Текст книги "Драма девяносто третьего года. Часть первая"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Девятнадцатого июня Робеспьера избирают общественным обвинителем уголовного суда Парижа, а Петиона и Бюзо – вице-председателями.

Но имело место еще одно явление, не менее страшное в глазах королевского двора, отличавшегося глубокой религиозностью.

Подобно тому, как плиты мостовой должны ощущать, как между ними пробивается трава, разъединяя их, королевский двор ощущал, как через все трещины, образовавшиеся в обществе, пробивается безбожие.

Так, был принят указ о присяге священников.

Так, был принят указ, согласно которому Венессенское графство и город Авиньон следовало вместе со всеми их землями и угодьями присоединить к Французской державе.

Так, был принят указ, в соответствии с которым бренные останки Вольтера, тайно вывезенные из Парижа, где им было отказано в погребении, триумфально вернутся туда и будут помещены в Пантеоне.

Мало того, королева предложила для этой церемонии белых лошадей, которым предстояло везти погребальную колесницу бога атеизма.

Прибавьте к этому злосчастный портрет Карла I, провисевший три года в будуаре г-жи дю Барри и затем подаренный ею Людовику XVI, дабы он всегда имел перед глазами изображение короля, которому его парламент отрубил голову, что, вполне естественно, должно было внушать Людовику XVI весьма малую симпатию к его собственному парламенту, то есть к Национальному собранию.

Так вот, этот великолепный портрет Карла I, этот изумительный холст Ван Дейка, на котором с предвидением гения художник изобразил английского короля в полном одиночестве стоящим у берега моря, как если бы он уже пытался предпринять побег, этот образ человека с печальным взглядом, последовал за Людовиком ХУЛ в Париж вместе с обстановкой из Версальского дворца, и каждый раз, когда он проходил перед ним, он вытирал платком лоб, мокрый от пота, и возвращался к мысли, так часто высказывавшейся и так часто отвергавшейся, покинуть Францию.

Другим событием, которое произвело на него сильное впечатление, стало то, что произошло 18 апреля.

Король решил отправиться в Сен-Клу, но народ, окружив его кареты, помешал ему выехать из Тюильри. Славным народом владела лишь одна идея, и эта идея, верность которой подтверждали факты, состояла в том, что король хочет бежать.

С этого времени Людовик XVI стал воспринимать себя как узника в своем собственном дворце.

Кроме того, из-за границы до него доносились вести, ничуть не утешительнее новостей о том, что происходило во Франции; так, ему стало известно, что эмигранты обсуждают вопрос о том, чтобы низложить его и назначить регента.

К тому же побега короля желали две партии.

Роялистская партия – потому что король, оказавшись на свободе, мог воспользоваться предложениями Пруссии и Австрии и вернуться во Францию, приведя с собой двести тысяч иностранных солдат.

Республиканская партия – чтобы запретить представителям правящей династии въезд в страну и полностью упразднить королевскую власть.

Ну как можно было думать, что план, к которому сочувственно относился Людовик XVI и которому открыто благоприятствовали роялисты и тайно республиканцы, не будет иметь успеха?

Король мог бы уехать один, верхом; это облегчило бы побег, и, несомненно, беглец сумел бы добраться до эскорта, обладающего достаточной силой, чтобы препроводить его к границе; однако 6 октября, в разгар событий, происходивших в Версале, королева, воспользовавшись тревогой, в которой пребывал муж, заставила его поклясться, что он никогда не уедет один, без нее и детей, и что они либо вместе спасутся, либо вместе погибнут; ей удалось вырвать у короля обещание, что в момент отъезда она не расстанется с ним ни на минуту, даже с тем, чтобы встретиться с ним потом у заставы.

И потому король решил уехать с королевой, принцессой Елизаветой и двумя своими детьми.

Людовик XVI был не так уж уверен в иностранных государях. Монархом, на которого ему, казалось бы, следовало рассчитывать более всего и на которого, тем не менее, он рассчитывал менее всего, был его шурин Леопольд, этот двуликий Янус, улыбающийся на одной стороне и готовый укусить на другой; кроме того, Саксонской династии, из которой происходила мать Людовика XVI, было за что не любить Австрийский дом; да и сам король, повторяя всего лишь слухи, открыто обвинял г-на де Шуазёля, большого друга Марии Терезии, в том, что он отравил его отца, монсеньора дофина.

Однако еще в 1789 году Пруссия предлагала ему сто тысяч солдат.

Однако Екатерина II, Екатерина Великая, Северная Семирамида, как именовал ее Вольтер, писала Марии Антуанетте:

«Короли должны идти своей дорогой, не обращая внимания на крики народа, как луна движется по небу, не останавливаясь из-за лая собак».

Однако Густав III, этот шведский царек, принесший на трон Густава Адольфа пороки последнего Валуа, предложил королеве ждать ее в Ахене, где он пребывал под предлогом лечения на водах, и протянуть ей и королю руку помощи с другой стороны границы.

Однако г-н фон Ферзен, нежнейшими дружескими отношениями связанный с королевой, находился подле нее, подталкивая, побуждая, склоняя ее к бегству, и это при том, что она и так была уже более чем настроена бежать.

Именно в это время королева предложила, чтобы погребальную колесницу Вольтера везли ее белые лошади, а король официально известил иностранных монархов о своем одобрении Французской революции.

Более того, король взял на себя обязательство участвовать в крестном ходе по случаю праздника Тела Господня, хотя решение о побеге было принято и он должен был состояться до этого праздника.

Еще в феврале 1791 года король написал г-ну де Буйе, что должен сообщить ему о предложениях со стороны г-на де Мирабо. Посредником в переговорах с ним, по словам короля, предстояло стать графу де Ла Марку.

«Хотя люди такого рода недостойны уважения, – добавляет король, – и я очень дорого заплатил Мирабо, он, полагаю, может оказать мне услугу. Выслушайте его предложения, но не слишком доверяйтесь ему».

И в самом деле, для бережливого Людовика XVI, проявлявшего весьма сильное недовольство, когда королева швыряла его миллионы к ногам г-жи де Полиньяк, услуги Мирабо были чересчур дороги. Ибо, в конечном счете, в глазах короля г-н Мирабо был уже не дворянином, а всего лишь адвокатом, которому он только что отсчитал шестьсот тысяч ливров, и это не учитывая ста пятидесяти тысяч франков, которые он обязался выдавать ему ежемесячно.

Бедный Мирабо! Все это длилось почти целый год, а он ухитрился сделать так, что ко дню смерти его денежные дела все еще были расстроены!

И действительно, граф де Ла Марк отбыл в Мец и повидался там с г-ном де Буйе.

После этой встречи г-н де Буйе написал королю следующее письмо:

«Осыпьте золотом отступничество Мирабо. Это ловкий негодяй, который может из алчности исправить зло, сотворенное им из мести. Но не доверяйте Лафайету, восторженному прожектёру, опьяненному народной любовью: наверное, он способен быть главой партии, но неспособен быть опорой монархии».

Заметьте, что г-н де Буйе отзывается о Лафайете ничуть не лучше, чем о Мирабо, и это при том, что Лафайет приходился ему кузеном.

После смерти Мирабо, в конце апреля, король написал еще одно письмо г-ну де Буйе, уведомляя его, что со дня на день уедет вместе со всей своей семьей, причем в одной карете, которую тайно изготавливают в это самое время для данной цели.

Одновременно он приказал г-ну де Буйе разместить цепь конных подстав на пути из Шалона в Монмеди.

Итак, король решил отправиться в Монмеди.

У короля были на выбор две дороги для побега: одна через Реймс, другая через Варенн.

В Реймсе король короновался, и у него были опасения, что там его могут опознать, поэтому он выбрал дорогу через Варенн.

Напрасными оказались все возражения, какие маркиз де Буйе мог высказать ему по поводу такого решения. Первое и самое основательное состояло в отсутствии почтовых станций на некоторых участках этой дороги. Следовательно, надо было послать туда сменных лошадей, а они могли вызвать любопытство.

Кроме того, войска редко появлялись на этой дороге; теперь же требовалось разместить на ней несколько отрядов, а эти отряды могли породить беспокойство.

Второе возражение было, возможно, еще серьезней, чем первое; если отряды будут многочисленными и сильными, это заставит местные власти проявлять бдительность; если же они будут слабыми, то окажутся неспособными защитить короля.

Вместо специально построенной берлины, в которой должна была разместиться вся августейшая семья, г-н де Буйе призывал короля воспользоваться двумя английскими дилижансами, то есть каретами, весьма употребительными в те времена. Он настаивал, хорошо зная малодушие и нерешительность короля, чтобы рядом с ним, дабы давать ему советы в случае непредвиденных опасностей, могущих возникнуть во время подобной поездки, находился человек с твердым характером и сильной волей, способный быстро принимать решения и исполнять их, и с этой целью указал ему на маркиза д'Агу, майора французских гвардейцев.

Кроме того, можно было дать императору Леопольду совет предпринять по другую сторону границы, на дороге в Монмеди, передвижение австрийских войск, что объясняло бы передвижение французских войск вблизи этого участка границы.

Из всех советов г-на де Буйе был принят только один, касавшийся г-на д'Агу.

Господину де Буйе был послан миллион франков ассигнатами, чтобы обеспечить секретную закупку солдатской провизии и фуража, а также покрыть расходы, связанные с передвижением войск.

Десятого июня г-н де Буйе отправил в путь офицера, уму и смелости которого он полностью доверял; этому офицеру было поручено разведать дорогу, протянувшуюся между Шалоном и Монмеди, все взять на заметку и на основании проведенного обследования составить подробнейший рапорт. Офицера звали г-н де Гогела.

Господин де Гогела выполнил поручение, увиделся с королем и вручил ему свой доклад.

Тем временем маркиз де Буйе, со своей стороны, принял все необходимые меры предосторожности. Он имел под своим командованием все войска, дислоцированные в Лотарингии, Эльзасе, Франш-Конте и Шампани. Под его начальством находилась вся французская граница от Самбры до Мёзы. Девяносто батальонов и сто четыре эскадрона подчинялись его приказам.

Однако из этого огромного числа войск ему следовало отобрать надежные. Господин де Буйе отослал подальше от себя все французские полки, то есть полки патриотические, и оставил рядом с собой лишь иностранные батальоны; в них он был уверен, хотя бы из-за ненависти, накопленной ими 14 июля.

В назначенный день войска выступили в поход.

Артиллерийский обоз из шестнадцати пушек двинулся на Монмеди.

Королевский Немецкий полк пошел по дороге на Стене.

Один гусарский эскадрон стоял в Дёне.

Другой находился в непосредственной близости от Варенна.

Двум драгунским эскадронам надлежало прибыть в Клермон в тот день, когда через него будет проезжать король; г-н де Дама́, командовавший ими, получил приказ перевести оттуда один отряд в Сент-Мену; помимо этого, посланные в Варенн пятьдесят гусаров должны были отправиться в Пон-де-Сом-Вель, расположенный между Шалоном и Сент-Мену.

Таким образом, проследовав через Шалон, король будет встречать у каждой конной подставы отряды, командиры которых получат от него приказы, если он пожелает назвать себя. Если же, даже в их глазах, он пожелает сохранить инкогнито, эти командиры и находящиеся под их начальством отряды скрытно расположатся позади королевской кареты и незамедлительно перекроют дорогу.

Двадцать седьмого мая король написал г-ну де Буйе письмо, назначив в нем свой отъезд на 19-е число следующего месяца, то есть на 19 июня.

Королю предстояло выехать из города в обывательской карете; в Бонди, на первой почтовой станции, которая встретится ему на пути, он пересядет в свою берлину.

Гвардеец, назначенный служить ему курьером, будет ждать его в Бонди.

Если король не приедет в Бонди в два часа пополуночи, это будет означать, что его задержали при выходе из Тюильри или на городской заставе; тогда гвардеец отправится в путь один и во весь дух помчится в Пон-де-Сом-Вель, чтобы известить г-на де Буйе о том, что побег провалился.

В этом случае г-н де Буйе позаботится о собственной безопасности и безопасности офицеров, впутанных в эту затею.

Господин де Буйе получил эти указания и в соответствии с ними сделал необходимые распоряжения.

По его приказу г-н де Шуазёль тотчас же выехал в Париж.

Господину де Шуазёлю надлежало дожидаться там приказов короля и за двенадцать часов до его отъезда отправиться в обратный путь.

Согласно приказу, людям и лошадям г-на де Шуазёля следовало быть в Варение 18 июня; 19-го солдаты сформируют из свежих и отдохнувших лошадей конную подставу и проводят королевскую карету.

Чтобы замена упряжки произошла быстро и без затруднений, короля самым точным образом уведомят, в каком именно месте небольшого городка Варенн будут находиться эти лошади.

По возвращении г-н де Шуазёль, которому, как уже было сказано, надлежало выехать из Парижа на двенадцать часов раньше короля, получит приказ взять под свое командование отряд гусар, стоящий в Пон-де-Сом-Веле, дожидаться там беглецов и препроводить их в Сент-Мену; там его конники перекроют путь и никого не пропустят на дорогу из Парижа в Верден и из Парижа в Варенн; через сутки, то есть когда король уже окажется в безопасности, этот запрет будет снят.

Господин де Шуазёль получил подписанные королем приказы, позволявшие ему применять силу ради безопасности и защиты королевской семьи.

Он получил также шестьсот луидоров, чтобы раздать их солдатам.

Господин де Буйе, со своей стороны, выехал из Меца и приблизился к Монмеди; предлогом для этого стала инспекционная поездка.

Четырнадцатого июня г-н де Буйе находился в Лонгви; там он получил очередное письмо короля.

Этому роковому письму предстояло все погубить!

Оно уведомляло о том, что отъезд откладывается на сутки.

Приготовления к отъезду необходимо было скрыть от горничной королевы, фанатичной демократки, дежурство которой заканчивалось только 19-го числа.

Этого никто не предвидел.

Кроме того, король отказался взять с собой маркиза д'Агу, поскольку г-жа де Турзель, гувернантка королевских детей, пожелала сопровождать их и сумела отстоять привилегии, связанные с этой должностью.

Таким образом, во время побега той самой королевы, которая так высмеивала этикет, он был соблюден.

Когда Бог ослепляет королей, он ослепляет их всерьез!

Мы назвали письмо роковым; оно и в самом деле стало роковым, ведь нужно было разослать контрприказы по всему маршруту, чего, вероятно, королевский двор тоже не предвидел; трехдневной стоянки конных подстав и трехдневного квартирования войск было более чем достаточно для того, чтобы повсеместно пробудить бдительность населения.

Командирам отрядов были посланы приказы с разъяснениями, а 20 июня г-н де Буйе лично доехал до Стене.

Там находился Королевский Немецкий полк, один из тех полков, на которые он мог полагаться.

Двадцать первого июня г-н де Буйе собрал генералов.

– Господа, – сказал он, обращаясь к ним, – этой ночью король проследует через ворота Стене и завтра утром будет в Монмеди.

Затем он поручил генералу Клинглину расположить лагерем у стен Монмеди двенадцать батальонов и двадцать четыре эскадрона; жилье для короля было приготовлено в замке, стоявшем позади лагеря.

Лошади Королевского Немецкого полка должны были всю ночь стоять оседланными; на рассвете солдаты сядут на них верхом, а вечером отряд из пятидесяти конников расположится между Стене и Дёном.

Там они будут ждать короля и проводят его до Стене.

Ночью г-н де Шуазёль выехал из Стене и добрался до ворот Дёна.

Там он укрылся: въезжать в город было опасно.

В полной тишине и непроглядном мраке он ждал появления курьера, которому надлежало все время на час опережать короля.

Никогда еще ночь ожидания не была такой долгой и тревожной, ибо никогда еще подобная игра не разыгрывалась между народом и его монархом.

Курьер так и не прибыл!

Так что же случилось? Сейчас мы это расскажем.

X

Расположение караульных постов в Тюильри. – Притворство короля и королевы. – Способы выйти из дворца. – Покои г-на де Вилькье. – Господин фон Ферзен. – Господин де Мутье. – Его встреча с королевой. – Господа де Мальдан и де Валори. – Загвоздка с паспортами. – Баронесса фон Корф. – Король принимают за г-на де Куаньи. – Часовой. – Два кучера. – Досадная задержка. – Королева сбилась с дороги. – Улица Эшель. – Карета заполнена под завязку. – Застава остается позади. – Господин фон Ферзен направляется в сторону Фландрии.

Замысел выбраться из Парижа, действуя силой, был нелепым и думать о нем не следовало ни минуты; после того как короля под охраной пятнадцати тысяч штыков и двадцати пушек перевезли из Версаля в Тюильри, Людовик XVI и его семья были на деле узниками и смотрели на Лафайета, которого Национальное собрание предоставило им в качестве защитника, как на своего тюремщика.

К тому же в Версале, 6 октября, Лафайет уже показал, каким странным образом он умеет защищать.

Что же касается мер безопасности, принятых защитником королевской семьи, то они были следующими.

Шестьсот национальных гвардейцев, командированных секциями Парижа, ежедневно несли бдительную охрану в Тюильри.

Два конных гвардейца постоянно находились у внешних ворот дворца.

Все внешние посты были распределены между швейцарцами и национальными гвардейцами, и кордегардии тех и других находились у Поворотного моста; кроме того, часовые стояли у всех ворот сада, а прибрежная терраса была утыкана часовыми, расставленными через каждые сто метров.

Внутри дворца все обстояло еще хуже: гвардейцев и часовых здесь было несметное множество, они стояли даже у выходов, которые вели к кабинетам короля и королевы, даже в небольшом темном коридоре, который был проложен под самой кровлей и к которому примыкали потайные лестницы, предназначенные для обслуживания королевской семьи. Телохранителей сменили офицеры национальной гвардии, и без сопровождения нескольких из них ни король, ни королева не могли выйти из дворца.

Помимо этого надзора существовал еще один, причем, возможно, куда более страшный; это был надзор со стороны комнатных лакеев, которые почти все были шпионами.

Королева пребывала в полнейшем убеждении, что среди всех окружавших ее слуг она могла полагаться лишь на своих старших горничных и пару выездных лакеев.

Что же касается короля, то он мог доверять лишь четырем своим старшим камердинерам.

К счастью, король, ученик школы Ла Вогийона, в случае надобности умел притворяться. На этот раз он притворялся даже чересчур хорошо, и избыточная осторожность, заставившая его написать иностранным государям, что «конституция доставила ему радость», породила у них тревогу.

Впрочем, королева подавала ему в этом пример.

Девятнадцатого июня она совершила вместе с дофином прогулку, прокатившись по внешним бульварам.

Двадцатого июня в разговоре с г-ном де Монмореном, министром иностранных дел, она сказала ему:

– Вы видели мадам Елизавету? Она крайне огорчает меня. Я только что вышла из ее покоев, где сделала все возможное, чтобы уговорить ее принять вместе с нами участие в крестном ходе по случаю праздника Тела Господня, но она наотрез отказалась, хотя ради брата ей следовало бы принести в жертву свои предрассудки.

В тот же день она с насмешкой осведомилась у одного из командиров национальной гвардии, говорят ли еще в Париже о побеге короля.

– Нет, ваше величество, – ответил командир. – Теперь все полностью уверены в преданности короля конституции и его любви к своему народу.

– И они правы, – ответила королева и с улыбкой пошла дальше.

Кстати, именно королева взяла на себя всю заботу о том, чтобы выбраться из Парижа и доехать до Шалона.

Мы расскажем сейчас, каким путем она надеялась достичь той и другой цели.

В поисках выхода, через который можно было, причем с наименьшим риском, выбраться из дворца, королева обнаружила, что одна из ее горничных, г-жа Рошрёй, занимала небольшую комнату, где была дверь, которая вела в покои г-на де Вилькье, расположенные на первом этаже и имевшие два выхода: один – во двор Принцев, другой – в Королевский двор. Комнаты г-на де Вилькье пустовали, поскольку г-н де Вилькье, первый дворянин королевский покоев, прекратил исполнять свои обязанности и эмигрировал, как и все высшие придворные чины.

Комната г-жи Рошрёй примыкала к покоям королевской дочери; 11 июня король и королева осмотрели эту комнату, и, под предлогом расширения покоев своей дочери, королева завладела ею, переселив г-жу Рошрёй в другое место. Чтобы отвести подозрения, старшая горничная была выселена таким же образом и помещена в покои г-жи де Шиме, придворной дамы королевы, находившиеся на первом этаже.

Что же касается покоев г-на де Вилькье, то королеве не составило никакого труда раздобыть ключ от них, поскольку никто не жил там уже более трех месяцев. Ключ этот 13 июня вручил королю г-н Ренар, смотритель королевских строений.

Оказавшись в покоях г-на де Вилькье, можно было уже довольно легко выйти из дворца: сколь ни многочисленной была дворцовая охрана, у двери этих пустующих покоев часового поставить забыли. Более того, часовые, стоявшие во дворе, привыкли видеть, что в одиннадцать часов вечера, когда служба во дворце заканчивалась, оттуда одновременно выходило много людей.

Чтобы обеспечить побег лошадьми и каретами, необходим был человек, которому королева могла полностью доверять: она остановила свой выбор на г-не фон Ферзене, доходившем в преданности к ней до идолопоклонства, и г-н фон Ферзен взялся держать возле заставы Сен-Мартен шестиместную карету с упряжкой в шесть лошадей, чтобы доехать до Кле, где находилась вторая почтовая станция на дороге в Шал он. Мало того, переодетый кучером, он должен был выйти из дворца вместе с беглецами и лично править каретой на пути из Тюильри к заставе Сен-Мартен.

Что же касается даты отъезда, то мы уже говорили о ее внезапном изменении.

Семнадцатого июня г-н де Мутье, бывший телохранитель, прогуливался по саду Тюильри, как вдруг к нему подошел какой-то незнакомец.

Незнакомец пригласил г-на де Мутье последовать за ним, сказав, что король намерен дать ему какие-то распоряжения.

Телохранитель повиновался, и его препроводили в спальню короля.

Король приветствовал г-на де Мутье, обратившись к нему по имени, и попросил передать г-ну де Мальдану и г-ну де Валори, двум его прежним сослуживцам, что им, равно как и ему самому, следует заказать себе курьерские куртки, причем непременно желтого цвета.

Кроме того, он велел ему прогуливаться каждый вечер по набережной у Королевского моста, где к нему подойдет какой-то человек и, назвавшись, передаст ему последние распоряжения.

Вечером 19 июня к г-ну де Мутье действительно подошел какой-то человек, представился и передал ему следующий приказ: «Господин де Мутье и его товарищи должны находиться во дворе Тюильри завтра в девять часов вечера; там они узнают, что им предстоит делать».

Оставалась трудность, связанная с паспортами, и устранить ее было нелегко, поскольку королева не хотела посвящать в свой секрет г-на де Монморена, министра иностранных дел.

Однако г-н фон Ферзен взялся уладить и это дело. Как раз в это время некая благородная дама, баронесса фон Корф, готовилась покинуть Париж; с ней должны были ехать двое детей, мальчик и девочка, а также камердинер и две горничные. Поскольку она намеревалась уехать в тот же вечер, в руках у нее был готовый паспорт, подписанный по всем правилам. Господин фон Ферзен забрал у нее этот паспорт и отдал его королеве. Чтобы раздобыть себе другой, баронесса фон Корф сделала вид, что нечаянно бросила готовый паспорт в огонь вместе с бумагами, которые нужно было сжечь.

Поскольку никаких подозрений это ни у кого не вызвало, баронессе фон Корф был по требованию г-на Симолина, русского посла в Париже, выдан другой паспорт.

Утром в день отъезда г-н де Мутье представил королю и королеве двух телохранителей, своих товарищей, чтобы в случае необходимости они могли быть узнаны их величествами.

Во время этой встречи, длившейся не более пяти минут, выяснилось странное обстоятельство: ни один из трех телохранителей не знал толком Париж, поскольку никто из них не был уроженцем столицы и не жил в ней подолгу. Однако эту помеху оставили без внимания, так как обращаться к другим было уже слишком поздно.

В девять часов вечера г-н де Мальдан и его товарищи были в условленном месте; их провели в покои короля и заперли в небольшом кабинете.

В распорядке дворцовой жизни никаких изменений не произошло. Были отданы обычные приказы, относившиеся к следующему дню. Король и его семья отужинали, как всегда, и, отужинав, удалились к себе в половине одиннадцатого, как если бы намеревались лечь спать.

В одиннадцать часов они перешли в покои королевской дочери, куда г-жа де Турзель принесла дофина.

Король, которому предстояло выдавать себя за камердинера баронессы фон Корф, был в сером сюртуке и парике, довольно сильно изменившем его внешность.

Все остальные оделись предельно просто.

Кстати говоря, каждый вечер на протяжении нескольких последних дней г-н де Куаньи, исполняя просьбу их величеств, выходил во двор через дверь, располагавшуюся возле покоев г-на де Вилькье. При этом он был в таком же парике и таком же сюртуке, какие предстояло надеть Людовику XVI, а поскольку фигурой он напоминал короля, то казалось вполне вероятным, что в этот вечер Людовика XVI примут за г-на де Куаньи.

Первой из Тюильри вышла принцесса Елизавета с дочерью короля; за ними, шагах в двадцати, следовала г-жа де Турзель, держа за руку дофина.

Один из трех телохранителей сопровождал королевского отпрыска и его гувернантку.

На пути, по которому предстояло пройти принцессам, маячил часовой, охранявший двор. Увидев их, он остановился.

– Ах, тетушка, – воскликнула юная принцесса, – мы пропали! Этот человек узнал нас.

Тем не менее они продолжали идти вперед. В подобных обстоятельствах опаснее всего стало бы проявление нерешительности.

Внезапно часовой повернулся к ним спиной, и они смогли пройти мимо него.

Знал ли этот человек, каким именитым беглянкам он позволил удалиться? Принцессы были в этом уверены и, убегая, мысленно осыпали благословениями своего незнакомого друга.

Уже через несколько минут обе принцессы, г-жа де Турзель и дофин оказались на углу улицы Эшель, где их поджидал, сидя на козлах кареты, г-н фон Ферзен.

Эта карета была из числа тех, какие нанимают на целый день, и внешне весьма напоминала фиакр; граф взял ее напрокат в одном из отделенных кварталов и там же раздобыл кучерское платье, которое теперь было на нем. Эта одежда настолько его преобразила, что в ту минуту, когда он уже усадил в карету дочь короля, принцессу Елизавету, г-жу де Турзель и дофина, кучер проезжавшего мимо порожнего фиакра остановился, видя стоящего собрата, и, приняв г-на фон Ферзена за одного из своих товарищей, завел с ним разговор о политике. Господин де Ферзен, человек бесконечно остроумный, блестяще поддержал беседу; затем, намекая, что его карета предназначена для любовного свидания, он подтолкнул своего товарища локтем и распрощался с ним, угостив его понюшкой из картонной табакерки.

– Ладно, ладно! – промолвил кучер фиакра. – Все понятно.

И с этими словами он уехал.

Как только он уехал, появился король со вторым телохранителем.

Оставалось дождаться королеву.

Ей предоставили третьего телохранителя, который должен был сопровождать ее и вести под руку. Однако в тот момент, когда они вышли из Тюильри, королева увидела Лафайета, ехавшего в освещенной факелами карете в сопровождении эскорта: он только что покинул дворец, чтобы вернуться к себе, и пересекал площадь Карусель, направляясь к Королевскому мосту.

К счастью, на королеве была шляпа, прикрывавшая ей лицо, и, что еще важнее, стояла непроглядная ночь.

Королева прижалась к стене, пропуская карету Лафайета.

Когда карета проехала, они пошли дальше.

Однако провожатый королевы оказался как раз тем из трех телохранителей, кто хуже всего знал Париж. Королева знала город ничуть не лучше, и они повернули направо там, где им следовало повернуть налево. Они миновали проездные аркады Лувра, прошли по Королевскому мосту и какое-то время блуждали по Паромной улице и набережным; затем, как ни опасно им было спрашивать дорогу, беглецы были вынуждены решиться на это. Они обратились к часовому, охранявшему мост, и он указал им дорогу. Это был тот самый путь, какой они только что проделали. Им пришлось повернуть обратно и обогнуть дворы Тюильри, чтобы добраться до улицы Эшель. Наконец в темноте они разглядели карету и подошли к ней. Господин фон Ферзей узнал королеву, увидев ее скорее глазами души, нежели телесными глазами. Он бросился к ней и помог ей подняться в карету, где она, вся дрожа, села возле короля.

В это мгновение она наступила на ногу дофину, которому достало сил не закричать.

Так что все именитые беглецы в итоге собрались, причем без особых неприятностей, если не считать потери времени. Однако потеря времени была куда страшнее неприятности: это была беда.

Каждая минута для них стоила целого дня.

Тем временем г-жа Нёвиль и г-жа Брюнье добрались до запряженной парой лошадей кареты, стоявшей у Королевского моста, и направились в сторону Кле, где, согласно полученному ими приказу, они должны были ждать королеву.

Что же касается кареты, стоявшей на улице Эшель, то она была заполнена, причем под завязку.

Внутри нее находились король, королева, принцесса Елизавета, королевская дочь, дофин и г-жа де Турзель.

На козлах сидели г-н фон Ферзей и г-н де Мутье.

На запятках – г-н де Валори и г-н де Мальдан.

Господин фон Ферзен приобрел платье кучера, но не приобрел кучерские познания в области топографии. Он не отважился ехать по улицам, которые привели бы его к заставе Сен-Мартен кратчайшим путем, ибо опасался, что в подобной темноте заблудится в окольных улочках, где ему крайне редко доводилось проезжать даже днем. В итоге он поехал по улице Сент-Оноре, повернул на старые бульвары и благополучно прибыл на место встречи.

Дорожная берлина стояла там, где ей и полагалось стоять.

Пересадка прошла быстро, и все расположились в прежнем порядке: королевская семья внутри берлины, телохранители на козлах и на запятках. Однако вместо г-на фон Ферзена берлиной правил сменивший его настоящий кучер.

Несколько минут спустя беглецы миновали заставу.

Начиная от первой почтовой станции один из телохранителей должен был ехать дальше в качестве курьера.

Что же касается взятой напрокат кареты, то ее прямо с упряжкой оставили посреди улицы, не позаботившись о том, чтобы кто-нибудь взял ее под охрану или отвел к хозяину.