Текст книги "Бун-Тур"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Античастицы

Сбор в субботу был назначен на три часа. Мы успели сбегать домой, поели и в три собрались у школы – все: и девчонки, и мальчишки.

На уроках труда наш класс приготовил к весне много скворечников. В День птиц мы их развешивали в парке на деревьях, но осталось штук пятнадцать. Некуда их было повесить. В тот день все школы в парк пришли и все со скворечниками. Деревьев не хватило. Каждый тополек с боем брали. Пришлось унести часть скворечников обратно в школу. Не на фонари же электрические их вывешивать!

Разобрали мы скворечники, построились. И пошла наша колонна по улице. Прохожие смотрят, улыбаются. Любят взрослые, когда мы вот так, строем, идем куда-нибудь. А тут не куда-нибудь, а сразу видно куда: птичкам дома несем! Взрослые забыли, что День птиц уже прошел. А кто вспомнил, тот думает: может, второй День птиц по радио объявили или даже третий.

Идем и никаких разговорчиков в строю, потому что все роли уже распределены и каждый свое место знает. Васька – впереди, мы с Буном – в первой четверке, дорогу ему показываем.

Без четверти пять подошли к дому того парня.

– Вольно! – командует Васька. – Не расходиться! Тур – на пост!

Я побежал на лестницу, а весь отряд остался в строю напротив дверей. Задание у меня такое: предупредить наших, когда парень из квартиры выйдет. Он должен выйти – сам сказал, что у него в пять часов репетушка какая-то.

Вышел он без пяти пять, не успел до третьего этажа спуститься, а я уже Ваську предупредил. Отряд к двери вплотную придвинулся. Парень распахнул дверь, увидел нас и остановился на пороге. А дверь на крепкой пружине была. Она как трахнет его в спину, так он и влетел в середину нашей колонны и завяз, точно каблук в горячем асфальте.

Сначала он ничего не понял. Думал, что все это случайно произошло. Дернулся в одну сторону, в другую, чтобы из колонны выбраться. Но Васька – стратег настоящий. Все предусмотрел. Он в середину колонны поставил наших «лбов» – самых длинных и здоровенных мальчишек из школьной сборной по баскетболу. Они почти с того парня ростом. И куда он ни двинется – везде «лоб» стоит, не пускает. Бить его не били. Ни разу не стукнули. Держали со всех сторон – кто за штаны, кто за куртку. А в руки сунули скворечник.

– Пойдешь с нами! – сказал ему Васька и скомандовал отряду: – Шагом марш!

– Куда? – растерянно завопил парень. – Куда?.. Не хочу!.. Мне по делу! Я опоздаю!

Но его подтолкнули, и он пошел. И скворечник несет – осторожно, как сапер ржавую гранату с запалом. И все еще ничего не понимает. А понял он, когда меня заметил. Заметил и испугался по-настоящему. Даже скворечник выронил. Я поднял и опять ему в руки сунул:

– Держи крепче!

Вы бы на его лицо в ту минуту взглянули! Оно уж не пустое было, а все из страха слепленное. И не смотрит он на меня, а прямо языком подметку лижет. И голосок – липкий, медовый.

– Слушай! – говорит мне. – Дружище! Куда меня? За что? Я же пошутил тогда!

– Мы тоже, – говорю, – шутим. Хоронить тебя будем под свист. Могила готова, дружище!

Он как дернется! Но ребята наши не зевали – остановили и под ручки взяли. Мы как раз по перекрестку шли под зеленым светом. Слева будка стеклянная с милиционером. Парень как заорет свинячьим голосом:

– Товарищ милиционер! Дяденька!

Милиционер головой за стеклом завертел, забеспокоился. Прохожие оглядываться стали.

– Песню! – командует Васька.

Девчонки сразу же запели: «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше…»

И весь отряд подхватил. Парень орет, а мы поем, и никто его не слышит. Спокойно перекресток миновали.

Я и говорю:

– Ты же сам себе госбезопасность! Чего орешь?

А парень чуть не плачет. Канючит слезливым голосом:

– Отпусти-и-ите!

– Не съедим – отпустим! – говорит Бун. – Только не сразу!

– Разговорчики!.. Шире шаг! – командует Васька.

Так мы и подошли к нашей школе, но не спереди, а сзади, где физкультурный зал пристраивают. Суббота – рабочих не было. Высятся кирпичные стены. Двери еще не навешены, и рамы не вставлены.

Вошли мы в будущий зал. Там груда досок лежала. Парня в угол поставили, а сами расселись вокруг на досках. Он стоит, трясется и, как треснутая пластинка, твердит одно и то же:

– Отпусти-и-те!..

– Прекрати трясучку! – говорит Васька. – Бить не будем! Ты на сборе отряда! Мы тебя сейчас спрашивать начнем, а ты отвечай! Не станешь – отведем в милицию.

Парень, наверно, думал, что мы ему здесь темную устроим – исколотим до полусмерти и досками прикроем. Но увидел, что бить его не собираются, и осмелел.

– А за что, – спрашивает, – в милицию?

– За почтовые ящики, за пальто, которое у Сысоевой испортили! – сказал Васька.

– Это и не я!

– А кто?

Быстро же этот парень очухался! Даже улыбнулся – показал редкие зубы. И голос у него опять поленивел:

– Есть одна компаха!

– Ты у них за главного?

– А что?

– Ничего… Ты только объясни, зачем жгли ящики и пальто чернилами облили? – спросил Васька.

– Волю, – отвечает, – воспитываем!

– Это как же? – удивился Бун.

Парень опять показал свои зубы и смотрит на нас, как на муравьев.

– А так! Что запрещено, то мы и делаем! Свободу пощупать хотим!

– Ты бы, – крикнул я, – свой ящик сжег и пальто свое испортил!

– Что я – чокнутый!

– Тогда, давай, я тебе это сделаю!

Он и на меня, как на муравья… Нет, хуже – как на амебу посмотрел.

– Побоишься. Ты же кролик!

Меня, как в катапульте, подбросило. А Васька спрашивает:

– Почему у Сысоевой, а не у другого кого? Что она вам сделала?

Когда я вскочил, парень снова струхнул и потому ответил Ваське нормально:

– Ничего она не сделала… Просто так…

– Как это так? Ни за что?

– Ни за что.

– Совсем-совсем ни за что?

– Совсем. Волю воспитываем… И воротник у нее красивый был.

Я даже не сразу понял. Очень уж все бессмысленно. Чепуха полная, которая до нормального человека дойти не может.

– Вы что, с другой галактики? – спрашивает Васька.

Парень нашелся. Ловко отрезал:

– Мы – из антимира!

Ах ты, думаю, остряк-самоучка!

– Эй! – кричу. – Античастица заторможенная! А что такое мемка?

– К-какая м-мемка?

– Нечего заикаться!.. Та самая – вчерашняя!

Соображал парень быстро и умел выкручиваться.

– Вчерашняя? – переспрашивает. – Подслушали?.. Не мемка, а немка – учительница… У нас в школе немецкий учат.

– Ты что же – в драмкружке занимаешься? – спрашивает Бун.

Парень оскалился в улыбке.

– А что – заметно?

– Что за репетушка? – кричу я, а сам весь как на иголках. Так бы и ударил по этим редким зубам.

Ловок был парень, ничего не скажешь! Обвел нас, как слепых. Но это мы потом узнали, а здесь, в физкультурном зале, поверили ему.

– Да, – говорит, – репетиция. В драмкружке. На немецком языке. Не запрещено. А если и запрещено, то я плюю на это дело. Я человек свободный!

– Дурак ты, а не свободный! – выругался я. – Вот мы – свободные!

Он на меня уставился опять как на амебу.

– Ты?.. А выругаться при директоре школы можешь?

– Могу! Только не хочу и никогда не захочу!

– Кролик! – повторил он сквозь зубы с форсом.

Но больше он не форсил, потому что Васька перешел к самому главному – стали обсуждать, что будем делать с этим парнем. Баскетболисты руки разминать начали. Он сразу свою пластинку треснутую вспомнил – заныл:

– Отпустите! Я же все сказал!

– Надо его в милицию! – предложил Борька Шилов.

– Отпустите! Вы же обещали!

Я увидел метлу у стены. Взял и вытащил из нее одну хворостину, ж-жикнул по воздуху и говорю:

– А что, если попросить девчонок отвернуться, снять с него ремень и – штук двадцать горяченьких?

– Отпустите! Не буду! Никогда не буду!

– Чего не будешь? – спрашивает Васька.

– Ничего не буду.

– Трудный случай! – говорит Васька. – Есть у меня предложение, но это для твоих подпевал, а для тебя лично ничего выдумать не могу!

Предложение у Васьки было такое: поджигатели должны отправить два денежных перевода. Три рубля – в наше почтовое отделение за сгоревший ящик. Пять рублей – Сысоевой за пальто.

– Согласен! – обрадовался парень. – Хоть сейчас!

Васька поскоблил ямку на подбородке.

– Ну, а с тобой-то что?

– В милицию! – снова крикнул Борька Шилов.

Кто-то из девчонок поддержал его. Заспорили, а парень воспользовался этим – потихоньку к выходу подался. Но наши баскетболисты не прозевали – блокировали дверь. Парень согнулся пополам, голову вперед и – на таран. Хотел с боем пробиться. И началась свалка! Сильный он, а главное – никаких задержек у него нету. Мы, как полуинтеллигенты, осторожненько его обрабатываем, чтоб ни руку, ни палец не вывихнуть, даже чтоб одежонку ему не порвать. А он вовсю – и руками, и ногами, и зубами работает, как в американской борьбе, в которой все приемы разрешены. Но ничего, поладили мы с ним. Подняли на воздух вниз головой и встряхнули, чтоб не дрался.

– Приемы самбо изучаете? – спросил кто-то от дверей.

Вы, конечно, догадались, кто это. И спросил он с той же добродушной усмешкой, с какой про марафонский заплыв у нас спрашивал, когда мы с Буном в яме плавали. Арнольд Викторович – наш физкультурник пришел, чтобы посмотреть, как строительство зала продвигается.

Неожиданно получилось. Мы замерли, а парень висит вниз головой, как в невесомости. Молчит тоже.

– Осторожно! – предупредил Арнольд Викторович. – Приземляться лучше всего на ноги.

Мы перевернули парня и поставили. Чуть его ноги до земли дотронулись – в них точно мотор включился. До окна было метров пять. Он их – в два прыжка! Потом – вверх!

Но Арнольд Викторович успел схватить его за штанину.

– Брумель настоящий!.. Что тут у вас происходит?

Но объяснять было некогда. Парень вырвался, схватил длинную рейку и, как рехнувшийся, завертел ею над головой.

– Убью-у-у!

Сначала он на нас бросился. Рейка ж-жих, ж-жих и бах – прямо Борьке Шилову по плечу, а с плеча соскользнула и еще по щеке ударила.

Борька зажал лицо руками.

– Стой! – кричит парню Арнольд Викторович. – Брось палку!

Но где там! Я ж говорил: у него ни одной задержки нету. Тупая ярость. Он с рейкой – на нашего физкультурника! Но не на того напал. Самбо все-таки вещь! Рейка полетела в один угол, парень – в другой.

Арнольд Викторович подбежал к Борьке Шилову, и мы вокруг сгрудились. Ничего! Есть царапина на щеке, а вообще-то жив-здоров. Твердит свое:

– В милицию его! В милицию!

А кого в милицию? Обернулись – угол пуст. Видно, приземление было не достаточно жестким. Удрал, пока мы с Борькой возились.

Рассказали мы Арнольду Викторовичу, что у нас произошло, и спросили, как он смотрит: правильно действовали или нет. Он у нас шутник:

– Я не бог! – говорит. – Я всего-навсего учитель. Да и то – по физкультуре, а не по юриспруденции… Я вот сам хочу вас спросить: имел я право швырнуть этого мальчишку?

Мы твердо заявили – имел!

– А я сомневаюсь! – ответил Арнольд Викторович.

Мы еще побродили по будущему залу. Арнольд Викторович показал, где и на каких снарядах заниматься будем. Тут Васька Лобов и спрашивает у физкультурника:

– Арнольд Викторович! А вы про все это расскажете в школе?

– Про что? – удивился он. – Про пионерский сбор?.. Или я ошибся – это был не сбор?

– Сбор! – подтвердил Васька и объявил пионерский сбор закрытым.

А вечером мы у Буна сидели. Он один дома был – жуков в новые ящики перекалывал. Любимое занятие. Но сегодня он делал это без всякого интереса – по привычке. И оба мы про сбор думали. Необычный он. Со стороны – и не сбор совсем. А задуматься заставил. Да еще как!

– Я сегодня, – признался Бун, – про твоего деда вспомнил.

– Про деда?

– Помнишь, он обиделся на меня? Ревизором назвал…

– Ну и что?

– Ты сегодня этого парня античастицей окрестил… Если хочешь знать, я твоему деду тоже каким-то пришельцем из антимира показался!

– Наговариваешь ты на себя!

– Ничего не наговариваю! Кто кричал: «Не по приказу! Без долга! Свободно!»? Я кричал… Вот мы сегодня про свободу слышали. Тот парень свободу пощупать хочет, а я его глаза вижу… Когда нас в яму спихнули… Пустые и страшные… Он свободно мог похоронить нас! Ни с того, ни с сего – так просто, чтобы волю воспитать!

Я тоже вспомнил яму и как тот парень ногой землю мне на голову сбрасывал. Похоронить, конечно, нас бы не похоронили, но поиздевались бы порядочно!

Вообще-то Бун – не оратор. Я его запросто переспорить могу, даже если он и прав. А в тот вечер он сыпал, как диктор из телевидения. И все из-за сбора, из-за той античастицы, которую мы к себе затащили. И еще из-за того, что моего деда вспомнил. Теперь перед ним, конечно, не оправдаешься – поздно. И от этого Буну еще обиднее было, хотя он, по-моему, и не виноват. Ведь почему мы с дедом спорили? Очень уж нас перекормили высокими словами. Надо бы пореже ими пользоваться.

Вспомнили мы Галину Аркадьевну. Она любила, например, повторять: «Сбор макулатуры – долг чести юного патриота!» Смешно!.. Макулатура и есть макулатура. Она нужна – никто не спорит, и собирать ее надо. Но при чем тут патриотизм или честь? Это дело – и все! Да и дело-то так себе, средненькое!

– И знаешь, – говорит Бун, – может, античастицы как раз из-за таких болтунов и появляются.

Я не согласился. Я же не стал таким, хотя дед любил толковать про долг и всякое другое, а мне слушать приходилось, потому что больше некому. Мы же часто вдвоем оставались.

– А ты подумай! – говорит Бун. – Ты пойми разницу! Я тоже только сегодня это понял… Твой дед имел право так говорить. Он от души говорил, а не от языка!..

Загадка

Занятия в понедельник начались загадочно. Первый урок – литература. Вошел Кирилл Петрович, поздоровался. Дошагал до окна. Вернулся к столу и сказал:

– Сегодня – Лев Николаевич Толстой. Вне программы…

Привычки Кирилла Петровича помните? Говорит коротко, отрывисто и весь урок ходит: сто три раза от окна к двери мимо стола. Дошагал он до двери, к столу вернулся и добавил:

– Глубокий и тонкий знаток человеческих чувств и поступков.

У окна – еще фраза:

– Кстати… кто-нибудь из вас задумался в это воскресенье над своим поступком?

Молчим. Интересно и почему-то тревожно.

А от стола – новая фраза:

– Никто?.. Странно! Вероятно, и Толстой может ошибаться.

Задал Кирилл Петрович эту загадку и начал рассказывать о творчестве Льва Толстого. А мы весь день мучились – спорили, гадали, что это за намек такой? Не рассказал ли все-таки Арнольд Викторович о нашем субботнем сборе? Верить в это не хотелось.

На третьей перемене через Катюшу Крылову – она дежурила по классу – сообщили, что меня, Буна, Ваську Лобова и Борьку Шилова после уроков вызывают в кабинет директора на педсовет.

Не знаю, как у других, – у меня екнуло под ложечкой. И Борька Шилов, смотрю, позеленел. Васька – тот ямку свою на подбородке царапает. Бун скис.

Теперь все понятно. И провалился Арнольд Викторович в наших глазах на стометровую глубину.

– Ничего! – бодрится Васька. – На сборе все правильно было!..

Я повеселел. Говорю:

– У нас последний урок – физкультура. Что, если бойкотик ему закатить!

– Я тебе закачу! – пригрозил Васька. – После такой штуковины никому ничего не докажешь. Так верблюдами и останемся!

Но и без бойкота, без всякого сговора мы дали почувствовать физкультурнику наше отношение к нему. Кто совсем с ним не поздоровался, а кто поздоровался, но так, что лучше бы и не здороваться. Я бы, например, не хотел, чтобы со мной так здоровались.

Он нам отплатил тем же: молча кивал головой, точно комаров отгонял от своего носа. И смотрел как-то странно – на всех сразу и ни на кого.

Урок прошел вяло.

После уроков идем по коридору к кабинету директора. Васька впереди. Оглядывается, подмигивает – дух наш поднимает.

– Шире ноздри, – говорит, – глубже вдох!

А я думаю: меня и Буна – понятно, зачем на педсовет вызывают. С нас все началось – с почтового ящика. Ваську – тоже ясно: как председателя. А Борьку Шилова почему? Как бывшего председателя, что ли?..

А еще вот про что думал: отчего так получается? Всех учителей мы знаем, и почти все они хорошие. И директор у нас нормальный. Откуда же страх берется? И не только у меня, а и у того же Васьки! Он хоть и храбрился, хоть и нас поддерживал, а я видел, как он за дверную ручку брался, будто директорская дверь – под током высокого напряжения, вольт так на пятьсот, не меньше.

Но ничего – не дернуло его. Вошли. Мнемся у порога. Никого не видим. Это я уж потом сосчитал, когда в глазах посветлело: было на педсовете вместе с физкультурником четырнадцать учителей.

Хоть и с опозданием, но Васька все-таки спросил:

– Разрешите?.. Вы нас вызывали?

Вижу сквозь туман: Клавдия Корнеевна головой кивает и на свободные стулья указывает. Сели. И все мне мешает: и руки, и колени – лучше б их и не было совсем!

– Вернемся к нашему вопросу, – говорит директор. – Повторю для тех, кто не в курсе дела… В субботу я встретил на улице ученика седьмого «б» класса Шилова Бориса. Взгляните, в каком он виде…

Все посмотрели на Борькину царапину, и я только сейчас заметил, что он размалевал ее йодом так, будто в него малокалиберный снаряд угодил или по крайней мере – разрывная пуля.

А директор продолжает:

– Оказалось, что в субботу ученики седьмого «б» класса учинили коллективную драку, в которой, как ни странно, принял активное участие преподаватель физкультуры Арнольд Викторович.

Уже на что я языкастый, а в тот момент ничего бы не смог сказать. Я бы через минуту высказался. А Васька – тот сразу прореагировал.

– Никакой, – говорит, – коллективной драки не было!

– А что было? – спрашивает директор.

– Был пионерский сбор и была самооборона.

– Какая самооборона?

– Без оружия!.. Самбо называется.

Вот тут у меня и посветлело в глазах. И руки я уже знал, куда девать: оба бы кулака бросил в него – в Борьку! Но на педсовете лучше не махать кулаками. Отодвинулся я от Шилова, чтобы случайно локтем ему не заехать. А Васька продолжает:

– Арнольд Викторович помог нам успешно провести сбор и оградил нас от неизбежной драки – отшвырнул хулигана в угол!

– Отшвырнул все-таки? – переспросил директор и посмотрел на Арнольда Викторовича. – Вы применили физическую силу, имея дело с ребенком?

– Да, применил, – ответил Арнольд Викторович. – Но с какой целью? – и он задумался, чтобы объяснить получше, поточнее.

– Цель понятна! – сказала наша англичанка. – А средства сомнительные! Если мы боремся с хулиганами, то это не значит, что вы должны воздействовать на них их же методами.

И заработал мой язык. Я даже слова у директора не попросил. Вскочил и говорю:

– Это как же получается? Один другого – палкой по физиономии, а тот должен молчать?.. Мой дед говорил, что на нейтралке не отсидишься. И Кирилл Петрович объяснял на литературе, что такое толстовщина… Не выйдет! Арнольд Викторович прав! Он тому парню на семь лет отбил охоту драться!

– Почему на семь? – с улыбкой спрашивает Кирилл Петрович.

– Это я сгоряча! Не на семь, а на семьсот! – уточнил я.

– Разрешите мне? – тянет руку Васька и говорит совсем по-взрослому:

– Мы благодарны Арнольду Викторовичу за отлично проведенный безболевой прием самбо! Мы просим считать его действия правильными! Если бы не он, то не только у Шилова, у многих были бы телесные повреждения, если не хуже!

Бун тоже выступил:

– Тур сказал – на семьсот лет…

– Что за Тур? – спросил директор.

– Не Тур! Я оговорился. Данилов! – поправился Бун и повторил: – Данилов сказал – на семьсот лет! Неверно! Если бы все, как Арнольд Викторович, то хулиганов вообще бы не стало. Нечего их оберегать!

– Это уже другой вопрос, – прервал его директор. – Вы свободны, мальчики!

Вышли мы в коридор, а там – весь наш отряд. Никто домой не ушел. И вопросики, значит, всякие: кто? что? как?

Васька и спрашивает вместо ответа:

– А не надоели еще сборы? Часто очень…

– Сбор! Сбор! – закричали все.

– Тогда пошли в класс, – говорит Васька.

Пришли. Расселись по партам. Васька – у стола. Поманил пальцем Борьку Шилова.

– Иди сюда! – и стул ему подвинул. – Садись!

Борька к столу вышел, но не сел.

– Не за что меня прорабатывать! Я к директору не бегал! Он сам меня увидел и спросил!

– Конечно! – крикнул я. – Сам увидел! Ты бы еще весь в йоде выкупался!

– Не кричи! – говорит он. – Я прав! Не врать же директору!

Убежденно сказал, с весом. Все даже приумолкли. Васька головой кивнул, будто согласился с ним, и подтвердил:

– Прав! Формально прав!.. И за этот формализм я предлагаю так: никаких взысканий! Просто будем Шилова считать своим товарищем формально. Что это значит – пусть каждый про себя решит! А он пусть на себе это почувствует!

Заковыристое предложение, но проголосовали за него единогласно. Васька закрыл сбор и говорит:

– Еще одно дело осталось. Сейчас со мной пойдут: Тур, Бун, Катюша Крылова…

И дальше он стал называть одну фамилию за другой. Никто не знал, куда надо идти. Все слушали очень внимательно, чтобы не пропустить свою фамилию. Нас всего – двадцать семь человек. Васька не поленился – назвал двадцать пять фамилий. Свою пропустил – это понятно. И Борькину – это нарочно.

– А мне, выходит, нельзя? – спросил Борька.

Васька руками всплеснул.

– Ой! Прости, пожалуйста! Забыл!.. Шилов тоже может идти с нами.

С этого и началось формальное отношение к Борьке Шилову.

– За мной! – сказал Васька и вышел в коридор.

Мы – за ним. В дверях, как всегда, толкучка страшная. Но как только Шилов подошел к двери, все расступились и кто-то сказал:

– Пожалуйста.

Ничего обидного. Даже вежливо! А Борьку точно крапивой обожгло. Ему бы легче было километр через толпу проталкиваться. Он вышел ни на кого не глядя и потащился сзади всех.

А Васька повел нас к кабинету директора. Шагов за двадцать он остановился и цыкнул. Дальше мы пошли тихо-тихо, как призраки. Но если призраков почти три десятка, то все равно их слышно будет. Нас тоже, наверно, услышали, потому что из кабинета вышла Клавдия Корнеевна. Не удивилась.

– Я, – говорит, – была уверена, что это вы… Молодцы! Но волноваться вам нечего. Расходитесь по домам. До свидания!

– Разрешите, – просит Васька, – остаться?

– Зачем? Все же хорошо!

– Мы, Клавдия Корнеевна, сегодня по ошибке не поздоровались с одним учителем. Хотим исправить ошибку. Можно?

– Нужно! – ответила она и обратно в кабинет ушла.

Ждали мы минут десять. Молча стены подпирали. Потом услышали, как в кабинете стульями задвигали, – значит, кончился педсовет. Вытянулись мы в шеренгу вдоль стены, стоим как перед началом урока физкультуры. Дверь открыла Клавдия Корнеевна, но не вышла, а постаралась пропустить вперед Арнольда Викторовича. Мы видели, что он никак не хотел идти раньше ее. Но она строго ему сказала:

– Вас ждут!

Он удивился и вышел, а мы по слогам прогаркали:

– Здрав-ствуй-те, Ар-нольд Вик-то-ро-вич!

Весь педсовет всполошился. Учителя толкучку в дверях устроили, вроде нашей.

– Напра-во! – командует Васька. – По домам… учить уроки… шагом марш!

Мы так рубанули ногами, что пол дрогнул. Я посмотрел через плечо назад. Вы, наверно, не поверите, а я не вру. Весь педсовет руками нам махал. И директор – тоже. Честное слово!..