Текст книги "Перековка судьбы (СИ)"

Автор книги: Александр Колючий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

Глава 28

Вечер перед Испытанием был тяжёлым. Воздух в нашей убогой комнатушке на постоялом дворе, казалось, сгустился, стал плотным и давящим. За стеной пьяно горланили постояльцы, но в нашей комнате царила тишина, которая была громче любого крика. Тихон сидел в углу и, перебирая в руках самодельные деревянные чётки, беззвучно шептал молитвы. Его лицо было серым от страха.

Я же пытался медитировать. Не в том мистическом смысле, в котором это понимают здесь. Я практиковал то, чему меня учили на курсах по управлению стрессом в прошлой жизни. Ровное дыхание. Очищение разума от лишних мыслей, от «информационного шума». Мне нужно было подойти к завтрашнему дню с холодной, ясной головой.

Мою инженерную нирвану прервал громкий, властный стук в дверь. Это был не слуга трактирщика. Этот стук принадлежал человеку, привыкшему, что ему открывают немедленно.

Тихон вздрогнул и испуганно посмотрел на меня. Я кивнул. Он, крестясь, подошёл и приоткрыл дверь.

На пороге стоял гвардеец в синей ливрее Великого Князя. Его лицо было бесстрастным, как камень.

– Боярич Всеволод Волконский? – голос его был официальным и холодным, без вопросительной интонации. – Главный судья Испытания, воевода Ратибор, требует вашего присутствия для предсудейского осмотра. Немедленно.

Это был не просто вызов. Это был приказ. Тихон побледнел ещё сильнее. Я же, наоборот, остался спокоен. Я этого ожидал. Это была часть ритуала, часть системы. Формальная процедура.

– Я иду, – сказал я, поднимаясь.

Гвардеец не стал ждать. Он развернулся и пошёл по коридору. Я последовал за ним. Он привёл меня не в мою комнату, а в отдельный, богато убранный зал в другом крыле гостевого дома, который, очевидно, был снят для судейской коллегии. На полу лежали дорогие ковры, на стенах висели гобелены с охотничьими сценами, в большом камине горел огонь. Тихона гвардеец жестом остановил у двери. Я входил в логовище льва один.

В центре комнаты за массивным дубовым столом сидел он. Воевода Ратибор. Я видел его на трибуне, но вблизи он производил ещё более сильное, почти подавляющее впечатление. Это был пожилой, но всё ещё невероятно крепкий мужчина. Седые, коротко стриженные волосы, широкие плечи, которые, казалось, не помещались в дорогом боярском кафтане. Его лицо было сетью старых, белёсых шрамов, один из которых пересекал левую бровь и придавал ему суровое, почти хищное выражение. Но страшнее всего были не шрамы. А руки. Огромные, мозолистые руки воина, привыкшие сжимать рукоять меча, а не перо. И взгляд. Холодный, стальной, оценивающий взгляд человека, который видел сотни битв и тысячи смертей.

Он не спешил говорить. Он просто смотрел. Медленно, с головы до ног, он осматривал меня, и в его взгляде я читал всё. Презрение к моей худобе. Досаду на то, что ему, прославленному воину, приходится тратить своё время на этот фарс, на этот заведомо проигранный бой. Он видел во мне не просто слабого юношу. Он видел позор для всего боярского сословия.

Я стоял спокойно, выдерживая этот тяжёлый, сверлящий взгляд. Я не опускал глаза. Я тоже анализировал.

«Итак, вот он, главный арбитр. Типаж: „старый вояка“, ветеран. Ценностная система основана на силе, доблести, воинских традициях. Презирает слабость в любых её проявлениях. Мой внешний вид – бледность, худоба, простая одежда – для него как красная тряпка для быка. Он уже вынес мне свой приговор. Отлично. Ещё одна константа в уравнении. Никаких сюрпризов. Противник предсказуем».

– Так это ты – последний из Волконских, – наконец произнёс Ратибор. Его голос был низким, рокочущим, привыкшим отдавать приказы на поле боя. Это было утверждение, а не вопрос.

Я молча кивнул.

– Я знал твоего деда, – продолжил он, не сводя с меня глаз. – Волкон был мужчиной. Настоящим кузнецом и настоящим воином. У него были руки, что могли согнуть подкову, и дух, твёрдый как его же сталь. Я смотрю на тебя… – он сделал паузу, и его губы скривились в презрительной усмешке, – …и не вижу в тебе ни капли его крови.

Он поднялся. Он оказался ещё выше и массивнее, чем казался сидя. Он медленно подошёл ко мне, нависая надо мной, как скала.

– Ты хоть понимаешь правила поединка чести, мальчишка? Или хворь и это у тебя отняла? – его голос был тихим, но от этого ещё более угрожающим. – Завтра на арене не будет места для жалости. Яромир Медведев – сильный боец. Он сломает тебя.

Он наклонился ещё ближе.

– Но закон милостив. Ты имеешь право сдаться. Признать поражение – не великий позор для слабака, столкнувшегося с настоящим бойцом. Это всяко лучше, чем умереть за глупую гордыню, которую ты не заслужил. Подумай об этом, мальчик. Это мой тебе совет.

Он пытался меня сломать. Спровоцировать. Заставить признать свою ничтожность ещё до боя. Он ждал, что я начну лепетать оправдания, молить о пощаде или, наоборот, впаду в истерику.

Я не вздрогнул. Не разозлился. Не испугался. Я спокойно встретил взгляд воеводы. Мой ответ был формален, вежлив и абсолютно лишён эмоций. Как будто я отвечал на стандартный вопрос на техническом совещании.

– Я понимаю правила, господин судья.

– Я здесь, чтобы защитить честь моего рода, – продолжил я ровным голосом. – Таков мой долг.

– Благодарю за ваш совет, господин судья. Я непременно учту его.

Это ледяное, почти роботизированное спокойствие сбило Ратибора с толку. Я видел это по тому, как на мгновение дрогнули мышцы на его лице. Он ожидал чего угодно: слёз, страха, юношеской бравады. Но он не был готов к этому. К этому тихому, холодному, непробиваемому самообладанию. В его глазах презрение сменилось недоумением и лёгким, едва заметным раздражением.

Он, не добившись желаемой реакции, махнул рукой.

– Ступай. Набирайся сил. Они тебе понадобятся.

Когда я уже поворачивался, чтобы уйти, он бросил мне в спину:

– Я буду следить внимательно, мальчик. Любой намёк на обман, на тёмное колдовство – и я прикончу тебя сам, прямо на ристалище.

Я не обернулся. Лишь слегка кивнул в знак того, что услышал, и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Я шёл по коридору обратно в свою конуру.

«Система работает против меня на всех уровнях, – с холодным удовлетворением подумал я. – Судья враждебен. Толпа враждебна. Противник враждебен. Прекрасно. Никаких неожиданных переменных. Все параметры стабильны. Угрозы подтверждены. Можно приступать к финальной симуляции».

В зале, который я покинул, воевода Ратибор ещё долго стоял один, хмурясь. Он думал о странном спокойствии этого мальчишки. Это была не напускная храбрость глупца. Это было что-то другое. Что-то холодное, глубокое, расчётливое.

И впервые за всё время в его гранитной уверенности в исходе завтрашнего поединка появилась крошечная, почти незаметная трещина.

Вечер перед Испытанием был тяжёлым. Воздух в нашей убогой, тесной комнатушке на постоялом дворе, казалось, сгустился, стал плотным и давящим. За окном слышен был приглушённый, несмолкаемый гул столичной ночи – крики, смех, скрип телег, – но внутри нашей комнаты царила тишина, которая была громче любого крика.

Я не тренировался. Моё тело, доведённое до предела за последние недели, требовало отдыха. Любая дополнительная нагрузка сейчас была бы не во благо, а во вред. Я сидел на краю своей соломенной лежанки и занимался последним приготовлением. Я точил свой меч.

Я положил клинок на колени, подстелив кусок чистой кожи, и медленно, методично водил по режущей кромке мелкозернистым точильным камнем, который мы получили от мельника. Шшш-шшш… шшш-шшш… Этот тихий, монотонный звук был единственным, что нарушало тишину. Мои движения были точны и медитативны. Я был полностью сконцентрирован на этом процессе. Это был мой способ очистить разум от лишних мыслей, от страха, от давления этого враждебного мира. Я просто делал свою работу. Последнюю работу перед главным испытанием.

Тихон сидел в углу и пытался починить наш дорожный мешок. Но его руки дрожали, и толстая игла то и дело соскальзывала, больно коля ему пальцы. Он не сводил с меня взгляда. В его глазах была такая смесь страха, любви и страдания, что мне становилось не по себе. Контраст между моим ледяным, почти механическим спокойствием и его живой, человеческой паникой был огромен. В воздухе висело напряжение, тяжёлое и липкое, как смола.

И оно не могло не прорваться.

Тихон не выдержал. Он отбросил свою работу, мешок и иглу, на пол. Подошёл ко мне и, не говоря ни слова, тяжело опустился на колени на грязные доски. Его старое, измученное тело согнулось в поклоне.

– Господин Всеволод… – прошептал он, и его голос дрожал от слёз, которые он больше не мог сдерживать. – Прошу вас…

Я перестал точить клинок. Положил его рядом с собой.

– Я помню вашего деда, Волкона… – говорил он, глядя в пол. – Он был как скала. Твёрдый, надёжный. Я помню вашего батюшку, Демьяна… он был как огонь, гордый и вспыльчивый, хоть и несчастный. Я держал вас на руках, когда вы были младенцем, после того как не стало вашей матушки, боярыни Елены… Вы – всё, что осталось от рода Волконских. Последняя искра.

Он поднял на меня своё заплаканное, морщинистое лицо.

– К худу эту боярскую честь! – его шёпот перешёл в сдавленный крик. – К худу эти земли и эту усадьбу! Что в них толку, если вас не станет? Пусть Медведевы забирают всё! Пусть подавятся этим пеплом!

Он протянул свои мозолистые, дрожащие руки и попытался схватить мою.

– Я прошу вас об одном, мой господин, мой мальчик. Не о победе. Не о мести. Я прошу вас – живите. Если увидите, что бой идёт не в вашу пользу, если поймёте, что не одолеть вам этого зверя… прошу вас, скажите это слово. Скажите «Сдаюсь». Упадите на колени. Пусть они смеются. Пусть забирают всё. Живой пёс лучше мёртвого льва. Просто пообещайте мне, что вы попытаетесь выжить. Любой ценой. Пообещайте старому Тихону…

Его слова, его слёзы, его неподдельное отчаяние пробили брешь в моей ледяной броне. Вся моя отстранённость, весь мой инженерный цинизм на мгновение отступили. Я смотрел на этого старика, стоящего передо мной на коленях, и видел не просто слугу. Я видел единственного в этом мире человека, который искренне, до боли в сердце, меня любил и боялся за меня.

Я отложил меч в сторону. Наклонился и взял его за худые, костлявые плечи.

– Встань, Тихон, – сказал я, и мой голос прозвучал мягче, чем я сам от себя ожидал. – Люди рода Волконских не стоят на коленях. Ни перед кем.

Я с усилием поднял его и усадил рядом с собой на лежанку. Он дрожал.

Я не мог дать ему обещание, которое он просил. Это было бы ложью. Я не собирался сдаваться. Мой план не предусматривал такого варианта. Но я должен был дать ему надежду.

– Я не могу обещать тебе, что сдамся, Тихон, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Это перечеркнёт всё, что мы сделали за этот месяц. Всю нашу работу. Весь наш труд. Это сделает все наши жертвы бессмысленными.

Сделал паузу, подбирая слова.

– Но я обещаю тебе другое. Я иду туда не умирать. Я иду туда работать. У меня есть план, основанный на точном расчёте. Провёл разведку. Изучил своего противника. Знаю все его слабости, все сильные стороны своего… инструмента. Риск отказа системы просчитан и приемлем. Я не полагаюсь на удачу или волю богов. Я полагаюсь на законы физики. А они, Тихон, не предают.

Чтобы подкрепить свои слова, я протянул ему свой меч рукоятью вперёд.

– Подержи.

Старик с трепетом, словно боясь обжечься, взял оружие в руки. И его глаза расширились от изумления. Он снова и снова ощущал эту невероятную лёгкость и идеальный баланс.

– Это не оружие жертвы, Тихон, – сказал я с твёрдой уверенностью. – Это инструмент хирурга. А я иду на очень точную и сложную операцию.

Тихон смотрел на клинок, потом в мои спокойные и уверенные глаза. Его страх никуда не ушёл, я видел это. Но паника в его взгляде сменилась покорной, почти слепой верой. Он не понимал моих слов о физике и системах. Но он видел, что я не безумен. Я готов. Он молча кивнул и вернул мне меч.

Мы провели остаток ночи в тишине.

Я закончил заточку, доводя лезвие до состояния, когда оно, казалось, резало сам свет. Затем я тщательно протёр клинок промасленной тряпкой и аккуратно спрятал его в дорожный свёрток. Свой старый, гнутый меч-приманку я демонстративно положил у своей лежанки.

Время тянулось медленно. Тихон сел в свой угол и, закрыв глаза, начал тихо перебирать в руках свой деревянный крестик. Он молился.

Я же сидел на лежанке, абсолютно неподвижно, и смотрел в темноту. Я не молился. Я в последний раз прогонял в уме всю последовательность действий. Каждый шаг. Каждый удар. Каждый возможный исход.

«Все системы проверены, – звучал в моей голове холодный, спокойный голос. – Энергетические ресурсы организма в норме, накоплены за день отдыха. Инструмент откалиброван, заточен, готов к применению. План боя загружен в оперативную память. Психологическое состояние – стабильное. К выполнению задачи готов».

Последняя ночь окончена. Впереди был только рассвет и дорога на ристалище.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Глава 29

Разговор с Тихоном оставил после себя странное послевкусие. Его искренний, почти отцовский страх за меня тронул что-то глубоко внутри, но его мольбы о том, чтобы я сдался, лишь укрепили мою решимость. Он не понимал. Никто в этом мире не мог понять. Я не собирался проигрывать.

Старик, измученный тревогой, наконец заснул беспокойным сном в своём углу. Его дыхание было тихим и прерывистым. Я же лежал на своей соломенной лежанке с широко открытыми глазами, глядя в тёмный потолок. Сон не шёл.

В этой предрассветной тишине, когда стих даже гул столичной ночи, когда все отвлекающие факторы исчезли, на меня навалилась последняя, самая сильная волна страха. Это был не страх проиграть. Не страх потерять усадьбу или опозорить имя. Это был простой, животный, первобытный страх. Страх боли. Страх смерти.

Мой мозг, против моей воли, начал рисовать картины. Рёв толпы на арене. Блеск стали под полуденным солнцем. Тяжёлый, зачарованный меч Яромира, опускающийся на мою руку, ломая кости. Острое лезвие, входящее в мою плоть. Боль. Темнота. Небытие.

Сердце заколотилось чаще, ладони вспотели. Я почувствовал знакомый тремор в конечностях.

«Страх, – констатировал мой внутренний инженер, включаясь в работу и оттесняя панику. – Химическая реакция в мозгу, вызванная выбросом кортизола и адреналина в ответ на предполагаемую угрозу. Учащённое сердцебиение, повышенное потоотделение, тремор конечностей. Естественная, предсказуемая реакция организма. Но это – бесполезная переменная, вносящая „шум“ в систему принятия решений. Она снижает точность и скорость реакции».

Я сделал глубокий, медленный вдох, затем ещё один.

«Эмоциональный отклик необходимо признать. Запротоколировать. И архивировать. Он не должен влиять на исполнение протокола. Время для холодных, финальных расчётов».

Я медленно, без шума, встал и подошёл к окну. Внизу, под луной, спал чужой, опасный город. Город, который завтра ждал моего позора.

Я смотрел на спящие крыши и мысленно составлял финальный «технический отчёт» на своего противника. Я суммировал все данные, которые собрал за это время: рассказы Тихона, личные столкновения, доклад шпионов Медведева, и, самое главное, – результаты моей собственной разведывательной вылазки.

Объект: Яромир, сын Игната, из рода Медведевых.

Сильные стороны (угрозы):

Физическая мощь: Превосходит мою на порядок. Способен наносить удары высокой кинетической энергии, рассчитанные на пролом защиты.Магическое усиление: Использует примитивное, но функциональное зачарование типа «силовой буст» на клинке. Увеличивает массу и инерцию оружия, повышая разрушительную силу.Психология: Высокая базовая агрессивность. Действует по принципу «лучшая защита – это нападение». Привык доминировать.

Слабые стороны (уязвимости):

Техника: Низкая эффективность движений. Работает в основном руками и плечевым поясом, почти не используя энергию корпуса и ног. Плохая работа ног, статичные стойки. Траектории атак широкие, размашистые, легко читаемые.Психология: Крайне низкая эмоциональная стабильность. Самоуверенность, основанная на заведомо ложных разведданных о моей слабости и плохом вооружении. При столкновении с непредвиденным, эффективным сопротивлением система склонна к «перегреву», потере контроля и переходу в хаотичный режим «берсерка».Оборудование: Клинок зачарован, но сама сталь под чарами имеет структурные дефекты, которые я видел своим Даром. При столкновении с моим клинком из гомогенной, правильно обработанной стали, его оружие может получить критические повреждения.

«Вывод, – заключил я, глядя на далёкий силуэт Великой Арены. – Противник – это кувалда. Мощная, простая, страшная на вид. Но совершенно неточная. Моя стратегия – не пытаться остановить кувалду. Моя стратегия – сделать так, чтобы она раз за разом била по пустому месту, пока тот, кто её держит, не выдохнется от усталости и собственной ярости».

Я вернулся к своей лежанке. Взял в руки свой завёрнутый в ткань меч. Он был холодным и тяжёлым. Я закрыл глаза. Я больше не был в тесной, душной комнате. Я был на залитом солнцем песке арены.

Начиналась финальная симуляция.

Сценарий № 1: Начало боя.

Я вижу рёв толпы. Слышу команду Герольда. Вижу, как Яромир, ухмыляясь, срывается с места. Прямой, яростный натиск. Его цель – смять меня в первые же секунды. Он заносит свой светящийся меч для удара.

Мой ответ: я не отступаю. Я делаю короткий диагональный шаг влево-вперёд. Моё тело легко и быстро выполняет команду. Клинок Яромира со свистом проходит там, где я был секунду назад. Я оказываюсь сбоку от него, внутри его защиты и вижу удивление и непонимание на его лице.

Сценарий № 2: Защита.

Яромир в ярости. Он разворачивается и обрушивает на меня град ударов. Я не ставлю жёстких блоков, «танцую» на краю лезвия. Короткие шаги. Лёгкие уклонения корпусом. И мягкие, уводящие парирования плоскостью клинка, которые почти не требуют силы. Я вижу, как его тяжёлый меч раз за разом уходит в пустоту, как на его лбу выступает пот, а его дыхание становится рваным. Я изматываю его.

Сценарий № 3: Атака.

Я ищу идеальный момент для контратаки. Момент, когда после очередного широкого замаха он будет максимально раскрыт. Я просчитываю три наиболее вероятные точки для укола.

Цель № 1: предплечье мечевой руки. Преимущества: снижает силу и точность его ударов. Нелетально. Вызывает сильную боль и шок.

Цель № 2: бедро опорной ноги. Преимущества: нарушает его равновесие, снижает мобильность. Нелетально.

Цель № 3: щель в доспехе под мышкой. Преимущества: потенциально решающий удар. Недостатки: высокий риск, требует максимального сближения.

Мои мысли – это не мечты о победе. Это сухие расчёты.

«Его импульс – его главная сила, но и моя главная возможность. Его клинок массой около двух килограммов, движущийся со скоростью десять метров в секунду… Чтобы остановить его, потребуется огромное усилие. Но чтобы отклонить его клинок на тридцать сантиметров в сторону, мне не нужно прикладывать равную силу. Мне нужно приложить десять процентов его силы в нужной точке и под правильным углом. Это элементарная механика рычагов. Он машет дубиной, а я буду управлять векторами».

Когда за окном забрезжил первый, серый предрассветный свет, я закончил свою ментальную подготовку. Я прогнал десятки сценариев, включая самые худшие. Я был готов ко всему.

Животный страх, который терзал меня в начале ночи, полностью ушёл. Он не был подавлен. Он был проанализирован, разложен на составляющие и нейтрализован холодной, несокрушимой логикой. На его место пришло спокойствие. Спокойствие инженера, который досконально изучил чертежи, провёл все симуляции и абсолютно уверен в своём проекте.

«Это больше не поединок, – подумал я, глядя на сереющее небо. – Это полевые испытания. Тест двух систем, двух подходов к решению задачи. Их система – это грубая сила, традиции и высокомерие. Моя система – это физика, металлургия и точность. Завтра мы просто сравним их тактико-технические характеристики в реальных условиях. И я знаю, чья система совершеннее».

Я не спал ни минуты, но чувствовал себя бодрым и свежим, как никогда. Мой разум был остёр, как лезвие моего меча. Я не боялся. Я не надеялся. Я просто знал, что должен делать.

Бессонная ночь окончена. День Испытания настал.

Последний рассвет перед Испытанием был серым и безразличным. Он просачивался сквозь щели в ставнях нашей убогой комнаты на постоялом дворе, принося с собой приглушённый гул просыпающегося города. Я не спал. Но, к своему удивлению, я не чувствовал усталости. Мой разум был чист, спокоен и холоден, как гладь озера в безветренный день. Вся ночная работа по анализу и симуляции завершилась. Проект был готов.

Я тихо, чтобы не разбудить дремавшего в углу Тихона, поднялся со своей соломенной лежанки. На холодном каменном полу я начал выполнять медленную, контролируемую серию упражнений на растяжку, которым я посвящал каждое утро последние недели. Моя цель была не накачать мышцы – для этого было слишком поздно. Моя цель была разбудить их, подготовить к быстрым, точным и взрывным движениям, которые мне сегодня предстояли. Каждое движение было выверено, каждый вдох и выдох – под контролем. Я разгонял кровь, насыщал ткани кислородом. Готовил свой биомеханизм к предельной нагрузке.

Когда я закончил, проснулся Тихон. Он посмотрел на меня своими красными от бессонницы и тревоги глазами. Молча встал и поставил на грубый стол наш последний завтрак: ломоть чёрного хлеба, небольшой кусок сыра и кружку чистой воды. Это была наша последняя совместная трапеза перед неизвестностью.

Старик не мог есть. Его руки дрожали так, что он не мог поднести кружку ко рту. Он просто сидел, глядя на меня с выражением вселенской скорби. Я же, напротив, ел. Медленно. Методично. Без удовольствия, но с полным осознанием необходимости.

«Система должна получить топливо, – думал я, отламывая кусок хлеба. – Эмоциональное состояние оператора не должно влиять на протоколы энергообеспечения. Углеводы для быстрой энергии, немного белка для выносливости. Всё по науке».

Когда с едой было покончено, началось облачение. Тихон достал из нашего дорожного мешка мою лучшую рубаху – ту, что была из чуть более тонкого льна и имела всего две заплатки вместо трёх.

– Наденьте хоть это, господин, – с мольбой в голосе сказал он. – Чтобы выглядеть как боярин…

Я покачал головой.

– Нет, Тихон.

Я взял свою обычную, рабочую холщовую рубаху и потёртые, но прочные штаны. А поверх – свою старый, видавший виды дорожный плащ.

– Я иду туда не как боярин на пир, – объяснил я старику, затягивая пояс. – Я иду как боец на поединок. Мне нужна одежда, которая не стесняет движений. Их шёлковые кафтаны и бархат – это броня для их гордости. Моя простая кожа – броня для моего тела. Она выполняет функцию. А их наряды – просто украшение.

«Пусть они видят то, что хотят видеть, – думал я, проверяя, как сидит куртка. – Нищего, оборванного мальчишку. Пусть их презрение растёт. Каждый грамм их высокомерия – это лишний килограмм на их мече, это слепое пятно в их обзоре. Мой образ – это тоже часть моего оружия. Часть моей дезинформационной кампании».

Затем начался главный акт этого утреннего спектакля. Вооружение.

Тихон с надеждой посмотрел на свёрток, в котором лежал мой настоящий меч. Но я даже не взглянул в его сторону. Я подошёл к углу, где стояла прислонённая к стене моя «приманка». Тот самый старый, погнутый тренировочный меч. Я взял его в руки. Он был жалким. Я демонстративно, не таясь, повесил его на пояс в его грубых, самодельных ножнах. Он болтался на боку, как дохлая рыба, и выглядел комично.

Тихон не выдержал.

– Господин, нет! Не его! Что вы делаете?! – прошептал он в ужасе. – Они же вас засмеют ещё до начала боя! Это же… это позор!

Он смотрел на меня так, будто я окончательно лишился рассудка от страха. И в этот момент я впервые за утро позволил себе слабую, холодную улыбку.

– Именно на это и расчёт, Тихон, – сказал я.

Затем я подошёл к своему дорожному свёртку. Аккуратно развернул его. Внутри, завёрнутый в несколько слоёв промасленной ткани, лежал он. Мой безымянный шедевр. Он тускло блеснул в утреннем свете.

– Они увидят вот это, – я кивнул на гнутую железяку на поясе. – Это меч, который видели их шпионы. Это меч, который они ожидают увидеть. Они будут смеяться. Они расслабятся. Их бдительность уснёт. Они будут уверены в своей победе на сто, на двести процентов.

Я взял свой настоящий клинок. Он был прохладным и идеально лежал в руке. Я аккуратно, но надёжно закрепил его в специально подготовленных петлях у себя за спиной, под своим простым дорожным плащом. Длинный, узкий свёрток под плащом можно было принять за скатку одеяла или запасную одежду. Он совершенно не был заметен.

– А это, – я похлопал себя по спине, – они увидят в самый последний момент. Прямо перед началом поединка. И в этот момент их мир, их уверенность, их план – всё это даст трещину. Шок. Недоумение. Смятение. Это будет мой первый удар. Удар, нанесённый ещё до того, как мы скрестим клинки.

Старый слуга смотрел на меня с широко открытыми глазами. Он потрясённо молчал. Он наконец-то понял всю глубину и хитрость моего замысла. Это была не просто подготовка к драке. Это была тщательно спланированная специальная операция. Его страх никуда не делся, но теперь к нему примешалось безграничное, благоговейное уважение.

Я подошёл к осколку отполированного металла, который висел на стене и служил нам зеркалом. Я посмотрел на своё отражение и увидел то, что увидят все остальные: худого, бедно одетого юношу с жалким, кривым мечом на поясе. Испуганного мальчика, идущего на свою казнь. Маскировка была идеальной.

Я положил руку на плечо ошеломлённого Тихона.

– Пора. Нас ждут.

Я открыл дверь нашей комнаты. За ней – гул просыпающегося города, полного людей, идущих посмотреть на мою смерть. Я сделал шаг через порог.

«Всё готово. Все системы проверены. Маскировка на месте. Проект „Возмездие“ переходит в финальную фазу».

Утро казни настало. Но приговорённый шёл на неё со своим собственным, детально проработанным планом побега.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.