Текст книги "Перековка судьбы (СИ)"

Автор книги: Александр Колючий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Я стоял, шатаясь от усталости, но с чувством глубокого, пьянящего удовлетворения. Самая сложная часть ковки была позади. Я создал форму. Теперь мне предстоял долгий и кропотливый процесс «слесарной» обработки, чтобы снять всё лишнее и явить миру скрытое под чёрной окалиной совершенство.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Глава 18

Ночь тяжёлой ковки оставила после себя гул в ушах и ноющую боль в каждой мышце. Но на наковальне, медленно остывая, лежал результат – «чёрный клинок». Грубая, покрытая тёмной окалиной заготовка, в которой, однако, уже безошибочно угадывалась хищная, стремительная форма будущего меча. Геометрия была рождена в огне.

На следующее утро я стоял над ним, как скульптор над необработанной глыбой мрамора. Самая шумная и силовая часть работы была позади. Теперь начиналась самая долгая, самая нудная и самая точная.

– Ковка окончена, Тихон, – сказал я старику, который с благоговением разглядывал заготовку. – Мы придали ему форму и душу. Теперь начинается то, что в моём ремесле называют «слесарка». Нам нужно снять всю эту чёрную, грязную кожу, чтобы явить миру чистую сталь под ней. Вывести плоскости, довести до ума грани. Для этого нужны напильники.

Я подошёл к своему верстаку и достал один из старых напильников, которые я отложил в кучу «на временный ремонт». Он был ржавым, но казался крепким. Я решил провести тест, зажал клинок в тисках и попытался провести напильником по хвостовику – наименее ответственной части.

Вместо ожидаемого рабочего звука снимаемого металла раздался отвратительный, визгливый скрежет. «ВЗЗЗЗЗЗГ!».

Я отнял напильник и посмотрел на него. Его старые, мягкие зубья просто слизались, заблестели от трения о мою новую, твёрдую сталь. На самом клинке осталась лишь едва заметная, жалкая царапина.

– Конечно, – с досадой пробормотал я. – Ожидаемо, но всё равно неприятно.

«Нельзя резать более твёрдый материал более мягким, – констатировал мой внутренний инженер. – Это аксиома. Мой клинок – это высокоуглеродистая дамасская сталь, прошедшая множество проковок. А этот старый напильник – просто кусок мягкого, плохо обработанного железа с насечками. Это как пытаться резать гранит деревянной ложкой. Бесполезно».

Я понял, что снова упёрся в стену. Я не мог двигаться дальше. У меня не было правильных инструментов.

Я сидел на скамье, тупо глядя на свой бесполезный напильник. Я оказался в классической технологической ловушке, известной любому инженеру. Проблема «курицы и яйца».

– Чтобы обрабатывать эту сталь, – начал я рассуждать вслух, скорее для себя, чем для Тихона, – нам нужен напильник, который будет значительно твёрже. Чтобы сделать такой напильник, нам нужно взять нашу же лучшую сталь, придать ей форму, нанести на неё зубья, а потом закалить её до максимальной твёрдости. Но чтобы нанести зубья на незакалённую сталь, нам нужно зубило, которое будет ещё твёрже…

Тихон слушал и хлопал глазами, окончательно запутавшись.

А я подошёл к своим «проектным доскам» и взял уголёк. Родился новый, незапланированный, но абсолютно необходимый микро-проект: «Создание режущего инструмента».

Я быстро набросал план.

1. Материал: Взять лучшие обрезки моей же дамасской стали. У них уже была хорошая структура и высокое содержание углерода.

2. Форма: Отковать заготовки для напильников разной формы – плоские для плоскостей, трёхгранные для долов, круглые для вогнутых частей гарды.

3. Отжиг: Провести полный отжиг заготовок – то есть, нагреть и дать очень медленно остыть вместе с печью. Это сделает их максимально мягкими и пластичными, готовыми к насечке.

4. Насечка: Самый сложный этап. Нанести на мягкую поверхность сотни точных зубцов.

5. Термообработка: Провести финальную закалку до стекловидной твёрдости и сделать очень низкий отпуск, только чтобы снять самые критические напряжения.

План был готов. Оставалось только его выполнить.

Первым делом должен был создать мастер-инструмент. Зубило, которое будет резать сталь. Я взял крошечный обрезок своей лучшей стали. Долго и тщательно отковывал из него тонкое, острое, как игла, зубильце. Затем провёл его термообработку с особой жестокостью. Нагрел до нужной температуры, контролируя процесс Даром, и закалил его не в масле, а в холодной солёной воде, добиваясь максимальной, пусть и очень хрупкой, твёрдости. Мне не нужна была от него прочность. Мне нужна была только его острота и твёрдость, чтобы выполнить одну-единственную задачу.

Затем я приступил к основной работе. Я взял первую заготовку для плоского напильника, предварительно отожжённую и мягкую, и закрепил её в тисках. Взял своё новое, супер-твёрдое зубило и лёгкий молоток.

И началась ювелирная работа.

Я приставил остриё зубила к поверхности металла под острым углом и нанёс лёгкий, точный удар. На стали осталась чёткая, аккуратная канавка. Первый зубец. Я сместил зубило на долю миллиметра и нанёс следующий удар. И ещё. И ещё.

Это была кропотливая, почти медитативная работа, требующая абсолютной концентрации. Сотни параллельных, наклонных насечек, одна к одной. Моё «Зрение» было здесь незаменимо. Я не просто смотрел на поверхность. Я видел глубину каждой насечки, контролировал угол наклона, следил за тем, чтобы расстояние между ними было идеально одинаковым. Я создавал не просто узор. Я создавал режущую поверхность, где каждый зубец был маленьким, но совершенным резцом.

Тихон наблюдал за этой работой, как за чудом. Он видел, как его господин, почти не дыша, часами наносит крошечные, точные удары, покрывая гладкую сталь сложным, упорядоченным узором, похожим на рыбью чешую.

Когда первая сторона была готова, я перевернул заготовку и нанёс вторую сетку насечек, под другим углом, создавая перекрёстный узор для более агрессивного съёма металла.

На создание трёх напильников – плоского, трёхгранного и круглого – у меня ушло два полных дня. Два дня кропотливого, изматывающего труда.

Наконец, насечка была готова. Я провёл финальную закалку своих новых инструментов. Снова разогрел их до светло-вишнёвого цвета, контролируя процесс Даром, и быстро остудил в воде. Они стали твёрдыми, как алмаз.

Я держал в руке свой первый самодельный напильник. На вид он был грубоват. Рукоять я наскоро сделал из обрезка дерева. Но я знал, что его рабочая поверхность – это массив из сотен острейших, сверхтвёрдых зубцов, созданных с микроскопической точностью.

Настало время для испытания.

Я подошёл к своему «чёрному клинку», который терпеливо ждал на верстаке. С замиранием сердца приложил новый напильник к покрытой окалиной поверхности хвостовика. Сделал одно, пробное движение.

Вместо жалкого визга и скольжения, как было со старым инструментом, раздался уверенный, агрессивный, сочный звук – «ШШШРРРК!».

Напильник вгрызся в твёрдую окалину и сталь под ней. С клинка слетела первая, тонкая, блестящая стружка, обнажая чистый, серебристый металл.

Я победно усмехнулся. Тихон, наблюдавший за этим, выдохнул с таким облегчением, будто сам всё это время не дышал.

Я посмотрел на эту блестящую линию, оставленную моим напильником. Это была победа. Решил проблему. Создал инструмент, способный обрабатывать мой шедевр.

«Бутылочное горлышко в производственном процессе устранено, – с удовлетворением подумал я. – Можно продолжать. Теперь меня ждут следующие сто часов монотонного, изнурительного труда по превращению этой чёрной гусеницы в сияющую бабочку».

Я с новой энергией и предвкушением долгой работы взялся за напильник. Путь к совершенству клинка теперь был открыт.

Дни слились в единый, изнурительный цикл. Я работал, пока руки не начинали дрожать от усталости. Снимал металл слой за слоем, микрон за микроном. Кузница наполнилась запахом стали и монотонным скрежетом. Я постоянно проверял плоскости и углы, используя свой Дар, чтобы видеть малейшие неровности. Это была мучительная, но необходимая работа.

Вся окалина была снята. Клинок обрёл свой истинный цвет, но его поверхность была матовой и испещрённой тысячами мелких царапин от напильника.

– Теперь, – объяснял я Тихону, который смотрел на процесс, как заворожённый, – нам нужно убрать все эти царапины. Любая из них при закалке может стать началом трещины. Поверхность перед главным таинством должна быть идеальной. Как душа грешника перед исповедью.

Я приступил к полировке. Мои самодельные абразивные пасты – из толчёного песчаника, сланцевого порошка и, наконец, тончайшей пудры гематита, смешанной с жиром – ждали своего часа.

Это была ещё более кропотливая и медитативная работа. Час за часом я водил по клинку деревянными брусками и кусками кожи с нанесёнными на них абразивами. Поверхность стали постепенно менялась. Из матовой она стала сатиновой, потом начала давать мутное, расплывчатое отражение. И, наконец, после финальной полировки пастой из гематита, она превратилась в тёмное, глубокое, идеальное зеркало. Долы и грани ловили тусклый свет из окна кузницы, создавая сложную игру света и тени.

Клинок был полностью готов к своему огненному крещению.

Наступила ночь. Я решил проводить закалку именно ночью. Мне не нужны были ни случайные свидетели, ни яркий дневной свет, который мешал бы правильно оценить цвет раскалённого металла.

Атмосфера в кузнице была напряжённой, почти священной. Тихон молча, с сосредоточенным лицом, стоял у мехов. Длинная закалочная ванна, которую мы тщательно вычистили и наполнили драгоценным маслом, стояла наготове.

Я взял свой идеальный, отполированный до зеркального блеска клинок. Сделал глубокий вдох, очищая разум от всех посторонних мыслей. И аккуратно поместил его в самое сердце горна, который уже гудел ровным, мощным пламенем.

Начался ритуал огня.

Я медленно, постоянно двигая и переворачивая лезвие, начал его нагревать. Я должен был добиться абсолютно равномерного прогрева по всей длине. Любое холодное или перегретое пятно означало бы верный провал.

Тихон, глядя на клинок, видел завораживающее зрелище. Он видел, как зеркальная сталь начинает менять цвет, как по ней, словно радуга, пробегают цвета побежалости. Бледный, как солома. Затем золотой. Затем насыщенный коричневый, похожий на цвет лесного ореха. Фиолетовый. Тёмно-синий. А затем все цвета слились в один – ровный, глубокий, светло-вишнёвый цвет, который кузнецы называли цветом восходящего солнца.

Но я видел нечто совершенно иное.

Моё «Зрение» было сфокусировано на внутренней структуре металла. Я видел, как сложная, слоистая структура моего дамаска, состоящая из перлита и феррита, начинает «таять», растворяться. Кристаллические решётки перестраивались. На моих глазах металл превращался в единую, однородную, сияющую структуру аустенита. Я видел, как голубые «магические каналы» внутри стали начинают светиться ярче, впитывая энергию огня, как сухая губка впитывает воду. Я ждал. Ждал того момента, когда сто процентов клинка, от острия до плечиков, превратятся в этот идеальный, готовый к трансформации аустенит.

– Сейчас, Тихон! – мой голос прозвучал резко и чисто, прорезая рёв огня.

Это был момент истины. Точка невозврата.

В одном плавном, отточенном за недели тренировок движении я выхватил сияющий клинок из горна. На мгновение кузницу озарил его яркий свет. И тут же, без малейшего промедления, я вертикально, остриём вниз, погрузил его в длинную ванну с тёмным, вязким маслом.

ВУУУМФХ!

Раздался глухой, утробный рёв. Это было не злое, взрывное шипение воды. Это был глубокий, довольный вздох зверя, поглощающего огонь. Поверхность масла мгновенно вспыхнула оранжевым пламенем от воспламенившихся паров. Густой столб чёрного, едкого дыма взметнулся к потолку, на мгновение заполнив всю кузницу.

Но пока снаружи царил этот огненный хаос, всё моё внимание было сосредоточено на таинстве, происходящем внутри стали. Моим Даром я видел величайшее чудо металлургии.

Я видел, как сияющая решётка аустенита, не успев перестроиться обратно в мягкую структуру, «замерзает», захлопывается. С чудовищной скоростью, быстрее, чем моргает глаз, внутри стали формировалась новая структура – тончайшая, переплетённая, игольчатая решётка мартенсита. Это рождалась твёрдость.

В тот же миг ярко-синие «магические каналы» вспыхнули, словно по ним пропустили разряд молнии. Они не просто застыли. Они намертво впечатались, стабилизировались в этой новой, сверхтвёрдой решётке, став её неотъемлемой частью.

Я затаил дыхание, напряжённо вглядываясь в структуру, ища губительные алые нити микротрещин, которые могли бы разрушить всю мою работу. Но их не было. Структура была чистой. Идеальной.

Я медленно, очень осторожно, вынул из масла почерневший, дымящийся клинок. Положил его на наковальню. Взял свой старый, но надёжный самодельный напильник и провёл им по лезвию. Напильник со стеклянным визгом соскользнул, не оставив на поверхности ни единой царапины.

Затем я легонько щёлкнул по нему ногтем.

«Дзииииииинь…»

Высокий, чистый, долгий звон, похожий на звук колокольчика, повис в тишине кузницы. Звук совершенства.

Я повернулся к Тихону. На моём лице, перепачканном сажей, была улыбка – улыбка полного изнеможения и абсолютного триумфа.

– Он не треснул, Тихон, – прошептал я, и мой голос сорвался от облегчения. – Он не треснул.

Клинок получил свою огненную душу. Он был идеален.

Но он был хрупок, как стекло. Впереди был отпуск.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Глава 19

Утро после закалки встретило меня не эйфорией, а тяжёлым, напряжённым ожиданием. На верстаке, на чистой тряпице, лежал почерневший от масла клинок. Он выдержал огненное крещение. Он не треснул. Это была огромная победа, но я, как инженер, знающий свойства материалов, понимал, что работа ещё далека от завершения. Сейчас в моих руках не меч. В моих руках длинный, острый, идеально прямой кусок стекла.

Тихон, который вошёл в кузницу с миской дымящейся каши, смотрел на клинок с благоговением.

– Вышло, господин! Получилось! – шептал он, боясь говорить громко, словно мог спугнуть чудо. – Теперь наточить его, и можно хоть самого дьявола на поединок вызывать!

Я покачал головой.

– Ещё рано, Тихон. Сейчас он опасен не только для врага, но и для меня.

Я подошёл к наковальне, где всё ещё лежали осколки моего самого первого, самого неудачного эксперимента – хрупкого, переуглероженного чугуна. Я взял один из них.

– Смотри, – сказал я, показывая его старику. – Этот кусок очень твёрдый. Твёрже чистого железа. Но… – я сжал его в кулаке, и он с сухим хрустом рассыпался в блестящую крошку. – Он хрупкий. Наш клинок сейчас похож на него. Он твёрдый, как алмаз, и такой же хрупкий, как стекло. Если я сейчас ударю им о щит или, не дай бог, о меч Яромира, он может не просто зазубриться. Он может разлететься на тысячу осколков.

«Структура мартенсита, полученная при мгновенном охлаждении аустенита, находится под колоссальным внутренним напряжением, – проносились в моей голове строки из учебника. – Кристаллическая решётка искажена, перенапряжена. Мне нужно провести низкотемпературный нагрев, чтобы игольчатая структура мартенсита слегка „расслабилась“, превратившись в более вязкий и стабильный отпущенный мартенсит, или троостит, снимая хрупкость. Ключ – в точнейшем контроле температуры. Десять градусов в ту или иную сторону – и результат будет либо по-прежнему хрупким, либо уже слишком мягким».

– Нам нужно «отпустить» его, – заключил я вслух. – Снять внутреннее напряжение, которое родилось в нём в момент закалки. Мы сознательно пожертвуем малой долей его запредельной твёрдости, но взамен получим огромный запас прочности и упругости. Мы превратим наше стекло в идеальную пружину.

Этот процесс требовал ещё большей точности, чем сама закалка. Первым делом я должен был подготовить индикатор. Я взял свои лучшие самодельные напильники и абразивные камни и несколько часов потратил на то, чтобы тщательно, до яркого металлического блеска, зачистить узкую полоску металла вдоль обуха клинка.

– Это, Тихон, – объясняю я старику, который с недоумением смотрит на мою работу, – будет наш термометр. Сталь, когда её греешь, меняет цвет. И по этому цвету можно с большой точностью определить её температуру.

Совать клинок в горн было безумием. Жар там был слишком сильным и неравномерным. Я придумал другую технологию – непрямой нагрев. Взял самый толстый и массивный железный брусок, что у нас был, и раскалил его в горне до ровного, красного свечения. Затем, используя клещи, я вытащил его и положил на наковальню. Этот брусок стал моей «конфоркой», источником мягкого, контролируемого тепла.

Начиналось таинство.

Я положил свой закалённый, идеально отполированный клинок на раскалённый брусок, обухом вниз. Лезвие при этом оставалось на весу, в воздухе. Тепло медленно и равномерно начало подниматься от толстого обуха к тонкой режущей кромке.

И на зачищенной, блестящей поверхности стали начали происходить чудеса. По ней, как акварельная краска по мокрой бумаге, побежали цвета.

– Смотри, Тихон, смотри внимательно, – завороженно прошептал я. – Сталь меняет цвет.

Сначала на металле появилось едва заметное, бледное соломенно-жёлтое пятно.

«Двести градусов, – отметил мой мозг. – Снимаются самые первые, самые лёгкие напряжения».

Затем цвет стал темнее, гуще, превращаясь в насыщенный золотистый.

«Двести тридцать. Твёрдость ещё очень высока, но хрупкость уже немного снизилась».

Затем по металлу пробежал красивый оттенок тёмного мёда, переходящий в коричневый. Фиолетовый. Ярко-синий, как южное небо. И, наконец, тёмно-серый.

– Каждый цвет – это определённая температура, – шептал я, не отрывая глаз от клинка. – Определённый баланс твёрдости и прочности.

Но я не просто грел весь клинок. Я постоянно двигал его, держа лезвие чуть дальше от источника жара, позволяя обуху нагреваться сильнее. Моей целью была сложнейшая техника дифференцированного отпуска. Я хотел, чтобы обух моего меча, на который придутся основные удары, прогрелся до фиолетово-синего цвета – цвета максимальной упругости и способности гасить вибрации. А режущая кромка, которая должна была держать заточку, осталась в зоне светло-соломенного или коричневого цвета – цвета максимальной твёрдости.

Для Тихона это была магия цвета. Он видел лишь, как по сияющей стали бегут радужные волны. Но я, своим Даром, видел гораздо больше. Я видел саму суть процесса.

Я активировал «Зрение».

[Режим анализа: Внутренние напряжения]

Я увидел то, что было скрыто. Весь клинок был пронизан сетью тончайших, но ярких, как раскалённые нити, алых линий. Это были внутренние напряжения, застывшие в металле после закалки. Это была его хрупкость, его болезнь.

Но по мере того, как тепло от раскалённого бруска поднималось по обуху, я видел, как эти алые нити начинают бледнеть. Они таяли, растворялись, сменяясь ровным, спокойным, голубоватым свечением. Я в реальном времени видел, как металл «расслабляется», как уходит его смертельная болезнь.

[Режим анализа: Структура]

Я «приблизил» картинку и увидел, как хрупкая, напряжённая, игольчатая структура мартенсита под действием тепла слегка перестраивается. Кристаллы не меняли свою основную форму, но внутри них происходило какое-то движение. Они становились более мелкозернистыми, более вязкими. Это мартенсит отпуска. Это рождалась прочность.

[Режим анализа: Магическая сигнатура]

Я наблюдал и за «магическими каналами». Запертые в напряжённой решётке, они светились ярко, но как-то нервно, нестабильно. Теперь же, по мере снятия напряжений, их голубое свечение становилось глубже, ровнее и спокойнее. Они полностью интегрировались в новую, стабильную структуру, становясь её неотъемлемой частью.

«Цвета на поверхности – это лишь грубый индикатор для тех, кто слеп, – подумал я с восторгом. – Я же вижу саму суть процесса. Вижу, как уходит напряжение, как меняется решётка. Я могу остановить процесс не тогда, когда появится „нужный цвет“, а тогда, когда внутренняя структура станет идеальной».

Я добился своего. Обух клинка светился глубоким, фиолетово-синим цветом в моём Даре. А режущая кромка – оставалась в зоне светло-коричневого. Идеальный градиент свойств.

Я снял клинок с горячего бруска и дал ему медленно остыть на воздухе.

Когда он остыл, перед нами лежало произведение искусства. Клинок был покрыт красивыми радужными разводами, перетекающими от тёмно-синего на обухе до бледно-золотистого у самого лезвия.

Но красота была вторична. Настало время для главного теста.

Я зажал хвостовик клинка в тисках. Тихон ахнул, предчувствуя недоброе. Я взял кончик рукой, обмотав его тряпкой. Сделал глубокий вдох. И с силой, но плавно, согнул его.

Клинок изогнулся в упругую, ровную дугу, почти на тридцать градусов. Тихон закрыл глаза, ожидая треска.

Я отпустил.

С мелодичным, вибрирующим «ВЗЗИНЬ!» клинок мгновенно, как пружина, вернулся в идеально прямое состояние. Ни малейшей остаточной деформации.

Он выдержал. Он не сломался. Он не согнулся. Он обрёл идеальный баланс между твёрдостью и упругостью.

Я держал в руках готовый клинок. Огненное таинство его рождения было завершено. Он был твёрд, упруг, совершенен. Я смотрел на радужные цвета на его поверхности, на это свидетельство сложнейшей термообработки, и чувствовал себя настоящим творцом.

«Тело готово, – пронеслась в голове финальная мысль. – Душа закалена и отпущена. Напряжения сняты. Теперь осталось только облечь его в плоть – эфес, и научить его главному – резать».

Путь к созданию идеального оружия был почти завершён.

Клинок лежал на верстаке, и в тусклом свете кузницы переливался всеми цветами радуги. Отпуск прошёл идеально. Сталь была живой, упругой, и я чувствовал её скрытую силу. Работа над лезвием была завершена. Но сам по себе клинок, даже самый совершенный, – это просто длинный, очень острый нож. Неудобный и неуклюжий. Чтобы он стал настоящим оружием, ему нужен был эфес.

– Теперь рукоять, господин? – спросил Тихон, с благоговением глядя на радужные разводы на стали.

– Не просто рукоять, Тихон, – ответил я, беря клинок в руки. Я сделал несколько медленных, пробных взмахов, ощущая его вес, его инерцию. – Мы будем создавать систему балансировки. Смотри, – я показал ему точку на лезвии, примерно в ладони от того места, где начинался хвостовик. – Сейчас центр тяжести здесь. Это неудобно. Меч кажется тяжёлым, им трудно управлять. Наша задача – создать гарду и навершие такого точного веса и формы, чтобы центр тяжести всего меча в сборе сместился вот сюда, – я показал точку в паре пальцев перед будущей гардой. – Тогда меч будет казаться почти невесомым и станет продолжением руки, а не гирей на палке.

Я подошёл к своим «проектным доскам». Пришло время для чистой физики. Я достал свои примитивные, но точные весы. Аккуратно взвесил клинок. Записал результат на сланцевой плите. Затем, используя верёвку и несколько камней в качестве противовесов, я определил его точный центр масс.

Зная эти два параметра – массу и её распределение по длине – я мог приступить к расчётам. Кусочком угля я начал выводить на доске формулы.

«Классическая задача из курса теоретической механики, – думал я, и на губах появилась лёгкая усмешка. – Система рычагов и центр масс. Зная массу и центр тяжести клинка, я могу с точностью до грамма рассчитать массу навершия, необходимого для смещения общего центра тяжести в заданную точку. Никакой магии. Никакого колдовства. Чистая, незамутнённая, прекрасная физика».

Первым делом я взялся за гарду. Вспоминая свой чертёж из главы о «теории идеального клинка», я решил делать её не из драгоценной дамасской стали, а из чистого, мягкого железа, которое я выплавил ранее.

– Господин, почему не из той же стали, что и клинок? – с недоумением спросил Тихон, когда я достал брусок простого железа.

– Потому что у них разные задачи, – терпеливо объяснил я. – Клинок должен проводить мою энергию. А гарда… гарда должна её останавливать. Она будет защищать мою руку.

«Согласно моей теории, – размышлял я, отправляя брусок в горн, – сталь клинка будет активным проводником. Мне нужен „изолятор“ для руки. Чистое железо, почти без углерода и с минимальной „магической проводимостью“, подойдёт идеально. Оно будет работать как диэлектрическая прокладка или „заземление“, принимая на себя случайные выбросы энергии».

Я отковал из железа простую, прямую и элегантную крестовину. Никаких лишних завитков, никакой декоративной мишуры. Только строгая, брутальная функциональность. Основное внимание я уделил не внешней форме, а внутреннему отверстию. Это была ювелирная работа. Мне нужно было пробить, а затем довести своими самодельными напильниками и шаберами (специальными скребками) щель в гарде так, чтобы она садилась на хвостовик клинка абсолютно плотно, без малейшего люфта. Любой зазор здесь означал бы вибрацию, потерю контроля и, в конечном итоге, поломку.

Я работал несколько часов. Нагревал гарду, насаживал её на хвостовик, отмечал места, где она садилась неплотно. Затем остужал, зажимал в тисках и снимал напильником десятые доли миллиметра. Снова и снова. Мой Дар здесь работал не как анализатор материала, а как микроскоп. Я «видел» малейшие неровности, зазоры, которые были не видны глазу, и добивался идеального сопряжения деталей.

Закончив с гардой, я приступил к навершию. Этот этап был ещё более требователен к точности. Навершие было не просто украшением. Это был ключевой элемент системы балансировки.

Мои расчёты показали, что его вес должен составлять… я мысленно перевёл местные меры веса в привычные мне граммы… примерно 180 граммов. Плюс-минус два грамма.

Я взял кусок своей лучшей пакетной стали – не той, что пошла на клинок, но всё же превосходного качества. Отковал из него грубую болванку. Затем началось самое нудное. «Игра со взвешиванием».

Я остужал заготовку в воде, тщательно вытирал, клал на одну чашу своих весов, а на другую – набор камушков-гирек. Первый раз она оказалась на двадцать граммов тяжелее. Я снова нагрел её и точными ударами молота убрал лишний металл по краям. Снова остудил, взвесил. Уже лучше. Перебор – восемь граммов. Снова в огонь.

Этот цикл повторялся раз десять. Тихон смотрел на меня как на безумца, который пытается взвесить душу. Но я добился своего. Когда стрелка моих примитивных весов замерла в идеальном равновесии, я испытал настоящее наслаждение.

Достигнув идеального веса, я придал навершию финальную форму, согласно своему чертежу: тяжёлый, плотный диск, который будет служить идеальным противовесом, с идеально плоской площадкой сверху.

«Эта площадка – мой „порт дополнительного питания“, – с удовлетворением подумал я. – В бою я смогу приложить сюда ладонь второй руки и влить в клинок двойной заряд энергии. Это будет мой режим „форсажа“».

Как и в случае с гардой, я потратил ещё час на то, чтобы проделать в навершии точное отверстие под конец хвостовика, по которому оно будет расклёпано.

Работа над металлическими частями эфеса была завершена. На верстаке лежали три отдельных элемента: радужный клинок и чёрные от окалины, но идеально подогнанные гарда и навершие. Наступал волнующий момент. «Сухая» сборка.

Я аккуратно, чтобы не поцарапать зеркальную полировку клинка, надел на хвостовик сначала гарду. Она двигалась туго и села на плечики клинка с глухим, плотным щелчком. Идеально. Ни малейшего люфта.

Затем я надел навершие на самый конец хвостовика, ещё не расклёпывал его. Это была лишь проверка.

Я взял собранный меч в руки.

И замер.

Ощущения были невероятными. Вся тяжесть клинка, которую я чувствовал раньше, исчезла. Она была полностью скомпенсирована идеальным противовесом навершия. Меч в руке казался почти невесомым, живым, продолжением моей собственной нервной системы.

Я аккуратно положил его на вытянутый указательный палец, ища точку баланса. Она была именно там, где я и рассчитал – в двух пальцах перед гардой. Идеально для быстрого, точного, фехтовального стиля, который я собирался использовать.

Я стоял посреди своей кузницы и держал в руках почти готовый меч. Радужный клинок и чёрные, ещё не отполированные гарда и навершие. Силуэт моего оружия был завершён. Я сделал несколько медленных, плавных взмахов. Меч слушался меня, двигался легко и предсказуемо.

Тихон смотрел на меня с благоговением.

«Физика завершена, – подумал я с глубоким удовлетворением. – Баланс идеален. Интерфейс „пользователь-оружие“ спроектирован и установлен. Осталось собрать всё воедино, сделать рукоять и научить его резать».

Я смотрел на своё творение. Усталость от долгой, кропотливой работы смешивалась с чувством глубокого, пьянящего триумфа. Путь был почти пройден.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.