Текст книги "Перековка судьбы (СИ)"

Автор книги: Александр Колючий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4

Мы вернулись в кабинет отца. Пыльный, безмолвный, пропитанный запахом отчаяния. Рассказ Тихона всё ещё звенел у меня в ушах, но одно дело – слышать историю, и совсем другое – видеть сухие, безжалостные факты. Мой разум требовал данных, а не эмоций.

– Книга, Тихон, – сказал я, и мой голос в тишине кабинета прозвучал неожиданно твёрдо. – Ты говорил про долговую книгу. Я должен её увидеть.

Старик вздрогнул, словно я попросил его принести из подвала череп его покойного хозяина. На его лице отразился суеверный ужас.

– Господин, не надо… Ничего, кроме горя, в ней нет. Ваш батюшка над ней ночи напролёт сидел, только чернел лицом. Проклятая она…

– Тем более я должен её видеть, – настойчиво повторил я. – Я должен знать точный масштаб бедствия.

Тихон понял, что спорить бесполезно. Сгорбившись, он подошёл к массивному отцовскому столу. Поколебался секунду, а затем отодвинул тяжёлое кресло, опустился на колени и с кряхтением поднял одну из половиц. Под ней оказалась неглубокая ниша, выложенная камнем. Оттуда он извлёк её.

Книгу.

Он протянул её мне двумя руками, как нечто опасное, радиоактивное. Я взял её. Она была тяжёлой. Кожа на обложке потрескалась от времени и сухости, на углах истёрлась до основания, обнажая деревянную доску. Тиснёный герб рода Волконских – волчья голова и два перекрещенных молота – был почти неразличим. От книги пахло пылью, старой кожей и чем-то неуловимо печальным, как от давно покинутого дома. Это был не просто бухгалтерский журнал. Это был артефакт упадка. Надгробие целого рода.

– Я… я пойду, господин, – прошептал Тихон. – Дела по хозяйству…

Он не мог вынести даже вида этой книги. Он поклонился и тихо вышел, оставив меня наедине с призраками прошлого. Я сел за отцовский стол, положил перед собой этот фолиант и приготовился проводить финансовый аудит нашего семейного апокалипсиса.

Я открыл книгу. Первые страницы были плотными, чуть пожелтевшими, и были исписаны твёрдым, убористым, почти каллиграфическим почерком. Чернила, хоть и выцвели за десятилетия, всё ещё были легко читаемы. Вверху каждой страницы, как заголовок, стояло имя: «Боярин Волкон Волконский». Мой дед.

Я начал читать, и передо мной развернулась история процветающего, успешного предприятия.

Приход:

«Два парадных меча для личной гвардии Великого Князя Святозара – 50 золотых».

«Комплект из трёх охотничьих ножей с рукоятями из оленьего рога для боярина Воронцова – 8 золотых».

«Кованые решётки для окон новой городской ратуши, по чертежам столичного зодчего – 15 золотых».

«Дюжина наконечников для стрел, сталь калёная, для княжеской псарни – 1 золотой».

Записи шли одна за другой. Заказы от высшей знати, от богатых купцов, от городской казны. Мой дед не разменивался на мелочи. Он работал в премиум-сегменте.

Расход:

Расходы тоже говорили о многом.

«Закупка шведского железа, два пуда, у ганзейских купцов – 10 золотых».

«Новая кожа воловья для больших мехов в кузнице – 2 золотых».

«Оплата двух подмастерьев, Ивана и Прохора, за месяц работы – 1 золотой».

«Закупка букового угля, десять мешков – 3 золотых».

Я читал это не как историю. Я читал это как бизнес-отчёт.

«Так, что мы имеем? – размышлял я, листая страницы. – Дед был не просто гениальным мастером. Он был чертовски хорошим генеральным директором. Чётко определил целевую аудиторию и нишу – дорогие, высококачественные изделия для элиты. Инвестировал в лучшие импортные материалы и расширение производственных мощностей. Управлял персоналом. Судя по соотношению доходов и расходов, маржа прибыли была превосходной. Это было не просто ремесло. Это было высокодоходное, вертикально интегрированное предприятие. Браво, дед. Пятёрка по экономике».

Примерно на середине книги всё изменилось. Изменился почерк. На смену чёткому и уверенному письму деда пришёл другой – размашистый, с щегольскими завитушками, но какой-то нервный, неровный почерк моего отца, Демьяна. И вместе с почерком изменилось всё остальное.

Я начал методично, страница за страницей, отслеживать это медленное пике в пропасть.

Сначала изменились расходы. Статьи «закупка материалов» и «оплата подмастерьев» стали появляться всё реже. Зато появились новые.

«Пир в честь именин боярыни Елены, моей супруги – 15 золотых».

«Покупка нового жеребца арабских кровей у заезжих купцов – 20 золотых».

«Новое шёлковое платье для супруги из столицы – 5 золотых».

«Неэффективное расходование средств, – диагностировал я. – Резкий рост непроизводственных, имиджевых затрат. Он пытался казаться богатым, а не быть им. Он тратил прибыль на поддержание статуса, а не на реинвестирование в бизнес. Классическая ошибка стартапа, который слишком рано поверил в свой успех».

Одновременно менялась и графа «Приход». Премиальные заказы исчезли. Видимо, качество изделий отца не дотягивало до уровня деда. Их место заняли мелкие, случайные подработки.

«Починка лемеха для старосты деревни – 5 серебряных».

«Заточка трёх кухонных ножей для трактирщика „Кривая кобыла“ – 2 серебряных».

«Новый засов на ворота соседу – 10 медяков».

Бизнес стремительно деградировал от элитного производства до дешёвой ремонтной мастерской.

А потом появилась она. Первая запись, сделанная дрожащей рукой: «Взял в долг у боярина Игната Медведева десять золотых до весны под „божеский“ процент».

Я увидел, как этот маленький, мутный ручеёк долга превращается в полноводную, грязную реку. Суммы росли. Появлялись новые записи, одна отчаяннее другой. «Взял ещё двадцать золотых у Медведева, чтобы отдать старый долг».

«Долговая спираль, – констатировал я. – Он пытался заткнуть дыру в бюджете новыми кредитами. Гасил проценты по старым займам, беря новые. Финансовая пирамида, построенная на одном человеке. Фатальная ошибка управления».

Затем началось самое печальное. Распродажа наследия.

«Продана серебряная посуда из приданого Елены – 10 золотых».

«Продана библиотека деда, все книги в кожаных переплётах – 25 золотых».

«Проданы драгоценности боярыни Елены – 15 золотых».

Я буквально видел, как пустеют комнаты нашего дома. Это уже не было похоже на бизнес-отчёт. Это была история медленной, мучительной агонии, задокументированная в цифрах. И, несмотря на весь мой цинизм, я почувствовал укол жалости к этому человеку, моему новому отцу. К человеку, которого раздавило наследие его гениального родителя.

Я дошёл до последних страниц. Здесь почерк снова сменился. Он стал холодным, бездушным, юридически выверенным. Это уже не были записи. Это был официальный документ, договор, переписанный в книгу. Договор займа между «боярином Демьяном, сыном Волкона, из рода Волконских» и «боярином Игнатом, сыном Микулы, из рода Медведевых».

Сумма, указанная в договоре, заставила меня присвистнуть. Она объединяла все предыдущие долги и добавляла к ним новые, с какими-то совершенно драконовскими, ростовщическими процентами. Цель займа: «на закупку материалов и обеспечение работ для создания шедеврального меча для представления на Великом Княжеском турнире».

Я читал дальше, и волосы на моей голове, которой я пока не обзавёлся, начали шевелиться. Пункт о залоге. Он был прописан чётко и безжалостно.

«В случае невозврата полной суммы долга в указанный срок, в полную и безраздельную собственность боярина Медведева переходит всё движимое и недвижимое имущество рода Волконских, включая боярскую усадьбу со всеми постройками, прилегающие земли и кузницу».

Всё. Подчистую.

И последняя строка. Дата окончательного возврата долга. Она была назначена ровно через месяц после дня семнадцатилетия наследника, Всеволода Волконского. То есть, на следующий день после того самого Испытания Совершеннолетия.

В этот момент вся картина сложилась в моей голове. Это была не просто серия неудач и плохих решений. Это была гениально разыгранная, многолетняя партия. Медведев не просто давал в долг. Он инвестировал в банкротство. Долг был лишь юридическим основанием.

Я захлопнул книгу. Глухой хлопок обложки прозвучал как выстрел в тишине кабинета. Теперь у меня был полный набор: трагическое прошлое, могущественный враг, кристально чистый мотив и смертельный дедлайн.

Катастрофа перестала быть грустным рассказом старика. Она стала документом. Фактом. Протоколом.

Моя рука инстинктивно сжала в кармане тяжёлую бронзовую печатку с волком и молотом. Долг – это проблема. Молот – это единственное возможное решение. И времени на то, чтобы найти это решение, у меня почти не осталось.

Я сидел в пыльном, промозглом кабинете своего покойного отца, и холод исходил не только от каменных стен. Он шёл от пожелтевших страниц долговой книги, лежавшей передо мной на столе. Цифры, зафиксировавшие медленную агонию моего рода, казалось, высасывали из комнаты остатки тепла.

История, рассказанная Тихоном, больше не была просто грустной сказкой. Она была здесь, передо мной, в виде аккуратных записей о пирах, которые они не могли себе позволить, и о долгах, которые они не могли вернуть.

Всё было предельно ясно. Финансовый анализ был завершён. Диагноз: терминальная стадия банкротства. Но чего-то не хватало. В этой идеально выстроенной схеме по уничтожению моего рода был один недостающий элемент. Долг – это был юридический повод. Срок погашения, назначенный на следующий день после моего совершеннолетия, – это был спусковой крючок. Но каким был сам механизм? Как именно Медведевы собирались привести приговор в исполнение? Они же не могли просто прийти и вышвырнуть меня на улицу. Даже в этом, с позволения сказать, обществе должны быть какие-то законы. Какая-то процедура.

В комнату, неся маленькую масляную плошку, вошёл Тихон. Вечер сгущался, и кабинет погружался во мрак. Старик поставил светильник на стол, и его дрожащий огонёк выхватил из темноты моё лицо. Тихон вздрогнул. Видимо, выражение на моём лице было не самым жизнерадостным. Он увидел, что я смотрю на него в упор, и его взгляд забегал.

И тут я понял. Он знает. Он знает тот самый недостающий элемент пазла, и ему страшно об этом говорить.

– Тихон, – сказал я тихо, но так, чтобы в голосе слышалась сталь. – Я всё прочитал. Я вижу долг. Я вижу срок. Но я не вижу конца этой истории. Что произойдёт через месяц, в день моего семнадцатилетия?

Старик поёжился.

– Да ничего особенного, господин… праздник… Испытание Совершеннолетия, как у всех боярских детей. Обычай… Не стоит вам об этом голову ломать. Вам отдыхать надо, силы копить.

– Силы? – я криво усмехнулся. – Для чего, Тихон? Чтобы с большим энтузиазмом встретить судебных приставов? Хватит. Я вижу, что ты боишься. И боишься ты не этих старых долгов. Ты боишься чего-то, что должно случиться скоро. Чего-то, о чём ты мне не рассказал.

Тихон начал бормотать что-то про старые кости и дурные предчувствия, но я его прервал. Я встал. Подошёл к нему вплотную и посмотрел ему прямо в глаза. Я был выше его на полголовы, но тоньше и слабее на целую жизнь. И всё же сейчас я был господином.

– Тихон. Больше ни слова лжи. Я – глава рода Волконских. Этот дом, эта земля, эти долги и этот позор – всё это теперь моё. И я имею право знать, какой именно топор занесён над моей шеей. Я приказываю тебе. Расскажи мне всё. Что такое «Испытание Совершеннолетия»?

Слово «приказываю» сломало его. Плечи старика опустились. Он посмотрел на меня взглядом, полным такой безысходной тоски, что мне стало не по себе. Он кивнул на единственное уцелевшее кресло отца и на скамью напротив.

– Присядемте, господин. Правда вам не понравится.

Мы сели. Тихон долго молчал, глядя на свои мозолистые, сцепленные в замок руки.

– Испытание Совершеннолетия – это древний обычай, – начал он глухим, безжизненным голосом. – Когда наследнику знатного рода исполняется семнадцать зим, он должен доказать, что из него вышел не просто отрок, а муж, способный защитить своё имя и свою землю. Обычно это просто для вида. Едут на охоту, убивают вепря. Или устраивают состязания в стрельбе, в борьбе. Все радуются, пируют, славят молодого боярича.

Он сделал паузу.

– Но есть в наших законах старая, пыльная оговорка. Для особых случаев. Если между двумя родами есть «неразрешённый спор чести», то Испытание может принять иную форму. Форму судебного поединка. Между молодыми наследниками. Чтобы, как говорят старики, «молодая кровь смыла грехи отцов».

Моё сердце пропустило удар. Я начал понимать.

«Судебный поединок… – пронеслось в голове. – То есть, узаконенная дуэль. Корпоративный спор, который решается не в суде, а на арене. Эффективно. И очень, очень жестоко».

– Боярин Медведев, чтоб ему пусто было, об этой оговорке не забыл, – продолжил Тихон, и в его голосе зазвучала ненависть. – Как только ваша матушка, боярыня Елена, преставилась, он тут же подал прошение Великому Князю. Но он не стал требовать вернуть долг. О нет, он куда хитрее. Он заявил, что сам факт неоплаченного долга рода Волконских – это прямое оскорбление и пятно на чести его рода, рода Медведевых. И что этот «спор чести» может быть решён только кровью, как в старину. Поединком. Между тобой, последним из Волконских, и его сыном, Яромиром.

Я слушал, и холод расползался по моим венам. Это была гениальная в своей подлости многоходовка.

– И Великий Князь… он согласился? – спросил я.

– А он не мог отказать, – вздохнул Тихон. – Таков обычай. Отказать Медведеву – значит пойти против традиций, на которых держится вся власть бояр. Князь лишь утвердил то, что требовал закон. Испытание назначено на день вашего семнадцатилетия. А оно… через два месяца. Ровно через два месяца.

Я откинулся на спинку кресла. Все части пазла встали на свои места. Долг, который невозможно выплатить. Срок погашения, идеально подогнанный под дату поединка. И сам поединок, представленный не как способ убийства, а как благородное «восстановление чести». Это была не просто ловушка. Это был шедевр юридической и политической механики. Идеально смазанный механизм для моего уничтожения.

«Они не просто хотят забрать наш дом, – с ледяной ясностью понял я. – Они хотят сделать это публично, унизительно, на моих собственных именинах. Это не просто бизнес. Это личное. Очень личное».

– Но это же убийство! – вырвалось у меня. – Они же знают, что я… – я запнулся, вспомнив свою роль, – что я болен, что я не готов! Яромир, он же… он же воин!

– Им это и нужно, господин, – с горечью ответил Тихон. – Им нужен не бой. Им нужен приговор, приведённый в исполнение на глазах у всех. И это ещё не всё. Самое страшное – это цена проигрыша.

Я посмотрел на него. Что может быть страшнее, чем быть показательно убитым на потеху толпе?

– Победитель в таком поединке, – объяснил старик, и его голос дрожал, – имеет право требовать сатисфакции. Возмещения. И Медведевы не будут просить денег, которых у нас нет. Они потребуют землю. По закону, если род проиграл «спор чести» в судебном поединке, победитель может забрать последнее «родовое гнездо» в уплату. Они вышвырнут нас отсюда, господин. Это конец. Полный и окончательный. Они заберут всё.

Вот оно. Финальный аккорд.

Вся картина сложилась. Это была не просто дуэль. Это была юридически безупречная процедура по отъёму последнего имущества и уничтожению рода Волконских навсегда. Элегантная, одобренная обществом казнь.

Я опустил голову, закрывая лицо руками. На меня навалилась вся тяжесть этого мира – его жестокость, его несправедливость, его примитивная, звериная логика, обёрнутая в красивые слова о «чести» и «традициях». Впервые с момента моего странного пробуждения я почувствовал настоящее, беспримесное, глубинное отчаяние. Это была идеальная ловушка. И из неё не было выхода.

Тихон, видя моё состояние, молча поднялся и, сгорбившись, побрёл из кабинета, оставляя меня наедине с моим приговором.

Несколько долгих минут я сидел неподвижно, раздавленный этой новостью. Страх, гнев, обида на этот дикий, несправедливый мир. Но затем, сквозь бурю эмоций, начал пробиваться холодный, привычный голос моего внутреннего инженера.

«Стоп. Отчаяние – неэффективно. Эмоции – лишние переменные, вносящие погрешность в расчёты. Есть задача. Есть условия. Есть ограничения. Нужно найти решение».

Я поднял голову. Мозг заработал, раскладывая проблему по полочкам, как в проектной документации.

Задача: Избежать проигрыша в поединке. (Примечание: не обязательно «победить». «Не проиграть» – ничья, срыв поединка, дисквалификация противника – уже приемлемый результат).

Дано: Временной ресурс: Т-минус 60 дней. Моё тело: физические параметры на уровне офисного клерка в последней стадии авитаминоза. Боевые навыки: отсутствуют как класс. Мой главный ресурс: интеллект и знания из мира, где уже изобрели антибиотики и сопромат. Противник: сильный, тренированный, высокомерный (это – потенциальная уязвимость).

Ограничения: Нельзя отказаться. Нельзя сбежать.

Поиск решения: Прямое столкновение в текущих условиях = 100% проигрыш с последующим превращением в бездомного. Вывод: необходимо изменить условия уравнения. Невозможно увеличить переменную «Сила» до конкурентного уровня за 30 дней. Следовательно, необходимо ввести в уравнение новый множитель. Множитель «Технологическое превосходство».

Я встал. Подошёл к грязному окну. Мой взгляд был устремлён туда, где за зарослями крапивы темнел силуэт старой, заброшенной кузницы.

Камень, который Медведевы повесили мне на шею, никуда не делся. Он всё так же тянул ко дну.

Но теперь я решил не тонуть под его тяжестью. Я решил использовать его как первый камень в фундаменте своей обороны.

Я не воин. Я инженер.

И я приму этот бой на своих условиях.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Глава 5

Утро следующего дня не принесло облегчения. Наоборот, оно принесло холодную, трезвую ясность. У меня была проблема. Большая, злая, с мечом и, по всей видимости, с очень скверным характером. И у меня был дедлайн – примерно тридцать дней до того, как эта проблема лично явится по мою душу.

Я не стал паниковать. Паника – это для тех, у кого есть время на эмоции. У меня же был только тикающий таймер и гора неизвестных переменных. А любой хороший инженер знает: прежде чем приступать к решению задачи, нужно провести полную и безжалостную диагностику имеющейся системы. В данном случае, система – это я.

Я нашёл на заднем дворе вытоптанную площадку, рядом с которой из земли торчал обрубок бревна, испещрённый старыми, неглубокими царапинами. Местный фитнес-клуб. Тихон, который вынес мне кружку с тёплой водой, смотрел на меня с тревогой и робкой надеждой.

– Тренироваться будете, господин?

– Нет, Тихон, – ответил я, снимая верхнюю рубаху. Прохладный утренний воздух заставил кожу покрыться мурашками. – Я буду собирать данные. Прежде чем строить новую машину, нужно понять, почему старая не едет. Мне нужно понять, с чем придётся работать.

Старик, конечно, ничего не понял, но покорно кивнул и отошёл в сторону. А я мысленно открыл новый проектный файл.

«Проект: „Выживание 1.0“. Этап: „Оценка исходных параметров“. Задача: определить физические кондиции „объекта“ (тела) и тактико-технические характеристики штатного вооружения. Гипотеза: оба параметра находятся на уровне, несовместимом с жизнью в ближайшей перспективе. Необходимо получить количественные данные для дальнейшего планирования».

Этот отстранённый, почти роботизированный подход был моей единственной защитой от желания лечь на землю, свернуться калачиком и тихо ждать конца. Я сделал пару неуклюжих махов руками, пытаясь размяться. Тело ответило скрипом и ноющей болью в мышцах, о существовании которых я и не подозревал. Что ж, диагностика началась.

Тест номер один: Сила.

Я решил начать с простого – отжимания. В прошлой жизни, в свои лучшие годы, я мог сделать раз тридцать, а если поднапрячься, то и сорок. Не бог весть что, но для инженера, проводящего жизнь за компьютером, – вполне приличный результат.

Я принял упор лёжа. И тут же понял, что дело дрянь. Мои руки дрожали под весом того, что трудно было назвать телом. Скорее, это была просто конструкция из кожи и костей с минимальным наполнением. Стиснув зубы, я согнул локти. Опуститься вниз было легко – гравитация всегда на твоей стороне. А вот обратный путь…

С нечеловеческим усилием, чувствуя, как протестует каждая клетка, я выжал себя наверх. Один раз. Мой внутренний атлет требовал продолжения банкета. Моё новое тело вежливо, но твёрдо намекало, что банкет окончен. Второе отжимание далось мне с кряхтением и потемнением в глазах. На третьей попытке руки, эти предательские макаронины, просто сложились, и я смачно ткнулся носом в пыльную землю.

Тест номер два: Выносливость.

Поднявшись и отряхнув с лица унизительную пыль, я решил проверить кардиосистему. Задача: пробежать один круг по периметру усадьбы. Метров четыреста, не больше.

Первые двадцать метров я даже почувствовал что-то вроде спортивного азарта. Но он быстро улетучился. Лёгкие, которые, видимо, не знали нагрузки тяжелее подъёма по лестнице, начали гореть. В правом боку закололо так остро, словно туда воткнули раскалённую спицу. К концу круга я уже не бежал, а ковылял, еле переставляя ноги. Перед глазами плыли тёмные пятна. Я остановился, согнувшись пополам, и принялся жадно хватать ртом воздух, издавая звуки, похожие на работу сломанного насоса. Вкус пыли смешивался с привкусом крови. Сердце колотилось где-то в горле, оглушая.

Я стоял так, наверное, минуту, ощущая весь комизм ситуации. Мой разум, который знал, что такое беговая дорожка и утренняя пробежка, был заперт в теле, которое считало подъём с кровати серьёзной кардионагрузкой.

«Данные получены, – констатировал я про себя, выпрямляясь. – Мышечная сила – на уровне атрофии. Кардиовыносливость – практически отсутствует. Тело не просто нетренированное, оно ослаблено хроническим недоеданием и, возможно, последствиями недавней болезни. Вывод: план тренировок в стиле Рокки Бальбоа отменяется. За оставшийся месяц я, может быть, научусь отжиматься раз пять. Если очень повезёт».

Переведя дух, я взялся за «штатное вооружение». У столба стоял тренировочный меч. Он обладал весом и балансом небольшого лома, который кто-то безуспешно пытался расплющить. Я взял его в руки.

Я попытался вспомнить боевые стойки, которые смутными образами всплывали в моей памяти. Встав в некое подобие основной стойки, я тут же её проанализировал с точки зрения биомеханики. «Центр тяжести смещён назад – нестабильно. Ноги слишком широко расставлены – никакой мобильности. Позиция статичная, рассчитанная на то, чтобы принять удар и, скорее всего, умереть».

Я сделал несколько базовых ударов. Удар шёл от плеча, а не от корпуса. Огромная потеря энергии. Траектория широкая, предсказуемая, как восход солнца. Любой, кто хоть немного понимает в физике, мог бы уклониться от такого удара, сходить за пивом, вернуться и всё равно успеть контратаковать.

В моей прошлой жизни я увлекался HEMA – историческим фехтованием. Так, на уровне любителя. Но даже этих знаний хватало, чтобы понять: то, что здесь называли боевым искусством, было просто системой для ожесточённой драки. Где работа корпусом? Где правильная постановка кисти? Где футворк? Они дрались не мечами, а заточёнными железками, и вся их тактика сводилась к одному принципу: кто сильнее, тот и прав. А я, как мы уже выяснили, сильным не был.

Я представил себе удар Яромира. Мощный. И представил, как я пытаюсь его заблокировать, как это сделал бы местный воин. Просто подставить свой клинок. Вся сила удара придётся на моё хилое запястье и предплечье. «Результат: новый, не предусмотренный анатомией сустав в предплечье, а мой меч летит знакомиться с птичками. Перспектива так себе».

Я прекратил махать этим недоразумением и решил изучить его как следует. Как инженер и металлург.

Тактильный анализ: баланс был ужасен. Центр тяжести находился так далеко от рукояти, что меч ощущался вдвое тяжелее, чем он есть. Лезвие было неровным, с зазубринами.

Проверка материала: я провёл по кромке ногтем большого пальца. Тупая, как все мои перспективы. Я попробовал старый тест на твёрдость – надавить лезвием на ноготь. Хорошая закалённая сталь оставила бы царапину. Это «оружие» просто соскользнуло.

«Сыромятина, – вынес я вердикт. – Просто кусок мягкого железа, которому придали форму меча. Ни закалки, ни отпуска. Содержание углерода – на уровне погрешности. Это не оружие. Это оскорбление самой идеи холодного оружия».

Но мне нужен был финальный, наглядный тест. Я подошёл к тренировочному столбу. Я не стал бить со всей дури. Я сделал один, точный, выверенный удар под углом в сорок пять градусов, вкладывая в него не силу мышц, а вес тела.

Раздался глухой, вязкий, совершенно не героический звук «ТУК!».

Меч не отскочил от дерева. Он в нём застрял. Я с усилием вытащил его. На лезвии была глубокая зазубрина. Но самое смешное было не это.

Клинок был заметно изогнут. Он принял форму банана.

Я стоял посреди двора. Дыхание сбито, мышцы ныли. В руке я держал изогнутый, бесполезный кусок металла.

Я посмотрел на этот жалкий обрубок. Потом на свои тонкие, дрожащие руки.

Картина была ясна. Данные собраны. Анализ проведён. Вывод однозначен и обжалованию не подлежит.

Если я пойду по пути воина, если я выйду на поединок с этим телом и этим оружием – я труп. Не просто проигравший, а мертвец с раздробленными костями и посмертным счётом за порчу инвентаря. Холодное, математически выверенное отчаяние накрыло меня с головой. Это было дно. Абсолютный ноль.

И с этого дна, как я знал из законов физики, был только один путь. Наверх.

Мой взгляд медленно оторвался от погнутого меча и устремился к каменному зданию на краю усадьбы. К давно остывшей кузнице.

Путь воина для меня был закрыт.

Значит, пора было открывать путь инженера.

Я стоял посреди вытоптанного двора. В руке – изогнутый, бесполезный кусок железа, который когда-то был тренировочным мечом. Аналитическая часть моего сознания, та, что холодно и методично проводила диагностику, завершила свою работу и с чувством выполненного долга ушла на покой. На её место, как цунами после землетрясения, обрушилась эмоциональная лавина.

Осознание.

Не просто умозрительное, а физическое, прочувствованное каждой клеткой этого слабого тела. Данные были собраны. Выводы сделаны. Вердикт был окончательным и обжалованию не подлежал: я был трупом. Ходячим, дышащим, но уже приговорённым трупом.

Я разжал пальцы. Погнутый меч с глухим, жалким стуком упал в пыль. Ноги подогнулись, и я отшатнулся назад, пока моя спина не упёрлась в холодную, шершавую стену сарая. Я медленно сполз по ней на землю. Дыхание перехватило, словно из лёгких выкачали весь воздух.

«И это всё? – пронеслась в голове мысль, лишённая всякой иронии, только чистый, незамутнённый ужас. – Это шутка? Какая-то космическая, садистская, совершенно идиотская шутка? Я пережил имплозию в лаборатории, пролетел через это безумное небытие… только для того, чтобы меня, как поросёнка на ярмарке, зарезал какой-то средневековый качок на потеху местной публике? В чём смысл? В чём логика?!»

Я чувствовал не просто страх, а острую, всепоглощающую, до тошноты несправедливость. Я, носитель знаний, которые могли бы перевернуть этот мир, построить здесь паровой двигатель, выплавить нержавеющую сталь, объяснить им основы гигиены, в конце концов… и должен был погибнуть в ритуальной драке из-за долгов человека, которого я никогда не знал, и чьё тело я по какой-то злой иронии теперь занимал.

После первой волны горячего, панического отчаяния мой мозг, мой единственный настоящий актив в этом мире, инстинктивно начал делать то, что умел лучше всего: работать. Он переключился с бессмысленного вопроса «Почему я?» на практический вопрос «Как отсюда выбраться?». Страх никуда не делся, но теперь он стал топливом для лихорадочного поиска решения. Я начал рассматривать побег как инженерную задачу, перебирая варианты с холодной методичностью.

Вариант А: Физическое устранение с театра военных действий. Проще говоря – побег.

Самый очевидный. Ночью, под покровом темноты, взять узелок с хлебом, попрощаться с Тихоном и уйти куда глаза глядят.

Анализ: Куда именно глядят глаза? Я открыл свою мысленную карту этого мира. Она была пуста. Я не знал ни географии, ни политической обстановки. Куда бежать? На север? На юг? Где города, где леса, где дороги, а где владения других таких же гостеприимных бояр, как Медведевы? Язык я понимал благодаря остаточным файлам в памяти Всеволода, но говорил ли я без акцента? Неизвестно. Денег у меня было ровно ноль. Навыков, полезных для выживания в дикой природе – ещё меньше. Я был городским жителем до мозга костей. Мой единственный полезный навык здесь – это знание термодинамики и сопромата. Сомневаюсь, что это поможет мне добыть еду или отбиться от разбойников, которые, я был уверен, в этом мире водились в изобилии. И, наконец, моя физическая форма. Я выдохнусь через два километра и стану лёгкой добычей для первого же волка. Или для людей Медведева, которых он, без сомнения, отправит по моим следам, чтобы показательно вернуть беглого должника и устроить ещё более унизительную казнь.

Вывод по Варианту А: Побег – это не спасение. Это просто другой, более медленный и унизительный способ умереть. От голода, от холода или от ножа первого же бандита. Вариант отклонён как абсолютно неэффективный.

Вариант Б: Дипломатическое урегулирование.

Пойти на поклон. Упасть в ноги боярину Медведеву. Или, чем чёрт не шутит, самому Великому Князю. Рассказать о своей болезни, о своей немощи, умолять о пощаде.

Анализ: Что я могу им предложить взамен? Свою лояльность? Она ничего не стоит. Свои знания? Они сочтут меня сумасшедшим. Мольбы о пощаде в этом мире, построенном на силе и чести, будут восприняты как крайняя степень трусости. Это лишь усугубит позор моего рода и даст Медведевым ещё больше оснований для презрения. Они не хотят решения проблемы. Они хотят публичного триумфа, который закрепит их статус и унизит память Волконских. Просить их о пощаде – всё равно что просить акулу не есть тебя, потому что у тебя плохое настроение.

Вывод по Варианту Б: Противник не заинтересован в переговорах. Дипломатический путь закрыт. Вариант отклонён.

Вариант В: Юридическое противодействие.

Попытаться оспорить законность поединка. Подать апелляцию.

Анализ: На каком основании? Я не знаю местных законов и обычаев. Судя по рассказу Тихона и логике вещей, всё было сделано формально правильно. Поединок назначен самим Князем в соответствии с древней традицией. Любая попытка оспорить его решение будет воспринята не как юридический спор, а как прямое оскорбление верховной власти. Последствия такого шага, скорее всего, будут ещё хуже, чем поражение в дуэли.