Текст книги "Перековка судьбы (СИ)"

Автор книги: Александр Колючий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Вывод по Варианту В: Пытаться бороться с их юридической системой – это как пытаться взломать программу, не имея доступа к исходному коду и не зная языка программирования. Вероятность успеха – ноль. Вероятность усугубить ситуацию – сто процентов. Вариант отклонён.

Я сидел на земле, методично, один за другим, перебрав и отбросив все возможные варианты. И с каждой отвергнутой возможностью стены ловушки сжимались всё плотнее. Я пришёл к одному, простому и ужасающему выводу.

Выхода нет.

Ловушка захлопнулась. Поединок неизбежен. Моё поражение – неизбежно. Моя смерть или полное, окончательное разорение – неизбежны.

И в этот момент на меня обрушилась вторая волна отчаяния. Она отличалась от первой. Это была не горячая, паническая атака. Это была холодная, чёрная, всепоглощающая пустота. Отчаяние инженера, который провёл все расчёты, проверил все данные и получил на выходе ноль. Абсолютный ноль. Нет решения. Задача нерешаема в заданных условиях.

Солнце начало садиться, окрашивая небо в кроваво-красные, багровые тона. Я сидел неподвижно, глядя в пустоту. Я был разбит. Полностью и окончательно. Все мои знания, весь мой интеллект оказались бесполезны перед лицом примитивной, жестокой и неотвратимой реальности.

Ко мне подошёл Тихон. Он видел всё по моему лицу. Он не стал говорить банальностей про веру и надежду. Он не сказал «я же предупреждал». Он просто сел рядом на землю, подложив под себя старую мешковину. Достал из-за пазухи кусок чёрного хлеба, разломил его пополам и молча протянул мне одну половину.

Простое, человеческое движение, которое в этот момент значило больше, чем все слова на свете. Молчаливая поддержка. «Я здесь. Я с тобой до конца. Каким бы этот конец ни был».

Я машинально взял хлеб. Вкус его не чувствовал, сидел в темноте своего отчаяния, и не было ни одной искры, ни одного лучика света. Все пути вели в пропасть. Я был заперт.

Сидел так долго. Ночь опустилась на усадьбу. Вышла луна, заливая двор холодным, мёртвенным светом. Тихон всё так же сидел рядом, молчаливый и верный, как старый пёс.

И в этой тишине, в этой пустоте, в этой точке абсолютного нуля, когда мой разум уже перестал искать выходы и просто смирился с неизбежным, что-то произошло.

Моя рука, бесцельно лежавшая на земле, наткнулась на что-то твёрдое и холодное в кармане моих штанов. Я машинально вытащил это.

На моей ладони в лунном свете тускло блеснула бронзовая печатка, которую я нашёл в кабинете отца. Герб моего нового рода. Оскаленный волк и два перекрещенных молота.

Я смотрел на этот простой символ. Волк. Хищник. Сила. У меня её не было.

И молот.

Не меч. Не щит. Молот. Инструмент. Инструмент, который не разрушает. Он созидает. Он придаёт бесформенному куску металла новую форму, новые свойства, новую жизнь.

И в этот момент, в самой глубокой точке моего отчаяния, в моём мозгу, который уже отказался от поисков, что-то щёлкнуло. Вопрос, который я себе задавал – «Как мне победить как воин?» – был неверным. Он исходил из ложных предпосылок. Я не воин.

Я смотрел на печатку в своей руке. Изображение молота казалось почти объёмным в свете луны. В моей голове родилась новая, безумная, совершенно нелогичная, но единственная оставшаяся мысль.

«Если я не могу победить телом воина… может быть, я смогу победить руками кузнеца?»

Это ещё не была надежда. Надежда – слишком сильное слово. Это была лишь гипотеза. Самая слабая искра в непроглядной тьме. Но она была.

Мой взгляд медленно оторвался от печатки и устремился к тёмному, молчаливому силуэту кузницы на фоне ночного неба.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Глава 6

Утро после ночи отчаяния было другим. Воздух казался чище, свет – резче. Пустота в груди, оставшаяся после того, как я методично уничтожил все пути к отступлению, начала заполняться. Не надеждой, нет. До неё было ещё как до Луны. Она заполнялась холодной, злой, инженерной решимостью. У меня появился План. Безумный, почти невыполнимый, но План. А любой план начинается с рекогносцировки.

Я нашёл Тихона во дворе. Он латал старое ведро, и в его движениях была вся скорбь мира.

– Тихон, – сказал я, и мой голос прозвучал на удивление твёрдо. – Мы идём в поселение.

Старик вздрогнул и выронил молоток. Он посмотрел на меня с ужасом, словно я предложил ему добровольно сунуть голову в пасть льву.

– Господин, не надо! – зашептал он. – Зачем вам это? Снова их насмешки слушать? Их презрение видеть? Не ходите, прошу вас!

– Именно поэтому и пойду, – спокойно ответил я. – Но не для того, чтобы слушать насмешки. Я иду с определённой целью. Я должен провести разведку на местности. Оценить обстановку, людей, доступные ресурсы. Понять, насколько сильна хватка Медведевых. Это не прогулка, Тихон. Это сбор данных.

Старик ничего не понял про сбор данных, но уловил в моём голосе незнакомые ему нотки. Это была не бравада и не отчаяние. Это была деловая необходимость. Он долго смотрел на меня, потом тяжело вздохнул, поднял свой молоток и покорно кивнул.

Мы пошли. Я – в своей лучшей (то есть, наименее дырявой) рубахе. Он – сгорбившись, словно заранее принимая на себя все будущие оскорбления. Мы шли не за покупками. Мы шли на войну. Пока что – в разведку.

По мере приближения к поселению я начал ощущать, как меняется атмосфера. Тишина нашей заброшенной усадьбы сменилась сначала отдалённым гулом, а потом и полноценным шумом деревенской жизни. Мы вошли на рыночную площадь.

Это был центр их маленькой вселенной. Грязный, оживлённый, пахнущий навозом, свежеиспечённым хлебом, сырой кожей и кислым пивом из таверны. Кричали торговцы, мычали коровы, визжали дети, гонявшие по площади облезлую собаку. Обычная, нормальная, кипучая жизнь.

И как только мы ступили на эту площадь, эта жизнь вокруг нас начала замирать.

Это было странное, почти физически ощутимое явление. Словно вокруг нас образовался невидимый пузырь тишины и отчуждения. Люди, которые секунду назад громко смеялись, при нашем приближении замолкали и с преувеличенным интересом начинали разглядывать облака. Торговцы, зазывавшие покупателей, вдруг умолкали и отворачивались. Женщины, сплетничавшие у колодца, прекращали разговор и провожали нас долгими, косыми взглядами.

Я видел в этих взглядах всё. Презрение мужчин, считавших меня слабаком и позором рода. Брезгливую жалость женщин, видевших во мне агнца, которого ведут на заклание. И под всем этим – страх. Простой, животный страх.

«Они боятся не меня, – с холодной ясностью понял я. – Они боятся Медведевых. Их власти. Их гнева. Быть замеченным в дружеской беседе со мной – значит навлечь на себя неприятности. Я – ходячая проблема. Прокажённый. Моя бедность и слабость – это заразная болезнь, которой все здесь панически боятся сторониться».

Это осознание было неприятным, но невероятно полезным. Оно очертило границы моего одиночества. Я был на острове. И рассчитывать я мог только на себя и на этого старика, который шёл рядом, выпрямив спину и глядя прямо перед собой, как на параде.

Но я пришёл сюда не за сочувствием. Я пришёл за информацией. И мой мозг жадно впитывал всё, что видел.

Первая остановка – местная кузница. Она стояла на краю площади, и из неё доносился ленивый стук молота. Я замедлил шаг и заглянул внутрь. Картина была удручающей. Маленький глиняный горн с одним соплом. Простые, однокамерные мехи, которые давали слабый, прерывистый поток воздуха. Сам кузнец, потный, грузный мужик, лениво тюкал молотком по раскалённой полосе железа, пытаясь выковать то ли серп, то ли какой-то вопросительный знак.

«Низкая эффективность, – автоматически отметил мой мозг. – Огромные потери тепла. Нестабильная температура. Геометрия изделия нарушена. Это не конкурент. Это наглядное пособие „Как не надо работать“. Технологический уровень – каменный век металлургии. Это хорошо. Это очень хорошо».

Мы пошли дальше. Лавка торговца. Я мельком взглянул на товары. Несколько мешков с древесным углём (цена – грабительская). Куча ржавого металлолома (качество, я был уверен, отвратительное). Несколько мотков верёвки, дешёвая глиняная посуда. Я запомнил цены. Это дало мне базовое понимание местной экономики. И подтвердило мой вывод: всё, что мне нужно, придётся делать самому.

Мельница. Большое колесо, которое лениво вращала вода из запруды. Источник энергии. Потенциально полезный объект. Я отметил её расположение.

Таверна. У входа, на грубых скамьях, сидела компания из нескольких крепких мужиков. Они громко смеялись, пили пиво и играли в кости. Судя по тому, как почтительно с ними разговаривал хозяин таверны, это были люди Медведевых. Их присутствие здесь, в самом центре общественной жизни, было демонстрацией власти. Они были негласными хозяевами этого места.

Я собрал достаточно данных. Пора было уходить.

Когда мы уже покидали площадь, направляясь обратно к своей заброшенной усадьбе, я заметил её. Девочку лет пятнадцати, которая вышла из дверей мельницы с двумя вёдрами. Она была худенькой, с длинной русой косой и серьёзными, внимательными глазами. Она увидела меня, и наши взгляды на мгновение встретились.

Я ожидал увидеть в её глазах то же, что и у всех – презрение, жалость или страх. Но увидел другое. Простое, чистое, незамутнённое любопытство. Взгляд человека, который не судит, а наблюдает. Она не отвела глаза, как другие. Она просто смотрела на меня секунду, а затем, словно опомнившись, чуть покраснела, опустила взгляд и поспешила к колодцу.

Этот короткий, молчаливый обмен взглядами был как глоток чистого воздуха в этой душной атмосфере всеобщего осуждения. Он ничего не менял по сути, но давал понять, что даже в этом враждебном мире не все были одинаковы.

Мы шли домой молча. Но это было другое молчание. Теперь я не чувствовал себя жертвой. Я чувствовал себя разведчиком, который успешно вернулся с задания.

Я вернулся в свою крепость. В свою усадьбу. Да, она была бедной и разрушенной. Но она была моей. Она была моим укрытием. И враждебность деревни, которую я только что ощутил, больше не казалась личным оскорблением. Она стала просто внешним параметром. Фактором, который нужно учитывать в моих расчётах.

Я посмотрел на тёмный, молчаливый силуэт кузницы. Рекогносцировка была завершена. Данные собраны. Я знал, что я один против всех. Я знал, что помощи ждать неоткуда. И я знал, что технологически они находятся в каменном веке по сравнению со мной.

Моё одиночество было моей главной уязвимостью. И моим главным оружием.

Следующим шагом было превратить это оружие в нечто материальное. В сталь.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Глава 7

Вечер опускался на усадьбу, окрашивая облезлые стены дома. Я сидел за большим столом в пустой, гулкой зале. Атмосфера была напряжённой. Унижение, пережитое в деревне, всё ещё горело где-то под рёбрами, как непрогоревшая изжога. Но оно уже не парализовывало. Ярость, смешанная со страхом, прошла через мой внутренний процессор и на выходе превратилась в холодный, кристаллический расчёт.

Я не поддавался эмоциям, после сбора полевых данных, обрабатывал информацию. Раскладывал всё по полочкам в своей голове.

Итак, что мы имеем?

Угроза: Род Медведевых, в лице боярина Игната и его сына-переростка Яромира, контролирует здесь всё. Не только финансово, через долги, но и социально. Они создали вокруг меня и моей усадьбы полную изоляцию, «психологический карантин». Любой, кто окажет мне услугу или просто заговорит со мной, рискует навлечь на себя их гнев. Прямое столкновение с ними или поиск союзников в деревне – исключены. План провальный.

Ресурсы: Денег нет. Купить что-либо невозможно. Все необходимые ресурсы – топливо, металл, инструменты – нужно либо найти на этой заброшенной территории, либо создать с нуля.

Слабое место противника: Но я видел их кузнеца. Я видел их технологии. Они в каменном веке. Их сила – в грубом давлении, в количестве золота и людей. Мой единственный шанс – в качестве. В создании чего-то, что они не смогут ни понять, ни повторить, ни противопоставить этому что-либо равное по эффективности.

Мой взгляд упал на мои руки, лежащие на столе. Бледные, тонкие, с длинными пальцами. Не руки воина. Но это были руки инженера. И в этот момент я пришёл к холодному, логичному и единственно возможному выводу.

«Прятаться в этом доме бессмысленно. Тренировать это тело, чтобы сравняться силой с Яромиром, – пустая трата времени. Единственный путь – асимметричный ответ. Я не могу стать сильнее их. Но я могу стать умнее. Я не могу выставить против их войска свою армию. Но я могу выставить одного солдата, вооружённого, условно говоря, лазерной винтовкой против их дубин. И моя „лазерная винтовка“ – это мои знания. А место, где я могу её создать, в этой усадьбе только одно».

Я встал. Скрип старого кресла эхом разнёсся по пустому залу. Тихон, который сидел в углу и чинил старую кожаную упряжь, поднял на меня встревоженный взгляд.

– Тихон, – сказал я, и мой голос прозвучал твёрдо и спокойно. – Мы идём. В кузницу.

Путь от жилого дома к кузнице, стоявшей на отшибе, был недолгим, но красноречивым. Тропа, некогда, видимо, широкая и утоптанная, почти полностью заросла высокой, по грудь, крапивой и цепким репейником. Они цеплялись за мою одежду, жалили ноги сквозь тонкие штаны. Я шёл, не обращая на это внимания, но каждый укол был как напоминание о годах забвения, в котором пребывала самая важная часть этого поместья.

Тихон плёлся за мной, кряхтя и отводя ветки.

– Ваш батюшка, боярин Демьян, это место не жаловал, – с грустью сказал он, словно прочитав мои мысли. – Он хотел быть знатным господином, как все. Пиры, охота, богатые одежды. А кузница… она пахла работой. Потом и сажей. Он считал, что это удел простолюдинов, а не его, сына великого Волкона. Стыдился своего же наследия.

«Стыдился… – подумал я с холодной злостью. – Он стыдился того единственного, что делало его род великим. Пытался быть стандартным, шаблонным аристократом, вместо того чтобы развивать своё уникальное преимущество. Фатальная ошибка в стратегии развития бренда».

– А дед ваш… он был другим, – с теплом в голосе продолжил Тихон. – Он не стыдился ни сажи, ни пота. Он гордился своим ремеслом. Говорил, что земля может не уродить, а князь – впасть в немилость, но умелые руки и знающая голова всегда прокормят. Он мог сутками отсюда не выходить. К нему гонцы от самого Князя приезжали, ждали часами у ворот, пока он заказ не закончит. Говорили, он не просто ковал, он с металлом разговаривал.

Я слушал молча. История деда находила во мне странный, почти мистический отклик. Я тоже верил не в статус, а в знание и умение.

Тропа вывела нас на открытое место. И я впервые увидел кузницу вблизи. Я ожидал увидеть покосившийся деревянный сарай, похожий на остальные постройки. А увидел… крепость.

Это было приземистое, массивное строение, сложенное из крупных, грубо отёсанных, но идеально подогнанных друг к другу тёмных, почти чёрных от копоти камней. Оно вросло в землю, стало частью холма. Стены были толстыми, основательными, с узкими, как бойницы, окнами под самой крышей. Сама крыша была покрыта не соломой, которая давно бы сгнила, а тяжёлой каменной плиткой-сланцем. Она прохудилась во многих местах, из щелей пробивался мох, но основа её была цела.

И над всем этим, как дозорная башня, возвышался огромный каменный дымоход.

Мой взгляд сразу отметил детали, которые простой человек упустил бы.

«Капитальное строение, – подумал я с уважением. – Никакой экономии на материалах. Прочный каменный фундамент, стены в два локтя толщиной. Строили на века, с пониманием дела. Это не просто сарай. Это промышленный объект, рассчитанный на постоянную, высокотемпературную работу. Человек, который это строил, думал о будущем».

От здания исходила аура забытой, дремлющей силы. Оно пережило взлёт рода, пережило его позорное падение и теперь молчаливо ждало, покрытое мхом и плющом, как древний дракон в своей пещере. В отличие от жилого дома, который кричал о нищете и упадке, кузница молчала о былом могуществе.

Мы подошли к главному входу. Дверь была под стать всему зданию. Массивная, из толстых дубовых досок, скреплённых широкими полосами кованого железа, которые полностью покрылись оранжевой коркой ржавчины.

И она была заперта. На мощный пробой, вбитый в дверной косяк, было накинуто ухо огромного, тоже ржавого, амбарного замка. Это был символ забвения, замок, который повесил мой отец на наследие моего деда.

– Заперто, – с горечью констатировал Тихон. – Ключ уж и не найти, поди, за столько лет…

Я подошёл ближе. Замок был примитивной конструкции, но ломать его голыми руками было бессмысленно. Искать лом или рычаг? Это заняло бы время. Я начал осматривать всю систему запирания, как инженер, ищущий слабое звено. Замок был крепким. Петли вросли в камень. Дверь тоже не поддастся. Но вот сам пробой… та железная скоба, за которую цеплялся замок… Я увидел то, что искал. Металл у основания скобы, там, где она входила в дерево косяка, истончился от ржавчины. Десятилетия под дождём и снегом сделали своё дело. Это была точка отказа.

Я не сказал ни слова. Огляделся, нашёл на земле большой, увесистый камень, который едва мог поднять. Затем подобрал другой, поменьше, с острым краем – моё импровизированное зубило.

Я приставил острый край камня к основанию пробоя и со всей силы ударил по нему большим камнем. Раздался глухой удар. Боль пронзила мою ладонь, но я проигнорировал её. Я ударил снова. И снова. Это была изнурительная, тупая, яростная работа. Я не останавливался. В каждом ударе было моё отчаяние, моя злость, моя последняя, безумная надежда. Первые удары были неточными, несколько раз попал по пальцам, но потом приноровился. Чувствовал, как ноют мышцы спины и рук, как каждый удар отзывается болью во всём теле.

«Давай же, – шептал я сквозь зубы. – Ломайся, тварь».

Спустя десяток ударов, когда я уже почти выдохся, раздался громкий, скрежещущий треск. Ржавый металл не выдержал. Пробой отломился у самого основания. Огромный замок вместе с ним с грохотом упал на землю, подняв облачко пыли.

Путь был свободен.

Я стоял перед дверью, тяжело дыша. Руки дрожали от напряжения, ладонь кровоточила и горела огнём. Я победил. Победил кусок ржавого железа. Первая победа в этом мире. Ощущалась она неоднозначно.

Я посмотрел на Тихона. Старик смотрел на сломанный засов с широко открытыми глазами, в которых смешались страх и изумление. Он, видимо, не ожидал от меня такой разрушительной решимости.

Затем я повернулся обратно к тёмному, безмолвному проёму. Из щели потянуло холодом, запахом остывшей золы, металлической пыли и забвения. Я чувствовал смесь трепета и мощного, почти магнетического притяжения. Это было оно. Ответ на мой отчаянный, безумный вопрос был там, за этой дверью. Либо там была просто гробница, набитая ржавым хламом и несбывшимися надеждами, что окончательно похоронит мою идею. Либо там была лаборатория. Мастерская. Мой единственный шанс.

Я положил свою разбитую, саднящую ладонь на массивное кованое кольцо, которое служило ручкой. Сделал глубокий вдох, вдыхая пыльный, холодный воздух из приоткрытой щели.

И толкнул.

Дверь, протестуя и скрипя, как столетний старик, которого потревожили, начала медленно поддаваться, открывая в мир полоску абсолютной, манящей и пугающей темноты.

Решение было принято. Я шагнул через порог, в святилище своего предка.

Тяжёлая дубовая дверь поддалась моему последнему, отчаянному толчку с протяжным, могильным скрипом, который, казалось, потревожил двадцатилетний сон этого места. Я сделал шаг через порог, из угасающего света вечера в почти абсолютную темноту. Тихон, помедлив секунду, шагнул следом. Дверь за нашими спинами медленно качнулась обратно и с глухим, финальным «БУМ!» захлопнулась, отсекая нас от остального мира.

Мы оказались в гробнице.

Первое, что ударило в нос – запах. Густой, сложный, почти осязаемый. Запах остывшей золы, въевшейся в камни за сотни плавок. Запах металлической окалины и острой, кислой ржавчины. Запах сырости, идущий от тёмных углов, и мышиного помёта. Но под всем этим, как призрак, витал едва уловимый, тонкий аромат раскалённого металла – память, впитавшаяся в сами стены.

Сначала царил мрак. Затем мои глаза начали привыкать. Свет едва пробивался сквозь затянутые вековой грязью и плотной, как войлок, паутиной окна, расположенные высоко под самой крышей. В этих тусклых, косых лучах, как в заброшенном соборе, висели серые, тяжёлые саваны паутины, соединяя могучие потолочные балки с остывшим оборудованием. И в этом призрачном свете начали проступать очертания гигантских, тёмных силуэтов, похожих на спящих доисторических чудовищ.

Я чувствовал странную смесь благоговения и уныния. Это место было построено с невероятным размахом, с титанической амбицией. Это был не просто сарай. Это был храм, посвящённый богу огня и стали. И, как и положено древнему храму, он был полностью разграблен и осквернён временем.

«Я чувствую себя археологом, вошедшим в гробницу фараона, – подумал я с мрачной иронией, – только чтобы обнаружить, что расхитители уже вынесли всё золото, оставив лишь тяжёлые каменные саркофаги».

– Господи, помилуй, – прошептал рядом Тихон, его голос был полон ужаса. – Да тут… тут и не разобрать ничего.

– Дай огня, – тихо скомандовал я.

Старик, чиркая огнивом, с третьей попытки зажёг припасённую лучину. Дрожащий огонёк выхватил из мрака отдельные детали, подчёркивая и усугубляя масштаб запустения.

Первоначальный эмоциональный порыв прошёл, уступая место привычной профессиональной деформации. Я перестал быть испуганным наследником. Я стал инженером, проводящим аудит заброшенного промышленного объекта. Я начал свой методичный обход.

Объект номер один: Горн.

Он был сердцем этого места, его главным алтарём. Огромный, сложенный из тёмного, обожжённого камня, он занимал центральную часть кузницы. Я обошёл его кругом, оценивая качество каменной кладки. Затем заглянул в его холодное, тёмное жерло. Футеровка – внутренний слой кирпичей, защищающий камень от жара, – осыпалась, превратившись в красную труху. Я ковырнул её пальцем, и она рассыпалась. Я заметил несколько сопел для подачи воздуха, фурм, расположенных на разных уровнях.

«Основание – монолит, – заключил я. – Построено на совесть. Но вся внутренняя часть – под полную замену. Это как двигатель с треснувшим блоком цилиндров. Требуется капитальный ремонт. Но сама станина – превосходна. А эти несколько фурм… интересное решение. Говорит о попытках контролировать температуру в разных зонах. Дед был не так прост, как можно было подумать».

Объект номер два: Наковальня.

Рядом с горном, как верный, несгибаемый страж, стояла она. Главная наковальня. Она была огромной, гораздо больше тех, что я видел в музеях. Её дубовая колода-основание намертво вросла в утоптанный земляной пол, став с ним единым целым. Вся поверхность была покрыта толстым слоем оранжевой, рыхлой ржавчины.

Я подошёл к ней с чувством, похожим на благоговение. Провёл рукой по её поверхности. Пальцы ощутили холод и грубую, шершавую фактуру коррозии. Я смахнул слой грязи и пыли с боковой поверхности. И увидел его. Клеймо мастера. Плохо различимое, забитое ржавчиной, но узнаваемое: оскаленная волчья голова и два перекрещенных молота. Герб рода Волконских. Это был прямой, физический контакт с моими предками, с тем самым Волконом, чья слава гремела по всему княжеству.

Я провёл рукой по рабочей поверхности, по «лицу» наковальни. В центре был заметен плавный, выработанный годами прогиб – «седло». Это была не вмятина от удара. Это была благородная выработка, след сотен тысяч, если не миллионов, ударов молота. История рода, записанная в стали. Я достал из кармана свою бронзовую печатку и легонько стукнул её торцом по краю наковальни.

ДЗИНННННЬ!

Чистый, долгий, высокий звон эхом разнёсся по всей кузнице, заставив осыпаться пыль с потолочных балок.

«Сталь высочайшего качества, – с удовлетворением заключил я. – Никаких внутренних трещин. Несмотря на внешнюю ржавчину, этот ветеран в полном порядке. Это – сердце нашей будущей работы. Наш главный станок».

Объект номер три: Мехи.

Я подошёл к жалкому остову в углу. Это было то, что когда-то было лёгкими этой кузницы. Зрелище было плачевным. Я пнул ногой сгнившую кожу, и та с тихим шелестом рассыпалась в прах. Деревянный каркас был изъеден древоточцем и крошился в пальцах. Но я, как инженер, смотрел не на состояние, а на конструкцию.

«Просто, как топор. Однокамерная конструкция. Даёт прерывистый, „пульсирующий“ поток воздуха. Неэффективно. Вчерашний день. Но сам принцип рычага можно использовать. Только система будет другой. Двухкамерной. Для непрерывного дутья. Это будет первая и самая важная модернизация».

Закончив с основным оборудованием, я перешёл к самому грустному. К инструментам. Они были развешаны на деревянных стойках вдоль стены. Точнее, то, что от них осталось.

Это было похоже на братскую могилу.

«Так, что у нас тут? – язвительно подумал я. – Музей коррозии под открытым небом. Экспонат номер один: „Клещи, ставшие единым целым со стойкой“. Экспонат номер два: „Молоток, самопроизвольно разделившийся на боёк и труху“. Экспонат номер три: „Ящик с зубилами, которые достигли состояния дзен и теперь представляют собой единый ржавый монолит“. Прекрасная коллекция».

Я подошёл к одной из стоек и попытался вытащить из гнезда пару больших клещей. Рукоять осталась у меня в руке, превратившись в горсть гнилой трухи. Сами клещи, издав жалобный скрежет, обломились у основания и с глухим стуком упали на пол, разлетевшись на несколько ржавых кусков.

Я методично прошёлся вдоль стены, проводя свой печальный аудит. Большинство инструментов были безнадёжны. Но в самом дальнем углу, за опрокинутым верстаком, в куче старых тряпок и угольной пыли, я нашёл его.

Молот. Он не был на стойке, он лежал в укромном углу, и это спасло его от худшей сырости. Рукоять из тёмного, отполированного потом и временем дерева, идеально ложилась в руку. Боёк был не ржавым, а покрыт лишь тонкой, благородной тёмной патиной. Форма его была совершенной. Баланс – безупречным. Это был не просто инструмент. Это было произведение искусства. Я был уверен, это был личный молот моего деда. Моё единственное настоящее сокровище в этом царстве упадка.

Я провёл ещё полчаса, разгребая завалы. Моя добыча была скудной. Кроме молота деда, я нашёл ещё одну тяжёлую кувалду с целым бойком, несколько пробойников из хорошей стали, которые были густо смазаны жиром и потому уцелели, и пару сломанных, но крепких напильников.

Я стоял в центре кузницы. Аудит был завершён. Картина ясна.

Активы:

Крепкое каменное здание.Массивная, целая наковальня.Один шедевральный молот и горстка мелкого инструмента.Большая куча ржавого металлолома, который можно использовать как сырьё.

Пассивы:

Полностью разрушенный горн.Полностью разрушенные мехи.Отсутствие 99% необходимых инструментов.Отсутствие топлива.Отсутствие знаний о местных технологиях (что, впрочем, было плюсом).

Тихон подошёл ко мне. Его лицо выражало глубокое отчаяние.

– Господин… это же… это невозможно. На это уйдут годы. Годы и целое состояние, которого у нас нет.

Но я смотрел на всё это иначе. Ярость и отчаяние сменились азартом инженера перед сложнейшей задачей. Я видел не проблемы. Я видел ресурсы и возможности.

Я повернулся к Тихону, и на моём грязном, перепачканном сажей лице появилась широкая, уверенная, почти безумная улыбка.

– Годы? Нет, Тихон. У нас нет годов. У нас есть меньше месяца. Ты видишь здесь руины. А я – идеальную строительную площадку. У нас есть фундамент. У нас есть главный станок. И у нас есть целая гора сырья, – я кивнул на ржавый хлам. – Всё остальное… остальное – это просто инженерия.

Я смотрел на разруху вокруг не со страхом, а с предвкушением. Я видел не гробницу. Я видел свой будущий завод. И я был готов приступить к его строительству.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.