Текст книги "Бун-Тур"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

От восьми до девяти

Как вы думаете, когда срезают трубки у телефонов? Ночью?.. Рано утром?.. Я тоже так думал! Бывает, конечно. Но так лишь неопытные воришки делают. А у «компахи», за которую взялся Борис Борисович, все было научно продумано.

Ночью хоть и не видно, но зато, во-первых, из дома трудно удрать, а во-вторых, ночью на улице мальчишка – как сигнал тревоги с красным светом. Каждый милиционер заметит и остановит. Рано утром – еще хуже. Народу мало, но дворников полно и далеко видно. Всем известно, что утром – самый сон. И если мальчишка появился на улице до солнышка, любой дворник поймет: либо дома у мальчишки беда, либо в нем самом беда сидит. И такого запомнят надолго: и как он одет, и когда он вышел, и куда пошел…

Та «компаха» охотилась за трубками от восьми до девяти вечера. Время ничуть не подозрительное. Прохожих много, а телефонные будки пустуют. Вечером о делах по автоматам не говорят. Подружки-кумушки днем выболтались. Свиданья все уже назначены. Заходи в будку – чик и опять в народ, в гущу прохожих…

Нас десять. Стоим у входа в парк. На больших электрических часах сорок минут восьмого. И какие-то мы небывало серьезные. Люди входят и выходят из парка. Шутят, смеются, мороженое сосут. Но это – обычные люди. А мы… Мы уже не парни из седьмого класса! Мы – боевая единица! Мы ждем оперативную машину, которую пришлет за нами Борис Борисович.

Смотрю я на своих друзей и будто впервые их вижу. Все подтянулись, собрались как-то. И ведь что самое главное – никто не заколебался, ни разу не попробовал отбрыкаться от этого дела. Недаром девчонки нас великолепной десяткой прозвали.

Когда подъехала машина, мы не поверили. Думали, подкатит красная с надписью «милиция» или черная с решетками на окнах. А подъехал серый грузовичок с крытым кузовом. Машина вроде той, в которой уток и гусей в парк привозили.

Из кабины вышел Борис Борисович в обычном своем плащике. Ни пистолета у него, ни даже пустой кобуры для острастки. И говорит он буднично, точно мы на уборку картошки в колхоз собрались:

– Поехали.

Сидим в полутемном кузове. Трясемся. Не от страха, конечно! Машина тряская больно – рессоры, наверно, барахлят. Молчим. Обсуждать нечего. Все уже обсудили с Борисом Борисовичем и даже побывали у автоматов, которые под наблюдение взяты. Почему именно эти автоматы и почему едем именно сегодня – нам неизвестно. Это Борис Борисович определил с помощью своих приемчиков, которые он в секрете держит.

Остальное мы знаем. Кроме нас, у этих автоматов расставят милиционеров и взрослых дружинников. Но не рядом с будками, чтобы не спугнуть воришек.

А нашей великолепной десятке дан такой приказ: каждый наблюдает только за своим единственным автоматом. Если взрослый войдет в будку – не реагировать. Стоять себе где-нибудь в сторонке и заниматься своим мальчишеским делом: марки в газетном киоске через стекло рассматривать, афиши на тумбах изучать. Можно пристроиться к очереди за эскимо или газировкой.

Но как только мальчишка в будку заглянет – тут уж все бросай и работай! Надо выждать, когда он перестанет там возиться и дверь откроет, и тогда нужно бежать к будке. Если трубка цела, сделать вид, что позвонил куда-то, и возвращаться на пост. Если трубки нет, надо быстро выйти и – галопом, но не за воришкой, а в противоположную сторону, будто к другому автомату бросился. После этого ты свободен, а мальчишкой взрослые займутся…

Машина остановилась и прогудела. Значит, мы доехали до первого поста. Со скамейки встал Костя Сажин. Здесь он будет дежурить.

– Если погибну, – говорит, – не плачьте! Передайте привет Клавдии Корнеевне.

Вылез он, а машина – дальше. Еще остановка. Встал Борька Шилов.

– Ни пуха! – говорит.

– Ни пера! – кричим ему вслед.

Борис Борисович постучал нам из кабины. Мы поняли: шуметь нельзя.

Следующая очередь моя. Бун ко мне в карман руку засунул. Шепчет:

– Катюша послала… Волнуется за нас…

Я пощупал карман: ясно – шоколадка!

А машина уже тормозит. Я ногу за борт опустил.

– Парашют, надеюсь, раскроется?

И спрыгнул на асфальт.

Мой автомат на другой стороне улицы. Ни в будке, ни около нее никого нет. Место знакомое. Я здесь и с Борисом Борисовичем был, а еще раньше мы всем отрядом тут проходили, когда пленного парня на сбор волокли. Он еще закричал на перекрестке – милиционера звал.

Будка регулировщика стоит на углу. Только сегодня в ней не мужчина, а женщина сидит. Борис Борисович ничего не сказал, но я-то понимаю: мне с этой милиционершей в паре работать. Как я из автомата выбегу после мальчишки, так она его и зацапает.

Пост у меня самый, наверно, легкий. Мембранщикам тут не развернуться. Я бы на их месте к этому автомату и не сунулся. Телефон почти на углу, напротив регулировщицы в будке. Рядом гастроном и мебельный магазин. Прошелся я мимо автомата. Через стекло вижу – трубка висит на крючке. Иду дальше, выбираю место для якорной стоянки. Может, целый час дежурить придется! Встать надо так, чтобы хорошо видеть телефонную будку и в то же время не мозолить глаза другим. Это требование Бориса Борисовича. И еще надо стоять так, чтобы видеть милиционершу. Это я сам придумал, чтобы иметь с ней визуальную связь.

Иду нога за ногу, на витрины поглядываю и думаю: а что, если к моему автомату тот парень, который с транзистором, придет? Вот здорово будет! Расквитаюсь с ним за историю с чистильщиком! Подумал и сразу почему-то поверил в это. Даже музыку транзисторную услышал. Честное слово, не вру! Глаза протер, насторожился, смотрю, а навстречу какой-то очень знакомый парень идет. Дух у меня перехватило! Идет и мне в глаза смотрит! Транзистора у него нет, а курточка – моя, и брюки – мои! Тьфу! В мебельном магазине в угловой витрине зеркало выставлено. Себя я увидел и себя же обозвал самыми-самыми… этими словами!

А музыка в самом деле играет. Только мне не до нее стало! В то же зеркало и телефонную будку видно, а в ней кто-то копошится! Как же, думаю, так? Я ведь только что мимо автомата проходил – никого не было!.. Может, зеркало мутное?.. Обернулся – точно! Мальчишка в будке! Лицо через стекло вижу, кепку серую… А он уже дверь открывает.

Я – ходу! А он уже на тротуаре. К углу спокойно вышагивает. Я – в будку!..

Как отсохшая рука, висит обрывок телефонного провода! Вот и позвони! Пожар!.. Газ взорвался!.. Мама умирает!.. И такая у меня злость появилась – сам бы этого вора догнал и сам бы судил кулачным судом!

Выскочил из будки. Мембранщик уже за угол заворачивает. Я чуть не закричал регулировщице: «Держи его, гада! Держи!» Но не закричал все-таки. Бегу, как договорились, прочь от угла и назад поглядываю. Хоть бы что! Регулировщица и не смотрит в мою сторону! Что делать?..

Пробежал мимо мебельного магазина, мимо булочной, мимо шашлычной и остановился. Сколько бежать можно?.. А на перекрестке светофор спокойненько огни меняет. Значит, регулировщица не побежала за воришкой. Обидно мне стало до слез! Эх, Борис Борисович! А еще милиция называется!

Но потом я одумался. Кто, собственно, сказал, что регулировщица мне помогать будет? Да она и права не имеет покинуть свой пост. Это же перекресток – транспорт остановится! Я себя еще раз обругал и пошел назад. У мебельного в зеркало посмотрел. Видик у меня – то ли потерял что-то, то ли нашел, только не знаю, что с находкой делать!

Прошел мимо калеки-автомата. На углу постоял. Ни вора, ни милиции, ни дружинников! Будто ничего и не произошло.

Сел в троллейбус – и домой.

У нашей остановки – скамейка. А на скамейке, на газете, Катюша сидит. Меня увидела, повеселела и в дверь троллейбуса с нетерпением заглядывает. Удивилась.

– Один? – спрашивает.

– Нет! – отвечаю. – Я – вчетвером.

Она мою шутку мимо ушей пропустила.

– А?.. А?..

– Не акай! – говорю. – Это ж – закон: не все с боевого задания возвращаются. Крепись!..

Она мне такой скандальчик закатила, что я и сам был не рад. Я уж и так и сяк! Послушный стал, как теленок. И через левое плечо по ее приказу не три, а сотню раз плюнул. И успокаивал, как мог. Ничего не помогало! Так я и остался отвр-ратительным типом, эгоистом, злым болтуном и вдобавок плохим другом. Этой добавки я простить не мог.

– Ты, – говорю, – нашу дружбу не трогай! Она мужская, без этого, без сюсюканья!

В самый разгар нашей дипломатической беседы из троллейбуса вышел Бун.

– Получай, – говорю Катюше, – живого и невредимого!

Она засияла вся до пяток и даже улыбнулась не только Буну, но и мне, и тут же добавила:

– Ты не очень думай!.. Я еще сержусь на тебя! Нельзя шутить так отвр-ратительно…

А я шоколадку в кармане нащупал. Забыл про нее во время операции. Говорю галантно:

– На! Засласти горечь моих полынных слов!

Катюша на три части ее разделила. Жуем. Я спрашиваю у Буна:

– Как у тебя?

– Свое сделал, – отвечает хмуро.

– Ну и что?

– А ничего… Не знаю, что дальше… Похоже – впустую!

– Не плачь! – говорю. – У меня тоже!.. Да еще пантера одна напала, чуть глаза не выцарапала!

– Какая пантера?

Сболтнул я про пантеру и испугался: сейчас мне Бун выдаст! Но обошлось. Катюша замяла разговор и предложила:

– Нечего гадать! Идемте к Борису Борисовичу, все и узнаем!

– В милиции, – говорю, – его, наверно, нету. Он еще там.

– Нет, так придет! – отвечает Катюша.

– Можно сходить, – согласился Бун.

Подошли к отделению. Мы там все комнаты успели изучить. Уже смеркалось, а в окне Бориса Борисовича – темно.

– Не приехал! – говорю. – Подождем или как?

И решили подождать.

У входа в милицию – скверик. Присели на скамейку. Катюша еще одну шоколадку достала.

Опять жуем.

– Если бы, – говорит Катюша, – одни девчонки на земле жили, то не только хулиганства, а и войн никаких бы не было.

– Про амазонок, – возражаю, – забыла.

– Амазонки – это миф, – отвечает она. – И с кем они в мифе воевали? Да с теми же мужчинами!

– Ну и давай, – говорю, – объявляй крестовый поход против нас. Только с Буна начни!

– Перестаньте! – прикрикнул Бун. – Наша машина едет!

И верно. Трясется по проспекту наш серый фургон-грузовичок. К милиции свернул и остановился. Мы к нему подбежали. В кабине – водитель. Другое место пустое. А из кузова сначала один милиционер в форме выпрыгнул, потом второй. И у этого, второго, – целая связка телефонных трубок. Как налимы на веревку нанизаны.

– Прочь отойдите! – весьма непочтительно сказал он нам.

– Как это прочь? – взорвался я.

Но Бун схватил меня за руку и оттащил от машины.

– Не злись! – говорит. – Они же нас не знают!

Из отделения вышли два других милиционера, и началась разгрузка машины.

– Мой! – радостно воскликнул Бун и повторил: – Смотрите! Мой!

Из задней двери фургона высунулся мальчишка лет двенадцати. Милиционеры с двух сторон вежливенько руки ему протянули. Он нагло улыбнулся, оперся на их руки и неторопливо спустился вниз. За ним второй, третий… Мой – в серой кепке – был пятым. А всего восемь человек. Ничего себе уловчик! Крепко Борис Борисович поработал! Да и мы недаром великолепную десятку сколачивали!

– И не плачут! – удивленно произнесла Катюша.

Меня это тоже удивило. Они держались лучше, чем даже мы с Буном, когда нас в милицию вели. Мы ни в чем не были виноваты, а чувствовали себя препогано.

Парня с транзистором и первого нашего пленника из «компахи» машина не привезла. Все восемь воришек были младше тех двух парней, но чем-то напоминали их. Те же ленивые движения, те же резиновые улыбочки. А чего, собственно, улыбаться? Я их судьбу теперь по минутам предсказать могу. Первым делом – адреса их узнают. Вызовут родителей. Составят акт. Штраф наложат. В школу сообщат. А кончится все домашней баней с ремнем вместо веника.

Воришек увели в милицию. Машина уехала. Мы посидели на скамейке еще минут десять, но Бориса Борисовича так и не дождались. Он сам пришел к нам в школу через несколько дней.

Васька Лобов объявил сбор открытым и сказал, что он посвящается разбору операции, в которой принимала участие лучшая половина отряда. Все это, конечно, в шутку сказано. Девчонки протестующий вой подняли – тоже в шутку. Но Борис Борисович был не в том настроении. Шутить ему явно не хотелось, и говорил он вяло, будто думал о чем-то другом, более важном.

– Ну что ж! – говорит. – Молодцы! Девочки могут гордиться своими товарищами. Каждый из десяти смело и точно выполнил задание. С этой стороны операция прошла безукоризненно.

– А с другой? – спросил я. – То есть с вашей, Борис Борисович?

– С моей, – говорит, – стороны… С моей, признаюсь, есть просчетец. Упорные ребятишки попались. Никого не назвали.

– Кого никого? – спрашиваю. – Тех двух парней, что ли?

Борис Борисович не ответил, заторопился.

– Спасибо еще раз за помощь, ребята!

– Всегда готовы! – сказал Васька Лобов.

– Спасибо! – повторил Борис Борисович. – Трубки в том районе пропадать не будут. Вы свое сделали. Осталось мне до конца в этом деле разобраться.

Я хотел спросить, накажут ли парня с транзистором за сапожную будку, но увидел, что из Бориса Борисовича больше ничего не вытянешь.

После этой встречи победные фанфары в ушах у нас не запели и мы не почувствовали себя комиссарами Мегрэ. Но скоро вся эта история забылась и долго не напоминала о себе.

Группа особого назначения

Вчера мы с Буном включили наши «прогнозирующие» и «счетные машины» и подвели кое-какие итоги. В этом году сидеть за партой нам осталось 1080 минут, а по-другому – всего четыре дня по шесть уроков. Но это уже и не уроки, а приятное ожидание, когда опустится занавес. Приятное оно еще и потому, что по самым строгим подсчетам у Буна средняя оценка за год будет не ниже 4,7, а у меня – около 4,4 десятых балла. Хоть в институт поступай по конкурсу!

Потом две недели уйдут на привитие трудовых навыков. Галина Аркадьевна сказала бы, что нашему классу выпала высокая честь – участвовать в завершении строительства школьного физкультурного зала. Мы даже очень рады! Только не надо слов про высокую честь. Мы и просто так пару недель поработаем честно. Зал-то ведь для нас строится!..

Про Галину Аркадьевну я вспомнил, конечно, ни к селу, ни к городу. Ее уже давно нету, а Сеня Петрович честью перед носом не трясет!

После привития трудовых навыков… Тоже мне названьице! И кто его только придумал? Что мы – калеки какие? Или лень у нас в крови – нужно специальную прививку делать? Нормальные мы девчонки и мальчишки! Скажи просто: «Эй! Люди! Вы девять месяцев штаны и юбки просиживали! Хватит! Десятый наступил! Марш на работу!» Да подъемчик в шесть утра сыграть! И работу давать настоящую! В первом если ты классе – час тебе работать, во втором – два, а с седьмого – по семь часов! Что? Много? Ничего! Я и в третьем классе по семь часов в футбол гонял без обеденного перерыва!

Так вот, после привития трудовых навыков у нас поход намечен за жуками, а в июле и августе – пионерлагерь.

Подготовка к походу началась со сбора.

Как все-таки много человеку надо. Только в стихах можно говорить, что ничего не нужно, кроме чистой рубашки. В жизни так не получается. Это нам Сеня Петрович на классной доске доказал.

Пришел он на сбор и удивил всех невероятно. Как только он появился в дверях, мы сразу заметили на его костюме какой-то значок. Повскакали и – к Сене Петровичу. Может, его орденом наградили за что-нибудь!

Глазастый Костя Сажин гаркнул на весь класс:

– Здравствуйте, товарищ мастер спорта по туризму!

Все, конечно, полезли поздравлять Сеню Петровича. Он руки нам жмет, а сам говорит:

– Поздно, ребята! Поздно! Я этот значок три года назад получил.

– Почему же, – кричим, – не носили его? Почему только сегодня нацепили?

– Да мы бы, – кричу я, – спать бы с ним ложились!

Васька Лобов, наконец, утихомирил нас и говорит Сене Петровичу:

– Извините, пожалуйста, за шум. Отряд взволнован этим радостным событием. Будьте добры, ответьте на злободневные вопросы.

– Значок получил три года назад, – повторил Сеня Петрович. – А пришел с ним сегодня потому, что на сборе вы будете про поход говорить. Значок мой авторитет в ваших глазах повысит. Знаю вас! Я одно скажу, вы – другое! Без значка с вами не справиться!

Мы от души похлопали ему в ладоши и начали обсуждать план похода. Первое – это срок: на сколько дней мы идем. Большинство проголосовало за трое суток с ночевками в лесу.

Второе – это куда? Кто-то предложил Зеленогорск или Репино. Но это предложение не прошло. Там и леса-то настоящего нету! Будем между дач ползать.

Слово предоставили Буну – ведь за его жуками идем! Пусть он и скажет, где их больше всего водится. Бун назвал район Мги. Голоснули за Мгу единогласно.

Начали думать, что нужно брать с собой. Сеня Петрович руку поднял, подошел к доске и написал: «Ориентировочный список вещей и продуктов для одного пионера, отправляющегося в трехсуточный поход по среднезаселенной местности с естественными источниками пресной воды».

Мы захихикали, а он даже не оглянулся. Пишет и пишет столбцом. И вес выставляет в граммах. Подводит черту, подсчитывает, и внизу появляется цифра – 10 килограммов 400 граммов.

Вас, может, эта цифра ничуть не испугает. Подумаешь – десять с половиной килограммов! Эта храбрость оттого, что вам, наверно, не приходилось носить картошку. И мы бы не носили, но нас рынок подвел. Магазины рядом, а до рынка метров пятьсот. Родители считают почему-то, что рыночная картошка вкуснее. Им вкуснее, а мы отдувайся! Все, даже девчонки, знают эту картофельную трассу. Не раз ходили с порядочным грузом. Не по одному же килограмму покупать на рынке. Я как-то купил восемь кило картошки. Донес, конечно, но чувствительно было. А Сеня Петрович предлагает еще больше, и вся эта поклажа с утра до вечера висеть на нас будет!

Вожатый обвел цифры жирной линией и повернулся к классу. Мы сидим невеселые, будто груз уже оттянул нам плечи.

– Не ожидал такой реакции! – признался Сеня Петрович. – Туристам-новичкам все кажется легким… Мне нравится ваш реалистический подход.

– С ума сойти! – возмущаются девчонки. – Мы – не верблюдицы!

– Убавить надо! – требуем и мы, мальчишки. – Сбавьте, Сеня Петрович! Что вам – жалко?

– Жалко! – говорит и грудь со значком выпячивает. – Вас жалко! Я знал людей, которых после похода в больницу отправляли. А одного знал… не вернулся он.

– Надорвался? – спрашиваю я.

– Наоборот. Рюкзак слишком легкий был. Даже йода не взял.

– Пугаете! – кричим хором.

Сеня Петрович головой покачал и значком поблестел.

– Не уступлю ни грамма и сам проверю каждого или… или поход не состоится. Хотя можно устроить походик. Без всякого груза. На Пулковские высоты. Хотите? Дойдем туда часа за два. В обсерватории есть столовая – пообедаем. И домой!

Высмеял нас Сеня Петрович. Задел за живое. Первыми наши «лбы» – баскетболисты – застеснялись. Встал Костя Сажин и басит:

– Что мы, больные, что ли? Десять кило – тьфу!

– Да хоть по пуду! – закричали и остальные баскетболисты.

И все стали уверять друг друга и доказывать, что десять килограммов – это совсем не двадцать и даже не двенадцать. Бун, смотрю, Катюше знаки всякие семафорит, чтобы не боялась: он поможет нести груз.

Сбор здорово затянулся. А я как-то отключился от него. Вспомнил, как пап-с-мамой к экспедиции готовились. Сколько они с вещмешками возились! Нехитрая штука, а они сто раз примеряли, лямки перешивали, вещи в особом порядке укладывали для пробы. А сколько бумаги испортили, пока список всего необходимого составляли! И тоже все по граммам высчитывали!

Я смеялся, бухгалтерами их называл, а теперь понял, что глуп был, как пробка. Вернутся домой – обязательно узнаю, по скольку килограммов они на себе носят.

Задумался я про пап-с-мамой и опомнился, когда Васька Лобов уже закрыл сбор. Все к дверям потянулись, и все, как в магазине, про граммы толкуют: двести граммов, триста, полкило…

А Сеня Петрович меня, Буна и Костю Сажина к себе подозвал. И Васька Лобов остался.

– Вам четверым, – говорит Сеня Петрович, – я хочу добавить нагрузку.

– В мешок? – спрашиваю в шутку. – Не стесняйтесь, Сеня Петрович! Подкиньте еще килограммов по пять!

Бун на меня покосился.

– Не выдумывай!

– А Саша и не выдумывает! – возразил Сеня Петрович. – Добавка именно в мешок, а сколько килограммов добавится – не знаю. Не от меня зависит.

Мы вчетвером дружно приуныли.

– Какие-нибудь общие вещи! – догадался Васька. – Котлы или ведра для воды. Да?

Сеня Петрович покачал головой.

– Нет. Об этом я позабочусь. А вы будете у меня группой особого назначения.

Название нам понравилось. И хотя мы по-прежнему не знали, за какие грехи премировали нас лишней нагрузкой и сколько она будет весить, но мы почти смирились. Название больно заманчивое!

– Объяснять, что это такое, пока не буду, – сказал Сеня Петрович. – Я только хочу получить ваше согласие. Дополнительная нагрузка не всякому по душе и по силам. Я выбрал вас, но вы можете и отказаться.

Я раскинул мозгами. Кого он оставил? Ваську – председателя и нас троих – тех же самых, кого в комсомол выдвинули!

– Проверочка? – спрашиваю. – Если откажемся, то и комсомола не видать?

– Связь, – говорит Сеня Петрович, – есть. Но совсем не такая!

– А какая же?

– Просто мнения наши совпали. Совет отряда выбирал лучших для комсомола. И я группу особого назначения хочу составить из самых отборных, кому доверять можно. Получилось, что это одни и те же люди. Вполне закономерно.

Лично меня – только похвали, а потом можешь на моей шее развалиться, как в шезлонге на пляже, и ножки свесить. Бун из таких же. Смотрю – и Костя Сажин стыдливо заулыбался. После такой лестной характеристики на него хоть тонну грузи – потащит.

Дали мы согласие и хотели Ваську Лобова выбрать старшим в нашей группе особого назначения. Но Сеня Петрович запротестовал.

– Я, – говорит, – за демократию. Но в походе жить будем не по большинству ваших голосов, а по моим приказам. И группой вашей будет руководить не Вася, а другой человек, которого я назначу.

– А кого? – чуть не хором спросили мы.

– Когда назначу – узнаете!

Сплошные загадки!

– Ну что ж! – говорю. – Назначайте! Спорить не будем. Поход – не прогулка по парку.