355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Зонин » Морское братство » Текст книги (страница 5)
Морское братство
  • Текст добавлен: 30 октября 2016, 23:30

Текст книги "Морское братство"


Автор книги: Александр Зонин


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Но штурман Кулешов нарушил немой уговор. Он сказал, поглощая третий стакан крепкого чая:

– Можно подумать – панихиду справляем. Хотя бы салют дали… Эх, завидую подводникам. Вот где морское братство…

Четвертая глава
1

В этот самый час одинокий выстрел гулко разорвал воздух над Главной базой. В проливе перед бонами вырос большой подводный корабль. Суетливый буксирчик оттащил часть заграждения, и корабль торжественно вступил в ворота гавани.

Стоя на высоком пригорке, Сенцов имел превосходную позицию для обзора базы подводников. Ее здания, выстроенные «покоем», не закрывали двора в узкой котловине, и Сенцов в прямых черных линиях угадал шеренги матросов, строившихся для встречи. Он увидел, как под музыку оркестра, над начищенной до блеска медью труб, поплыло красное знамя бригады, и черные линии вытянулись змейкой. Пошли… Вот бы и ему со всей братской семьей прошагать сейчас к пирсу, к которому уже приближается лодка Петрушенко. Даже со своего дальнего поста наблюдения Сенцов легко нашел Петрушенко в группе офицеров и матросов, высыпавших на палубу. На голову выше своих подчиненных, широкий, массивный, он стоял у перископа.

Порыв ветра с воды донес к Сенцову визг поросенка (традиционного подношения подводников своему счастливому в бою собрату), но тотчас его заглушил торжественный марш. «Будет рапортовать командующему», – подумал Сенцов. Представил себе мужественное и доброе лицо адмирала с застывшей у козырька фуражки рукой, и тут только вспомнил, что идет выполнять спешное поручение командующего. Он побежал в гору, ругая себя зевакой, любопытным бездельником и мальчишкой. Командующий отдал в его распоряжение свой катер, и Долганов томится на рейде, и хуже того – томится в неведении, когда наконец встретит Наташу.

Но ему не удалось без новой задержки пробежать улочку, ведущую к квартире Долганова. Его окликнул командир-катерник, еще не знавший, почему над базой раскатился орудийный выстрел. Пришлось рассказать, что с победой возвратился Петрушенко и ему сейчас устраивают торжественный прием на пирсе.

– По разведданным «Гросс-адмирал» основательно поврежден и под эскортом своих эсминцев едва дотащился до фиорда севернее Нарвика. Командир английской лодки наблюдал возвращение «Гросс-адмирала» с позиции. Он будто хотел атаковать фашиста в свою очередь, но не успел выйти в точку, удобную для торпедного удара, – торопливо выложил штабные сведения Сенцов.

– Обидно потомку Нельсона, – посочувствовал офицер. – Упустить такой случай.

– Да, жалко, что не добили. Петрушенко слишком поздно сообщил штабу о своем ударе – его гоняли немецкие эсминцы часа три, а то штаб нацелил бы другую лодку и поднял авиацию.

– Вообще пора перенять у фашистов их тактику работы подлодок группами, – решительно заявил катерник.

– Может быть, – согласился Сенцов, – но организация волчьих стай требует отработки. У нас ведь есть еще победа. Ручьев со своим отрядом сегодня ввел в залив конвой из Атлантики, все транспорты целехоньки, хотя вокруг них вертелось пять лодок. А стайку куснули крепко, одну уничтожили, другую основательно подбили.

– Вот как? Значит, миноносники стали наш хлеб отбивать. Это кто же? Неужто при руководящем участии самого Ручьева?

– «Упорный», Долганов. Воистину упорно действовал. Четыре или пять заходов сделал.

– Ага, значит, отчасти и мы причастны к этому делу. У Долганова минером наш выученик, старший лейтенант Игнатов. Лихой парень.

– Видать, что вы не плавали на больших кораблях, – обижаясь за Долганова, отозвался Сенцов. – Как бы ни был расторопен ваш Игнатов, самое важное в такой встрече – боевое маневрирование. А это дело командира, и никто на флоте не проведет его с красотой и точностью Долганова. Так думает и наш командующий.

Сенцов даже остановился и, покраснев от возмущения, замахал короткими ручками.

– Командующий, – вскричал он, – еще никому из командиров не разрешал принимать на борту корабля жену. А вот сейчас мне поручил отвезти супругу Николая Ильича и передать ему свой сердечный привет. Что?!

Катерник не собирался защищать свое неосторожно высказанное заключение и не думал ссориться с Сергеем Юрьевичем.

– Друг ты мой, чего кипятиться. Я за ордена обоим, всей братве «Упорного». Долганова уважаю не меньше тебя. Хочешь, сейчас доставлю вас с Долгановой к Николаю на «охотнике»?

Они уже были перед высоким крыльцом дома, в который третьего дня Сенцов доставил Наталью Александровну, и он протянул руку катернику.

– Спасибо, командующий велел идти на его катере.

– Человек! – одобрительно протянул командир «охотников». – Но и поперчить умеет, когда следует. Бывай здоров. Долганову привет и двойное поздравление…

Катерник пошел под гору, пропустил мчавшуюся поперек улицы стайку детворы на лыжах и в финских санях и крикнул:

– А хорошо-то сегодня, Сергей… Двум победам радуется природа. На весну поворачивает.

Действительно, от сугробов, заалевшихся над дальней грядой скал, несло бодрящим запахом талого снега. Красные лучи низкого солнца весело сверкали в окнах голубых и оранжевых домов, а внизу, в бухте, вода плавилась, как только что разлитый металл.

Сенцов припомнил свой приезд, прогулку в пургу и искренно отозвался:

– Хорошо!.. И будет еще лучше.

Дверь ему открыла улыбающаяся от счастья Долганова.

– Значит, едем?

– Пойдем, пойдем! Только одевайтесь потеплее. На заливе прохватит.

– А я совсем собралась. Только шубку и платок накинуть.

Сенцов вошел следом за Натальей Александровной в комнату и испытующим взглядом осмотрел свою спутницу с головы до ног. Ее девичью фигуру плотно облегало вязаное платье, цветное, но не яркое. Из высоких тупоносых ботинок чуть выглядывали теплые носки. Сенцов переводил взгляд с тяжелого узла пепельно-золотистых волос на оживленное лицо; потупился, увидев глаза, сияющие яркой синевой из-под пушистых ресниц, и хрипло сказал:

– Не годится в ботинках. Валенки есть у вас? Или сбегать за ними?

– Есть, есть, милая нянечка.

Сенцов ожидал, оборотясь к окну, окончательных сборов Долгановой, пока она щелкала какими-то замками чемоданов, пока стук на полу свидетельствовал, что его требование о смене обуви покорно выполняется. Наталья Александровна рассказывала, как обживалась в базе эти три дня.

– Знаете, я вам страшно обязана, – слышал Сенцов милый, несколько глуховатый голос из разных концов комнаты. – Такие глупости лезли в голову до вашего успокоительного звонка. А после взяла себя в руки, определилась на работу, из комнаты вывела холостяцкий дух.

Ну, тут мне очень помогла Клавдия Андреевна. Душевная женщина и, не правда ли, помрачительно красивая? Вероятно, все вы тут влюблены в нее.

– Не знаю… В чужих жен не положено влюбляться, – выпалил Сенцов и покраснел. Ему представилось, что его глупую фразу Наталья Александровна может истолковать, как нелепое признание. «Хоть бы скорее доставить ее к Николаю», – с отчаянием сказал он себе.

А Долганова, приняв его слова за неуклюжую шутку, продолжала рассказывать. О посещении метеостанции, о Клавдии Андреевне. О том, как много узнала о жизни и работе Николая.

В самом деле, эти дни ожидания мужа хорошо рубцевали раны, нанесенные тяжелыми переживаниями в оккупации. На всем пути от Москвы она не могла расстаться с воспоминанием, когда с беспричинной злостью человек – да человек ли? – обрек ее на муки и убил этим ее ребенка. Ей казалось, она так постарела и устала, что не сможет вернуться к работе с той творческой способностью, какую она и Николай считали главным в жизни. Ей думалось, что Николай, увидев ее опустошенной и сломанной, не сможет по-прежнему любить. Весь первый вечер в квартире Николая Ильича, в квартире, где она должна была заново строить жизнь, это настроение усугублялось. Она стыла у окна, даже не раскрыв свои чемоданы. Сидела и невесело глядела на бесконечный снегопад, ежилась и вздрагивала, когда ветер с резким порывом бросался на дом и бил листом железа по крыше. В другое время ее успокоило бы пение, но в этот вечер, слушая мягкое и задушевное контральто Клавдии Андреевны за стеной, она только враждебно думала об обладательнице этого голоса. Конечно, заезжая певица упражняется перед концертом. Сорока, кукушка, одним словом, бездушное и бездомное существо. Потом стала прислушиваться к звонкам телефона в коридоре. Но Николай ничего о себе не сообщал. Сенцов, такой предупредительный в дороге, тоже… Наконец, она разрыдалась и закапала слезами фотографию, где они были сняты вдвоем в лучшую пору их любви. Николай глядел со сдержанной улыбкой в строгих глазах и резко очерченных губах. А теперь ей причудилось в этой улыбке нечто чужое и насмешливое.

В середине ночи певица-соседка позвала ее к телефону. Она нехотя утерла слезы. Ей было безразлично, что подумают в квартире. Но, услышав, что Николай в море, устыдилась своих мыслей, почувствовала спасительную усталость и быстро уснула. Разбудил ее голос из репродуктора, сообщавший форму одежды для военнослужащих на новый день. Деловая интонация диктора будто говорила: а ты гостем не представляйся, входи, друг, в наши будни. И она решила немедленно сходить на метеорологическую станцию, куда имела направление из Москвы. Потом она займется домашним устройством, к возвращению Коли придаст комнате иной, уютный вид.

Путь к станции, указанный первым встречным, вел в гору. Трапы, облегчавшие восхождение, были занесены снегом, но все же идти было приятно. Сквозь тучи пробивалось солнце, снега искрились, и ветер, в меру свежий, колол щеки. Дом, блестевший заиндевевшим неокрашенным деревом, стоял на отлете от поселка, на узком мыске, и глубоко внизу – дух захватывало! – вскипала вода залива. Наташа прошла коридор и наугад открыла одну из дверей. Маленький человечек, почти упиравшийся острым подбородком в бумажный лист, на котором был изображен барический рельеф, поднял на нее глаза. Он и был начальником станции. Наташа назвалась и протянула документы.

– Очень приятно. Вакансия у нас есть и даже здесь, на центральной станции. Значит, вы работали синоптиком?

Он говорил неторопливо и неторопливо сполз со стула. С чувством брезгливой жалости она увидела большой горб, топорщивший на спине армейскую гимнастерку.

– А я как раз смотрю, почему у нас случилась ошибка. Предсказывали длительный ураган, а за ночь барометр пошел на повышение, на три ступени вскочил – и тенденция совсем не та.

Горбун казался искренно огорченным.

– Вероятно, трудно сейчас рассчитывать без норвежских станций? – спросила Наташа.

– Именно, голубушка, именно. Но надо же! Положим, что нас послушали бы в штабе. Ураган! С ураганом в Баренцевом море шутки плохие, какие там шутки! Допустим, пожалели корабли и не выслали в море. А противник дела наделал… А? Скверно?!

– Но вас же не послушали?

– А вы почем знаете? Ну, конечно, ваш муж ведь командир миноносца. Имею честь быть с ним знакомым. Значит, вы еще и не повидались? – Он спохватился. – Я даже не представился вам, Наталья Александровна. Николай Васильевич Чика, несовершенный, как видите, тезка пугачевского атамана Чики, а может быть, и потомок его, потому что с Дону. Пойдемте знакомиться с нашим хозяйством.

Показывая барографы, анероиды, психрометры, пилотные теодолиты и другие приборы, которыми станция была обильно снабжена, Чика вводил Наталью Александровну в круг работы.

– Благодетель наш – нордкапская ветвь Гольфстрима, как, конечно, вам известно. Однако же не избавляет нас от циклонов, какие образуются в районе Исландии. А из-за этих циклонов у нас держится большую часть года неустойчивая погода с ветрами выше шести баллов и волной того же порядка. Исландский минимум нас душит, а родной сибирский антициклон выручает, да еще вот в эту пору – полярный максимум. Меньше становится штормов, а то ведь как задует зюйд-вест или норд-вест, так и жди урагана. Ну, впрочем, вы обо всем этом почитаете в наших бюллетенях. В вашем распоряжении библиотека, – и он щегольнул перечислением работ авторитетных метеорологов. Потом подчеркнул, что нельзя надеяться на инструментальные наблюдения.

– Атмосферные давления и барическая тенденция своим порядком, голубушка, а визуальные приметы своим. Одни оптические явления в облаках больше скажут, чем все инструменты.

Наташа слушала внимательно. Ей доставляли наслаждение рабочие термины, которых она не слышала бог весть сколько времени.

Она задержалась на станции до полудня, получила продовольственную карточку и дома энергично взялась за уборку. Когда растапливала плиту, в кухню вошла соседка и весело сказала:

– Не могла одолеть своей застенчивости и прийти к вам. Вчера решила – вы устали с дороги, а сегодня спите. Я о вас знаю. Николай Ильич друг мужа. Слышали о подводнике Петрушенко? Зовут меня Клавдией Андреевной. Вы, пожалуйста, не стесняйтесь; вам, конечно, нужны всякие мелочи. Мужчины в этом ничего не понимают, а ваш серьезный супруг – меньше всех.

Наташа смутилась и даже не выпустила из рук щепок, чтобы поздороваться с соседкой. Какая статная русская красавица перед ней! Шелковый узорный халат мягко спадал с округлых плеч, и полы его не закрывали стройных ног с маленькими ступнями. Волосы оттенка спелой ржи, уложенные в высокую прическу, открывали покатый лоб с длинными, смелого изгиба бровями.

– Я думала, вы – певица, – неожиданно для себя сказала Наташа и вспыхнула.

– Я и была певицей, – все так же весело ответила Клавдия Андреевна и потом насмешливо прищурилась: – Федор Силыч запрещает мне служить, хмурится даже, если пою где в обществе, а в клуб – ни боже мой.

Видно, она считала естественным выполнять желания Федора Силыча, хотя тут же добавила:

– Однако, когда мой командир отсутствует, очень скучно, без конца пою, а радости нет.

Наташа подумала, что деспотично распоряжается неизвестный Федор Силыч, но вспомнила, как сама много раз желала, чтобы Николай приревновал ее к работе, и склонилась у плиты.

– Долганов говорил – вы метеоролог? А я никуда не хожу… – заглянула вдруг в лицо Наташи и пообещала: – Федору Силычу вы понравитесь! – (Будто для Наташи было важно нравиться не Долганову, а Федору Силычу). – По рассказам Николая – хороша, а в жизни еще лучше.

Наташа раскладывала свои вещи, когда соседка принесла подушечки и накидки своей вышивки и сказала, что все это обязательно нужно для уюта, а у нее еще на десяток комнат хватит.

– Занимаюсь от безделья, – пояснила Клавдия Андреевна и потащила Наташу к себе.

Комната Петрушенко удивила приезжую. Рояль был ее властным центром, а на стенах висели рисунки и фотографии пароходов, парусников и подводных лодок, – на фоне причалов, заполненных судами, либо гор и странных экзотических построек.

– Это все суда, на которых плавал Федор Силыч. Вы Лондона и Конрада читали? Он тоже морской волк. Война кончится, пойдем в кругосветное плавание, и этих фотографий будет еще столько же, – говорила Клавдия Андреевна, вытаскивая альбомы. – Что-что, а это я с собой всюду вожу. Федина биография. У меня целая тетрадь очерков, написанных о его геройстве. Ну, боже ты мой, разве это Федя?! Железный шкворень, монолит, а не Федя!

В разговоре она часто всплескивала руками, и широкие рукава ее халата летали над столом, как яркие тропические птицы.

Наташе хотелось услышать хоть что-нибудь о Николае, и она несколько раз неловко пыталась отклонить собеседницу от рассказов о Федоре Силыче.

В конце концов это удалось. Клавдия Андреевна рассмеялась и нежно поцеловала Наташу.

– Какая же я дура! Все о себе и о Феде, а вам-то до нас какое дело?! Ваш затоскует, так о вас часами рассказывает.

Соседка говорила что-то еще, но Наташа перестала слышать. Николай ее помнит и любит! Сейчас это было важнее всего…

Клавдия Андреевна прошла к роялю, пальцы ее легли на клавиши.

Она поставила перед собой ноты и запела «Офицерский вальс». Наташа, прикрыв глаза, видела старинный зал с белыми колоннами и звездную ночь за черными окнами, слышала тишину военного бивуака перед новым походом. А молодой офицер, вспоминающий родной дом, был ее Николаем, и это ее он так преданно и хорошо помнил. И, вспомнив, как два года назад очнулась на больничной койке, она заплакала, потому что слезы облегчали ей сердце.

Клавдия Андреевна бросилась к ней.

– Что вы, деточка дорогая! Почему?

Наташа, захлебываясь, твердила:

– Я просто счастливая, очень счастливая.

– Так сидите паинькой, а я буду вам петь. Клавдия Андреевна увлеклась и от романсов перешла к оперным ариям. Она пела слова Ярославны, тоскующей по Игорю, когда Сенцов по телефону сообщил о возвращении Долганова и Петрушенко с победами.

– Боже мой, какой я завтра закачу ужин, каких пирогов напеку! Сережа, вы наш гость! – крикнула Клавдия Андреевна в трубку, всплеснула руками и побежала в подплав, а счастливая Наташа осталась считать часы до прихода за ней Сенцова.

2

На заливе катер бросало из стороны в сторону. Наташа выбралась из кубрика наверх и благодарно оперлась на руку Сенцова. Катер уже проскочил за каменистым островком в обширную бухту, и Сергей Юрьевич показал Наташе «Упорный». Было удивительно, что среди совершенно одинаковых кораблей он мог свободно узнать корабль Николая. Но сейчас же ей представилось, что «Упорный» в самом деле отличается от других миноносцев – и окраска как-то по-особому щеголевата, и орудия у него смотрят грознее, и вымпел полощется на ветру красивее, и весь он стройный и строгий.

Николай Ильич не получал вызова к Ручьеву, а отчет был давно готов. Стоявший рядом на рейде командир «Умного» прибыл с поздравлениями, будто так и положено было не уходить Долганову на берег.

Во всякое другое время Николай Ильич порадовался бы Неделяеву, но сегодня ему было не до гостей. А Семен Семенович не желал этого замечать. Забавно щуря уже хмельные глазки, он сбросил шинель, вытянул руки по швам и фальшиво, но старательно запел:

 
Едет чижик в лодочке,
В адмиральском чине.
Не выпить ли водочки
По такой причине?
 

Ритуал этот был традиционный, и традиционный, не очень приличный, существовал отказ, который уже просился на язык Долганова. Но физиономия приятеля была умилительно уверенной в получении «праздничной» рюмки. Дернув плечами, Николай Ильич открыл шкафчик и достал графин с синеватым спиртом, вонявшим бензином, сивухой и еще бог весть чем.

– Только без меня.

– А что, старшина, не засчитывают подлодку?

Неделяев так любовно звал Долганова с курсантских лет, хотя старшиной Николай Ильич был жестким и разболтанного Семена не щадил.

– С «Упорного» не узнаешь… Может, и не засчитали.

– Так мы крик поднимем, Коля. У меня подробная запись в вахтенном журнале.

– Слушай, меня не это волнует. Вот по личным делам надо на берег, а начальство задерживает.

– И вали! Твое здоровье, – Неделяев опрокинул в рот рюмку, морщась, запил водой и заел ломтиком сыра. – Выпей, Коля, как рукой хандру снимет. У меня вот в самом деле неприятности. Начхоза, жулика, выгнали, а за недостающий хлеб и сахар с меня спрашивают. И, понимаешь, нехватка увеличивается. Мечтаю хоть в какой ураган попасть суток на трое, чтобы никто не ел, – сказал он с комической серьезностью.

Долганов неодобрительно пожал плечами.

– Следить надо, Сеня. Дежурного офицера заставь наблюдать за приемкой продуктов.

– Придется навести порядок.

– Но это еще не все твои неприятности?

– О, ты уже знаешь? Да, выкатился корабль из строя. В кильватере не удержал вахтенный офицер. Мерзопакостник. А я покинул мостик всего-то на четверть часа!

– Я, Сеня, оставляю управление кораблем надолго. И без беды. А почему? Проверены офицеры. К самостоятельной вахте пока только троих допустил. Учить надо.

– Надо, – вздохнул Неделяев и махнул рукой. – И то надо, и это надо…

– Ох, счастье твое, Сеня, что не я комдив. Обленился, милый. Приструнить пора.

– Слабо меня приструнить. Комдив один, а нас – число, – он на пальцах показал сколько.

– Слабо или не слабо, но служил бы ты у меня иначе, Сеня. Вот хоть и сегодня. Лодка от меня ушла в твой сектор, а ты что?

Неделяев тут предпочел притвориться опьяневшим.

– Виноват, простите, Николай Ильич, – запутался, на какой параллели и меридиане находимся? Прошу определить место.

– Брось юродствовать, дело говорю.

С лица Неделяева сбежала гримаса.

– Ах, Николай, уж так не везет, так не везет, – пожаловался он и провел рукой по шее, показывая, как по горло напичкан неудачами. – Аппаратура у меня в этот самый момент отказала. Работала, работала и отказала. Связисту – пять суток при каюте. Ты уничтожил, «Уверенный» повредил фрица, а мы щей и не хлебали. Эх!

Он пытался налить себе еще водки, но рука задрожала.

– Хватит, пожалуй, – сказал возможно ласковее Долганов и убрал графин в шкафчик.

– Почему хватит? Вовсе не хватит для душевного равновесия. – И он вновь запел, импровизируя, песенку в новом варианте:

 
Едет Сеня в лодочке
В командирском званье,
Треба выпить водочки
Нам до расставания.
 

Николай Ильич уже решил выпроводить Неделяева или уложить его на свою койку – и быть бы между ними ссоре, – но постучал в дверь рассыльный и доложил:

– К вам, товарищ командир, на катере адмирала прибыл капитан-лейтенант Сенцов и с ним женщина.

Что Сенцов, однокашник, пришел повидаться, было естественно, но как такой тихоня решился взять с собой на корабль женщину? Это было невероятно. Еще не веря смутной догадке, Долганов приказал:

– Проводите ко мне!

Ему надо было подняться и выйти навстречу, но вместо этого он уселся, подпер голову руками и тихо попросил:

– Семен Семенович, приведи себя в порядок.

– Велл, велл, – пробормотал Неделяев и привстал, удивленно глядя на робко ступившую через порог молодую женщину. А Николай Ильич, все еще сидя, протянул руки.

Встретиться вот так, в салоне миноносца, ни он, ни Наташа не рассчитывали. Их сковывало присутствие посторонних. Николаю Ильичу показалось, что он крикнул: «Наташенька!», но на самом деле звук застрял в горле. А она будто впервые заметила, что командиры стали носить погоны, и все смотрела мимо его лица на левое плечо, на погон с двумя черными полосками и звездой. У Сенцова и другого незнакомого офицера погоны были с четырьмя звездочками поменьше и одной полоской…

«Значит, Коля уже капитан третьего ранга…» Семен Семенович, перехватив Наташин скошенный взгляд, с пьяной отчетливостью лихого кавалера бросился ей на помощь. Она покорно позволила ему расстегнуть пальто и высвободила свои почти бескровные, тонкие руки. Семен Семенович распоряжался, будто Наташа приехала к нему, а Долганов и Сенцов были его гостями.

– Умываться – на ту половину, а сейчас – с холоду – чайку. Николай, позвони вестового, распорядись!

Николай Ильич, продолжая оставаться немым, шагнул от стола и нажал кнопку.

Оправляясь от смущения, которое он как бы перенял у Долганова, Сенцов тихо сказал приятелю:

– Мы вместе из Москвы приехали, а сегодня командующий приказал отвезти к тебе Наталью Александровну и передать благодарность Военного совета за операцию. Командующий приказал: завтра прибыть в штаб с представлениями на ордена офицерам, старшинам и краснофлотцам. Сделаешь доклад в штабе. Слышишь?

– Тебя в вату завернули, что ли? – мучась присутствием посторонних, сердито сказал Долганов. – Невнятно говоришь. Постой, постой, потом повторишь.

– Ты что, не рад, Николай?

– Я?!

Наташа продолжала стоять на месте, где Неделяев снял с нее пальто. Семен Семенович о чем-то спрашивал ее, а она, не понимая, отвечала невпопад и испуганными глазами смотрела на мужа. Он сердито отвечал Сенцову, который, должно быть, оправдывался в том, что привез ее сюда. И вдруг Николай резко повернулся к ней. Сейчас он скажет, чтобы она уезжала с корабля. Наташа опустила ресницы и вдруг почувствовала, что взлетает. Ее рот оказался у жесткой щеки Николая. Она инстинктивно нашла его губы, и пальцы сами собой сплелись на шее мужа, и совсем не было стыдно, что на них смотрят.

– Ура! Ура! – закричал Неделяев.

– Серега, уйми его. Дай ему всю водку, что есть в шкафчике, – не отрывая взгляда от глаз Наташи, сказал Долганов.

– Зачем же всю ему? – стараясь глядеть в сторону, возразил Сенцов. – Я тоже не на молоке воспитан.

Наташа застенчиво высвободилась из объятий Николая Ильича, но руки ее, шершавые от тяжелой работы в оккупации, он продолжал держать в своих и подносил к губам. Наташа потянула его за собой к письменному столу, где под стеклом лежали ее фотографии.

– Убери их, – улыбаясь, проговорила она. – Я тебя ревную к той Наташе. Она была красивая.

– Что ты врешь, Наташка? – шепнул Долганов, взволнованный звуком ее голоса. Все в Наташе было и знакомо и прекрасно ново, и ему казалось, что он должен снова трудно завоевывать ее любовь.

– Ты разве отказываешься быть для меня той Наташей? – снова прошептал Долганов.

Они уже не замечали товарищей, но вошел вестовой, начал расстилать скатерть, расставлять посуду, и Долганову надо было распорядиться.

За столом Неделяев шумел и кричал Сенцову:

– Серега, смотри на первого миноносника! Что? Он спустил флаг, я тебе говорю. Я – бобыль, перекати-поле, мне всюду трава растет. Что? Разве Ушаков женился? Нахимов женился? Что?

Неделяев так надоел Долганову, что тот без церемоний предложил:

– Серега, забирай в свой катер этого очумелого и вези его на «Умный», а утром подгребай за нами.

Потом Николай Ильич дал указания Бекреневу, кого представить к награде и к какой, и, наконец, остался вдвоем с Наташей. Никогда, даже в первый месяц их брака, когда они вечерами медленно брели по Петергофскому парку в маленький дачный домик, не было такого ощущения великого счастья.

Николай Ильич хотел, чтобы Наташа не вспоминала свою жизнь под фашистским игом, но так вышло, что она не могла молчать об этом. Поздно вечером появились в воздухе немецкие самолеты, и их ракеты осветили залив. Сыграли воздушную тревогу. Долганов убежал на мостик, а Наташа, закутавшись, тоже выглянула на полубак и живо вспомнила, как зловеще светились ракеты над Брянском в 1941 году, когда она, спотыкаясь, плелась в больницу. Было уговорено, что учрежденческий шофер отвезет ее. Весь вечер стреляли, телефоны не работали, а к ночи она поняла, что роды начались и надо в больницу. Она пошла к шоферу через улицу. Ласково, как говорила со всеми людьми, она сказала:

– Гриша, поедемте, мне пора.

Было очень удачно, что шофер не спал, а возился у машины. Но он изумленно спросил:

– Куда ехать-то? Уже все удрали. Даже про машину забыли!

– В больницу, Гриша.

Она чувствовала раздирающую боль в животе, которая делала все остальное безразличным, и не сразу поняла, что остается в городе, который заберут немцы.

Тогда шофер вдруг нагло свистнул:

– Это чтобы я помог большевичонку родиться? Гриша кончился, мадам. Есть господин Орлов, и завтра меня будут возить свои шоферы!

Он нагнулся к ней, и искаженное лицо его было так отвратительно, что она выставила вперед руки, как бы защищаясь, а он замахнулся и… Нет, об этом даже и вспоминать было страшно! Когда она очнулась, машина уже скрылась, а над двором светилась желтой люстрой осветительная бомба и медленно рассыпалась потухавшими звездочками.

Из городской больницы добрые люди переправили ее в другую, окраинную больницу, уже не в качестве пациентки, а сиделки. Там она узнала, что вскоре после выписки немцы искали ее и с ними был русский переводчик Орлов.

За что Орлов ее преследовал? Наверно, просто ему надо было подслужиться фашистам.

Вот что вспомнила Наташа, стоя на полубаке. Но здесь, над заливом, ракеты были совсем другие, совсем не страшные. Вот и краснофлотцы посмеиваются. Она доверчиво придвинулась к людям, и ближайший зенитчик деловито сказал:

– Вы бы, товарищ Долганова, шли в каюту. По сырости можно и простуду схватить. Вы не беспокойтесь, береговые батареи бьют метко. Опять же наши «яковлевы» загудели. Отобьют!

– Я не боюсь, – сказала Наташа.

Эти ласковые слова совсем незнакомого человека, у которого, возможно, было и свое затаенное горе, заставили Наташу почувствовать, что она дома, окончательно дома, и среди всех этих людей исчезнет даже память о днях, когда ее преследовал садист, изменник.

– Если бы теперь довелось встретить Орлова, задушила бы его собственными руками, – говорила она час спустя Николаю Ильичу.

Он слушал, гладил Наташу по волосам.

– Ты помнил меня, Коля? Помнил? Я была так ужасно далеко от тебя!

– Я тебя помнил все время, даже в самые тревожные часы нашей работы.

– А мне делалось лучше, когда я думала, что ты воюешь. Мы все могли жить там только потому, что у каждого кто-то из близких воевал, работал на востоке.

Она уснула, утомленная, не договорив, с блаженной улыбкой. Тщательно укутав жену одеялом, Николай Ильич долго стоял над ней, а затем прикорнул в салоне на маленьком диванчике. Но рано утром Наташа позвала:

– Зачем ты ушел, Коленька?.. Я еще совсем-совсем не насмотрелась на тебя…

Он едва успел побриться к подъему флага.

– А я так мечтал, – сказал он позднее, усадив ее в катер и заботливо кутая в свою шинель, – так мечтал, что встречу тебя и повезу прямо домой…

– Лучше не было бы, – сказала Наташа, пряча свои пальцы в рукавах его кителя и вспоминая вчерашнюю, так странно начавшуюся встречу и то, как он вдруг поднял ее на руках. – Лучше не могло быть. Это на всю жизнь хорошо.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю