Текст книги "Последний торпедоносец"

Автор книги: Александр Мартвнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава 8
С О Л Н Ц Е В О Р О Т

Из праха забвения вышли отряды,

И пламенем гнева сердца их горят

Да будет низвержен пришедший из ада

На Русскую землю продавшийся гад!

Красновцы-казаки, дроздовцы-герои

Шагают вперед неприступной стеной.

Корниловцы в черном готовятся к бою,

И Черная Сотня сомкнула строй.

М. Кузнецов

– Если можно – я спрошу.

Мальчишки лежали в поросячий рядок на скале над морем – в абсолютно голом виде, то ли спали, то ли загорали, то ли всё вместе. Во всяком случае, Игорю казалось временами, что он спит, а временами – что вовсе нет. В одно из таких пробуждений он и решил прояснить вопрос, беспокоивший его с того самого момента, когда они вышли из Храма Воинства Православного в Руце Господней (название запомнилось сразу).

Никто не отреагировал. Очевидно, мальчишки тоже умотались за бессонную ночь и не спешили возвращаться к реальности. Тогда Игорь повторил, повернувшись на бок:

– Я спрошу, если можно.

– Да ради бога ж, шо ж такого прямо я не знаю, – с хорошо знакомым акцентом отозвался Денис. Раньше за время короткого, но насыщенного знакомства за ним склонности к шутками Игорь не замечал и расценил это, как хороший знак.

– Я про свастику… – Игорь устроился на локте поудобнее. – На флаге, и вообще… Это как-то… ну, я не знаю, вы вот говорите, что мы почти наследники солдат Великой Отечественной…

– Николай, – Денис толкнул ногой грека. Тот сел. Помотал кудрявой головой и с ходу поднял палец в небо жестом пророка, указующего сторонникам единственно верное направление. Игорь невольно посмотрел туда.

Солнце ударило его в глаза. И, прищуриваясь рефлекторно, Игорь увидел… свастику. Она плыла в небе между ресниц.

– Гляди сюда, волонтёр, – вывел Игоря из оцепенения Николай, чертя на клочке земли пальцем два значка: – Вот то, что ты увидел в небе, – он указал на свастику, нарисованную на земле. – Такой же орнамент сплошь и рядом использовали мои предки. Они тоже были фашисты? Свастика это что такое вообще? Это крест с загнутыми концами, направленными по или против часовой стрелки. Крест, понимаешь? Причём чуть ли не более древний, чем обычный крест. В смысле, прямой. При археологических раскопках эту штуку, свастику, чаще всего находят на различных деталях архитектуры, оружии, на посуде многих народов Евразии. Арийцев, слышал? И это знак света, солнца, жизни. Самые старые изображения свастики приблизительно 1015 тысяч лет назад встречаются. А больше всего свастик найдено как раз в России, даже не в Греции или где ещё. Оружие, стяги, национальный костюм, дома, предметы повседневного быта и храмы – всё было расписано свастиками. Даже древние городища имели форму свастики. Разновидностей у неё было очень много. А в древности ни один узор не наносился просто так, каждому соответствовало определенное значение. То есть, это и есть – свастика – самый древний и самый славный европейский знак. И поэтому мы его выбрали. Мы русские, украинцы, грек, серб, болгарин, немец – мы все вместе против муслимы и уродов общечеловеческих – под этим знаком. А что его Гитлер использовал… – Николай стёр свастики ногой. – Ну и что? Знаки знаками, а люди людьми. Важно, что люди делают – это и есть смысл символа. Думаешь, если бы сейчас белые офицеры увидели, что под двуглавым орлом и триколором творится, какое позорище делается – они бы решили, что их символы опозорены? Они бы просто сказали, что под их знамёнами – негодяи.

– Коль, – вдруг спросил Игорь, глядя на грека, – почему ты так ненавидишь мусульман?

Светлые глаза Николая потемнели. Он обнял колени руками и криво усмехнулся:

– У вас, русские, короткая память на зло. Эти подонки рода человеческого пятьсот лет насиловали мою первую родину. Они хотели загнать в гаремы и зинданы весь свет. И сейчас хотят, пусть и научились носить костюмы, и бороды стали брить – у них вся душа в бороде, в вонючей, вшивой бороде. Я бы сжёг всех мусульман в их мечетях. Вон, Генчо и Званко думают почти так же. Они тоже знают, каково это – жить под властью мусульман, у них это в крови. Поэтому даже если русские сдадутся, мы будем драться одни. Хеленикон хеллефтирон.

– Что это такое? – спросил Игорь.

– Эллины свободны, – перевёл Николай, снова укладываясь на живот.

– Мы не сдадимся, – ответил Денис. Игорь перевёл взгляд на сонно глядящего Из-под своего пушистого «каре» Лешку. Юный немец чуть заметно улыбался.

– Ну а у тебя что? – поинтересовался Игорь.

– У меня другие счёты, – ответил Лешка. Поколебался и, протянув руку к своим джинсам, достал из них затянутую в целлофан вырезку из газеты. – Вот. Всегда ношу с собой. Уже два года, с тех пор, как Дмитрий Палыч застрелился. Это он мне дал. Он был…

– Мне Наташка рассказывала, – вспомнил Игорь, беря вырезку.

Несмотря на то, что самым страшным преступлением Второй Мировой войны считается варварская американская атомная бомбардировка японских городов Хиросимы и Нагасаки, унесшая почти 200 тысяч жизней мирных граждан, на самом деле чудовищнейшим военным преступлением следует считать уничтожение американской авиацией под командованием генерала Ле Мэя германского города Дрезден в феврале 1945 года. Прекрасный город, культурный и исторический центр Германии, в котором не было ни одного военного объекта, но было 14 крупнейших военных госпиталей, превратился в пылающие руины за одну ночь. Позднее исследователи на Западе «признали» 47 тысяч погибших мирных граждан. Реальные цифры жертв лежат в рамках 300370 тысяч человек, из которых почти 100 тысяч были детьми, не достигшими 16 лет. Подсчёт погибших продолжается до сих пор: каждый год во время строительства вскрывают бомбоубежища с останками сотен испепелённых заживо, задохнувшихся и даже РАСПЛАВИВШИХСЯ (!!!) женщин, стариков, детей и раненых. Всего же во время бомбардировок Германии американо-английской авиацией в 19431945 годах погибло по разным подсчётам от 500 тысяч до 1, 5 миллиона гражданских немцев.

Не менее варварским было со стороны наших «союзников» и обращение с пленными. В СССР из примерно 4 миллионов пленных погибло около полумиллиона и в большинстве случаев причиной смерти стали травмы на производстве или болезни (напомню, СССР после войны представлял собой фактически разорённую и голодающую страну, зачастую просто не способную позаботиться достаточно и о своих гражданах!) Иначе говоря, 7/8 пленных так или иначе вернулись домой живыми и здоровыми уже к началу 50-х годов, хотя про русский плен распускались самые ужасные и отвратительные слухи. Конечно же, он был не райским местом. Но! «Союзниками» были взяты в плен около 3 миллионов немецких солдат. До сих пор историки разных стран не могут раскопать тему: куда пропал миллион (! – третья часть!) пленных, содержавшихся в американских и французских лагерях. По некоторым отрывочным сведениям большая их часть была просто расстреляна и целенаправленно уморена голодом и жаждой – пасовавшие на фронте перед вооружённым врагом «союзники» вымещали свою трусость на тех, кто не мог уже сопротивляться. Даже англичане – на общем «союзническом» фоне выглядевшие почти образцами рыцарственного отношения к пленным! – оказались замараны. Датский учёный Хелге Хагерманн недавно сумел найти свидетельства того, что английские оккупанты по просьбе датского правительства передали датчанам несколько тысяч немецких мальчишек 1617 лет, служивших в «гитлерюгенде». Руководствуясь циничным принципом "сами ставили – пусть сами и снимают!", датчане (всю войну трусливо «прогибавшиеся» под немцев) заставили подростков, не обученных сапёрному делу и вооружённых только металлическими прутами, снимать мины, поставленные немцами на побережье Дании. Тех, кто отказался наотрез, не желая служить захватчикам, вывозили в дюны и расстреливали (их оказалось – к чести немецкого народа! – примерно 20– от общего числа, хотя уже было ясно, что война окончена и Германия её проиграла; очевидно, для этих ребят собственная жизнь без Родины не имела цены). Для согласившихся была установлена норма: каждые пять минут работы – снятая мина. В результате на побережье до сих пор сохранились полторы сотни индивидуальных могил тех, кого удосужились захоронить. Судя по всему, тех, кого хоронили в общих могилах, скрывая гибель, было на порядок больше. И это только ещё один яркий эпизод мстительного палачества наших «союзников» в ту войну.

Игорь вернул Лешке вырезку. Тот аккуратно сложил её и, убрав, растянулся на камне с таким видом, словно ничего не произошло.

– Когда мы потопили либерийский транспорт – второй наш корабль, – вдруг сказал Сенька спокойно, – Лешка расстрелял из носовой установки обе шлюпки с командой. На этом транспорте везли гуманитарную помощь от мусульман Штатов – боеприпасы, литературу, оргтехнику для бандитов.

– Расстрелял шлюпки? – Игорь опять приподнялся. Лешка пожал загорелыми плечами:

– Я немец, а мы народ жестокий… хотя мой прадед пал, защищая Москву. Зимой сорок первого, в казачьем полку. Есаул Эбертунг. Русские ничего не имели против того, чтобы мы оставались немцами, даже живя в СССР. А эти – они всех стригут под одну бандану. Мы ездили в Германию, к родственникам. Турки на улицах, кое-где даже немецкого языка не услышишь… А в барах по вечерам – янки буянят, как будто им всё оккупация…

Игорь медленно встал. Никто из мальчишек уже не спал – все смотрели на него снизу вверх, лежа.

– Господи боже, – сказал Игорь, – я тут всего четвёртые сутки – и уже такой умный, что самому противно… Как я в это влип?

Мальчишки дружно засмеялись – но негромко и необидно. Николай сказал:

– А ещё русские свастику называли солнцеворотом.

Генчо сел и потянулся:

– Искупаемся?

– Вниз лезть неохота, – сказал Сашко. – Давайте ещё позагораем и пошли. Мне лично отец уже всыплет. Я обещал к двенадцати железно придти, ничего не распродано.

– Благородный пират, выпоротый отцом, – задумчиво сказал Игорь, глядя в море.

Это. Как это. Нунцис.

– Нонсенс, – поправил Лешка. – Давно что-то в футбол не играли. Сбацаем вечером? Денис?

– Почему нет, приводи своих на пляж, – Денис перевернулся на спину. – Прошлый раз какой счёт был?

– Семнадцать восемь, – с непонятным Игорю злорадством заметил Званко. Все, кроме Лешки, захихикали. Лешка кинул в Званко галькой и попал в спину.

– Убил, – грустно сказал Званко, роняя голову щекой на руки.

– Да, забыл, – Николай хлопнул себя по лбу. – Отец даёт баркас, пойдём за рыбой? Дней через пару.

Это известие вызвало оживление. Сенька спросил:

– Игорь, ты рыбу с баркаса ловил?

– Посреди Москвы-реки, – кивнул Игорь. – У стен кремлёвских. Конечно, не ловил!

– Бездна новых ощущений, – заметил Борька. – Кстати, надо бы архив «Шторма» разобрать, раз уж он нашёлся.

– Там карты есть, – вспомнил Игорь. – С обозначениями какими-то. Много. Заходите, разберём, какие проблемы-то?

– Тебе ещё с рабочим местом надо познакомиться и вообще, – сказал Денис. – Я завтра с утречка заскочу и пойдём, ты не против?

– Наташка будет против, – вздохнул Игорь. – Что я ей скажу: что у нас с тобой большая любовь? Она не поверит.

– Между прочим, ты не слышал, как она тебя расписывает, – заметил Сенька. – За столом. "А Игорь… а вот наш сосед… а вот внук бабы Нади… а вот приезжий москвич… " Жди, родители тебя на обед пригласят.

– О, ноу, – пробормотал Игорь.

– О, йес. Гордись, – сказал Званко. – До тебя она на всех плевала.

– Иногда – в прямом смысле слова, – добавил Борька. – Мне в прошлом году точно в глаз плюнула.

– А всё потому, что наш Боря стал её щупать, – сказал Сенька. – Малолетний насильник, в первом классе в больницу с девчонками не наигрался… Она ему в глаз плюнула, я в другой дал. За честь сестры.

– А мне это не грозит? – уточнил Игорь. – Кто-то, помнится, хотел меня вообще убить… – он осекся и передёрнул плечами.

– Смотрите, – Сашко встал на колени и вытянул руку в направлении горных склонов. Все повернулись в ту сторону.

Далеко – километрах в трёх от мальчишек – под беспощадными солнечными лучами ярко поблёскивало стекло. Игорь ничего не понял, но Денис вдруг процедил:

– Бинокль…

– Извращенцы, что ли? – уточнил Игорь. Сенька повёл плечами:

– Ага. Религиозные… Турки смотрят. Не бойся, им в данный момент наши задницы без разницы. Это они так… контролируют.

Мальчишки перестали обращать внимание на блеск. Но Игорь чувствовал себя словно пришпиленным к большой белой картонке. И начал одеваться.

– Нервный товарищ, – сказал Николай. Встал в рост и, качнув бёдрами, сделал чудовищно неприличный жест в сторону гор.

Сверкание исчезло. Мальчишки засмеялись.

– Засмущал, – заметил Сенька. – Давайте правда одеваться, мне тоже к отцу в мастерскую надо.

Одевшись раньше других, Игорь подошёл к краю скалы и, приставив ладони козырьками к бровям, взглянул на солнце ещё раз.

– Солнцеворот, – повторил он по слогам.