Текст книги "Поющие клинки (СИ)"

Автор книги: Александр Иванушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Волки рубились и протыкались легко. А вот кабаны требовали больше силы. Вообще любая стойка на кабана, кроме «оба клинка в опущенных руках, разведены в стороны» не эффективна.

Кабан требует от мечника точного расчета взаимной скорости, для своевременного прыжка в сторону, причем прыжка полуприсев, чтобы широким замахом отрубить кабану ногу, или сразу две.

Если кабан выше третьего уровня, то пробить его шкуру до сердца трудно, еще труднее снести ему голову, но я ни разу не убрал один из клинков, чтобы взяться за оставшийся двумя руками. Так победим.

На пятнадцатой зверюшке я получил полное восстановление сил – шестой уровень. Вот что торба животворящая делает. Мы как раз вышли на луга чуть дальше поселений моих «деревенских» крестьян.

Милли молча бежала сзади. У нее-то уровень не поднялся. За все время она и выпустила только три стрелы, в того самого первого кабана, от которого мы так долго и неловко бегали. Ладно, войдем в лес на второй круг большего радиуса, присядем выпить водички и съесть пирожок.

И тут мы подняли медведя. Точнее медведь вылез из дыры в земле в том месте мимо которого я уже пробежал. Оказывается Милли не видела целей, если они прятались в норах.

Медведь седьмого уровня оказался ровно между нами, встал на задние лапы, вытянул шею и заревел низко и зло. Он стоял ко мне спиной и ревел на Милли. Она уже стреляла ему в морду, но один его прыжок, и лучница четвертого уровня мгновенно умрёт.

Поэтому адреналин меня кинул медведю на спину. Собственно я должен был взлететь и воткнуть два клинка ему в основание шеи за горбом, воткнуть на всю длину. Но забыл про торбу. Не допрыгнул, и клинки вошли на всю длину по две стороны от медвежьего горба.

Это медведя сильно отвлекло, но, разумеется, не убило. Надо было подрубать ему ноги. Какая своевременная мысль.

Я держался за рукояти мечей, ноги скользили по грубой шерсти, торба же моталась из стороны в сторону, так как мотался из стороны в сторону медведь. До горба лапами достать он не мог и уже не ревел, а трубил, как десять тысяч объявлений о поражении.

Вопрос времени, когда же он додумается завалиться на спину и почесать её о землю. А вытащить мечи я не могу. А оставить их в медведе не могу тем более. Хотя почему я такой тупой? Надо просто собрать все мои благословения в стопочку и вывалить их на себя.

Медведь замедлился. Или это я ускорился? Зачем выдёргивать мечи? Точнее, зачем выдёргивать их до конца? Я перенёс вес на один меч, выдернул второй на половину клинка, и вогнал его обратно под другим углом, и провернул.

И повторил то же самое с другим мечом. Где у него сердце? Я должен достать. Но пока не доставал. Зато из ран, из которых до этого вышло не так много крови, в небо ударили два мощных фонтана.

Пока действуют благословения, я подтянул ноги ближе к рукоятям за которые держался, и упершись, все же выдернул оба меча. А меня откинуло в высокую луговую траву, и далеко. Опять же, пока действуют благословения, я рванул обратно.

Медведь уже не стоял на задних лапах, но на четырёх. Он смотрел на меня одним глазом, из второго торчала стрела. Зверь прыгнул, занося толстенную лапу с черными когтями. И стрела вошла ему во второй глаз.

А я почему-то поступил с ним как с кабаном. Отпрыгнул в сторону, полуприсев, и попытался перерубить другую, опорную лапу. Не перерубил, но надрубил знатно. Слепой медведь начал метаться в стороны, только это была уже не битва, но агония.

Вторая стрела все же добралась до его мозга, засела глубже первой. Но все равно зверь не умер сразу. Однако умер.

– Спасибо, мой лорд.

– За что?

– За то, что заставили меня выучить заклинания в гильдии магов. Только благословив себя на всю оставшуюся ману, я смогла пробить стрелой кость за глазом этого зверя.

– Доставай свои стрелы из него. А я травой оботрусь, пожалуй.

– Нет, не стоит. Кровь высохнет и отшелушится сама. И с лица, и с рук. А вот клинки оботрите тщательно.

– Еще чего. Доставай стрелы и бежим дальше.

Милли не стала возражать и жаловаться. Хоть я и видел, что бегалось за мной ей не легко.

Медведя, когда схлынул азарт, стало по человечески жалко. Гнездился тут, никого не трогал, и вдруг озверевший лорд и его беспощадная лучница набежали. Откуда такие нежности во мне?

Рядом с убитым зверем лежала длинная ровная палка розового цвета с белым шариком на конце. Я ее поднял и понял, что это «посох феи». Он «выпал» из медведя. Как из такого брутального мишки могла выпасть такая гламурная вещь? И из какого, простите, места?

Это вопрос уровня вопроса про активацию матрицы строения. Может медведь тоже содержал в себе некую нематериальную матрицу, которую активировала его смерть?

Сколько и каких именно «нематериальных матриц» ношу в себе, например, я? Как узнать это не самоубиваясь? И кто это узнает, если я самоубьюсь и узнавать что-либо будет уже некому?

– Лорд! Мой лорд, отомрите.

– Да, Милли. Ты можешь принайтовить этот посох себе за спину, к колчану, например?

– Могу, давайте. Надо же, такой сложный бой и такой бесполезный приз.

– Главным призом этого боя является осознание моей опрометчивости и неосторожности. Торбу при встрече с подобным противником нужно снимать.

– А еще в этих местах нельзя бегать не глядя под ноги с таким сосредоточенным выражением лица.

– Испачкайся в медвежьей крови, Милли. Пока она совсем не свернулась. Натри ею свои белые ножки, и ручки, и вот здесь тоже всё.

– Зачем, мой лорд? Чтобы походить на вас?

– Нет, чтобы низкоуровневые зверюшки не отнимали наше драгоценное время. Разбегались от запаха.

– Ни за что.

Похоже она всерьёз противится прямому приказу своего лорда. Но мы это исправим. Дальше я немножко за ней погонялся, и поймав, старательно измазал всю с ног до головы в медвежьей крови.

Милли материлась и дралась, как пьяный матрос, потом визжала как гимназистка на мышку, потом опять материлась, но уже не дралась. В конце вздохнула очень печально, хихикнула и сообщила:

– Всё, мой лорд. Вы победили слабую девушку.

– Да. Выглядишь отвратительно.

И мне влепили пощёчину. Оплеуху. А посмотрели так, как будто требовали прямо сейчас загладить свою вину общеизвестным способом.

И я загладил. Уже немножко зная Милли по сну на зелёном пегасе, я загладил свою вину очень хорошо.

Интересно, бывают ли у героев дети? Почему-то спрашивать это сейчас, мне показалось неправильным. Если герои не могут рожать, такой вопрос будет нехорош, а если могут, то через время ответ будет очевиден и так.

Кстати, у меня полностью восстановилась мана. Вот прямо во время. Милли же неожиданно вопросила:

– Не осталось ли у медведя еще этой божественной крови?

Да осталось, чего там. Это занятие ничем не хуже, и даже много лучше прочих. Если не посвящать ему жизнь, не превращать его в самоцель.

В этом и состоит опасность Милли. Она способна превратиться в мою самоцель, похоронить меня вот в этом во всём. За спиной так и болталась чудесная, отрезвляющая торба.

Потом мы отползли подальше от мёртвого зверя и я всё-таки снял её себя. Очень уж есть захотелось. Помыли руки вином. Да, Милли не взяла воду. Зачем ей вода, если есть вино?

Она хохотала и резвилась. Такой оживлённой и по-детски беспечной, я её еще не видел. И такой абсолютно беззащитной во всех смыслах тоже.

Счастье – это когда человек может быть беззащитным. Во всяком случае женское счастье, как я его сейчас наблюдаю. Даже сказать ей: «Одевайся, пошли дальше», рука не подымается.

Но если вы хотите хорошего, приходится делать плохое. Я натянул штаны, впрягся в чуть полегчавшую торбу и подобрал мечи. Милли, поняв что пикник завершён, печально-печально вздохнула и тут же хихикнула.

Эту связку эмоций я уже наблюдал не так давно. Затем Милли вскочила и быстро собралась.

– Я готова к бесконечному бегу, мой лорд.

– Так вперёд.

Луга больше ничем нас не огорчили, не порадовали. Вдалеке разок мелькнули какие-то дрофы, и всё. Когда вбегали в лес, Милли отчеканила.

– Волки, сто метров, пятый уровень, стая, шесть, семь! Идут на нас медленно.

Со стаями я еще никогда не сталкивался и потому предусмотрительно скинул торбу на землю.

– Милли, полянка, дерево!

Мой стрелок все понял правильно. Когда из кустов высунулась первая серая морда, Милли уже стояла на ветке надо мной, готовая к стрельбе. На запах медвежьей крови, волкам было плевать.

Я же рассудил, что семь волков – не один волк, то есть упираться до непременной смерти от меча каждого из противников сейчас не стоит, а стоит двигаться отрубая ноги и нанося другие повреждения, оставив добивание лучнице.

В отличие от глупого боя с медведем, этот был прекрасен. Наверное потому, что я не забыл себя благословить. Цель волка – сбить тебя с ног, а если удастся, то и грызануть прямо в прыжке. Вырвать клок мяса.

Эти волки были умные. Одни делали вид, что вот сейчас прыгнут, а прыгали другие, те, что такого вида не делали. Они кружили вокруг и после двух срубленных на лету перестали прыгать по очереди, а начали бессистемно прыгать по двое-трое с разных направлений.

Если бы я стоял тупым лосем в их окружении, то никакой реакции мне бы не хватило. Но я прыгал по полянке как… горное животное. Причем позволял себе бессистемность, то есть прыжки, которые не вели меня к цели, а просто сбивали с толку нападающих.

Я ранил практически всех, кого легко, кого тяжело, а одному перерубил хребет насмерть. Я бы завершил всё и без Милли. Однако её стрелы сильно ускорили дело.

А потом на полянку выдвинулся вожак. Он был шестого уровня и чуть больше уже мёртвых сородичей. Глаза его смотрели внимательно, но бесстрастно.

Я «шашахнул» двумя клинками стряхивая с них кровь в его сторону. Пунктир тёмно-красных капель перелетел половину полянки и забрызгал его морду наискосок. Ничего не изменилось в его глазах. Он просто развернулся и ушёл в густой подлесок.

Красивый и достаточно сообразительный зверь. Хорошо, что он не стал прыгать на мои клинки, как другие.

– Милли, где можно найти хорошего художника?

Вырезающая стрелы из волков, чумазая лучница задумалась над вопросом.

– Сейчас нигде, мой лорд. Однако если вы построите рынок и у вас будет достаточно золота, то можно и художника пригласить, и скульптора, и ювелира. Как вы считаете, мой лорд, мне подойдет алмазная диадема? Или все же жемчуг лучше?

И Милли, закинув подбородок, выпрямила длинную, но грязную шею. Нефертитя с засапожным ножиком в правой руке.

– Жемчуг для императриц.

Я уверен, что сказанул истину. Но откуда эта истина выплыла? Милли кивнула.

– Да, Эвелин Тишайшая всегда носила ожерелье крупного жемчуга. Но ей отрубили голову восставшие лорды. А больше императриц у нас и не было.

– А кто был?

– Да всякая сволочь, мой лорд.

– Понятно.

Мы были готовы к старту, однако я не удержался от еще одного вопроса.

– Можешь научить меня читать?

– Вис наверное сможет. Или эльф этот. Я читать не умею.

Второй большой полукруг по лесу ничем от первого малого не отличался. Разве что больше оврагов и завалов из старых стволов.

Из нового был лесной тур. Огромная, но очень тупая туша. И очень инерционная. Я просто увернулся, и даже не приседая, как с кабаном, отрубил ему ногу. Вообще, правильный удар легко рубил кости, рёбра и позвоночники. А правильный укол пробивал любую шкуру.

Мне нужны были противники по-серьёзнее. Но вечерело. Я сбросил торбу под большое, развесистое дерево.

– Милли, ням-ням.

– Мур-мур, мой лорд.

Лучница принялась таскать хворост на костёр, а я все же надрал травы и почистил ею свои клинки. Особых повреждений на заточке не нашлось, но надо научиться их точить. У кого?

Убирать мечи в ножны не хотелось. Этот день меня не вымотал. И я отошёл от костра поработать над связками. Сегодня с волками я открыл для себя – мои клинки обоюдоостры. То есть финал одного удара – вполне старт для обратного, без проворота кисти.

Очень интересны были эти двойные удары «вправо-влево», «назад-вперёд» и «наискось вверх-вниз». Но еще интереснее комбинации всех вариантов для двух рук.

Клинки пели, я чувствовал каждую мышцу и все вокруг. Это дерево в сумерках, маленький огонь под ним, Милли, что расстелила скатерть, уселась на нее голышом, стирает с себя грязь тряпочкой смоченной в вине и косит в мою сторону хитрым глазом.

В конце концов я визуализировал дурацкие иконки заклинаний, почему бы мне не визуализировать себе противников. Скажем, в виде оскаленных волчьих морд.

Рисунок боя стал сложнее, я ускорился и намеренно «вёл под связку» всегда четыре цели одновременно. Чуть укоротил удары и добавил уколы.

Рабочая часть моих клинков – последняя четверть от острия. Я сознательно уменьшил ее вдвое выигрывая тем в точности и силе. Бум ушёл за кабанами первого уровня, и значит здесь его быть не может. Но его нет и рядом с замком.

Могут ли цели падать сверху и выныривать из земли? Да какая разница. У меня – могут. Прыжки с ударами ниже ног – шикарная находка. Является ли мана чем-то вроде нематериальной матрицы, что активируется мной в момент применения заклинания?

Последняя волчья морда разъехалась надвое в последнем «шшах». Я стоял во тьме мокрый, пропотевший насквозь. Костёр давно утих. Милли спала.

Подбросив веток на еще живые угли, я достал из торбы ломоть хлеба и кусок холодного твердого мяса. И сжевал это. Огонёк ожил и я еще покормил его.

Снял пояс с мечами, лёг к Милли сзади и обнял. Она мурлыкнула во сне. Её затылок пах вином. Можно ли так беспечно спать здесь, под тобой, дерево? Дерево не ответило.

Я лизнул эту сладкую, тонкую шею и провалился в сон. Засыпая, почувствовал, что Милли наоборот, проснулась.

На летающей лошади не надо было держатся. Она сама держала меня на спине своей магией. Светло-зелёная, переливаюшаяся светом, как шёлк, короткая шерсть, а под ней могучие мышцы и натянутые в струну сухожилия.

Крылья, расходящиеся в стороны чуть позади шеи, светлели к концам, кончики перьев были белоснежно яркие. Золотые рожки на голове пегаса смотрели вверх и назад. Он нёс меня над далёкой землёй. Там, внизу, были леса и квадратики полей, реки и замки на их берегах. Всё такое игрушечное. Не настоящее.

Блеснул водным зеркалом большой залив. На его берегу, в устье толстой реки раскинулся огромный город. Зелёный пегас снижался прямо к его центру.

Все здания здесь были каменными, многоэтажными с высокими башенками. Между ними парки с фонтанами, каналы, фруктовые сады, оранжереи. Какое обжитое место.

В центре этого великолепия возвышался совершенно сказочный замок, по площади своей в несколько раз больше всего моего городка вместе со стенами. Интересно было бы взглянуть на здешнего лорда.

Зелёный как услышал, спикировал на большой мраморный балкон центральной башни и исчез. То есть я оказался один перед дверью из цветного стекла, почти на вершине этого грандиозного архитектурного комплекса.

Нет ничего сильнее любопытства. Я толкнул стеклянные створки рукой. Однако они не открылись, а рука прошла насквозь не встретив сопротивления. Вот так. Мы по отношению друг к другу нематериальны.

Что же, нематериальны, так нематериальны, любопытство от этого меньше не становится. И я шагнул сквозь двери внутрь помещения. Внутри, перед большим белым холстом на подставке, стоял худой старик в синей шёлковой рубашке.

Бритая сморщенная мордочка, печальные умные глаза. Вокруг были расставлены завершённые и нет картины, на столах разноцветные баночки с красками. Художник! Здешний лорд – художник.

Однако не просто художник, здесь были еще и большие чертежи каких-то механизмов на стенах, неизвестные мне приборы на полках. Книги стопками и просто открытые живописно валялись везде, и на столах, и на скамьях, и на полу. Внутренний бардак этой комнаты резко диссонировал с аккуратностью и продуманной упорядоченностью города снаружи.

Старик с длинной тонкой кистью в руке беспокойно заозирался. Он меня чувствовал, но увидеть не мог.

– Выходи, я знаю что ты здесь.

Ну и как я выйду? Очень хотелось внимательнейшим образом рассмотреть каждую из находящихся здесь картин, и каждый из чертежей на стенах. Я уже двинулся в обход, но как оказалось, старик обращался не ко мне.

В глубине помещения шевельнулась тяжелая бархатная штора. Из-за нее на свет выступил бородатый лысый дядька в полосатой хламиде. Полосы были серые и чёрные и шли сверху вниз. У его пояса на цепи висела книга в золотом окладе. А в руке красный посох с навершием в виде серпа.

Дядечка маг был очень зол. Его маленькие чёрные глазки бликовали красным.

– Я и не собирался нападать со спины. Потому что перед смертью ты должен услышать все! Всё, что я хочу тебе сказать.

Старик с кистью в руке звонко, по детски, рассмеялся.

– Ты не думал, зачем это тебе, что-то мне говорить? Не чувствуешь себя рабом человека, которому что-то пытаешься доказать? Ведь не будь меня, то и говорить тебе было бы нечего.

Железная логика. Этот старик не должен умереть. Он мне нужен позарез. И как художник, и просто как человек.

Однако бородатый маг логики не видел, он видел только оскорбление, и принялся оскорблять в ответ.

– Ты скорпион, гидра и бездарный кусок собачьей какашки! И смерть твоя будет мучительна!

Из посоха вышел алый луч и ударил старика художника в грудь. Тот остался стоять на ногах, однако контур его окрасился красным, а лицо стало очень, очень грустным.

– Ты парализовал мое тело, но в этом мире ничего не происходит бесследно. Знаешь ли ты вообще, что такое твой новый посох?

– То, что убьет тебя, еретик! Ты гнойная язва на матрицах этого мира. Адский червь, поглощающий суть вещей, чтобы выплюнуть ее изуродованной и искаженной!

Ого. Беседа крайне занимательная, однако я обязан помешать убийству! Когда маг вознёс свой посох второй раз, я прыгнул на него, но пролетел насквозь. Чтобы все твои матрицы в дульку свернулись!

И тут Маг сам окрасился по контуру ярко голубым и начал корчиться и троиться. Я уже видел точно такой контур на Бабетте и на Буме. Маг превратился в чёрное пятно и пятно это стало расползаться. В голове моей раздался голос старой знакомой:

Внимание всем, локализован вирус неизвестной природы! Разумным лечь на землю, накрыть голову руками, зажмуриться и широко открыть рот!

Старик у холста отмер, посмотрел в мою сторону, но мимо меня и решительно заявил:

– Кто бы ты ни был, уходи немедленно! Убегай, улетай, уносись как можно дальше отсюда!

Да как я могу без зелёного пегаса куда-либо унестись? Башня вздрогнула от совершенно непереносимого грохота, и я проснулся.

На краю уходящего сна мелькнули оседающие пылью здания, вспучившаяся огромным нарывом земля, взметнувшиеся в небо чёрные воды залива. Сон оставил после себя точное чувство, что вот только что мне чуть не прищемили хвост.

Пели птицы, пахло костром и печеным мясом. Подошла Милли и склонилась на до мной.

– Хочу вам признаться, мой засоня лорд. Несколько раз этой ночью мне очень хотелось вас убить. И столько же раз мне хотелось крепко прижать вас к сердцу и не только к нему. Солнце уже высоко, завтрак давно готов, а я так и не решила что же мне выбрать?

Я взял ее за ухо, чтобы она не своевольничала и просто оставалась здесь, на расстоянии полусогнутой руки.

Прекрасный город с чудесным замком в моем сне был разрушен потому, что я проклял мага. Проклял? Почему ничего похожего не случилось с Бабеттой или Бумом? Ведь я тоже их «проклял»?

Однако моё пожелание начинающееся с «Чтобы ты…» в случае с Бабеттой не выходило за рамки возможного, и без меня посильного крепкой крестьянской бабе. А в случае с Бумом, что-то не уверен.

Пожелание же: «Чтобы все твои матрицы в дульку свернулись», явно выходило за рамки возможного. Но оно сбылось немедленно, без паузы. И мир зачистил поражённый участок, совсем как живой организм.

Прекрасный старик художник со всеми своими картинами погиб по моей вине! Я черная тварь, массовый убийца, преступник, вирус! Кто-то мне нечто подобное уже говорил.

А может это все же сон? Просто сон – произвольные игры отдыхающего ума. Легко проверить. Вот Милли, внимательно изучающая моё лицо. Чего бы ей пожелать?

Нет. Никогда ничего подобного делать не стану. Все здесь немыслимо хрупко. Однако я определился с рамками, в которых эта изумительная способность может работать не выдавая себя. Только в рамках «и так возможного».

– Я не ожидала, что смогу настолько вас озадачить, мой задумчивый лорд. И я немного опасаюсь за свое ухо. Отвлечётесь и оторвете его еще. Или не дай Бог отпустите.

– Милли, к чему ты там собиралась меня прижать?

– О, сейчас ты сам всё узнаешь! Только ухо отпусти… Теперь можно.

Ну я и отпустил. И ее ухо, и себя, и ситуацию вообще. Как металлические шарики в пиале, ситуация собралась в единственно возможную сейчас, неизбежно совершенную, практически ритуальную форму.