Текст книги "Морское братство"

Автор книги: Александр Зонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Он пристально смотрел в лицо подводника и не позволял ему уйти от своего взгляда. Да, русыми волосами, зачесанными назад с высокого лба, пухлым носом, широко расставленными глазами, упрямым ртом, всем обликом Иван походил на Андрея. И все же он был иной, не имел спокойной силы Андрея.

«Скор, опрометчив, не устоялся».

– Да, Иван Артемьич, – ворчливо сказал Федор Силыч, подтягивая одеяло к подбородку и пряча под него озябшие руки, – ты вроде вошел в тихую заводь и боишься, как бы тебя в ней не потревожили.

– Я и Андрею говорил – теперь война. Я себя для ненависти берегу.

– Дешево стоит такая ненависть. Настоящая ненависть из большой любви растет, из беспредельной любви к людям. – Николай Ильич развел руки и соединил их, сплетая пальцы. – Ну вот, – сказал он проникновенно. – Ленин! Сколько у него было суровых трудных обязанностей. Но он не упускал случая, ни одного случая, когда требовалось оказать поддержку человеку в горе. Читали вы письмо Владимира Ильича писателю Серафимовичу, потерявшему на фронте сына?

– Нет, – выдавил, хмурясь, Иван.

– А вы девушку, которая вашему брату помогала идти самым чистым и верным путем, облили грязью, вместо того чтобы ее братским словом поддержать.

– Очень ей нужно…

– Не будь нужно, стал бы я вас убеждать? Хотя нет – стал бы. Вам она больше нужна, чем вы ей. Ее любовь к вашему брату действенна. Она уже доказала это… Маленькая слабая женщина, скромный почтовый работник, берет на воспитание сироту, хочет вырастить для Родины, для флота смену Андрею Ковалеву.

Иван вдруг закрыл лицо руками, низко опустил забинтованную голову и выбежал из палаты.

– Пронял ты его, Николай. Здорово пронял. Поедет…

Федор Силыч помолчал и добавил:

– И в моем хозяйстве порядок навел. Спасибо тебе.

– Ну вот еще, – смущенно отозвался Долганов.

2

Тайно от Андрея Лиза собирала в альбоме вырезки из газет с заметками об «Упорном». Она стала это делать задолго до прославленного залпа, уничтожившего два самолета гитлеровцев. Она мечтала когда-нибудь с торжеством положить альбом на стол возле других памяток о войне – осколка бомбы, попавшего в почту, жетона «Эдельвейс», подобранного ею в командировке у Западной Лицы после разгрома наступления гитлеровцев, старенькой ленты с бескозырки Андрея. Славно будет вспоминать с Андреем, как они познакомились, и все дни, проведенные ими вместе, и все разлуки. После награждения Андрея в альбоме появились его фотографии у орудия и групповой портрет расчета артиллеристов и очерки из флотской и центральной газет. Для Лизы стало привычкой поутру после прибытия почты забегать в газетную экспедицию и просматривать газеты с ножницами в руках. И в то страшное утро, увидев под заголовком новый портрет Андрея, только прочитав «В борьбе с Циклоном», она раскрыла ножницы, но тут же они выпали из ее омертвевшей руки. Заметка говорила о смерти Андрея.

На следующий день Лиза вышла на работу и стала выполнять ее с обычной добросовестностью. Она опять просматривала газеты. Только уже ничего не вырезала, и рука ее с газетным листом дрожала, когда читала о труде миноносников. Острая тоска охватывала ее в сортировочной, когда попадались конверты с номером полевой почты Андрея.

Вечером, окончив работу, она со страхом входила в свою комнату; здесь некуда было скрыться от горя. Лиза лежала, уткнувшись в подушку мокрым лицом, подавляла рыдания, чтобы не разбудить подругу.

Однажды Лиза осталась на ночное дежурство. Она была одна и пыталась читать газету. Глаза остановились на заметке о нахимовских училищах. В углу газетного листа улыбались ребята. Они были в аккуратных форменках, и эти форменки делали ребят какими-то очень близкими. Может быть, через несколько лет Андрей учил бы их своему делу… Она стиснула голову горячими ладонями.

Зачем береглась от материнства?! У нее мог быть сын, она вырастила бы второго Андрея Ковалева, гордого воспоминаниями об отце.

Эта мысль отяжелила ее горе. Будто она сразу потеряла и мужа и ребенка. Она не могла подавить возникшее материнское чувство и растравляла боль; вот рос бы мальчуган, она приучила бы его гордиться профессией отца, мечтать о морской форме и, наконец, он пошел бы в морскую школу.

Все это мучало ее до поры, пока она не нашла действенного выхода, не решила стать матерью сироте. Ее еще подстегивало для такого решения чувство обиды. Ее нет среди людей, которые увековечили память Андрея на флоте. Андрея Ковалева море отняло совсем только у нее, а его товарищам и начальникам досталась морская душа Ковалева – он в почетных списках корабля, в списках неумирающих героев флота. Лиза сделает больше – возвратит флоту нового Ковалева.

Она легко получила разрешение своего командования взять на воспитание и усыновить сироту и собралась выехать в детский дом за город, когда ее вызвали к Ивану.

Он ждал Лизу, сознавая, что ничего, кроме неловкого и холодного любопытства, не испытывает. И, помимо всего, трудно сердечно встретить незнакомую женщину в этих обтрепанных стенах, под однотонный, скучный стук штемпелей по бумаге, под гул голосов и шарканье ног.

А Лиза, как сказали, что ее спрашивает подводник, бегом пустилась по коридору:

– Ваня! – крикнула она и бросилась к нему.

И, прежде чем он понял, кто эта тоненькая женщина с большими грустными глазами, она заплакала на его груди, и он неловко обнял ее худенькие вздрагивающие плечи, и что-то в нем дрогнуло.

– Сестренка, сестренка! – сказал он и вспомнил с умилением Машу. И на ее лоб упали его крупные горячие слезы.

А потом они шли по улицам, и Лиза объясняла, почему берет мальчика, а не девочку, и как это будет радостно иметь возле себя маленького Андрюшу.

Он молчал, скованный, стесненный недавним чудовищным презрением к ней, сейчас такой родной и близкой. Где ей догадаться, какой он подлец. Вот твердит:

– Ты и молчишь, как Андрей. Ты так похож на Андрюшу.

Он опустил голову, но сейчас же поднял ее и решительно объявил:

– Все это не так, Лизонька. Не так, сестренка. Хорошо, есть отличные люди, наши командиры. Вправили мне мозги. А теперь ты мне… будто другое сердце вложила. За племянником я сам с тобой поеду, и к морю приохочивать буду. Только условимся: как единственный дядюшка – на полных правах участвую в воспитании.

Она опять сжала его руку и благодарно прижалась к плечу.

– А из заграничного плавания, само собой, привезу Андрюшке подарки.

Девятнадцатая глава

1

Зенитки транспорта еще в чехлах. Несмотря на причудливый камуфляж высоких бортов какими-то зелено-бурыми зигзагами, с вписанными в их сеть синими и белыми треугольниками, у парохода вид мирного пассажирского судна. Да, точно так в незабываемое время службы Федора Силыча на «торгашах» перевешивались за борт пассажиры, что-то горланили провожавшим и размашисто приветствовали их снятыми фуражками.

Клавдия Андреевна не спускала глаз с мужа. Его плечи были почти вровень со стрижеными головами матросов, и она угадывала его скупую улыбку, обращенную, конечно, к ней. Сложила руки рупором и крикнула, чтобы не забывал фотографировать. Пусть эта просьба напомнит ему, что она не боится, смотрит в их будущее с уверенностью и надеждой. Он быстро надел фуражку и взял под козырек: значит, ее голос долетел и поручение принято к исполнению.

Вдруг транспорт показал корму и стал уходить за выдвинувшийся мысок. Разогнанная его корпусом вода приподняла катер и повалила с борта на борт.

– Ушел мой командир, – сказала Клавдия Андреевна, опираясь на руку Наташи, – а я что-то не грущу. Нехорошо?

– Очень хорошо, – сказала Наташа. – Он ведь везучий. Обратно придет еще с боевым успехом.

– Спасибо, Наташенька.

Обе одновременно поглядели на Лизу. Вскочив на бухту каната, вытягиваясь, она продолжала размахивать пестрым платочком.

Наташа помогла Лизе спуститься на трап и предложила:

– К нам пойдем, Лизонька. В Мурманск успеете первым утренним рейсом.

– Что вы! – даже испугалась Лиза. – Андрюшу я подкинула подружке на часок. Ей в ночное дежурство.

– Клавушка, помогите ее уговорить. Пусть посмотрит вас в театре.

Лиза быстро и виновато попросила:

– Нет, уж в другой раз, Андрюша…

– Отпустим, отпустим маленькую маму, – нараспев заявила Клавдия Андреевна. – Тем более вечером я буду в той же роли. Опять буду прощаться с мужем, уходящим в море.

Катер пошел к штабной пристани, выскочил из узкого прохода в скалах на простор бухты, – и Наташа засветилась в радости. «Упорный» с брейд-вымпелом комдива медленно подходил к пирсу другим проливом из-за острова.

– Кому провожать, кому встречать, – шутливо заметила Клавдия Андреевна.

– Некогда, а, правда, очень хочется, – откровенно созналась Наташа.

– На свою «кухню» надо? – И для Лизы, с гордостью за Наташу, Клавдия Андреевна пояснила:

– Ведь Наталья Александровна у нас теперь главный повар погоды. Вот и нашим пообещала, что в Англию дойдут без шторма.

Наташа укоризненно покачала головой. Не следовало при Лизе говорить об этом. На только что оживленное лицо Ковалевой набежала тень. Конечно, она вспомнила о жестоком шторме, отнявшем у нее Андрея. Но Лиза спокойно сказала:

– Мы с Ваней решили, что надо и мне стать ближе к морю. Я хочу поступить в техникум по вашей специальности, Наталья Александровна. Конечно, это уже после войны.

– Можно и иначе, – предложила Наташа, – возьму вас в штат, будете получать практические навыки, и помогу заочно проходить курс. Приезжайте в воскресенье с сыном, потолкуем.

С пирса Наташа быстро пошла в гору, но непрестанно поглядывала вниз, на корабль. Там уже грохотали якорь-цепи, и звук их сливался с шумом проворачиваемых шпилей. Как всегда, швартовка «Упорного» проходила с непередаваемой быстротой и лихостью.

В этот день работы на станции было немного. Новые сводки подтверждали установление надолго равновесия воздушных масс на огромном пространстве от Карских ворот до Исландии. Морякам можно было плавать, а летчикам – летать без опасений, что их работе помешает коварный циклон. Наташа в пятом часу побежала вниз, но уже не увидела брейд-вымпела. Над «Упорным» развевался флаг командира соединения. Значило ли это, что Николай снова в море? Или у Неделяева? «Умный» теперь тоже стоял рядом.

К бортам кораблей были подведены кабели освещения и связи и шланги водопровода. И это значило, что корабли не на часы зашли в Главную базу. Но на причале не толпились, как обычно, матросы, и на палубах тоже было безлюдно. Мерно гудели воздуходувки. Над широкими трубами жаркое дыхание котлов колебало воздух.

Вахтенный у трапа звонком вызвал дежурного офицера. Любезно козырнув, незнакомый лейтенант сообщил, что капитан второго ранга на совещании и докладывать ему он не может, а когда окончится совещание, не знает.

– Но вы внезапно не уйдете? – спросила Наташа и покраснела. Вопрос был неловкий, и отвечать на него не полагалось.

– Приходим и уходим по приказанию, – нашелся офицер. – Всего лучше звоните перед чаем. – Он наклонился к Наташе и еле слышно шепнул: – «Хозяин» у нас…

2

В готовности к походу были все миноносцы дивизиона, но в Главную базу пришли только «Умный» и «Упорный». Командующий, хотя и объявил приказом лестную оценку действий моряков во время шторма, не изменил своей привычке лично встречать всех, кто приходит с моря.

Однако для Неделяева на «Умном» он появился неожиданно. И еще более неожиданно велел проводить артиллерийское учение. Он сам давал целеуказания, придирчиво вслушивался в приказания офицеров и внимательно считал время по секундомеру. Потом прошел к торпедным аппаратам и здесь учинил такую же жесткую проверку готовности к скоротечному бою.

Неделяев шагал за командующим, пытаясь разобраться в впечатлениях адмирала. Но он не был психологом, а лицо командующего было непроницаемо. И потому, хотя задержек в учении не обнаруживалось, он стал ждать разноса. Но адмирал с неожиданной улыбкой, очень громко и отчетливо сказал:

– Благодарю за службу, капитан третьего ранга Неделяев. Надеюсь, встретясь с противником, будете работать так же лихо, грамотно и настойчиво, как в проводке «Ангары».

Нахимовский козырек Неделяева взлетел вверх под толчком дрогнувшей руки. Неделяев знал, что адмирал не делает обмолвок и подчеркнутое обращением новое звание теперь принадлежит ему.

Продолжая держать сжатые пальцы у козырька, Неделяев ответил:

– Экипаж «Умного» к бою готов, товарищ командующий,

Адмирал кивнул головой, сделал несколько шагов в сторону и остался с Неделяевым вдвоем.

– Были основания списать вас с корабля, – тихо сказал адмирал. – Хорошо, что вы перестали мальчишествовать, Неделяев. Еще раз повторяю: теперь я доволен вами.

За плечом адмирала в группе офицеров Неделяев увидел Долганова и Ручьева и взволновался.

– Товарищ адмирал, – сказал он. – Капитан второго ранга Долганов научил меня работать, и он меня защищал, когда я глупо злился.

– Ну вот, глядите же, не подведите Николая Ильича. Он простился и быстро направился по перекинутым с борта на борт сходням на «Упорный». Но вдруг остановился и вскинул голову. С неудовольствием посмотрев на флаг командира соединения, развевавшийся под клотиком, он повернулся к офицерам:

– Разве контр-адмирал здесь?

– Нет еще. Но я на «Упорном», – смущенно выдвинулся вперед Ручьев.

– Вы? Так, так, что ж, пройдем к вам, – проговорил командующий, ступая на палубу. – А вы, Долганов, подготовляйте совещание. Кононов и катерники прибыли?

– Все на корабле, товарищ командующий.

– Прекрасно. Я не заставлю вас долго ждать.

В салоне адмирал отодвинул сигареты, искательно придвинутые Ручьевым, и закурил свою папиросу. Его охватил гнев уж при взгляде на назойливо, не ко времени поднятый флаг командира соединения. А сейчас окончательно взорвало, что Ручьев бесцеремонно вытеснил Долганова из его штатной каюты. Долганов даже свою рабочую библиотеку не перенес с корабля. Вот за лакированным штакетником (чтобы в шторм книги оставались на местах) тесно уставлена полка работами по кораблестроению, навигации, астрономии, тактике, морской истории. Не украшения каюты, не праздные друзья для отдыха, а спутники зрелого и ищущего ума.

– Какие причины заставили вас сейчас, товарищ Ручьев, перенести свой флаг на дивизион Долганова? Вас вызывал штаб флота?

– Да, я вчера докладывал. Я по пути… Завтра приходят с моря второй дивизион и наши сторожевики. Но и к вам хотел, товарищ командующий…

– Ко мне? Я слушаю.

Адмирал посмотрел на руки Ручьева. Короткопалые, суетливые, они неумело выбирали бумаги из пухлого портфеля. Вылезали, видимо, не те папки, какие нужны были растерянному капитану первого ранга. Глаз командующего приметил одно за другим названия дел, которые Ручьев втиснул обратно: «О дисциплине на 1-м дивизионе», «О политико-моральном состоянии». Выскользнули какие-то голубые листки, исписанные крупным женским почерком. Ручьев нечаянно смахнул их со стола и бросился поднимать. Покраснев, скомкал и сунул в карман кителя.

– Все – поручения жены. Не отучу совать в портфель.

Командующий не ответил. Всем своим видом он выражал вежливое ожидание. «А черт бы тебя драл, – ожесточенно подумал Ручьев о жене. – Насоветовала, инструкции составила, чем заниматься».

Еще накануне Ручьев не думал являться в Главную базу. Хотел подождать, пока определится отношение адмирала ко всем делам, возбужденным против Долганова. Откладывал даже представление своей оценки доклада Долганова о задуманной операции. Но жена вдруг объявила, что ее лучшие приятельницы в базе точно знают – Долганова отправляют в распоряжение Главного штаба, а его утверждают вместо контр-адмирала. «Ты езжай немедленно, – потребовала она, – тебе положена квартира контр-адмирала, но штабных завистников много: квартира с мебелью, наши матросы работали».

«Ох, жена, жена!..»

– Хотите доложить свое мнение по замыслу Долганова? – помог Ручьеву адмирал.

– Да, товарищ командующий. Если вы позволите…

– Это ваше право…

Ручьеву послышалось в этих словах поощрение. Черт возьми, возможно, адмирал еще сам не знакомился; возможно, он вообще колеблется сейчас давать поручения такого порядка скомпрометированному Долганову.

Ручьев выдернул, наконец, записку, вложенную в скоросшиватель.

– Здесь преимущественно о нарушении требований Боевого устава и оперативных наставлений. На полях для удобства ссылки. Разрешите читать?

– Не беспокойтесь, я сам.

Адмирал положил перед собой листки, надел пенсне, сделавшее его лицо совсем отчужденным. Ручьев сел и тихонько положил руки на подлокотники кресла. Он старался не дышать, наблюдая за адмиралом. Вторая страница… Это там, где он говорит о ненадежности радиолокации и слишком большом разрыве между группами кораблей. Кажется, заставил адмирала задуматься об ответственности. Да, утвердить такую авантюру, когда связь – неизвестная величина, когда взаимодействие с авиацией тоже не проверено в таком крупном масштабе, невозможно. Голубчик Долганов, это ж не на учебном полигоне. Воевать с немцами, вот так, за здорово живешь, по твоей фантазии, никто не рискнет. Третья страница. Тут начинаются общие выводы. Тут его предложение оттянуть противника демонстративной катерной операцией к позициям подводных лодок. Кажется, понравилось. Ну еще бы. Испытанное уже…

Ручьев свободнее откинулся в кресло. А все-таки отлично, что он встретил командующего на корабле. Как-никак из его соединения выходил легкомысленный план, в соединении его и хоронить. Сейчас адмирал скажет: «Вы правы, Ручьев. Этот молодой человек действительно занесся без всяких оснований. Прожектер, пренебрегает всеми наставлениями».

Командующий окончил чтение и медленно сложил листки. Ручьев сполз на край кресла, чтобы легче вскочить.

– Разнос… разнос!.. – задумчиво сказал адмирал. – И исходящий номер поставлен.

– Что? – переспросил Ручьев.

– Сами эту, с позволения сказать, критику сотворили? Личное старание?

Вопрос командующего застиг Ручьева врасплох.

– Ваш приказ, товарищ командующий, я не собирался обсуждать. Но эта демонстрация, разработанная Долгановым, на грани задач боевой подготовки…

Гнев адмирала улегся, и он с презрительной усмешкой притушил папиросу.

– У вас будет много досуга на пути в Москву, да и там, товарищ Ручьев. Используйте его с лучшими итогами, чем в этой записке. Если по-вашему рассуждать, то все наши успехи – полное нарушение уставов и наставлений. Вы из них ничего для дела извлечь не захотели да и, по-видимому, не умеете.

– Вы меня отсылаете?

Адмирал кивнул:

– В Москву надо собираться, Ручьев. Главком разрешил вас откомандировать. Управление кадров решит, где использовать.

Он помолчал и продолжил с безжалостной откровенностью:

– Не понимаю, как вас выдвинули на серьезное морское дело. Вам же нельзя доверять людей, Ручьев. А вы еще смеете писать рапорты на Долганова.

– Не я, начальник политотдела… – попытался оправдаться Ручьев, облизывая пересохшие губы.

– Что начальник политотдела? Начальник политотдела разобрался в писаниях своего инструктора, сам просидел несколько дней на «Упорном» и на «Умном» и явился с откровенной повинной к члену Военного совета. Итоги истории с этим гадом Бушуевым и итоги дела Неделяева могут быть истолкованы только в одном направлении. Настоящий советский командир, настоящий воспитатель офицеров и матросов – Долганов! Слышите? И вы должны были гордиться, что имеете честь служить с ним.

– Возможно, я ошибался в нем, – пробормотал Ручьев. – Но интересы службы и дисциплины…

– Заставляли вас отравлять жизнь примерному офицеру?

– Я не знаю, что говорил Долганов, но…

– И я не знаю. Мне он ничего не говорил. Может быть, и собирался, да когда же?.. Он в конвоях был, а вернулся – полетел к катерникам и только свой план операции успел доложить.

Он поднялся, и Ручьев понял, что беседа окончилась.

– Разрешите не присутствовать на совещании и уйти в бригаду? – спросил Ручьев.

– Да, конечно. Кстати, флаг командира соединения можно спустить немедля, – уже в дверях жестко бросил адмирал и вышел.

Собравшиеся на совещание командиры догадывались, что происходит в каюте Ручьева. Все офицеры в кают-компании были насторожены, как всегда бывает, если старший начальник сердится. Но адмирал вошел в самом отличном, даже веселом настроении и, здороваясь, пытливо оглядывал вставших командиров. Многих он знал еще до войны, а в последние три года все, что эти люди делали смелого и творческого, было в его бережливой памяти. Он угадывал их стремления, вел строгий счет проступкам и ошибкам. Он болел за этих людей и неуклонно поддерживал в них чувство созидателей нового флота.

Долганов стоял между Петровым и Кононовым. У обоих над полосками орденских ленточек были Золотые Звезды, и Николай Ильич в рабочем кителе выглядел слишком буднично. Адмирал добродушно подшутил:

– Ишь, хитрец, двух Героев выбрал себе в помощники и расположил так, чтобы наглядна была собственная скромность.

– Что вы, товарищ адмирал!

– А вы не будьте скромником, и себе заслужите Звезду.

Боевой приказ, наставления, походный порядок были размножены и предварительно разосланы. Участники совещания не сомневались в том, что их ожидает успех, если будет проявлена настойчивость. И командующий это знал, но он почти каждому командиру задавал вопросы, хорошо понимая, что документы можно прочитать по-разному и потом будет поздно доказывать, что А. поступил неверно, Б. поторопился, а В. опоздал.

Но в этот раз документы, проработанные Николаем Ильичом с каждым офицером в отдельности, были освоены одинаково четко, и командующий сдержанно, но удовлетворенно улыбнулся.

В первый, но не в последний раз собирались представители самых различных родов флотского оружия на крупном корабле. Комбинированными ударами авиации и катерников флот уже начал новую главу своей истории, и это совещание было отправным в развитии более сложных действий.

Масштабы меняются. Когда молодой флот будет иметь в первой линии дивизию крейсеров и возросшие силы в воздухе, операция, от которой сейчас зависит престиж североморцев, покажется маленьким эпизодом. Но он, командующий, никогда не сможет забыть, сколько потребовалось трудов, чтобы такая операция стала реальностью. Гигантские усилия народа и моряков – пионеров флота студеного моря! Давно ли текущий ремонт миноносца и подводной лодки был здесь проблемой? Давно ли выход катеров-охотников в открытое море казался страшным неопытной молодежи? Для того чтобы в уютной кают-компании «Упорного», словно и не пережившего на минувшей неделе шторма предельной силы, собирались эти уверенные люди, надо было учить и строить, строить и учить. Потом надо было выдержать напряжение сорок первого года – почти без самолетов, с немногими кораблями; бросать моряков на сушу, сводить их в ударные батальоны, пройти долгую школу войны, уже на ходу осваивая новую технику и проводя на новых кораблях подготовку к бою.

Это был внутренний монолог. Вслух адмирал подчеркнул, что масштаб операции и новизна ее характера вызваны самой обстановкой войны. Конвой, который немцы сейчас собирают в фиордах выше Гаммерфеста, много больше того, который побит катерниками в Варангер-фиорде. Там было тридцать вымпелов. А сейчас разведка уже насчитала до сорока. Кроме тральщиков и сторожевиков – не меньше шести эсминцев. Будет, конечно, достаточное прикрытие с воздуха.

– Даже при успехе во внезапности одним ударом не обойтись. Повозитесь с врагом. Но, так или иначе, победу надо завоевать полностью. Нанести немцам потери можно и без такого сложного плана. Смысл комбинированного удара заключается в том, чтобы конвой разгромить и уничтожить. – Он дважды повторил эту фразу строго и даже жестко, потом улыбнулся. – Наши летчики умеют настойчиво действовать. На этот раз их задачу облегчите вы, Кононов (сидите, пожалуйста). Сможете оценивать обстановку на месте. Ведь ваше положение будет относительно неподвижное. Тридцать узлов – это не десять километров в минуту. Катерники! В этот раз вы тоже по-другому будете воевать. Хоть и дальше от своего берега, но под крылом Долганова. Взаимодействие – великое дело! Если вы не будете горячиться, оно обеспечит решительный успех…

– Вот еще Анастас Иванович Микоян обижается, товарищи, – улыбнулся адмирал. – Прибрежный лов мы, правда, обеспечили. Но траулеры хотят далеко ходить. Иначе нерентабельно топливо жечь. Надо врагу в Баренцевом море все дороги заказать. Надо стать полными хозяевами своего моря. Начнем это дело всерьез. – Он встал. – А теперь рекомендую вам отдыхать. Место конвоя сейчас уточняют. Наверно, к началу суток вам придется выходить. Желаю успеха и жду к себе со славными сообщениями.

Бекренев предложил командующему чаю. Адмирал взглянул на часы и отказался.

– Давайте, командир, не стеснять друг друга. Вас ничто не привлекает на берегу? А вот Долганов ждет не дождется, когда я уйду, чтобы побежать к телефону. Впрочем, – с усмешкой добавил адмирал, – ему нужно погоду выяснить у главного синоптика.