Текст книги "Оперативник"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

И что-то тут не так. Не так.

Иван снова осмотрелся.

Фома сидит, опершись спиной о кучу мусора. Пистолет – справа от тела, там, где Фома его выронил. Один труп в полутора метрах от Фомы. Второй – с пистолетом в руке, на метр дальше.

Они входят, Фома поднимает пушку, нажимает на спуск. Он даже лиц их не может видеть, в темноте да на фоне двери. Но стреляет. На поражение. В голову, на случай наличия у мишени бронежилета.

Затылок разлетается, брызги крови и мозга летят в лицо идущему сзади, но тот не впадает в панику, а действует быстро и решительно. Три выстрела. И только потом выстрел Фомы в ответ.

Почему?

А потому, что этому пуля тоже попала в голову, Фома был отличным стрелком, одним из лучших в Конюшне. С тремя пулями, разорванным горлом все-таки выстрелил и попал.

Выстрелил и попал…

Иван подошел к тому убитому, что был ближе к Фоме, к погибшему первым. Левая рука вдоль тела, шапочка зажата в кулаке. Правая в кармане куртки, в боковом кармане.

Что там, в кармане? Оружие? Увидел Фому, полез за оружием…

Иван осторожно ощупал карман снаружи, а потом через подкладку, не касаясь руки убитого. Ничего. Может, что-то небольшое есть в кулаке, но не пистолет.

Зачем он полез в карман? Или не лез, а просто держал там руку, пока шел.

Иван просунул руку под куртку, нащупал брючный ремень, двинул руку в сторону, скользя пальцами по краю. Вот. За поясом, слева был пистолет – крупная машинка. Ее лучше не трогать. Достаточно того, что оружие было. И, в принципе, выхватить его было достаточно просто. При малейшей угрозе, вон как тот, возле порога. Выхватить и выстрелить.

Но этот – не успел. Даже не попытался. Не ожидал он увидеть здесь никого. Шли они с приятелем по улице, болтали… Нет, просто шли, по такой погоде особо не поболтаешь. В такую погоду намечают маршрут, потом молча этот маршрут преодолевают.

Получается, что встреча была случайной. Во всяком случае, для них. Хотя… Для Фомы, скорее всего, тоже. Если бы он устраивал засаду, то достаточно было просто чуть сдвинуться в сторону, на пол метра.

Входят двое, один за другим. Ты поднимаешь пистолет на уровень их голов. Туловище заднего ты почти не видишь, но это и неважно. Тебе хватит и его головы. Два нажатия на спуск, быстро, одно за другим. И меньше чем через секунду ты имеешь два трупа.

Фома это прекрасно знал и отлично умел. Но тут, похоже, он не ожидал, может быть, даже стоял спиной ко входу, услышал шаги, резко обернулся и выстрелил.

В безоружного, неизвестного. А это мог быть кто угодно, не так часто в святом городе встретишь вооруженного человека. Тем более двух.

Тут вполне могут шастать бродяги или даже паломники в поисках чего-нибудь эдакого… Того, что могло сойти за реликвию. Отец Стефан говорил, что количество гвоздей с Креста за последние двадцать лет удвоилось. Уже даже не пытаются искать хоть как-то похожие на те, настоящие. Выставляют на продажу и для поклонения что попало, лишь бы ржавое и не меньше сотки.

Вполне мог здесь лазить такой торговец. Да кто угодно тут мог лазить, от патрульного до кого-нибудь из жидовствующих.

Иван посмотрел на часы – бригада вот-вот должна появиться. Буквально с минуты на минуту.

Что ему еще нужно посмотреть? Или убрать. Вроде бы – все. Прикосновения к телу Фомы оправданны, а к телам этих двух покойников мы не прикасались. Вот гадом буду, не прикасались. Да и зачем это нам? Мы помним устав и инструкции. И блюдем их.

Вот сейчас демонстративно отойдем к двери и будем ждать. Будем…

Иван присел возле тела у порога. Рука с пистолетом вытянута вперед. Край рукава отошел, открывая кожу выше запястья и сдвинувшийся манжет черной рубашки. Ткань врезалась в кожу, пуговица до половины вылезла из петли.

Скоро приедут. Скоро. Но соблазн велик. Иван осторожно, указательным пальцем двинул пуговицу, подтолкнул ее из петли. Есть, манжет разошелся. Теперь осторожно, очень осторожно приподнять руку, следить за тем, чтобы не выпал пистолет и чтобы потом рука снова легла на свое место.

Иван наклонился, направил луч фонарика на внутреннюю сторону предплечья. Старая татуировка, лет двадцать, не меньше. Три цифры – 216.

Иван отпустил руку, тяжело вздохнул и выпрямился.

А с другой стороны, чего он ожидал? Сержанта папской Швейцарской гвардии? Два – точка – шестнадцать. Галат. И тот, другой, тоже наверняка имеет такое же украшение. С юридической точки зрения, Фома получается чистым. Хотя… Божье перемирие. Галаты его тоже блюдут. Не стали бы они планировать акцию с вечера пятницы до утра понедельника. Не стали бы. Если бы Фома остался жив, то проблемы все равно должны были возникнуть. И если в Конюшне он отделался бы выговором и епитимьей, то галаты объявили бы на него охоту. Это с гарантией. Галаты такого законникам не прощают.

И, что самое главное, Фома это тоже знал.

Что же с ним произошло перед смертью? Что за помрачение? Что он делал?

Иван вернулся к телу Фомы.

– Что же ты делал? – тихо спросил Иван. – Что ты со мной сделал? Как же я теперь?

Фома не ответил.

– Если тебе нужно было идти сюда, почему не позвал меня? Почему? – Иван присел на корточки. – Я бы накричал, послал бы трижды на хрен, но потом все равно пошел бы, никуда не делся.

Рука Фомы была холодной и твердой. Рот чуть приоткрыт, будто улыбается Фома Свечин. Печально улыбается.

Зазвонил мобильник Ивана.

– Да?

– Где вы тут? – спросил отец Серафим. – Не видать ничего.

– Я сейчас выйду на улицу, – ответил Иван. – Сейчас.

Все, больше его с Фомой наедине не оставят. Больше ничего не получится спросить, и ответов получить не получится.

Потом будет общее прощание, отпевание с панихидой, но остаться вдвоем уже не получится.

– Прощай, – сказал Иван другу. – А я тебя прощаю.

За дверью, сквозь свист ветра, слышались голоса.

Бригада прибыла, можно даже не выходить, а просто крикнуть.

Иван еще раз коснулся левой руки Фомы, той, что сейчас неловко свисала в сторону, все еще сжимая окровавленный носовой платок. Взял ее в свою руку, сжал. Скрипнул зубами. Фоме так неудобно. Рука может затечь.

Подчиняясь этой глупой и нелепой мысли, Иван осторожно сдвинул руку друга, положил ее вдоль тела Фомы. И замер.

На куске штукатурки лежали четки. Черные шарики поблескивали в свете фонаря.

– Ты где? – донеслось с улицы.

Иван оглянулся на дверь, снова посмотрел на четки. У Фомы не было четок. Никогда. Операм не стоит занимать свои руки ничем посторонним. Да и все свои молитвы любой из Конюшни может пересчитать и без четок. Ничего больше положенного и необходимого.

– Иван!

Он еще и сам не сообразил, что происходит, а рука схватила четки и сунула их в карман.

– Я здесь! – крикнул Иван. – В лавке.

И вышел под удары ветра.

Комната для бесед в Конюшне не отличалась особым удобством, хотя и образцом аскетизма не была.

Стол и стулья. Ничего лишнего. Стол пустой, если не считать микрофона на гибкой подставке. Не было ни карандашей, ни настольной лампы – ничего, что вопрошаемый мог бы использовать как оружие. Стол и стулья были наглухо прикреплены к полу, хотя тут было некое отличие – стул вопрошаемого находился чуть дальше от стола, чем стул вопрошающего.

– Вопросы задаю я, – сказал дежурный вопрошающий.

Иван усмехнулся.

– Вы меня не поняли, – улыбнулся в ответ вопрошающий. – Это я не в том смысле, что вам следует помалкивать…

– Хотя мне и следует помалкивать, – сказал Иван.

– Я в том смысле, что вопросы задаю я, дежурный вопрошающий, и все это не в рамках расследования, а с целью составления подробного отчета. Сами понимаете, не каждый день у нас такое. Везде… – Вопрошающий возвел очи горе и печально вздохнул. – Везде будут спрашивать, интересоваться подробностями. Умерший – оперативник Ордена Охранителей…

– Убитый, – подсказал Иван, спокойно глядя в лицо вопрошающего.

– Что, простите?

– Убитый оперативник. И это случается, к сожалению, не так редко.

– Да-да-да, – мелко закивал вопрошающий. – Конечно. К нашему большому сожалению, все еще гибнут Охранители за веру, ради всеобщего блага… Но без покаяния, да в Божье перемирие…

Лицо вопрошающего разом утратило мягкость и доброжелательность, глаза сквозь очки глянули остро и недобро.

– Согласитесь, Александров, Свечин погиб там, где не должен был находиться. И если бы он просто погиб… Мы бы погоревали, нашли бы, в конце концов, виновников. Но он убил в воскресенье. Вы ведь сами все видели…

– Я приехал, когда все было кончено, – сказал Иван. – Он уже умирал. Я успел в последнюю минуту. Я ведь говорил вам…

– Говорили, – кивнул вопрошающий. – Я не подозреваю вас во лжи… Я только хотел сказать, что вы видели место происшествия. И сами все прекрасно поняли – Свечин стрелял первым. И в безоружного.

– Полагаю, у него были свои резоны, – Иван поднял голову, посмотрел на икону в углу.

Лампада дымилась, оставляя на иконе черный след.

– Лампаду нужно заменить, – сказал Иван.

– Да-да, конечно, – снова кивнул вопрошающий. – Обязательно. Я прикажу. А пока вы объясните мне, почему именно вас вызвал Фома Свечин.

– У него больше не было друзей.

– Вот так? И это все? Если бы он вызвал не вас, а дежурного, то помощь успела бы раньше. И он мог бы выжить. Не так? – Глаза смотрели сквозь очки, не мигая.

– Он не мог говорить – пуля…

– Я знаю про пулю и про голосовые связки, но он посылал сообщения…

– Он не мог назвать адреса. Там нет адресов. Там руины после Возвращения и Смуты. И только я точно помнил, где мы брали торговца оружием. Поэтому Фома, наверное…

– Наверное, но вы могли сразу…

– Откуда я знал? Это, в конце концов, мог быть розыгрыш, дурацкий и бессмысленный. Вас никогда не подставляли приятели?

– Мои приятели такими вещами не занимаются…

– А мои – представьте себе… – Иван понял, что повышает голос, и замолчал.

Вопрошающий был специалистом. И, судя по всему, очень неплохим специалистом. Плохие, впрочем, в Старый город не попадают. Как он мастерски раскачал Ивана. И ведь ничего такого не сказал. Только интонации, взгляд, намеки, а Иван чуть не вспылил.

Получается, вопрошающий – молодец, а Иван… А Ивану нужно быть аккуратней. И это сейчас не очень просто. Два часа с бригадой, потом еще часа три в канцелярии за написанием отчета, часа полтора на медицинском освидетельствовании в теплой дружеской беседе с психологом, пытающимся понять и помочь, – все это не слишком успокаивало.

– Так что ваши приятели? – спросил вопрошающий.

– Мои приятели вполне могут и подшутить. Тот же Свечин, например, был большой любитель таких шуток. Я был готов попасться, но тащить с собой свидетелей – увольте. И о ранении в сообщениях ничего не было, вы же наверняка уже прочитали…

– Прочитал. Вы правы, все могло быть, – вопрошающий сообразил, что Ивана подсечь не удалось, посему вернулся к тону нейтральному и убаюкивающему. – Возник, правда, вопрос…

Следователь наклонился вперед, поставил оба локтя на стол и оперся подбородком о сплетенные пальцы рук.

– Откуда ваши отпечатки оказались на телефоне Свечина.

Удар был нанесен в самых лучших традициях – спокойно, без напряжения и точно.

Иван не ответил.

– Мне еще раз повторить вопрос? – осведомился вопрошающий.

– Зачем? Я все слышал.

– Тогда…

– Что тогда? Я виделся с Фомой накануне. Вполне мог брать телефон.

– Точно не помните?

– Точно вспомнить события субботнего вечера? – Иван позволил себе продемонстрировать ироничное удивление. – Мы не за тем ходили к бар, чтобы улучшать память. Скорее даже наоборот…

И не отводить взгляда, приказал себе Иван. Смотреть спокойно, но твердо. То, что вопрошающий молодец, а Иван забыл вытереть телефон, еще не повод срываться.

– Ваш отпечаток был сверху отпечатков Фомы…

– С вероятностью… – улыбнулся Иван.

– Что?

– Вы забыли добавить к своей фразе это самое «с вероятностью». Ну и назвать проценты. Сколько там вероятность погрешности в таком случае? Пятьдесят, если не ошибаюсь?

– До шестидесяти.

– Вот видите…

– Вижу. И кровь Фомы на этом отпечатке мы тоже рассмотрели.

– Там было много крови, – сказал Иван. – А еще мои отпечатки могут быть на его левой руке. На куртке. На щеке и веках. Пояснить, как они и туда попали?

Теперь Ивана начинала охватывать холодная ярость.

– Может быть, чаю? – неожиданно спросил вопрошающий. – Я могу распорядиться, чтобы нам заварили…

Наверное, это предложение могло бы выглядеть как дань вежливости, но Иван явственно услышал и намек на то, что вопрошающий может не только вежливо спрашивать, но и приказать, и на то, что сидеть они здесь будут долго, так долго, как решит сам вопрошающий.

Так много всего он сказал, этот блеклый тип на той стороне стола. Мастер. Умелец. Старательный и точный. Ладно. Мстительность – нехорошо, но и у оперов есть свои методы воздействия. Особенно у тех, кто принимает участие в формировании оперативных групп. Иногда без вопрошающего в группе – просто никак.

Мысль показалась Ивану приятной, даже вызвала легкую улыбку, совершенно искреннюю и естественную.

На следующей неделе его собирались отправить в рейд. И группа еще не укомплектована. Ладно, господин вопрошающий. Там посмотрим.

А он все-таки молодец, уловил перемену в настроении собеседника, локти со стола убрал, откинулся на спинку стула и руки скрестил на груди.

– Это называется – закрытая поза, – напомнил Иван. – Вам надоела наша беседа? Или я что-то не так сказал.

– Отнюдь. Я пытаюсь придумать, как убедить вас в моей серьезности. Скажем, вызвать сюда конвой, надеть на вас смирительную рубаху, отправить в группу активного дознания… – Вопрошающий мило улыбался, перечисляя варианты, а из-за его улыбки выглядывали колючие глаза, как снайпера из-за бруствера.

– Ну, раз пошла такая пьянка… – Иван улыбнулся и одним неуловимым движением выхватил из-под одежды «умиротворитель» и направил его ствол в лицо вопрошающего. – Вы, конечно же, можете все это проделать. Только лучше бы с самого начала, по порядку. Если перескакивать через пункты инструкции, то можно пропустить что-нибудь важное. Например, то, что опера Конюшни, в отличие от бойцов из службы вопросов и ответов, имеют оружие на постоянном ношении. Вы когда последний раз стреляли?

Вопрошающий замер, глядя в дуло пистолета. По виску покатилась капля пота.

– Давно стреляли, наверняка. А мы делаем это каждый день. Если повезет – в тире. Если нет – на улице. Каждый из нас имеет право подбирать себе оружие по вкусу. Вот я выбрал «умиротворитель». Совершенно убойная штука. Девять миллиметров калибр, патроны повышенной мощности, пули, скажу вам по секрету, в магазине размещены через один – каждый четный с повышенным останавливающим действием, а каждый нечетный – с пробивным. Тоже повышенным. А еще нам разрешено носить оружие даже в храмах и с патроном в патроннике. Поэтому, чтобы выстрелить, мне достаточно просто сдвинуть предохранитель, – Иван сдвинул, – потом навести на цель…

Иван поставил пистолет рукоятью на крышку стола, все еще демонстрируя собеседнику глубину ствола. Вопрошающий сидел неподвижно, держа руки на груди. И без того не слишком яркое лицо побледнело.

– Вот если вы с самого начала решили меня паковать и отправлять в подвал, то нужно было вначале меня обезоружить, а потом уж делиться со мной планами на будущее. А то ведь как бывает – надавили вы на человека, а он устал или друг только что умер у него на руках. И не выдержат нервы у человека, сорвется он или палец у него дернется… и что? Пуля в голову. А если пистолет был переключен на автоматику, то и десяток пуль в голову. Вы когда-нибудь видели, что делает с головой десяток пуль? Я видел. И проводил эксперименты. Мой личный рекорд – семнадцать штук, – Иван нажал на кнопку, магазин выскользнул из рукояти и упал на стол.

Вопрошающий вздрогнул от стука.

– Вот… – Иван взял магазин и подбросил его на ладони. – Некоторые неосторожные могут после извлечения магазина решить, что все, что пистолет больше неопасен. И ошибутся. Я ведь говорил, что мы носим пистолет с патроном в патроннике. Так что патрон и вправду там. И если палец у меня дрогнет, то…

Иван передернул затвор, патрон вылетел вправо, щелкнул по стене и покатился куда-то под стол.

– И вот только теперь… – Иван улыбнулся самым доброжелательным образом и протянул пистолет вопрошающему. – Вот только теперь вы можете вызывать конвой, надевать на меня что хотите, отправлять куда знаете. Я и слова поперек не скажу. Я службу знаю. Да вы берите пистолет, берите, чего уж там. Вы имеете полное право. Самое полное. Служба у вас такая. Только, если не трудно, патрончик подберите и расписочку мне выдайте, что изъяли, дабы и ради предотвращения для. У нас с этим строго.

Вопрошающий медленно взял «умиротворитель» и магазин, положил на стол перед собой. Достал из кармана пиджака белоснежный носовой платок и вытер с лица пот.

– С-сука! – выдохнул вопрошающий. – Какая же ты сука!

Иван задумчиво почесал ногтем правую бровь, пожал плечами.

– Не возражаю. С другой стороны, нас ведь сюда именно за это и выбирают. Если бы мы были безгрешные, то наши кандидатуры не были бы утверждены другой стороной. Знаете ведь, как это происходит? И, кстати, вас ведь тоже утверждал представитель преисподней. Значит, и у вас все не так чисто, как нам всем бы хотелось. Не так?

Вопрошающий сильно потер лицо, словно пытаясь стряхнуть наваждение. Вариантов у него осталось немного. Первый – осуществить угрозу. Вызвать, приказать, передать. Право он имел, но причины также требовались. И причины веские. Резкие действия просто так, ради демонстрации власти, нигде не приветствовались. Во мраке вырисовывалась непосредственная угроза карьере.

Второй вариант – мирное завершение беседы – на первый взгляд неприятностями не грозил, но только на первый взгляд. Так или иначе, но история всплывет, запись допроса увидят многие, и слух пройдет не только по Старому Городу или Иерусалиму, но и значительно дальше. Прекратить допрос сейчас значило продемонстрировать свой испуг.

– И заметьте, – тихо-тихо прошептал Иван. – Не я это начал…

И тут дверь комнаты для бесед распахнулась, с грохотом врезавшись в стену. На пороге возник Никита Сергеевич Токарев, непосредственный начальник Ивана, человек легендарной смелости и счастливый обладатель самого скверного характера в Старом Городе.

– Какого хрена здесь делает мой человек? – трубным голосом вопросил Никита Сергеевич, вваливаясь в комнату.

Чтобы пройти в дверь, ему пришлось повернуться боком и чуть-чуть наклониться. Похоже было, что стена двинулась вперед, готовясь сокрушить и смести все перед собой. Иван такие представления уже видел, но вопрошающий явно попал в подобную переделку впервые.

– Что, собственно?

– Ничего, собственно! – проревел Токарев. – Я, собственно, отдыхал. И тут, собственно, мне сообщили, что один из моих парней погиб в перестрелке, а второго какой-то мелкий засранец допрашивает.

– Как вы смеете! – выкрикнул вопрошающий, вскакивая со стула. – Немедленно возьмите свои слова назад.

– Слова?! Назад?! – Токарев подошел к столу. – Слова тебе мои не нравятся? Ладно! За мелкого – извини!

Вопрошающий задохнулся от возмущения. Все-таки он был не трус, далеко не трус, блеклый тип. Немногие решились бы перечить Токареву в такой вот момент.

– Александров! – скомандовал Токарев. – Встать!

Иван с готовностью вскочил.

– Оружие забрать и вон из хаты!

– Есть! – выкрикнул Иван, делая страшные глаза и забирая пистолет со стола. – Только тут еще патрон на полу…

– Патрон принести в Конюшню через час! – провозгласил Токарев и двинулся к выходу, подтолкнув впереди себя Ивана. – И боже тебя упаси, вопрошающий, патрон не доставить. Я тебя за хищение боеприпасов… я и сам не знаю, что я с тобой сделаю!..

Иван вылетел в коридор, проскочил мимо совсем ошалевшего охранника и рысью побежал к выходу.

Дежурный на входе проводил его удивленным взглядом.

На улице было темно, но уже не мело. Под ногами хлюпало и с крыш текло. В стоящей перед входом «колеснице» открылась дверца, высунулся Анджей Квятковский и помахал рукой.

Иван молча сел на заднее сиденье.

– А я уже заждался, – сказал Анджей.

– Давно здесь?

– Уже часа два. ТэТэ как услышал про все, меня дернул и приехал. И вот уже два часа…

Два часа, прикинул Иван. То есть Токарев приехал, когда Иван общался с психологом. Вполне мог забрать Ивана сразу. Но не забрал, а ворвался только в тот момент, когда возникла совершенно безвыходная для вопрошающего ситуация.

Небось сидел любимый начальник перед экраном монитора и наблюдал, как эта сволочь гоняла любимого подчиненного.

Токарев открыл дверцу, сел на переднее сиденье.

– Вперед, – скомандовал он своим обычным, без форсажа голосом.

– Где изволите ехать? – спросил Анджей.

– Ко мне, – сказал Токарев и покосился на Ивана через плечо. – Ты как?

– Спасибо за вопрос, – буркнул Иван.

Токарев протянул ему патрон.

– Премного благодарны, – сказал Иван, вставил патрон в магазин, а магазин в пистолет. – А можно мне домой?

– Нельзя, – отрезал Токарев.

«Колесница» пробуксовала на выезде со двора, ее чуть повело в сторону, Анджей выругался.

– Когда я вас отучу… – недовольным тоном пробормотал Токарев. – Сквернословие, мать вашу, это грех. Вот ты матюкнулся, а через минуту – помер. И ведь словечки эти гребаные могут и перевесить. И пойдешь ты в пекло, причем без льготы.

– А сами… – сказал Анждей и замолчал испуганно.

– Что сами? Это ты меня спрашиваешь, пшек?

– Я поляк! – Анджей выпрямился и расправил плечи. – Естем полякем! Квятковские в летописях с одиннадцатого века упоминаются!

– Напомнишь, когда буду наряды распределять, пшек.

– Поляк! – упрямо повторил Квятковский.

– Ну если ты поляк, то остановись возле «Трех поросят» и сбегай за выпивкой. Пару бутылок самоделки возьмешь и скажешь, что это для вон его… – Токарев ткнул пальцем через плечо. – У него скидка.

Анджей не ответил. Машин почти не было, но дорога была скользкой, поэтому до бара добирались почти двадцать минут.

«Колесница» остановилась перед баром. Вывеска мигала попеременно то синим, то красным, перегоревшие лампы Джек не менял уже почти год, поэтому поросят ночью мог опознать только знаток.

– Ну, – сказал Токарев, когда машина остановилась.

– Я не пью! – Анджей смотрел прямо перед собой, руки держал на руле, выглядел почти спокойно, только желваки на лице подергивались.

– Это ты с кем так разговариваешь? – ласково поинтересовался Токарев.

– С хамом, – отрезал Анджей. – И если бы не разница в возрасте и звании, то набил бы пану лицо!

Иван хмыкнул. Молодец пан Анджей. Появился в Конюшне всего месяц назад, но уже успел сделать себе имя. Как он врезал тогда Йохансену из патрульной службы. Те, кто видел, рассказывали потом, что три выбитых зуба одновременно щелкнули по оконному стеклу, а Юрасик так вообще божился, что один зуб пробил стекло насквозь. Но кто верит Юрасику?

Вот сейчас Токарев, не вставая с места, порвет поляка на мелкие клочки. На полоски. Двумя пальцами будет держать, а двумя пальцами отрывать полоски от края.

Токарев оглянулся на Ивана, тот демонстративно зажмурился, показывая, что спит беспробудным сном.

– Ладно, – сказал Токарев и вылез из «колесницы».

Хлопнула дверца.

– С головой поссорился? – спросил Иван.

– А чего он? Я неделю терпел этого пшека. Больше не собираюсь.

– Молодец, – кивнул Иван. – Теперь ТэТэ знает предел твоего терпения. И будет это использовать. Он большой затейник!

Квятковский задумался, переваривая новую информацию.

– А что мне нужно было делать? – спросил он наконец. – Сразу отрезать?

– Ага. Голову, – Иван вздохнул. – Причем себе.

– Он тебя тоже так проверял?

– Меня? Проверял.

– И как?

– Ты не хочешь этого знать.

– Хочу.

– Не хочешь.

– Ну хоть как ты сорвался. Ты же сорвался в результате?

– Нет, зачем? Я терпел-терпел, потом, когда мы были наедине, спросил его как бы между делом, не смущает ли его привкус в его кофе. Дермецом не попахивает?

– Он не пьет кофе, – сказал Анджей.

Иван не ответил.

– Он не пьет кофе, только чай, – Анджей повернулся к Ивану. – Он не пьет…

– Вот именно, – кивнул Иван. – Теперь – не пьет.

Анджей недоверчиво улыбнулся. Потом посмотрел в окно на дверь бара. Снова глянул на Ивана.

– Врешь? – спросил он, наконец.

– Вру, – кивнул Иван. – А ты совершил самую большую ошибку в своей жизни. Вернее, вторую по значимости ошибку. Ты оторвался на ТэТэ, причем оторвался при свидетеле… Один на один еще куда ни шло, но если свидетель проболтается?

– Но ты же не проболтаешься?

– Кто сказал?

– Нет, Иван, ты же не трепло. Ты же не будешь рассказывать?

– Знаешь, как иногда не хочется идти на ночные дежурства… – мечтательно проговорил Иван. – Вот не хочется, и все. Вот так бы все что угодно забыл бы, чтобы только не идти…

– Три дежурства, – быстро выпалил Анджей.

– Десять.

– Пять.

– Десять.

– Семь.

– Ну мы же с тобой оба понимаем, что у тебя нет аргументов для того, чтобы я пошел на уступки. Так?

– Так, – обреченно выдохнул Анджей.

– Отсюда следует… что?

– Десять дежурств?

– Двадцать, – поправил Иван. – Двадцать.

Иван, прищурившись, посмотрел на Анджея, ожидая ответа.

– Двадцать, – кивнул Анджей.

Все-таки поляк все схватывал очень быстро. Фома недаром выделял его из группы новичков.

Фома…

Иван тяжело вздохнул. А ведь почти удалось не думать о нем. Почти удалось. И Токареву спасибо, тоже постарался, вон спровоцировал Анджея на разборку, чтобы не возвращаться к болезненной теме.

– А чего его называют ТэТэ? – спросил Квятковский. – У него же инициалы НСТ.

– Он Токарев. И он из Тулы.

– И что?

– ТэТэ – легендарное оружие русских киллеров.

Открылась дверь бара, на улицу вышел Токарев с бумажным пакетом, прижатым к груди.

Анджей завел мотор.

Токарев сел в машину, не сказав ни слова. От пакета пахло жареным мясом, когда «колесница» тронулась с места, в пакете явственно булькнуло.

До самого дома Токарева они остановились только раз – на КПП поселка.

Перед домом Анджей остановил машину, не глуша двигателя, но Токарев молча вытащил ключ из замка:

– Все на выход.

– Мне нужно домой, – сказал Квятковский.

– Я сейчас все жевало тебе разобью, пан Квятковский, – пообещал Токарев. – Только гавкни еще раз!

Анджей оглянулся на Ивана, тот кивнул.

Квятковский вышел из машины, пробормотав свою неизменную «курву пердоленну».

– Пошли, – сказал Токарев тихо. – Помянем Фому Свечина, царство ему небесное!

Иван не ответил.

Молча вошел вслед за Токаревым в его дом, разулся, принял от Токарева пакет и положил его на стол в гостиной.

– На кухню пошли, – сказал Токарев и включил свет.

На кухне он достал три стакана, разорвал пакет, вытащил из него две бутылки Хаммеровой самоделки, одну поставил на стол, вторую разлил в стаканы.

– За упокой его души, – сказал Токарев.

Они выпили.

Иван не почувствовал ни вкуса, ни градуса, будто выпил стакан теплой воды.

– Что, – спросил Токарев, – не берет?

Иван молча сел на табурет, вытащил из пакета судок со стейками, поставил на середину, вытащил из ящика ножи и вилки.

– Думаешь, герой? – спросил Токарев, усаживаясь напротив. – На Макферсона пистоль наставил – и герой?

Анджей потихоньку двинулся к двери, но Токарев хлопнул ладонью по столу и указал пальцем на третий табурет.

Квятковский сел.

– Все вы герои, мать вашу, – Токарев открыл вторую бутылку и разлил ее в стаканы. – Стрелять, пугать. И ад вам не страшен, и прямое начальство… Тебе, понятно, жаль Фому. И мне жаль. Но если бы он мне попался живым… Я бы… Я…

Токарев взял свой стакан.

– Он же первый стрелял. В воскресенье. Я говорил с экспертами, они клялись и божились, что информация об этом будет засекречена. Внутренняя безопасность уже составила список информированных, готовит подписку и все такое… Но ведь галаты все равно узнают. Или догадаются. Они ведь не вы, они своих правил не нарушают. И не стали бы первыми стрелять в воскресенье. Они мстить будут. Понятно? Мстить. И раз не получится отомстить Фоме, то будут мстить нам. Всем вместе и каждому в отдельности. Это вы понимаете? Скольких мы еще помянем, пока они не сочтут, что сравняли счет? Я бы его… Я бы… Ладно, царство ему небесное, – сказал Токарев.