Текст книги "Перековка судьбы (СИ)"

Автор книги: Александр Колючий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 24

До Испытания оставалось несколько дней, как мой грандиозный, безумный проект пройдёт финальную проверку на прочность. Я прекратил изнурительные тренировки. Тело, насколько это было возможно, я подготовил. Теперь ему нужен был отдых, чтобы накопить энергию. Главная работа теперь шла в голове.

Я сидел в кузнице, на своём любимом месте на краю остывшего горна, и медленно, методично протирал свой идеальный клинок промасленной тряпицей. Это успокаивало. Это помогало думать. Я анализировал не свои движения, а психологию врага.

– Тихон, – позвал я старика. Он тут же вошёл, вытирая руки о штаны.

– Слушаю, господин.

– Медведевы высокомерны, – сказал я, не отрывая взгляда от клинка. – Но они не полные идиоты. Особенно старый боярин Игнат. Он хитрый и осторожный лис. Он не будет полагаться только на старые слухи и донесения своего управляющего. Перед самым поединком он захочет получить свежие, достоверные сведения о моём состоянии. Он захочет убедиться, что я всё ещё слаб и жалок. Он пришлёт кого-нибудь посмотреть. Сегодня вечером или завтра. Мы должны быть к этому готовы.

Тихон напрягся.

– Спрятаться, господин?

– Наоборот, – я поднял на него глаза. – Мы покажем им то, что они хотят увидеть. Сегодня мы устроим для них небольшой спектакль.

Я встал и подошёл в самый дальний, тёмный угол кузницы. Туда, где я свалил весь бесполезный хлам. Покопавшись, я извлёк оттуда его. Тот самый, мой первый «тренировочный» меч. Изогнутый, ржавый, жалкий кусок железа, похожий на банан.

– Я буду тренироваться днём, на открытом месте, – я взвесил «банан» в руке. – Но не со своим мечом. Я буду тренироваться с этим. И буду слаб, неуклюж и жалок. Мы должны подтвердить их самые худшие, для нас, и самые лучшие, для них, ожидания. Мы должны усыпить их бдительность окончательно.

Я посмотрел на Тихона.

– Твоя задача, – продолжил я, – вести себя естественно. Занимайся своими делами во дворе. Но как бы случайно оставь вон тот куст у забора неприбранным. Тот, что погуще. Оттуда лучший обзор на нашу тренировочную площадку.

Старик смотрел на меня несколько секунд, переваривая мой план. Затем на его морщинистом лице появилась хитрая, заговорщицкая улыбка. Он уже привык к моим странным, но, как оказалось, эффективным планам. Он с нервной решимостью кивнул.

– Будет сделано, господин. Лучший вид для дорогих гостей.

Ближе к вечеру, когда солнце начало клониться к закату, я начал свой спектакль. Вышел на тренировочную площадку. Намеренно ссутулился, сделал своё лицо бледным и измученным. Медленно, как старик, подошёл к стойке и взял в руки гнутый меч.

В это самое время двое крепких дружинников в неприметной одежде, крадучись, как волки, пробирались сквозь заросли, окружавшие нашу усадьбу. Они были лучшими людьми боярина Медведева, опытными разведчиками. Их задача была проста: проникнуть незамеченными, оценить состояние Волконского и его подготовку, и доложить хозяину. Они без труда нашли идеальный наблюдательный пункт – густой куст боярышника у самого забора, из-за которого вся тренировочная площадка была как на ладони. Они замерли, превратившись в тени.

И они увидели жалкую картину.

На площадку вышел худой, бледный юноша. Он двигался медленно, неуверенно. Он взял в руки нечто, что с трудом можно было назвать мечом. Это была кривая, ржавая железяка.

Он попытался сделать несколько взмахов. Его движения были медленными, неуклюжими. Он спотыкался на ровном месте. После пары ударов по воздуху он начал тяжело дышать, опираясь на свой «меч». Погнутый клинок жалко вибрировал в воздухе, издавая глухой, дребезжащий звук. Юноша попытался ударить по старому тренировочному столбу. Он промахнулся. Второй удар едва оставил на дереве царапину.

Дружинники смотрели на это с трудом сдерживая смех. Это было не просто плохо. Это было комично. Это было жалкое зрелище больного ребёнка, который играет в воина.

Промучившись так минут десять, я (то есть, жалкий юноша на площадке) с видом полного изнеможения бросил свой ржавый меч на землю, где он звякнул, как консервная банка. Я, пошатываясь и держась за бок, побрёл обратно в дом.

Двое лазутчиков переглянулись. На их грубых лицах были презрительные ухмылки. Миссия была выполнена. Они получили исчерпывающее подтверждение того, что их молодой господин будет драться не с воином, а с ходячим недоразумением. Тихо, как тени, они покинули свой наблюдательный пост.

В усадьбе Медведевых, просторной, богато убранной зале, освещённой десятками свечей, боярин Игнат и его сын Яромир слушали доклад вернувшихся лазутчиков.

– Всё так, как мы и думали, мой господин, – докладывал один из дружинников, не скрывая усмешки. – Он слаб, как котёнок. Мы видели его «тренировку». – Слово «тренировка» он произнёс с таким ехидством, что Яромир громко рассмеялся.

– А меч его! – подхватил второй. – Клянусь бородой моего деда, это просто кривой кусок железа! Им и курицу не зарубить. Наш боярич Яромир мог бы его палкой забить до смерти. Он даже по столбу попасть не мог!

Яромир хохотал, запрокинув голову. Он был в своей стихии. Любые сомнения, которые могли у него зародиться после моей дерзости в городе, окончательно развеялись. Он представлял себе, как выйдет на арену и одним ударом завершит этот фарс, эту комедию.

Боярин Игнат довольно улыбался. Его план работал идеально. Он бросил лазутчикам несколько серебряных монет за хорошие вести.

– Отлично. Главное, чтобы он дожил до поединка и не умер от страха по дороге. Я хочу, чтобы все видели его позор.

Из тени кузницы вышла моя фигура. Но это был уже не сгорбленный, больной юноша. Это был кто-то другой. Спина прямая. Движения плавные и тихие. В моей руке был мой настоящий меч, мой безымянный шедевр. Лунный свет играл на его отполированных долах, и он, казалось, впитывал его, а не отражал.

Я вышел на ту же тренировочную площадку. И начался мой настоящий танец. Танец с тенью.

Мои движения были быстрыми, точными, смертоносными. Я не махал мечом, я писал им в воздухе иероглифы смерти. Короткие, взрывные шаги. Плавные уклонения. Молниеносные уколы в сторону тренировочного столба, которые оставляли в нём глубокие, узкие отверстия. Вместо жалких взмахов – тихий, хищный свист рассекаемого воздуха.

Я закончил свою серию упражнений, стоя в центре двора, моё дыхание ровное, тело – сжатая пружина, готовая в любой момент развернуться. Посмотрел в сторону кустов, где днём сидели лазутчики. И на моих губах появилась слабая, холодная, хищная улыбка.

«Спектакль окончен, – подумал я. – Дезинформация доставлена адресату. Они уверены в своей победе. Они расслаблены. Они слепы. Они идут прямо в ловушку, которую я для них строил почти два месяца».

Последний обманный манёвр был успешно выполнен.

Теперь оставалось только ждать.

Прошло несколько дней после визита лазутчиков. Дней, наполненных тишиной и странным, напряжённым спокойствием. Я прекратил изнурительные тренировки. Мой проект, моё тело, достиг той точки, когда дальнейшая нагрузка могла принести больше вреда, чем пользы. Наступал этап накопления сил.

Я сидел на скамье в своей кузнице. В руках у меня был мой безымянный клинок. Я не тренировался. Я медленно, методично правил его режущую кромку на мелкозернистом точильном камне, который мы с Тихоном с таким трудом установили. Движения были плавными, выверенными, почти медитативными. Я не столько точил, сколько разговаривал со сталью, чувствуя её отклик, её плотность, её скрытую мощь. В кузнице пахло холодным металлом, маслом. Это было моё святилище. Место, где я был в полной безопасности, в полном контроле.

Тихон, который вошёл, чтобы принести мне кружку воды, с тревогой посмотрел на моё умиротворённое занятие.

– Господин, может, ещё потренируетесь? С маятником вашим… Мало ли…

Я покачал головой, не отрывая взгляда от лезвия.

– Нет, Тихон. Все системы откалиброваны. Тело должно отдохнуть и накопить энергию. Сейчас важнее всего – холодная голова и острый клинок. Всё, что я мог сделать, я уже сделал.

«Я сделал всё, что мог, – пронеслась в голове мысль, пока я любовался игрой света на идеальной кромке. – Проект готов к сдаче. Дальнейшие доработки могут только нарушить баланс системы. Теперь остаётся только ждать официального вызова. Ждать, когда они назначат дату моей казни. Или моего триумфа».

Мы ждали недолго.

На следующий день, ближе к полудню, наше тихое уединение было разорвано в клочья. Сначала издалека донёсся звук рога – чистый, пронзительный, властный. Он не был похож на охотничьи рога, которые я слышал раньше. Этот звук был официальным. Затем – цокот копыт. Не одного всадника, а нескольких. Они приближались. Быстро.

Тихон выбежал во двор, его лицо было бледным. Я медленно, без суеты, вытер клинок, убрал его в ножны и тоже вышел.

К нашим полуразрушенным воротам подъезжала небольшая, но внушительная делегация. Это были не люди Медведевых. Эти всадники сидели на породистых, ухоженных лошадях. Двое гвардейцев в стальных шлемах и синих плащах с гербом Великого Князя. А между ними – мужчина средних лет в богатой, но строгой одежде. Он сидел в седле прямо и неподвижно, его лицо было беспристрастным, как у судьи. Это был княжеский Герольд.

Тихон ахнул и торопливо перекрестился. Прибытие официальных лиц такого ранга в наше забытое богами поместье было событием из ряда вон выходящим. И оно не сулило ничего хорошего.

Я же, наоборот, был спокоен. Я этого ждал. Это был следующий логический шаг в их плане.

Я медленно, с достоинством, которое, как я надеялся, выглядело естественно, пошёл к воротам. Герольд не стал въезжать во двор. Он смотрел на меня сверху вниз со своего коня, и в его глазах не было ни презрения, ни сочувствия. Только холодная, профессиональная отстранённость человека, который просто выполняет свою работу.

Герольд поднял руку, и один из гвардейцев протянул ему большой, тяжёлый свиток с висящей на шнурке восковой печатью. Герольд сломал печать и развернул пергамент. Его голос, громкий, поставленный и лишённый всяких эмоций, разнёсся по нашему тихому двору.

– Именем и волею Великого Князя Ивана Святославича, правителя земель Залесских!

Тихон рухнул на колени. Я остался стоять.

– Да будет ведомо бояричу Всеволоду, сыну Демьяна, из рода Волконских, что Испытание Чести по спору с благородным родом Медведевых, сим указом назначается!

Он сделал паузу, давая словам набрать вес.

– Свершится поединок в стольном граде Залесске, на Великой Арене, через пять дня от нынешнего рассвета, в полуденный час!

Стольный град Залесск. Великая Арена. Моё сердце пропустило удар. Я ожидал, что это будет здесь, в поселении. Но Медведевы решили иначе. Они хотели не просто победы. Они хотели максимального, оглушительного, столичного позора для моего рода.

– Вышеозначенному бояричу Всеволоду Волконскому надлежит явиться в указанное время и место для свершения Испытания! – продолжал греметь голос Герольда. – Неявка будет сочтена признанием вины и трусостью, и повлечёт за собой немедленную потерю всех титулов и земель в пользу рода Медведевых и вечный позор имени!

Он закончил чтение и молча свернул свиток. Он не передал его в руки мне, как я ожидал. Он кивнул одному из гвардейцев. Тот спешился, подошёл к столбу наших ворот, выхватил из-за пояса короткий, острый кинжал и одним резким движением прибил свиток к старому, потрескавшемуся дереву.

Этот жест был более красноречив, чем любые слова. Это был не просто вызов. Это был приговор. Публичный. Окончательный.

После этого делегация, не сказав больше ни слова, развернулась и уехала. Цокот их копыт быстро затих вдали. Мы с Тихоном остались стоять перед этим официальным свидетельством нашей судьбы, которое трепетало на ветру, пригвождённое к нашему дому.

– Всё кончено, господин… – прошептал Тихон. Он сидел на земле, и по его щекам текли слёзы. – Столица… Великая Арена… на глазах у всех бояр… это конец…

Для него это был конец. Упоминание столицы и Арены, официальный указ Князя – всё это превращало их маленькую трагедию в государственное событие, из которого не было выхода.

Я же чувствовал странное, холодное облегчение.

Я подошёл к воротам. Спокойно вытащил кинжал, которым был прибит свиток. Снял пергамент, не стал его читать снова и так знал каждое слово. Я аккуратно свернул его и убрал за пазуху.

Неопределённость исчезла. Теперь у меня были точные параметры: время, место, условия. Для инженера нет ничего лучше определённости. Хаос превратился в чёткую, понятную задачу с жёстким дедлайном.

Я молча вернулся в кузницу. Подошёл к стене, где был нацарапан мой календарь. На ней осталось всего несколько рисок. Я взял уголь и медленно, с нажимом, перечеркнул все, кроме трёх последних.

Повернулся к подавленному Тихону. На моём лице не было ни страха, ни отчаяния. Только холодная, абсолютная концентрация.

«Фаза планирования окончена. Фаза производства окончена. Фаза тренировок окончена. Начинается фаза реализации проекта. Обратный отсчёт пошёл. Все системы в норме. Прототип готов к главному испытанию».

Я положил руку на плечо старика.

– Собирай вещи, Тихон. Нас ждёт столица.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Глава 25

Последняя ночь в усадьбе была тихой. Неестественно тихой. Не было ни стука молота, ни рёва горна. Огонь погас. Я сидел на краю наковальни, и единственный источник света – маленькая масляная плошка – бросал на стены длинные, пляшущие тени. Моё святилище, моя лаборатория, моя крепость – замерла в ожидании.

Я не мог спать. Мой мозг, обычно занятый расчётами и планами, был на удивление пуст. Я просто сидел и смотрел. Смотрел на то, что мы с Тихоном создали из праха и забвения.

Я встал и медленно обошёл кузницу. Мои пальцы коснулись гладкой, прохладной кожи новых мехов. Я помнил, как мы сшивали их, как промазывали швы жиром, как я, наплевав на боярское достоинство, спорил с хитрым кожевником за каждый дюйм. Провёл рукой по новым, серым, огнеупорным кирпичам в сердце горна. Я помнил, как мы месили эту глину ногами, как я объяснял удивлённому Тихону про термические зазоры. Я прикоснулся к своему точильному кругу, полученному от мельника, – моему первому честно заработанному станку.

За эти неполные два месяца это место стало для меня чем-то большим, чем просто зданием. Оно стало единственной точкой опоры в этом безумном, чужом мире. Я вложил в него всего себя: свои знания из прошлой жизни, свою волю, свою ярость и свою отчаянную надежду на выживание. Я возродил его из пепла. И теперь должен был его покинуть.

Я понимал, что поединок, который ждал меня в столице, – это не просто драка за жизнь. Это был финальный экзамен. Выпускная работа для всего моего проекта «Возрождение». И я, как ответственный руководитель проекта, должен был подготовить свой «объект» к возможному провалу. К самому худшему сценарию.

Я приступил к методичной «консервации» своего производства. Моя цель была проста: если не вернусь, Медведевы, которые получат эту землю, не должны получить доступ к моим технологиям и моим лучшим инструментам. Они получат только то, что видели их шпионы – руины и хлам.

Сначала – мелкие инструменты. Мои самодельные напильники с идеальной насечкой, которые резали сталь, как масло. Мои зубила и пробойники, прошедшие правильную термообработку. Мои калибровочные инструменты. Я тщательно протёр каждый из них промасленной тряпкой, чтобы защитить от сырости, а затем плотно завернул в несколько слоёв кожи.

Затем – главные сокровища. Молот моего деда и пара лучших моих ручников. Их я тоже завернул в промасленную кожу. Теперь нужно было найти тайник. Не просто яма в углу, которую легко обнаружить. Мне нужно было инженерное решение.

Мой взгляд упал на главную наковальню. Она стояла на массивной, вросшей в землю дубовой колоде. Идеально.

– Тихон, – позвал я старика, который дремал в углу. – Мне снова нужна твоя сила.

Мы взяли самый длинный и крепкий лом. Подсунули его под край дубовой колоды. Навалились всем весом. Дерево с протестующим скрипом начало поддаваться. Медленно, сантиметр за сантиметром, мы приподняли один край массивного основания. Под ним была плотно утоптанная земля.

Я быстро выкопал неглубокую яму. Уложил на дно свои свёртки с инструментами. Сверху прикрыл их плоскими камнями и засыпал землёй, тщательно её утрамбовав. Затем мы с таким же нечеловеческим усилием опустили колоду на место. Она встала с глухим, тяжёлым стуком, который сотряс всю кузницу. Теперь наковальня, сердце моей кузницы, стала стражем моих лучших инструментов. Никому и в голову не придёт искать что-то под ней.

Оставался самый важный этап. Мой безымянный шедевр.

Я должен был взять его с собой, но тайно. План по дезинформации требовал жертв.

Я достал его из ножен. Клинок тускло блеснул в свете плошки. Обильно смазал его густым оружейным жиром, чтобы защитить от влаги в дороге. Затем тщательно завернул в несколько слоёв промасленной ткани. Получился длинный, узкий, бесформенный свёрток. Я приладил к нему пару ремней так, чтобы его можно было нести за спиной, замаскировав под скатку плаща или постельных принадлежностей.

Затем взял приманку. Тот самый старый, погнутый тренировочный меч. Символ моего былого бессилия, который так позабавил лазутчиков Медведева. Я не стал его чистить. Наоборот, я ещё больше измазал его сажей и грязью. Вложил его в простые, грубые ножны и демонстративно прислонил к стене у выхода. Это оружие увидят все. Оно должно было стать финальным штрихом в образе жалкого, обречённого на смерть юноши.

Напоследок разбросал по кузнице несколько старых, сломанных инструментов, которые мы нашли во время уборки. Я создавал картину полного упадка и нищеты. Чтобы любой, кто сюда заглянет после моего… отъезда, не нашёл ничего, кроме мусора и разочарования.

– Господин… – тихий голос Тихона заставил меня вздрогнуть. Старик стоял в дверном проёме и смотрел на мои приготовления. Его лицо выражало плохо скрываемый страх. – Зачем вы всё прячете? Вы… вы будто не надеетесь вернуться?

Этот прямой вопрос застал меня врасплох. Я посмотрел на его встревоженное, морщинистое лицо. И я не мог ему солгать. Но и напугать ещё больше тоже не хотел.

– Я инженер, Тихон, – ответил я, и в моём голосе не было страха, только спокойная логика. – А инженер всегда просчитывает все варианты, особенно – самый худший. Это не пессимизм. Это управление рисками. Если я вернусь с победой – мы просто достанем всё обратно, и наша работа продолжится. Если же нет… – я сделал паузу, подбирая слова, – то я не хочу, чтобы мои чертежи, мои инструменты и мои секреты достались врагу. Медведевы получат только пустые стены и кучу ржавого хлама. Они не получат ничего из того, что мы с тобой создали за эти месяцы.

Тихон молчал. Он понял.

– Берегите себя, господин, – прошептал он, и в его глазах стояли слёзы. – Не рискуйте зря. Ваша жизнь дороже любой чести. Прошу вас.

Я подошёл к нему и положил руку на его костлявое плечо.

– Я не собираюсь зря рисковать, Тихон. И не собираюсь проигрывать. Слишком много сил было вложено в этот проект, чтобы просто так его бросить. Я вернусь. Я обещаю.

Работа была завершена. Кузница снова выглядела заброшенной, но теперь это была упорядоченная, законсервированная пустота. Я в последний раз обвёл взглядом своё творение. Место, где я переродился из испуганного пришельца в мастера.

– Пора, – сказал я.

Мы вышли наружу. Холодный предрассветный воздух ударил в лицо. Замка, который я сломал, больше не было. Но дверь нужно было запереть. Мы нашли тяжёлый дубовый брус. Вдвоём, с натугой, мы подперли им дверь снаружи, заклинив его между стеной и дверным косяком. Просто. Грубо. Но надёжно. Дверь в моё святилище снова была закрыта.

Мы стояли перед запертой кузницей в холодном свете зари. Я чувствовал, как завершился огромный, важный этап моей новой жизни. Вся моя подготовка, вся моя работа, всё моё оружие – всё осталось за этой дверью. Я создал свой шанс на выживание. Теперь мне предстояло выйти в большой, враждебённый мир, чтобы этим шансом воспользоваться.

Я повернулся спиной к кузнице.

«Фаза „Огонь и Сталь“ завершена. Производство окончено. Начинается фаза „Испытание“».

Я посмотрел на дорогу, которая вела в сторону столицы. Обратного пути не было.

Рассвет последнего дня перед дорогой был холодным и серым. Мы с Тихоном были готовы. Наши сборы были до смешного короткими. Весь наш скарб, предназначенный для путешествия в столицу, уместился в один единственный дорожный мешок.

Наш транспорт был под стать поклаже. Старая, скрипучая тележка, у которой одно колесо отчаянно пыталось жить своей собственной жизнью, и наша единственная, печальная на вид корова, запряжённая в эту конструкцию. Она посмотрела на меня своими большими, влажными глазами, в которых читалась вся скорбь этого мира. Кажется, она тоже понимала, куда и зачем мы едем.

В мешке лежали простые припасы: несколько караваев чёрного хлеба, кусок солёного сала, фляга с водой и одна смена белья. Я же нёс на себе самое главное.

На поясе, на виду у всех, в грубых, самодельных ножнах болтался мой «официальный» меч – тот самый, старый, погнутый тренировочный клинок, который был символом моего позора. Это была моя приманка. Моя маскировка. А за спиной, в виде неброской скатки из старого, тёмного плаща, был тщательно завёрнут и перевязан верёвками мой настоящий, безымянный шедевр.

Я бросил последний взгляд на усадьбу. На покосившийся дом. На запертую, молчаливую кузницу.

«Аудит завершён. Производственный цех законсервирован. Прототип надёжно укрыт. Цель: доставить оператора и основной инструмент на полигон для финальных испытаний без потерь. Звучит как план», – с мрачной иронией подумал я.

– Пошли, Тихон, – сказал я, и мы тронулись в путь.

Первые часы мы шли по своим заросшим землям в полной тишине, которую нарушал лишь скрип колёс нашей тележки и унылое мычание коровы.

Как только мы вышли на главный тракт, ведущий в столицу, мир изменился. Здесь уже было оживлённое движение: скрипели тяжёлые телеги купцов, шли небольшими группами крестьяне, изредка проносились всадники на хороших лошадях. И очень скоро я понял, что новость о моём поединке – это уже не местная сплетня. Благодаря княжескому указу, это было главное событие недели во всём княжестве. А я – его главная, хоть и трагическая, звезда.

Нас начали узнавать.

Реакция была разной, но одинаково неприятной.

Крестьяне, завидев нас, спешно крестились и отходили к самой обочине, провожая нас сочувствующими или испуганными взглядами. В их глазах я был не просто бояричем. Я был отмеченным судьбой. Живым мертвецом.

Купеческие караваны, проезжая мимо, замедляли ход. Охранники в кожаных доспехах и сами хозяева в добротных кафтанах с откровенным, нескрываемым любопытством разглядывали меня, как диковинного зверя в клетке. В их взглядах был циничный расчёт. Они наверняка уже сделали крупные ставки на мою быструю и унизительную смерть. Для них я был просто товаром, зрелищем, которое должно было либо принести им прибыль, либо нет.

Но хуже всего была реакция знати. Нас обогнала крытая повозка какого-то небогатого, но гонористого дворянского семейства. Из окна высунулись несколько молодых лиц – юноши и девушки в ярких одеждах. Они не просто посмотрели. Они открыто показывали на меня пальцами и смеялись. Я прочитал на их губах: «Волконский». Во взглядах было чистое, незамутнённое высокомерие и презрение. Взгляд «своих», которые с наслаждением наблюдают за падением одного из членов стаи. Мой позор был для них развлечением и, одновременно, подтверждением их собственного, более высокого статуса.

«Похоже, моё предстоящее унижение – главное развлекательное шоу сезона, – с холодной злостью думал я, глядя прямо перед собой. – Передвижной цирк уродцев в моём лице отправился на гастроли. Они не просто ждут моего поражения. Они жаждут его. Провал одного укрепляет их в собственной значимости. Психология, однако, не меняется веками. Ничего, ничего. Шоу они получат. Но боюсь, финал им не понравится».

Тихон шёл рядом, выпрямив свою старую спину и гордо подняв голову. Он пытался сохранить достоинство за нас двоих. Но я видел, как он вздрагивает от каждого насмешливого взгляда, как сжимаются его мозолистые кулаки, когда до нас долетал чей-то смех. Это унижение ранило его, верного слугу, который всю жизнь служил роду Волконских, гораздо сильнее, чем меня. Для него это был позор его семьи. Для меня – лишь тактические неудобства.

На привале у ручья, когда мы поили корову и сами пили воду, я решил поговорить с ним.

– Тебя это задевает, Тихон? – тихо спросил я. – То, что они говорят и думают?

Старик долго молчал, глядя на воду.

– Глупцы они, господин, – наконец вздохнул он. – Слепые. Они видят только то, что им велел видеть Медведев. Они видят бедного юношу с кривой железкой на поясе. Они не видели огня в вашей кузнице. Они не видели стали в ваших руках. Они ничего не знают.

Его простые слова, полные непоколебимой веры, тронули меня до глубины души. В этом мире, который желал мне смерти или позора, у меня был один-единственный союзник. Этот старый, упрямый человек.

И я понял, что мой проект приобрёл новый, самый важный смысл.

«Теперь я дерусь не только за своё будущее и за честь рода, – подумал я, глядя на его сгорбленную спину. – Я дерусь и за него. За этого одного старика, который всё ещё верит в меня, даже когда весь мир уже вынес свой приговор».

К вечеру следующего дня мы увидели их. Стены стольного града Залесска. Они вырастали прямо из-за горизонта – высокие, сложенные из серого камня, с многочисленными дозорными башнями, на которых развевались синие княжеские флаги. Это было грандиозное, подавляющее зрелище.

Мы не поехали в центр города. Наш путь лежал на окраину, туда, где над крышами домов возвышалось огромное, овальное сооружение, похожее на шрам на теле земли. Великая Арена. Местный Колизей. Место для турниров, празднеств и, как в моём случае, публичных экзекуций.

Мы поднялись на небольшой холм, с которого открывался вид на город. Заходящее солнце окрасило каменные стены арены в кроваво-красный цвет, и она отбрасывала на город длинную, зловещую тень. Путешествие было окончено. Мы прибыли на «полигон для испытаний». Воздух гудел от тысяч голосов, от предвкушения зрелища.

«Ну вот и всё, – подумал я. – Конец пути. Город ждёт своего шоу. Они ждут ягнёнка, которого поведут на заклание. Они даже не подозревают, что ягнёнок принёс с собой в котомке волчьи зубы».

Я поправил за спиной длинный, неброский свёрток, в котором спал мой настоящий меч. Обратный отсчёт продолжался. Оставалось совсем немного.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.