Текст книги "Феникс"

Автор книги: Александр Громовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Ну что ж, господа, – говорит он, нервно вытирая руки о складки своей мантии и вращая глазами в противоположных направлениях, – будем считать, что опыт по перемещению во времени прошел успешно... Правда, не без некоторых накладок... Вместо будущего, мы, кажется, попали в средневековую Европу, но в следующий раз, я уверен...

"Спасибо, спасибо!" – закричали все, бия в ладони шумно. "Бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в авиацию", – усмехнувшись, сказал про себя Георг любимую фразу своего деда.

– А теперь, господа, – вскричала Марго, которая как истинная хозяйка дома не могла допустить, чтобы благородное собрание хотя бы на минуту заскучало. Игра, господа, финальная игра! "Слабое звено!"

Взрыв энтузиазма потряс гостиную. Тип в джинсовом рванье так залихватски свистнул, что бедный кот, все время искавший тихих мест, подпрыгнул и, вздыбя шерсть на загривке, удрал на кухню.

– Сегодняшний этап игры называется "Карусель смерти".

Пока хозяйка дома делала объявление Георг, глядя на ее тонкие губы, легко представил Марго в садомазохистской кожаной сбруе, с хлыстом в руке.

Словно прочтя его мысли, Марго криво ему улыбнулась и мелко семеня ногами, как гейша, подошла к месту уединения влюбленной парочки. Жеманничая перед Георгом, попыталась увести Ингу.

– Надеюсь, вы, как мужчина, – сказала она Георгу, поблескивая лукавыми глазками, – не откажетесь с нами играть.

– Ну конечно... – ответил Георг и подумал, что эта Марго, с ее сексуальной манерой быстро и тесно переставлять ноги, – весьма пикантная особа, по внешности и фигуре подходит под разряд тех женщин, которых одна знакомая художница называла "постельными".

Инга незаметно сжала ему руку и прошептала одними губами: "Не играй".

– Я уже дал слово, – буркнул Георг, чувствуя, как в душе нарастает беспокойство и раздражительность.

– Ну, как знаешь... – заключила Инга и пошла к дивану.

– Ох! – воскликнул альбинос, – прошу прощения, господа, опаздываю на заседание политсовета "Общества...".

– Господа! Никто никуда не уходит до конца игры, – обнародовал известие бывший военный. – Альберт, ты что, правила забыл?

Альбинос стал похож на человека, которого посадили голым задом на раскаленную сковороду. Белая его кожа покрылась красными пятнами. Адским усилием воли он вернул лицу спокойствие.

– Что ж, – сказал он, лишь слегка заикаясь, – надеюсь, они меня подождут. Марго, пойду, что-нибудь почитаю у вас в кабинете. Не выношу дыма...

– Хорошо, голубчик, – любезно ответила хозяйка дома и указала на джинсового панка. – Майкл составит вам компанию.

– О'кей, "мама", – отсалютовал панк-рокер, с кожаным шуршанием и металлическим звоном, вставая с пола. Он совсем не по-братски обнял Альберта, и они довольно не дружно направились в кабинет.

– Эй! – вскричала вслед им девица в цепях и заклепках. – Меня-то забыли!

– Бикса, за мной! – скомандовал панк-рокер.

5

Стол между тем подготовили к игре, перетащив его в центр гостиной и убрав с него все лишнее, то есть практически все. Потом были поставлены маленькие хрустальные рюмки по числу присутствующих мужчин, и, наконец, под всеобщие аплодисменты в центр композиции водрузили шикарную бутылку водки "Распутiнъ" с безумным ликом знаменитого старца на этикетке.

Хозяйка дома, будучи выбранной ведущей в этой игре, виляя бедрами, как истинная постельная женщина, порывисто прошлась по комнате, остановилась в центре гостиной и после небольшой драматической паузы объявила: "Прошу дорогих гостей разойтись по комнатам: женщины – в petit salon, в малую гостиную, мужчины – в мой кабинет, или лучше в столовую, если будите дымить".

Георг прошел вместе с мужской компанией в столовую, она же кухня. Все сейчас же дружно закурили, кривя рты, пускали струи дыма кверху вследствие тесноты, хотя кухня-столовая была очень большой по сравнению со стандартной и, возможно, раньше вовсе кухней не была. Ехидно улыбаясь, как-то бочком к Георгу подошел муж Инги.

– Не боитесь, что фортуна на этот раз повернется к вам задом? – сказал он, стряхивая пепел на пол, устеленный футуристической расцветки линолеумом.

– Не вполне понимаю, на что вы намекаете, – сквозь зубы процедил художник.

– Расслабьтесь, приятель и смените прокладку. Надеюсь, вы по достоинству оценили мою шутку на счет вашей ликвидации?.. Ха-ха-ха... Это моя маленькая месть. Заметьте, кстати, что я веду себя цивилизовано.

Георг манерно преклонил голову, в знак того, что он признает благородство своего визави, и отвернулся от неприятного лица, глянул на собравшихся. Человек, выносивший к столу крабов, сейчас весь как-то лоснился – то ли от пота, то ли от полуистерического возбуждения. Он нетерпеливо подскакивал на месте и преувеличенно громко хохотал, рассказывая анекдот человеку с лошадиным лицом. Последний и тут не расставался с гитарой. Слушал он брызгавшего слюной собеседника в пол-уха и, задумчиво склонив голову, длинными костлявыми пальцами перебирал струны. Остальные солидно молчали.

Георг заприметил бронзовую пепельницу в виде человеческого черепа с отрезанной макушкой, взял ее, поставил на подоконник. Потом открыл форточку, и струи дыма устремились наружу. "Бедный Юрик", – сказал Ланард и опустил кончик сигареты в пустоту металлического черепа. Не брезгуя замараться и терпя боль, он медленно шевелил ногтем и подушечкой пальца по огоньку, пока с него не упал весь пепел. Так стряхивают пепел садисты и люди, не боящиеся замарать руки в грязи, – подумал Георг и взглянул на "официанта", чтобы проверить свою наблюдательность. Многое можно сказать о человеке, наблюдая, как он стряхивает пепел. Субъект с повадками официанта, несмотря на свою внешнюю нервозность, стряхивал пепел аккуратно, стуча выпрямленным пальчиком вдоль сигареты. Хорошо воспитан, женственен, артистичен – сделал вывод наблюдатель. Сам Георг имел привычку стряхивать пепел решительным щелчком так, что иногда сбивал огонек. Значит, о нем можно было сказать, что он человек волевой, решительный, но иногда склонен к импульсивным, необдуманным поступкам. Верны или ошибочны любительские психологические штудии Георга, мы не знаем и спорить не будем.

На снежно-белой вершине холодильника, стоявшего возле окна, подле горшка с комнатным цветком, сидел старый знакомый, недружелюбно поглядывая исподлобья на ворвавшуюся компанию. "Кыс-кыс-кыс", – сказал Георг и погладил кота по большой черной голове. Кот норовил уклониться от непрошеной ласки и нервно стучал хвостом. Не выдержав фамильярности, гордое животное спрыгнуло на доску подоконника, декорированную под мрамор.

Муж Инги грубо взял за шкирку любимца хозяйки, отодрал от подоконника и подвесил беднягу в воздухе.

– У, какую пузень нажрал, боров! – сказал он, трогая живот кота другой рукой. – Жируешь, курва, на хозяйских-то дармовых харчах и в ус не дуешь, сукин ты кот... Ну-ка, покажи, есть ли у тебя яйца, или тебя кастрировали? Ага, есть... О какие! А что тогда тут лежишь? Бабу ищи...

– Ланард, перестань мучить животное, – проворчал гитарист; оттянул басовую струну и отпустил ее как тугую тетиву лука: "бум-м-м-м", загудела струна.

– Моа-аяв! – вякнул "боров" и крутанулся, чтобы мазнуть когтистой лапой обидчика, но Ланард оказался проворнее – вовремя отбросил кота. Тот шмякнулся на пол, на четыре точки, и умчался к "мамочке", задрав хвост трубой.

Бородач посмотрел на свои руки и вытер их о полы пиджака.

– Линяет, сволочь, – сказал он брезгливо, потом как бы вспомнив что-то, ударил себя ладонью по лбу и шагнул к гитаристу.

– Федор! – сказал он, доставая из внутреннего кармана пиджака бумажник и вынимая из него приличную пачку денег в гигиенической пластиковой упаковке. Это были литавские кроны.

"Вот что у него там топорщилось, – сказал про себя Георг, – совсем не то, что я думал..."

– Вот, Федя... Федор Дмитриевич... Самое время, думаю, расплатиться...

Гитарист отрицательно покачал головой, не отрываясь от своего инструмента. Гуигнгнм с конскими ноздрями, как сказал бы Джойс.

– Чудак, возьми, – настаивал Ланард, – здесь на 30 процентов больше обещанного первоначально, с учетом инфляции...

– Я не продаюсь, – разлепил наконец губы гуигнгнм. – Отдай Никодиму, ему нужнее... на Машку истратит...

– Если ты боишься насчет этого... то стерильность гарантирую. Только вчера снял со счета.

При слове "стерильность" гитарист скорчил гримасу, будто его тошнит. Георг смотрел на них и по какому-то странному наитию понимал то, что рационалист и логик не в состоянии был воспринять. "Лошадиное лицо" скоро умрет, думал Георг, с таким потусторонним лицом долго не живут. Ему ли бояться какой-то денежной чумы, когда он уже и так отмечен печатью смерти.

Раздался мелодичный звон колокольчика. На пороге возникла хозяйка и позвала всех к столу. Заиграла громкая музыка, и мужчины, выстраиваясь друг за другом, двинулись в большую гостиную. Не останавливаясь, они замкнули кольцо вокруг игорного стола, на котором стояли все те же хрустальные рюмки, но теперь уже наполненные до краев водкой. Женщины стояли возле стен и хлопали в ладоши. Игроки прошли один круг, потом другой. "Что за хоровод они тут затеяли?" – раздражительно и недоуменно подумал Георг. Музыка внезапно оборвалась на полутакте, и все замерли как вкопанные. Затем повернулись лицом к столу, и каждый сел на стул, возле которого он остановился. Георг, как новичок, везде запаздывал. Наконец и он присоединился к компании и так же, как и все мужчины, поднял рюмку с водкой, стоявшую перед ним. Все опять разом встали, вскинули рюмки и прокричали: "Фортуна!", после чего влили водку в открытые рты и сели.

Малопьющий Георг хотел было направиться к столу с закусками, но сверху кто-то надавил на его плечо. Пришлось остаться на месте. Игроки сидели молча, выпучив глаза друг на друга. Георг, как мог, несколько раз сглотнул, убирая изо рта противный водочный привкус. Он взглянул на Ингу, стоявшую в полумраке. Она смотрела на него, нервно сжав руки, в глазах ее застыл ужас.

Вдруг гитара с музыкальным грохотом упала на пол, а вслед за ней свалился и гитарист. С противоположного конца стола Георг мог видеть только неестественно согнутую руку и оскаленные в зверской усмешке лошадиные зубы. "Кончено", – сказал альбинос, прикоснувшись пальцами к сонной артерии выбывшего игрока. Все засуетились. Гитариста подняли, положили на диван, застеленный уже кем-то полиэтиленовой пленкой. Потом усопшего разоблачили из одежды, обмыли губкой его тощее тело с выпирающими ребрами и стали напяливать на него черный костюм. Из маленькой комнаты принесли гроб и водрузили его на стол, за которым только что происходила игра под названием "Карусель смерти". Человеку с лошадиным лицом не повезло. Это к нему своевольная Фортуна повернулась задом. Он оказался самым слабым звеном в этом собрании.

Альбинос, который, как оказалось, был врачом, нервными штрихами стал писать протокол, свидетельствовавший о внезапной кончине от сердечного приступа Федора такого-то – человека и музыканта.

Георг тихо встал и на ватных ногах направился к выходу. Комната и гроб с покойником поплыли у него перед глазами. Атмосфера в помещении вдруг напрочь лишилась кислорода, и ему казалось, что если сию минуту он не вдохнет свежего ветра, то в этом безумном доме еще одним трупом пребудет. В темноте коридора он как слепой котенок тыкался по стенам, силясь отыскать выключатель или запоры двери, все равно что, лишь бы вырваться отсюда побыстрей.

Ему помогли. Некто гибкий и стремительный, гоня перед собой ударную волну приторно сладких духов, слегка задел его бедром, и зажегся свет. Оказывается, свет был, может, и вовсе не выключался. Георг близоруко сощурился от нестерпимого блеска хрустального бра, висевшего на стене, и увидел перед собой Марго – хозяйку этого сумасшедшего дома, постельную женщину, маленькую, глупую похотливую сучку, с куриными мозгами, любительницу забав, достойных курятника.

– Ах! Георг, голубчик, что же это... вы, разве, уходите? – закудахтала она, чувственно дыша. – Покидаете нас? Жаль, жаль, очень жаль... – Вам не понравилось? Видите ли, здесь нельзя судить предвзято... Это ни в коем случае не надо рассматривать как жертвоприношение, скорее, как акт добровольного, героического самопожертвования... чтобы отвести беду от других. Вы понимаете? Вы должны понимать. Ведь вы художник, интеллектуал, а не какой-нибудь там заскорузлый обыватель. Это свежее веяние нового тысячелетия... Вселенская гекатомба... А, кроме всего, эта игра так возбуждает... – призналась хозяйка и декольте ее платья само собой поехало вниз. – Острота восприятия жизни возрастает неимоверно. Душевный подъем здесь сопоставим с наркотическим воздействием. После этого у мужчин наступает такая потенция... Я надеялась, что вы останетесь... – произнесла она, глотая сухую слюну, постельно улыбаясь, с лицом пастельных тонов.

"Цирцея, – мысленно прорычал Георг, пытаясь открыть замок. – Занимайся свинством со своими свиньями, заколдованными тобой".

– Останьтесь, вы нас очень обяжете... Видите ли, нам нужен художник. Необходимо впечатать имя в траурную ленту. У нас уже все приготовлено: лак и золотая пудра...

Георг непроизвольно поднял руку, чтобы заткнуть тухлый фонтан ее красноречия. К горлу подступила волна острой ненависти к этому пауку в женском обличии. "Впечатал бы я тебе!..", – подумал он. Но рука опустилась, обмякли мышцы: разве возможно одной хлесткой затрещиной выбить из нее всю ту гадость и мерзость, что накопила она за свою жизнь.

Другие руки коснулись его, и мягкий голос Инги сказал: "Пойдем, приляг, ты устал..." Георг наотмашь ударил по этим рукам, показавшимся ему по-змеиному холодными, тянущими его в смердящую клоаку, и пошел к выходу. Тут раздался звонок в дверь. Хозяйка открыла ее, и на порог вступили двое.

– Хозяюшка, катафалк заказывали? – спросил один из них, сконфуженно вертя в руках фуражку либерал-демократа. Другой держал металлический венок с искусственными цветами и черной муаровой лентой, где отблескивали золотом слова с незаполненными пропусками: "Дорогому... незабвенному... от друзей".

– Да-да, – торопливо ответила Марго и просительно-повелительным жестом пригласила похоронщиков войти в комнаты.

– Отпевание на дому заказывали? – пробасил новый глас, и в черной сутане священник шагнул за порог. Им оказался давешний молодой поп, что стоял возле церкви. На нем поверх сутаны была надета все та же черная джинсовая курточка, в руках его раскачивалось походное кадило.

Георг, нечаянно скинув с вешалки из рогов лося чей-то дождевик, кое-как протиснулся между пришедшими и вывалился на крыльцо. Упершись руками в штакетник палисадника, он стоял возле куста сирени и глубоко вдыхал прохладный воздух. Потом, обретя способность двигаться, оттолкнулся от заборчика и, пройдя по дорожке двора мимо похоронного автобуса, вышел в переулок.

БОИ МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ

1

Георг посмотрел на часы, было около полудня. Полдня кануло, как в прорву, а он и не заметил. Он шел, казалось, без цели и направления, но вскоре осознал, что ноги сами несут его в мастерскую. Он бежал в свой привычный, спокойный мир, если только, конечно, тот уцелел. Он бежал в свое убежище. "Лемминги, лемминги, – думал он. – Они как лемминги..."

Возле одного из старых двухэтажных домов – кирпичный низ, деревянный верх – Георг вынужден был задержаться, чтобы завязать развязавшийся шнурок кроссовки. Скрипнула дверь в центре фасада, и на улицу выглянула девочка лет 12-ти с выгоревшими на солнце волосами. Она была одета в какой-то бесцветный, давно не стиранный, весь замызганный плащ. Ноги ее, как почти у всех подростков, были худы, поцарапаны и не мыты. Даже за два шага от нее пахло курятником.

– Дяденька, можно вас на минуточку, – сказала она, зыркая по сторонам, как при переходе улицы. – Вы не могли бы помочь?..

– А в чем дело? – Георг затянул шнурок и выпрямился.

– Тут помочь нужно... – повторила девочка и скрылась в дверях с видом побитой собаки.

Георг неохотно зашел в грязный полутемный подъезд, готовый к любым неожиданностям, и увидел светлое пятно плаща, маячившее возле деревянных перил лестницы, ведущей на 2-й этаж. Когда он подошел к девочке, та, отведя глаза в сторону и книзу, попросила закурить. Он вгляделся в ее лицо. Юная, но уже с чертами, отмеченными пороками. Георг полез в карман за сигаретами. Вообще-то, сначала он хотел возмутиться, потом сказать ей какую-нибудь глупость о вреде курения для малолетних, но в конце концов осознал, что все семена разумного, доброго, вечного давно упали на каменистую почву и не дадут никаких всходов, и, значит, бессмысленно сотрясать воздух словесами.

Она всунула грязные свои пальцы в протянутую пачку и выпотрошила оттуда сигарету, при этом девочка перестала держать полы своего плаща и они разошлись в стороны. Девочка была голой. Там, где у женщины обычно виднеется треугольник волос, у нее ничего не было, лишь тонкая розоватая полоска по-детски припухлых половых губ. Теперь девочка гипнотизировала глазами Георга, и плащ ее раскрывался все шире.

– Хорошо бы еще спичек... – произнесла она каким-то севшим голосом, все-таки новое для нее ремесло еще не стало привычным, она еще волновалась, стыдилась, быть может.

"Ольге сейчас примерно столько же... – подумал Георг, поднося огонь зажигалки к дрожащему кончику направленной на него сигареты. – Лилия панели. Маленькая девочка с глазами волчицы. Раньше она загорала бы в пионерском лагере... Кто виноват?"

– Я много не возьму, – торопливо сказала девочка, нервно выпуская дым в заплеванный, закопченный потолок, – всего 20 делеберов... или пачку американских сигарет...

Георг повернулся, чтобы выйти вон.

– Что, тебе жалко?! – взвизгнула она ему в спину. – Дешевле тебе никто не даст!..

С улицы зашел грузный мужчина и закрыл дверь подъезда на длинный изогнутый крючок. Сверху послышался жалобный скрип деревянных ступенек. По лестнице спускалась толстая баба с пропитым лицом, в грязном, драном халате.

– Что тут происходит, – спросила она низким прокуренным голосом, – кого насилуют?

Увидев Георга, женщина заорала: – Ах ты паскудник! Ты что тут делаешь, тварь ты этакая?! Василий, ну-ка держи его!

Зашедший с улицы мужик, раскорячил руки, похожие на грабли, и пошел на Георга, сверкая остатками золотых зубов. Георг сунул руку в карман для понта, Василий сразу остановился, весь напрягся, и возле рукава его засаленного пиджака что-то зловеще замерцало.

– Сколько я вам должен? – миролюбиво спросил Георг.

– Вот это другое дело, – сказала баба, перестав орать, а ее напарник расслабился. – Двадцатку пожалел, теперь все отдашь...

Георг вынул из кармана бумажник и бросил его на пол, чуть левее себя.

– Часы пусть снимает, – приказала женщина, свесившись с лестницы, и ее рыхлые груди растеклись по перилам.

– Да-да и часы тоже, – повторил Василий и от себя добавил: – а то сдам тебя щас ребятам из "Домкомобороны". – Он повернулся плечом, показывая на рукаве скрученную повязку бойца домового комитета самообороны. – Они без лишних рассусоливаний вздернут тебя на перекладине как насильника. Но сначала мы тебе кое-что отрежем...

Мужик засмеялся хрюкающим смехом и нетерпеливо переступил ногами. Георг сделал вид, что расстегивает ремешок часов, очень надеясь, что мужик не удержится и, потеряв бдительность, начнет мародерствовать. Расчет оказался верен.

Мужик нагнулся за кошельком. Георг сразу ударил ногой ему в селезенку. Мужик громко выдохнул и согнулся до пола. Георг хотел добавить ему левой в переносицу, чтобы сразу отключить противника, но почему-то пожалел вымогателя и лишь не больно – подошвой – толкнул его в плечо. Мужик отлетел под лестницу, успев, однако, сцапать бумажник. Документов в нем не было, и Георг решил за лучшее, оставив псам кость, побыстрее сматывать отсюда удочки. Конечно же, не через парадное, где можно было напороться на патруль. Уходить лучше через двор. Он повернулся и устремился к запасной двери, ведущей во двор дома. Однако девочка вцепилась в его одежду как дикая кошка, и стала орать благим матом. Георг с трудом оторвал от себя ее тонкие цепкие руки и отбросил этого дурно пахнувшего зверька в объятия подбежавшей женщины.

Он вышиб запертую на хлипкую задвижку дверь и, пролетев над порогом, быстро захлопнул ее. Крики мгновенно захлебнулись. Возле зловонной помойки с нечистотами он с разбега переметнул через забор свое еще послушное тело, с треском обрушился в какие-то заросли, страшась напороться животом на какой-нибудь железный прут, но приземлился довольно удачно и рванул другим двором на параллельную улицу.

Из подворотни он вышел спокойным деловым шагом местного жителя, отягощенного житейскими нуждами. И сразу же налетел на патруль. Его остановили, и он мысленно похвалил себя за самообладание и выдержку, за то, что не заметался и не побежал от них, за что мог запросто получить гроздь свинца в спину. Машинально подавая свой "аусвайс" представителям военных властей и чутко прислушиваясь, не доносятся ли крики из соседнего двора, Георг пропустил мимо ушей вопрос командира патруля.

– Простите, что вы сказали? – спросил Георг и отметил про себя, что голос его звучит уж слишком спокойно, а стало быть, неестественно.

– Ты что, глухой? – с насморочным прононсом сказал офицер, одетый в полевую форму, сверля Георга своими близко посаженными глазами и одновременно изучая документы. – В эту сторону движение пешеходов и транспорта перекрыто. Давай обратно...

– Но у меня там мастерская... – уже уверенным тоном лояльного гражданина произнес Георг.

– Что за мастерская?– подозрительно сощурив левый глаз, спросил этот низкорослый властелин и бросил беглый взгляд на волосы гражданина. – По производству чего?..

– По производству картин, – язвительным тоном ответил гражданин. – Я художник.

– А-а... художник, – разочарованно протянул офицер, и его казенная физиономия презрительно перекосилась.

Патрульные проверили паспорт, корешок-приложение об этнической принадлежности, вкладыш о леберлийском гражданстве, справку об уплате всех налогов, членский билет "ОБМОСХУДА" – Объединение Молодых и Старых Художников. Все было в порядке.

Георг забрал свои документы и попросил разрешения продолжить путь.

– Почему не носите профессиональный значок?

– Я свободный художник...

– Вот и наденьте значок свободного художника. Порядка не знаете?

– Хорошо, как только приду в мастерскую, так сразу и надену...

– Какая, к черту мастерская! – повысил голос офицер, уперев руку в грудь дураку-аборигену. – Там стреляют, вам понятно? Могут убить. Давайте домой, домой идите. Быстро, быстро...

Он говорил тоном, каким обычно объясняются военные при исполнении с тупыми штатскими. Двое его подчиненных топтались рядом.

Один – солдат срочной службы, в каске, бронежилете, стоял, безучастно положа усталые руки на короткоствольный автомат. Другой, более подвижный ополченец из Казачьего Войска, одетый в этот их опереточно-маскарадный костюм, в папахе и с шашкой на боку. Винтовку казак держал за спиной стволом вниз. Чтобы одним резким движением пустить ее в дело. Если, конечно, она у него выстрелит.

Не слушая никаких возражений офицер загнал Георга обратно в подворотню.

2

Вокруг было тихо, и Георг решил переждать в этом чужом дворе. Он уселся на старую автомобильную покрышку, в которой была земля и росли хилые цветы, и закурил. Где-то действительно начали стрелять, даже, кажется, из тяжелого пулемета. Потом несколько раз грохнуло и дребезжащее эхо прокатилось по кварталам. Это уже била пушка. "С кем они воюют? – подумал он. – С пришельцами? Кавалерийская атака на танки... с пращей против Голиафа. Впрочем, Давид-то как раз и победил. Мои бы слова да богу в душу..."

Когда иссякло терпение, Георг встал, прошел в подворотню и выглянул на улицу. Безмолвие и безлюдье. Отлично, подумал он и быстро зашагал в запретную сторону. На следующем квартале его настиг крытый грузовик, принадлежащий миротворческим силам КЕЙФОР. Пришлось вновь прикинуться аборигеном, бесцельно стоящим возле своего дома. Кейфоровский грузовик промчался мимо и, громыхнув на колдобине асфальта, скрылся из виду.

Ему еще неоднократно приходилось пробираться дворами, чтобы избежать встречи с патрулями самообороны. В отличие от военных – эти были такими отъявленными суками, что с ними лучше не связываться. Наконец, в очередной раз преодолев забор (мальчишкой он столько не лазил по заборам, как в этот чертов день), он оказался на улице Орхидей, вблизи перекрестка с другой улицей.

Оказалось, что произошедшая на рассвете воздушная стычка военного вертолета с НЛО, имеет продолжение. Подбитая тарелочка далеко не улетела, дотянула до левого берега, где и совершила вынужденную посадку. Теперь вот она лежит почти на перекрестке, весьма плачевного вида, не подавая признаков жизни. Вокруг нее, там и сям, прятались десантники в бронежилетах, не решаясь атаковать противника, который, естественно, так просто в руки не дастся и будет защищаться всеми возможными средствами. Оставалось лишь только строить предположения, какими могут быть эти средства.

Георга шуганули с одного места, с другого, наконец, он примостился за старыми бетонными блоками, предназначавшимися для какого-то подземного строительства – то ли газового коллектора, то ли канализационного. Для этого улицу Орхидей намечалось перекрыть, но в связи с Большим Событием (открытое явление инопланетян), всем как-то стало не до ремонта.

– Садись, садись, – миролюбиво пригласил его солдат, занимавший здесь позицию, – располагайся... это надолго.

Солдат говорил по-русски, значит, был из российского контингента международных сил.

– Закурим. – Он протянул шикарную желтоватую пачку "Сamel'a".

– Спасибо, у меня есть, – ответил Георг, доставая мятую пачку "Родопи".

Воин, мокрый от пота и грязный от пыли, сдвинул каску в маскировочным чехле на затылок, выдернул сигарету и, оторвав фильтр, прикурил, заслоняя ладонями огонек спички, хотя никакого ветра не было. Скаля белые зубы на чумазом лице, он блаженно расслабился. Дал прикурить гражданскому лицу.

Георг припал к огоньку, затянулся, вдохнув вместе с дымом сложный аромат войны: запах дыма, солдатского пота и одеколона.

– Благодарю... – сказал он, обратно усаживаясь на свое место и, кивнув на сигаретную пачку, небрежно торчавшую уже из кармана военной жилетки, заметил: – Богато живете...

– Не жалуемся... – совсем размягчился воин. – Полтора косаря зеленью платят, можно служить...

Видно было, что служивый сильно загнул, хорошо, если он получает половину этой суммы.

– Вы откуда? – полюбопытствовал Георг, глядя на маячивший перед ним крылатый значок "Сокол Путина".

– 2-я воздушно-десантная бригада N-ского летучего полка, – весело ответил парень, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги, обутые в грубоватые ботинки с высокой шнуровкой. – Имеем задание: взять языка... Ха! Во дела! "сокол" длинной струйкой сквозь зубы цыкнул слюной на кучу песка, побив все мировые рекорды дальности по плевкам. – Прямо Герберт Уэллс какой-то... Войну миров читали?

Георг кивнул, удивляясь, что подобный вопрос задал не он, выросший на книгах классиков, а этот паренек. Кто в наше время из молодых людей читает Герберта Уэллса и Жюля Верна?

– Ну и что вы, батя, обо всем этом думаете? – продолжил словоохотливый десантник.

– Что я об этом думаю?.. Сейчас я думаю, а не сочтут ли пришельцы подключение международных сил к Событиям провокацией... началом военных действий против них, пришедших, возможно, с миром?..

– Это вряд ли... хотя... А что же нам делать? Целоваться с ними, что ли? Они вон постепенно переходят к активным действиям. Провели разведку боем. Применили какое-то сейсмическое оружие... Чего от них ждать завтра? На мирный визит это не похоже. Вот вы, я вижу, человек как бы интеллигентный, умудренный опытом, вы можете мне сказать, что происходит? Хотя бы в виде предположения.

Георг отлично понимал настроение солдата, желающего знать, за что он молодой, красивый, может быть, завтра положит свою жизнь, как говориться, на алтарь Отечества. А дома ждут его невеста, мама и отложенные на будущее дела. Впрочем, за ЧТО воевать, солдат знает хорошо – именно за невесту, за мать, за отложенную на потом жизнь. Нет, воин хочет знать, какова вероятность того, что он все это потеряет?

– Я тоже полагаю, что мы имеем право на ответные действия, – сказал Георг, стараясь, чтобы голос его звучал уверенно. – Тем более, что мы у себя дома, на родной планете. Если наши ответные меры не будут превышать вынужденной обороны, то может, худшего и не случится. Их замыслы нам неизвестны, это точно... А потому, возможны ложные истолкования. Сегодняшнее утреннее землетрясение могло быть вызвано естественными причинами. Здесь, говорят, карстовые пустоты кругом.

– Так-то оно так, – скептически ответил солдат, – да только всяко может быть...

– Я думаю, пришельцы, скорее всего, вообще не планируют никакой войны с человечеством. Есть веские основания предполагать, что они изучают нас не одну тысячу лет. Зачем им объявлять нам войну сейчас, когда могли бы это сделать раньше, в условиях куда более благоприятных для себя. Нет, тут что-то другое...

– Так-то оно так, – тем же манером сказал солдат, – да только политика, тем более космическая, – дело тонкое, хрен поймешь: когда можно нападать, а когда надо обождать...

– Вообще война – дикарский способ ведения политики, – чувствуя себя сконфуженно, высказался Георг, потому что намекал на весьма сомнительный, затасканный тезис. – Вряд ли такая политика характерна для высокоразвитых существ, которые совершают межзвездные путешествия. Возможно, как раз все наоборот: они встревожены националистической шизофренией, которая усилилась в последнее время на Земле. Пытаются каким-то образом нас усмирить.

– Галактический КЕЙФОР! – хохотнул солдат.

Он снял каску, взъерошил пятерней слипшиеся русые волосы и снова надел стальной головной убор. Полуденное солнце вовсю припекало.

– И долго вы тут будете загорать? – поинтересовался Георг.

– Да вот ждем подкрепление бронетехникой. Обещали россиян прислать, они тут поблизости кайфуют, в Тополскитисе. Да французы заартачились... у них там из-за этого свара. Вот и приходится загорать, пока они там разберутся меж собой.

– Ну, как там, в России-матушке?.. Что делается, как живется? Мы тут, признаться, не вполне информированы...

– Когда уезжал в армию, все вроде бы нормально было. Отчизна крепнет день ото дня. С нашим президентом, мы как за каменной стеной!

– Я смотрю, вы все там его обожаете?

– Крутой парень! – похвалил президента солдат. – В смысле классный мужик! Не то, что те старые пердуны были...