я сохранял серьезное лицо. – Монастырь Ганден. Но они берут не всех. Нужно пройти испытания.

– Какие испытания?

– Медитация в ледяной воде, хождение по углям, левитация…

Я веселился. А почему нет? Пациент спасен. Живы получено с лихвой, можно и побаловать себя.

Несу полную чушь. Но чем абсурднее ложь, тем охотнее в нее верят.

– Невероятно! – врач смотрел на меня как на гуру. – А вы не могли бы провести мастер-класс? Для наших врачей!

– Возможно. Поговорим позже.

Наконец Лилию увезли в реанимацию для наблюдения. Толпа врачей разошлась по своим делам, обсуждая увиденное. В коридоре остались только мы с графом.

Он смотрел на меня странным взглядом – смесь восхищения, уважения и суеверного страха.

– Пирогов, – наконец произнес он. – Пойдемте в мой кабинет. Нам нужно поговорить.

В кабинете он первым делом направился к бару. Достал графин с виски, налил себе полный стакан и выпил залпом, как воду.

– Хотите? – предложил он, наливая второй.

– Теперь можно, – я взял стакан.

После такого напряжения алкоголь был почти медицинской необходимостью. Виски обжег горло, но приятно расслабил мышцы. Я откинулся в кресле, чувствуя накатывающую усталость – обычное последствие адреналинового выброса.

– Пирогов, – граф сел напротив, не сводя с меня глаз. – Вы который раз повергаете меня в шок. Сначала за пять минут раскрыли мою финансовую схему. Потом спасли Лилию от верной смерти. Причем спасли так… так… У меня нет слов!

– Я просто делал свою работу.

– Не скромничайте! Вы – гений! Настоящий, черт возьми, медицинский гений! Я видел многих врачей, лучших в стране! Но такого… ТАКОГО не видел никто!

Он встал, подошел к сейфу, встроенному в стену. Набрал длинный код, повернул массивную ручку. Достал папку в кожаном переплете.

– Знаете, что это?

– Понятия не имею.

– Договор на передачу клиники «Новая заря». Я составил его еще вчера вечером, после разговора с Анной. На всякий случай. Все, что нужно – ваша подпись.

– Граф, я еще не дал окончательного согласия…

– А теперь дадите! – он стукнул кулаком по столу с такой силой, что подпрыгнула чернильница. – И знаете почему?

– Почему?

– Потому что если вы НЕ возьметесь за эту клинику, я сойду с ума! – он говорил абсолютно серьезно. – Повешусь от отчаяния! Или уйду в запой на месяц! Или в монастырь! В тот самый, тибетский!

Я рассмеялся:

– Это шантаж, граф?

– Это ультиматум! Святослав, вы только что на моих глазах совершили невозможное! Вы воскресили человека! Ну, почти воскресили! Вернули с того света! Если вы способны на ТАКОЕ, то уж с какой-то убыточной клиникой точно справитесь!

– Медицина и бизнес – разные вещи.

– Чушь! – он махнул рукой. – И то, и другое требуют умения видеть то, что не видят другие! Находить нестандартные решения! Думать на три шага вперед! У вас все это есть!

Он придвинул договор ко мне:

– Условия прежние. Клиника переходит в вашу полную собственность после года успешной работы. Мои пять миллионов возвращаете в течение пяти лет, без процентов. Полная автономия в управлении – нанимаете и увольняете кого хотите. Начальный бюджет: миллион на реорганизацию и ремонт.

– Миллион? Вы же говорили пятьсот тысяч, – напомнил я.

– Это было до того, как вы спасли Лилию. Теперь миллион. Не спорьте – я не отступлю.

Я взял ручку, но не торопился подписывать:

– У меня есть условие.

– Какое? Два миллиона? Три?

– Нет. Лилия Ростова становится еще и моим медицинским консультантом. С сохранением ее зарплаты от вас.