Текст книги "Феникс"

Автор книги: Александр Громовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

ВЕЧЕР КИТАЙСКОЙ ПОЭЗИИ

Когда они шли по вечерней улице – пыльной и в этот час малолюдной, Инга спросила:

– Как тебе удалось уйти?..

– А я им пропуск показал, – судорожно усмехнулся Георг.

– Какой еще пропуск?

– Пропуск в ад. – И он продемонстрировал ей "пропуск", почти не разжимая ладони и так, чтобы не увидели прохожие. – Действует безотказно.

У нее расширились глаза от испуга, удивления и восторга.

– Настоящая?!

– Конечно, нет, учебная.

– А если бы не поверили?

– Сомневающихся еще пока не встречал, – ответил он и подумал, что один сомневающийся сегодня нашелся-таки, этот ламброзовский тип, эта тупая скотина, обнаглевшая от своей безнаказанности. И если бы не благоразумие их шефа, кафе пришлось бы закрывать на ремонт. И надолго. Только сам Георг об этом не узнал бы уже никогда. Бог свидетель, он выполнил бы угрозу, потому что ненавидел всю уголовную сволочь, которая есть на свете.

Да, он боялся и ненавидел, но никогда бы не сдался. Ненависть и страх. Страх и ненависть к ним он испытывал всегда, даже когда этого не осознавал. Даже во сне его противниками и преследователями были уголовники, словно он был не простым художником, далеким от всей этой мерзости, а отставным комиссаром полиции. По-видимому, это передалось ему через гены отца, и не только отца, но и деда, служившего одно время милиционером в Ялте. Два таких сильных чувства обязательно должны были передаваться через гены.

А отец его по горло нахлебался этих ощущений, едучи из немецкого лагеря в советский, и в тех "телячьих" вагонах был ограблен уголовниками, обобран до нитки, и на зоне терпел поборы и притеснения. И уяснил себе крепко-накрепко волчий их закон жизни: никакой помощи и взаимовыручки в быту! Человек человеку – волк. Каждый сам за себя – таков закон. И только для грабежей и убийств они сбиваются в стаю.

Если ты, из альтруистских соображений, помог кому-либо, то автоматически становишься шестеркой того, кому помог, а то и для всей остальной кодлы. А он-то, маленький Георгий, частенько недоумевал, почему это папаня один корячится, спихивает тяжелую лодку на воду, когда стоит только кликнуть вон тех кругломордых мужиков, сидящих без дела (к тому же, они хорошие знакомые и наверняка помогут охотно), – как все вместе, дружно лодку спихнут на воду, точно перышко. Но нет же, нельзя! Папаша был закаленным зэком.

Конечно, сознанию Георга был чужд этот асоциальный закон волчьей стаи, и он никогда его не соблюдал и презирал тех, кто ему следует, делая снисхождение лишь для своего отца, но те упомянутые два острых чувства не раз, по-видимому, сыграли свою спасительную роль в его жизни. Многие, ох, многие из его знакомых и малознакомых попали в железные клещи и безжалостные жернова тюрем и лагерей по самым примитивным обвинениям – спекуляция, воровство, кража, разбой. И сгинули там. Или вернулись оттуда нравственными, а часто и физическими калеками. Но Георгий сумел избежать всего этого благодаря своему ангелу хранителю, который сидел в его генах. Но есть предел человеческому терпению...

"Я бы сделал это", – повторил он про себя, до боли стискивая ребристую рубашку гранаты.

– Мрази поганые, такой вечер загубили, – глухо сказал он.

– Не огорчайся, милый, – ответила Инга, прижимаясь к его плечу, – я утешу тебя, мой герой, мой рыцарь, мой защитник.

– Пожалуйста, птичка, перестань. Не люблю я громких слов.

– Ладно, прости за высокопарную тираду. Я просто хотела тебя подбодрить.

Георг насупился и сжал зубы. Как же, герой – кверху дырой, думал он. До сих пор поджилки трясутся и рубашка прилипла к спине от холодного пота. И все-таки он победил свой страх и впредь намерен побеждать. Молодец, что как ни торопился, а все же прихватил с собой это оружие отчаяния. Оружие террористов и политических фанатиков. Но именно оно – то единственное оружие, которого еще боятся эти беспредельщики.

– Ой! – воскликнула Инга, останавливаясь, – Я забыла цветы... там, на столике.

– Да ладно, – махнул рукой Георг. – Пусть их положат на могилы тех гадов.

– Жалко, сказала Инга.

– Кого жалко?

– Цветы, разумеется.

Двинулись дальше, заговорив о цветах. Выяснилось, что ее любимые маргаритки и гладиолусы.

– Вот! – широко улыбнулся Георг. – Наконец вспомнил! Вспомнил, где я тебя раньше видел, еще до знакомства... Ты ехала в "гладиолусе" на задней площадке, стояла у окна. А я сидел в автобусе, и ты взглянула на меня в последний миг, когда мы уже разъезжались.

– Когда это было?

– Седьмого августа, что ли?..

– Извини, не припомню.

– Просто ты была чем-то расстроена. Лицо у тебя было грустное. Нет, все-таки я убежден – наша встреча запланирована Высшей инстанцией.

– Чудак. Все-то у тебя символично да мистично. А между тем жизнь бывает такой пресной, такой гадкой...

Вечерело. Все меньше людей попадалось им по дороге и все больше встречались бродячие собаки. На одного такого пса они чуть было не налетели, почему-то не заметив его, хотя пес стоял посреди тротуара. Собака резко дернула головой в их сторону. Георг инстинктивно отпрянул в противоположную, увлекая за собой Ингу. К счастью, собака не была бешеной, хотя имела жуткий вид, только что вылезшего из помойки хищника. Они сейчас тоже, как и люди, стали опасны. Сбиваются в стаи и отлавливают кошек, жрать-то нечего. И уже были случаи нападения на прохожих.

Шерсть у хищника на загривке торчала дыбом, в остальных местах была грязной, свалявшейся. Собака медленно пошла за ними, припадая на одну лапу. Георг остро пожалел ее. Вряд ли она доживет до утра со своей хромотой.

Сегодня ночью, когда на дома опустится тьма, и со всех ближайших свалок и кладбищ в город войдут одичавшие и озверелые от голода ее сородичи, – она примет свой последний бой, короткий и яростный. И когда она упадет, обессилив, ее разорвут на куски и сожрут. Таков их закон: каждый сам за себя, и все на одного.

Сами того не ожидая, они вышли на набережную Нерана. Облокотясь на чугунные перила, наблюдали они, как догорает день. Впрочем, до настоящего заката было еще рановато, все-таки лето. Плыли, отражаясь в глубоких водах, рассеянные облака. Вечер лишь слегка притронулся к восточной части неба, а западная часть сверкала точно алмаз. На правом берегу, за вуалью воздуха, виднелись кварталы Старого города, его башни, шпили и флюгера. За городом до самого горизонта темнел, зеленел и золотился сосновый бор.

А здесь, у парапета, плескалась, блестела светлой рябью вода, подгоняемая течением и порывами ветра. В свежем вечернем воздухе ясен каждый звук. Свистящий шелест шин доносился с Нового моста. Цветные коробочки на колесах, поблескивая стеклами, неслись навстречу друг другу с одного берега на другой, словно не было границ, не было раздора, как будто на всей земле установился мир и покой. Пыхтел буксир, гоня перед своим тупым рылом буруны воды. Провожая суденышко взглядом, Георг по наитию стал читать стихи:

Быстроходная наша речка Бянь.

Я в дорогу рано собрался.

По теченью ялик мой плывет.

Да к тому ж и расправил паруса.

Я дремлю, и кажется сквозь сон,

Будто стерлись грани и следы

Где конец сияющих небес?

Где начало блещущей воды?

– Прелесть! – воскликнула Инга, радостно сверкая белыми зубами. – Я этого поэта тоже знаю.

– А я не знаю, как его имя. У меня на имена память дырявая...

– Его звали Хань Цзюй. И жил он около 1140 года. Нашей эры. Но все равно очень давно. А ведь ни одно слово не устарело, правда?

– Вот что значит – настоящее искусство!

– Настоящее искусство вечно, – согласилась Инга и сказала: – Теперь моя очередь. Только они не рифмованы по-русски:

Вы уехали в город на том берегу,

Чтобы построить славы дворец.

Я осталась, ничтожная, здесь, на скале,

Вслед смотрю текущим волнам.

Эти волны, в них слезы печали моей,

В них любовь моя, в них мой взгляд,

Если в них отразится тот дивный дворец,

Я не стану больше рыдать.3

– Да-а-а, – протянул Георг и внимательно взглянул на подругу. – Хорошая аллегория на наши отношения.

– Ты так думаешь?

От пристани отвалил громадный трехпалубный теплоход "Адам Голощеков", и грянула из динамиков песнь разлуки – марш "Прощание славянки". "Пароход-человек" медленно, по широкой дуге, развернулся и поплыл вниз по течению в счастливый круиз по Балтийскому морю.

– Ты заметила, как русские люди любят генералов?

– Потому что команды выполнять легче, чем думать самостоятельно...

– Ты права, мы народ-воин, язык команд нам более привычен. А главное, случай чего, ты, вроде, как и не виноват. Исполнял приказы.

Кстати, о генералах, – Инга полуобернулась, глядя исподлобья и лукаво улыбаясь. – Говорят, Голощеков тебя хвалил?

– Кто говорит?

– Ланард. Он прочитал об этом в вашей газете. В "Славянской правде".

– Вот как... Он действительно внимательно читает прессу.

– Ну вот, теперь ты на коне...

– Да не на коне я, – раздраженно ответил Георг, – а на коньке-горбунке. Который может скакнуть неизвестно куда. Все зыбко, эфемерно. Завтра, может, никакой Леберли не будет. И генерал Голощеков исчезнет. Зарежет его какой-нибудь Брут...

– Ты тщеславен. Алчешь мировой славы?

– Да нет, теперь мне бы хватило и российской... Когда-то я мечтал вернуться домой известным художником, въехать, так сказать, на пресловутом белом коне.

– Кое-кто въезжал в город на осле, и ничего – по сей день знаменит.

– Ну, ты скажешь!

Когда отзвучал звонкий смех Инги, после паузы, Георг сказал то, о чем собирался сказать еще в кафе:

– Если серьезно, то я собираюсь въехать в Россию на поезде. В Россию, моя дорогая, надо въезжать на поезде, долго-долго ехать по ее просторам... Короче говоря, я хочу вернуться домой. Тетка намекает, да и вообще... Пора. Меня там мама ждет.

И как в прорубь, как в ледяную воду нырнул, выпалил:

– Вот что: поедем со мной. Начнем новую жизнь... Может быть, там удастся построить тот "дивный дворец", который здесь не сложился... Поедем?!

Инга долго молчала, о чем-то напряженно думая.

– Можно, я все-таки подумаю. До утра? – попросила она, вымученно улыбаясь.

– Конечно, конечно... Время терпит... не горит ведь...

– Не могу понять, почему люди так ненавидят друг друга?

– В каком смысле?..

– Иногда я молюсь: пусть пришельцы из космоса расселят все нации по планетам. Чтобы никто никому не мешал...

– Это иллюзия. Всегда люди делились и кучковались. Исчезнут одни объекты для ненависти, появятся другие. Не будет евреев, арабов, негров, станут ненавидеть лысых или рыжих. Твой муж их уже ненавидит... Потом еще придумают что-нибудь. Этому нет конца. На каждое учение возникает контручение, на каждую догму – своя ересь. Так устроены люди.

– Так что же делать?

– Не знаю. А может, это как раз и защищает нас от унификации, и, в конечном счете, от диктатуры. Но за это мы платим раздорами. За все приходится платить.

– А иногда и расплачиваться...

– Вот что, милая моя, такие сложные философские вопросы лучше всего решать лежа. Так учили древние. Ву компроме?

Обнявшись, они направились от набережной обратно в затихающий город. Возле Кафедрального собора им повстречались двое пьяных представителей народа-воина. Пути их были неисповедимы. Они зигзагообразно двигались по тротуару, то сталкиваясь плечами, то разбегались в стороны. В одну из наиболее широких амплитуд этих колебаний, художник с подругой-философом проскочили между пьяными бугаями, как корабль Аргонавтов между Сциллой и Харибдой. И вовремя. Через мгновение тела с глухим треском сомкнулись. Только головы сбрякали, как два недоспелых арбуза.

– Побежали! – позвала Инга и устремилась к остановке, куда выруливал из-за угла дребезжащий, изрыгающий сизый перегар отработанной солярки, автобус-гармошка.

Георг, в два огромных прыжка, догнал Ингу, схватил ее за руку и взял на буксир. И тут на середине пути он понял, что переоценил свои силы. А ведь дистанция плевая. Раньше он ее преодолел бы в момент, вихрем. В молодости среди сверстников ему равных не было в беге, а теперь... Да что там – в молодости, еще недавно он был в хорошей форме. Но эти бессонные ночи подорвали его здоровье. От выпитого шампанского и пары рюмок ликера – даже от такой малости – в ногах разлилась какая-то расслабленность. И сердце билось неровно. Ай-яй-яй, какой позор!

Георг напрягся, жестоко подгоняя себя, сломал свою вялость и сумел войти в нужный ритм бега. Воробьи и голуби испуганно выпархивали из-под их ног. Дробный стук их каблуков в виде эха отражался от стен домов, множился, накладывался друг на друга, резонировал: трак-тррак-ттрррак!!! Какая-то женщина открыла окно на первом этаже, высунула голову в бигудях, и спросила, куда это они бегут, и не началась ли спешная эвакуация? Одинокий встречный прохожий в выцветшем плаще-крылатке, надетом на голое тело, ответил самаритянке: "Успокойся, женщина, время еще не пришло".

Водитель сжалился над ними, медленно ехал вдоль тротуара, не закрывая двери. Запыхавшиеся и благодарные Георг и Инга с шумом ввалились в автобус и рухнули на сиденья. Успели. Автобус был последним. Через 20 минут начинался комендантский час. Час Быка. Время темных сил.

Часть вторая

ПУТИ НЕБЕСНЫЕ

Знаете, я положительно убежден, что вам суждено сыграть важную роль в этой странной истории... или, вернее, в этих двух историях! Не знаю еще, какие нити их связывают, но какая-то связь существует, – это несомненно. Вы оказались ПРИЧАСТНЫ к первой; не будет ничего УДИВИТЕЛЬНОГО, если вы окажетесь причастны и ко второй.

Жюль Верн.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Георг проснулся с петухами. Это его ручные электронные часы прокукарекали, а в промежутках между затихающими воплями красивый женский голос объявлял: "Девять часов ровно". И так продолжалось целую минуту. Когда часы умолкли и наступила тишина, он открыл глаза. Первое, что хотел бы он увидеть в свете нового дня – это лицо Инги. Отныне они будут вместе до конца дней своих. Никто и ничего их теперь не разлучит. Он протянул руку. Он повернул голову. Инги не было. Ее место на постели успело остыть – значит, она уже давно встала. Георг накинул на себя старенький свой халат, подпоясался и а ля Бальзак вышел в общий коридор. В общественной ванной шумели трубы, стало быть, кто-то там мылся. Георг прошлепал босыми ногами на кухню. Она была пуста – ни Инги, ни аборигенов. Впрочем, в девять утра аборигенам полагалось быть на работе, кроме жены соседа из маленькой комнаты.

Он поставил чайник на газ и вернулся в коридор. "Инга, ты здесь?" крикнул он и постучал костяшкой пальца по двери. Ему никто не ответил. И тут он обратил внимание, что дверь в ванную заперта с его стороны и там не горит свет. Щелкнув задвижкой, он распахнул обшарпанную дверь. Пусто. Трубы шумели, но где-то за стенкой или на нижнем этаже. Георг постучал к соседке мини-комнаты. Но и там царило гробовое молчание. Детская коляска, всегда торчавшая на дороге у входной двери, тоже исчезла. Значит, молодая мамаша пошла выгуливать свое дитя.

Проходя обратно в кухню, он, ни на что не надеясь, торкнулся ко вторым соседям и, конечно же, напрасно. "Ну ладно, – процедил он сквозь зубы, позавтракаем в творческом одиночестве. Тем более, что нам не привыкать..."

Он ополоснул лицо под кухонным краном, тем временем закипел чайник. Есть не хотелось, да и не было ничего есть, и он только попил чаю с сухарями. Потом вымыл чашку, сходил в ванную: принял душ и почистил зубы; оделся и обулся в домашние сандалии, и только после этих необходимых процедур – закурил первую утреннюю сигарету. Делать это необходимо сидя, расслабившись. Помните, совет женщинам? Если вам не удалось отбиться от насильника – расслабьтесь и получите удовольствие. Так и здесь. Если вы не в силах противостоять дурной привычке – расслабьтесь и получите кайф. Курить нужно вдумчиво, ни в коем случае не впопыхах, не на ходу или, занимаясь делом.

Георг всегда придерживался этим полезным правилам, ставшими привычками, которые, в конце концов, превращаются в черты характера. И потому внешне он был совершенно спокоен. Его мужественное лицо не дрогнуло, не исказилось гримасой боли. Зато сердце будто кто-то сжал невидимой шершавой рукой. Если я когда-нибудь умру, подумал он, то наверняка от сердечного приступа.

Получив удовольствие от курения, он загасил окурок, бросил его в общую пепельницу – пол-литровую стеклянную банку, чье прозрачное брюхо на две трети было заполнено окаменевшими чибариками – и пошел к телефону, как приговоренный на эшафот. Не без дрожи в душе и теле набрал номер домашнего телефона Инги.

– Да, – отозвался мужской голос так быстро, словно дежурный учреждения.

– Здравствуйте... – сказал Георг, мучительно пытаясь вспомнить, как зовут мужа его любовницы.

Понял, что ни за что не вспомнит, но не растерялся, не разозлился и даже где-то проникся состраданием к несчастному, но чрезвычайно опасному рогоносцу. Даже нашел (без прежнего цинизма) ситуацию комичной. Как во французском фильме – любовник звонит обманутому мужу, чтобы договориться о встрече с его женой. Наконец, он представился, и, конечно, его узнали.

– Простите, Инга дома? Нет? А где она может быть?

– Поищи ее возле себя, – посоветовал голос.

– Но ее нет!.. – глупо ответил любовник.

– А я тебя предупреждал, помнишь? Чему же ты удивляешься?

Теперь голос рогоносца стал спокоен и как-то отвлечен, казалось, руки его были заняты каким-то привычным делом, а трубку он держит, прижав ее плечом к уху. Говорит, а сам работает, скажем, чистит свою любимую сексуально-убийственную машинку, разложив разобранные части на промасленной газете. Как все порядочные люди чистят по утрам зубы, так муж Инги, может быть, чистит свой пистолет – ведь, по большому счету, это его зубы, помогающие ему жить в этом мире. Зубы и еще иногда – член. Такой универсальный предмет необходимо держать в надлежащей чистоте и порядке.

Георг буркнул благодарность за проявленную к любовнику жены любезность, бросил трубку и вытер ладонью взмокший лоб. Полез в карман за платком, пальцы его наткнулись на острые грани твердой картонки. Он вытащил глянцевый прямоугольник – визитка Марго! Как раз то, что нужно: фамилия, имя, адрес и телефон – наличествовали все координаты хозяйки светского (скотского) салона, где побывали они с Ингой. Как хорошо, что он не выбросил карточку. Георг быстро набрал номер и весь обратился в слух.

– Хэллоу! – дохнул ему в ухо жеманный голосок.

– Простите, Маргарита Евграфовна?.. Вас беспокоит Георг... друг Инги. Может, помните?..

– О! Георг! Ну как же, как же... И хочу вам заметить, что художники никого не беспокоят, это их беспокоят. Так что, я всецело к вашим услугам, ответила она голосом попечительного друга.

"Всецело", повторил про себя Георг и представил, как далеко распространяется ее готовность к услугам людям искусства. На его озабоченный вопрос, последовал столь же озабоченный ответ: "Инги у нас нет".

– Я обеспокоен, Маргарита Евграфовна, ведь и домой к себе она не приходила... Куда она могла пойти?

– Право, даже ума не приложу...

Марго, скрипя трубкой, усилено размышляла, куда может направиться с утра пораньше молодая, нигде не работающая женщина.

– Ну хотя бы в виде предположения, сейчас меня устроят любые сведения, только не неизвестность.

– Вы знаете... – произнесла наконец подруга Инги, и голос ее неподдельно дрогнул, – кажется, я догадываюсь, куда она могла направиться, но боюсь даже об этом говорить, вдруг я ошибаюсь.

– Я готов ко всему...

– Вы что-нибудь слышали об обществе "Новый Иерусалим"?

– Нет, – ответил Георг и стал шарить руками в поисках сигарет.

– Лет пять тому назад, – продолжала Марго, справившись с волнением и переходя на деловой тон, – они появились как маленький кружок, неформальное общество, которое позже стало разрастаться в общественное движение. Это были "зеленые", старые хиппи, любители русской старины, ну и в таком роде. Потом общество частью раскололось на фракции, частью обзавелось филиалами. Одни принялись восстанавливать храмы, другие пытались создавать коммуны, русские кибуцы. А третьи и четвертые ударились в мистику и коммерцию. Эти последние создали свои общество, не помню уж какое... Там собирались всякие экстрасенсы, аномальщики и, в частности, контактеры... Вам понятен этот термин?

– Понятен, – излишне резко отозвался Георг. – Продолжайте, пожалуйста.

– Так вот, недавно на базе этих обществ возникла довольно своеобразная дистрибьюторская фирма под названием "Переселение инкорпорейтед". Как следует из проспектов этой фирмы, контактеры, находящиеся у них на службе, установили связь с пришельцами. И якобы пришельцы предоставили им эксклюзивное право быть посредниками между некой звездной расой и землянами в деле переселения последних на другие, более счастливые миры. Короче говоря, "Переселение инкорпорейтед" продает билеты на звездолеты пришельцев...

– Бред какой-то, – пробормотал Георг, ему хотелось сесть, но он вынужден был стоять перед коридорным аппаратом. Он оперся спиной о стену и незаметно стал съезжать вниз, пока не наткнулся на обувной ящик. Совершеннейший бред, – повторил он громко. – Нет, нет, это я не вам... Просто действительность стала настолько сюрреалистичной, что все это невозможно воспринимать всерьез.

– Когда происходит перелом эпох, говорить о здравом смысле не приходится, – спокойно заявила Маргарита Евграфовна и невозмутимо продолжила: – Но, в принципе, ничего непостижимого для ума тут нет. Просто людям предлагается альтернатива – переселиться в иные миры. Естественно, речь идет о так называемых "лишних" людях, не нашедших себе применение на Родине. Вспомните переселенцев в Новый Свет. Перед ними открылись блестящие перспективы. Одним словом, началось заселение космоса землянами, только и всего. Конечно, человеку косному это понять трудно... Но вы-то человек образованный, передовой...

– Понятно, – сказал Георг, – "...в погоне за светом и пространством..."

– Что вы сказали?

– Я цитирую Циолковского. Он прав. Не вечно же нам жить в колыбели. Но почему вы уверены, что Инга воспользовалась услугами этой фирмы?

– Потому что я видела у нее билет на звездолет. Билет как билет, довольно шикарно отпечатанный на мелованной бумаге, цветной, по качеству не уступает ведущим авиакомпаниям мира. Все четко и ясно указано: рейс, место: верхняя палуба, первый класс. Кстати, за этот билет она выложила все свои драгоценности, а их у нее было немало. Одно время она очень хорошо зарабатывала. И от матери ей перешло по наследству кое что из золотых вещей.

– Вам не кажется, Маргарита Евграфовна, что эта "Переселение инкорпорейтед" попросту обирает доверчивых граждан? – процедил Георг, вздувшиеся желваки так и распирали его щеки. – Сто процентов, что это очередная мошенническая организация на подобие "МММ" или "Русского Дома Селенга", если не похлеще.

– Ну что вы, ведь многие воспользовались ее услугами, я сама этих людей лично знала.

– А может быть, их где-нибудь кончают на пустыре... или в потайной газовой камере приватизированного крематория? Я, знаете ли, читал о нечто подобном в одном фантастическом романе.

– Это не фантазии, все по-честному. Никто ни кого не убивает. Как вы могли такое подумать? Людей действительно отправляют на другие планеты согласно желанию клиента. Если хотите знать, у меня очень хороший знакомый работает в этой фирме. Весьма порядочный человек. Я ему верю, как себе. Он никогда бы не стал работать на корпорацию убийц.

С вами все ясно, сделал вывод Георг. Он бы нисколько не удивился сведениям, что Марго является внештатным сотрудником "Переселение Inc.". Может, она и Инге, как подруге, устроила протекцию. У них там, поди, очередь. Очередь на тот свет. Вообще, это в духе Марго, насколько он успел разобраться в этой приторной дамочке. Этакое жертвоприношение на вселенском уровне. Космическая гекатомба. Подумаешь – избавятся от лишних людей, зато как возбуждает!..

– А почему же она мне ничего не сказала? Мы вчера с ней так хорошо посидели в кафе... И после было все замечательно. Заночевала у меня... Она и словом не обмолвилась о своем якобы переселении. Нет, я решительно этого не понимаю.

– Очевидно, она до последнего момента взвешивала все "про" и "контра". И, к сожалению, в конце концов перетянула не ваша чаша, – ответила Марго с язвительными интонациями в голосе.

– А вы не в курсе, на какой час назначен этот... отлет?

– Точно не скажу, но кажется, что где-то часов в 12 утра.

– Значит, в полдень? Понятно!.. А место! Место, откуда будет происходить отлет? Это аэродром? – закричал в трубку Георг, глядя на часы.

– Да, это аэродром, только малый, который в Айкунайсе.

– Это точно!? Айкунайский аэродром? Он же заброшен...

– Совершенно точно, – подтвердила Марго. – Именно поэтому.

– Пожалуйста, продиктуйте, если помните, хоть какие-то данные из ее билета... – попросил Георг, точным движением выхватывая из верхнего наружного кармана куртки цанговый карандаш, как ковбой выхватывает пистолет. – Секундочку, я запишу...

Он прижал плечом трубку к уху, перевернул визитку Марго и, приложив ее к стене, торопливо стал записывать на тыльной стороне то, что ему диктовали.

Марго хотела что-то еще сказать своим противным липучим голосом, но Георг уже бросил трубку. "В двенадцать часов..." – твердил он, лихорадочно обуваясь и рассовывая по карманам портмоне с последними деньгами и разного рода мелочи, необходимые каждому курящему мужчине, покидающему дом на целый день. Не забыта была и граната, блестяще зарекомендовавшая себя в деле. Кто сейчас выходит на улицу без гранаты? Тем более, когда едешь выручать любимую из беды. Он бережно опустил ее в карман и проверил – хорошо ли она там устроилась.

Этот железный смертоносный плод Георг приобрел на металлическом рынке в 94-м году у одного ушлого мужика, приехавшего из Калининграда. Состоялась бартерная сделка: граната "Ф-1" – "лимонка" против двух блоков сигарет "Bond". Никто не остался в обиде. У них там с сигаретами было туго, то есть они дорогими были. А в русском гетто, где жил Георг, невиданными темпами расцветал бандитизм, и того, кто не имел гранаты, просто не уважали.

Когда малый джентльменский набор был взят в дорогу, до полудня у него оставалось еще масса времени: почти два с половиной часа. Для человека, едущего в аэропорт на самолет с билетом в кармане – запас вполне достаточен. Для человека же, решившего отговорить любимую от безумного поступка, времени катастрофически не хватало. К тому же любимую еще следовало разыскать.

Он запер входную дверь и бросился вниз по лестнице, рискованно летя на подрезанных крыльях своей любви. В самом низу, на выходе из подъезда, Георг мельком приметил сгорбленную спину какого-то бродяги в замызганном плаще, стоящего под лестницей. Бродяга отворачивал небритую рожу, но дело свое не прерывал. "Совсем уж обнаглели, ублюдки! – мысленно возмутился Георг. Средь бела дня ссут в подъезде, как же не быть разрухе!..". Но связываться с бомжом не было времени.

ПОГОНЯ

Путешествие в тысячу миль начинается

с одного шага.

Гуань – Цзы

На полпути к автобусной остановке Георг тормознул левака. Бежевая "Нива" на вид была в хорошем рабочем состоянии. Как раз то, что нужно. "Нива" – отличная машина для езды по сельской пересеченной местности. По айкунайским окололесным проселкам только на таком вездеходе и можно было проехать, особенно после последней серии дождей.

Георг придал своему лицу доброжелательный вид, открыл дверцу со стороны пассажира и наполовину погрузился в табачно-музыкальную атмосферу салона. Говорить надо решительным, императивным тоном, приказал себе Георг, никаких просящих ноток в голосе не должно быть. Главное, психологически верно подобрать фразу...

– Слушай, кореш, ПОДБРОСЬ до Айкунайса, – отчеканил Георг и добавил вдохновенно: – Плачу зеркальными!

На лице Георга было написано: "Только откажи, сука, убью!" Но больше всего он надеялся на лукавое словечко "подбрось", хитро маскирующее дальность расстояния, кажущейся простотой действия. Подбросить – значит произвести действие быстрое, необременительное.

Водитель "Нивы" – плюгавенький мужеченка неопределенного возраста с бабьим лицом оценивающим взглядом обвел – сверху до низу – фигуру предполагаемого клиента. Покрасневшей рукой, с обветренной, шершавой кожей, вынул изо рта сигарету без фильтра и бросил независимым тоном: "Садись".

Георг мысленно возликовал и проворно плюхнулся на переднее сиденье. Какое слово из его психологически выстроенной фразы подействовало на водилу, он не знал. Не последнюю роль, должно быть, сыграла загадочная фраза, сказанная в конце. Какого достоинства должна быть купюра, чтобы стать "зеркальной", Георг тоже не знал. Эту фразу он слыхал давно, еще в 70-е годы, от одного разбитного парня. Этот пацан тормознул такси, в котором ехал Георг: "Шеф, подбрось туда-то и туда-то, плачу зеркальными". У таксера заблестели глазки, и он взял попутчика. С попутчиком были две девицы. Блатняга крикнул им: "Эй, мочалки! К ноге! Прыгайте в тачку". "Мочалки" с хохотом запрыгнули в такси и с такой веселой компанией они поехали дальше. Из такси Георг вышел раньше и потому, к сожалению, так и не увидал "зеркальные" разбитного парня. Но фраза, прозвучавшая так эффектно, запомнилась ему навсегда.

Они уже сворачивали на Южную дамбу, соединяющую его район с центром города, а Георг так и не сумел определить однозначно половую принадлежность водителя. Полноватые ноги, туго обтянутые старенькими джинсами, своей стройностью больше походили на женские. Ничего мужского в них не было. Особенно это подчеркивалось округлостью коленок. Однако старенькая олимпийка красно-синего цветов других округлостей не выявляла. Грудь водителя была плоской. Или казалась таковой. Впрочем, куртка большего размера много чего не выявляет. Лицо было несколько грубоватое, но с женскими мелкими чертами. Однако волосы стрижены в несомненно мужском стиле. Может быть, это ОНО, подумал Георг и сильно смутился. Он совершенно не представлял себе, как следует общаться с оно. У человека выработан определенный стереотип поведения со своим полом и с полом противоположным. И применяются соответствующие стереотипы автоматически, сообразуясь с обстоятельствами. Но стереотипа поведения со средним полом у большинства людей попросту нет. "Андрогин, мать его... ее за ногу", – мысленно выругался Георг и подумал, что неплохо бы, однако, и о цене договориться. Зеркальными-то оно, конечно, хорошо, но в конце концов нужно определить конкретную сумму. "Полста, я думаю, хватит. Потому что большего у меня все равно нет. Нынче я опять "голый Вася"".

"Андрогин" молчал, как лишенный человеческого любопытства автомат и с автоматической же четкостью вел машину. Многое о человеке скажут его руки, обычно именно по рукам легко определить пол человека, если тот маскируется. Но руки водителя были такими же двусмысленными, как и он сам. На первый взгляд это были слишком аккуратные мужские руки, но если присмотреться, то, пожалуй, можно принять их за грубые женские, испорченные шоферской работой.