Текст книги "Ожерелье королевы"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

21. Маленький домик

Мы оставили г-жу де Ламотт у дверей особняка, следящей за быстро удаляющейся каретой королевы.

Когда карета исчезла из виду и грохот ее колес затих, Жанна в свой черед влезла в экипаж и отправилась домой – надеть домино и другую маску, а заодно проверить, не произошло ли чего новенького в ее обиталище.

Г-жа де Ламотт пообещала себе, что в эту счастливую ночь отдохнет от дневных переживаний. Будучи женщиной сильной, она решила раз в кои-то веки удариться, что называется, во все тяжкие и в одиночестве насладиться прелестями неожиданного.

Однако на первом же шагу по пути, столь соблазнительному для натур, наделенных богатым воображением, которое им долго приходилось сдерживать, она наткнулась на препятствие.

Дома, у привратника, ее поджидал слуга.

Это был человек из челяди принца де Рогана, принесший ей следующую записку от его высокопреосвященства.

«Графиня!

Вы, разумеется, не забыли, что мы с вами должны уладить кое-какие дела. Впрочем, ваша память, быть может, и коротка, но я никогда не забываю того, что мне понравилось.

Я буду иметь честь ожидать вас там, куда, если вы того пожелаете, отведет вас мой посланец».

Внизу вместо подписи стоял пастырский крест.

Г-жа де Ламотт была раздосадована этим препятствием, однако по секундном размышлении со свойственной ей решительностью отправилась в путь.

– Садитесь рядом с моим кучером, – предложила она слуге, – или скажите ему адрес.

Слуга влез на козлы, г-жа де Ламотт – в экипаж.

Не прошло и десяти минут, как графиня уже въезжала в недавно благоустроенный уголок Сент-Антуанского предместья, где среди высоких деревьев, древних, как само предместье, стоял, скрытый от посторонних глаз, один из тех прелестных домиков, что были построены при Людовике XV и соединяли в себе изящный внешний вид, свойственный домам XVI века, со всеми удобствами постройки XVIII века.

– А вот и маленький домик, – пробормотала графиня. – Что ж, со стороны родовитого принца это вполне естественно, но для урожденной Валуа унизительно. Вот так-то!

В этом восклицании – не то раздраженном, не то жалобном – обнаружилось все неутоленное честолюбие, все безумные притязания, что дремали до сих пор в душе молодой женщины.

Когда она переступала порог дома, решение уже было принято.

Следуя за лакеем, она попадала из комнаты в комнату, вернее, из неожиданности в неожиданность, пока наконец не дошла до обставленной со вкусом небольшой столовой.

Там, в одиночестве, поджидал ее кардинал.

Его высокопреосвященство листал какие-то брошюры, очень, впрочем, похожие на те памфлеты, что наводняли в то время Францию, стоило лишь ветру подуть со стороны Англии или Голландии.

Завидя графиню, он встал.

– А, вот и вы, – сказал кардинал. – Благодарю вас, графиня.

С этими словами он подошел к ней, намереваясь поцеловать ей руку.

Графиня с гордым и оскорбленным видом отступила назад.

– Что такое? – воскликнул кардинал. – Что с вами, сударыня?

– Вы не привыкли, ваше преосвященство, не правда ли, чтобы женщина, которой вы оказали честь и пригласили сюда, делала такое лицо?

– Но графиня…

– Мы находимся в вашем маленьком домике, не так ли, монсеньор? – окинув комнату презрительным взглядом, осведомилась графиня.

– Однако, сударыня…

– Я надеялась, монсеньор, что вы соблаговолите припомнить, при каких обстоятельствах я появилась на свет. Я надеялась, что монсеньор соблаговолит не упустить из виду, что если Господь и сделал меня бедной, то свойственную моему происхождению гордость он мне оставил.

– Полноте, графиня, я считал, что вы – женщина умная, – проговорил кардинал.

– Похоже, монсеньор, что умными вы считаете тех женщин, которым на все наплевать, которые смеются над всем, даже над собственным бесчестьем. Прошу меня извинить, монсеньор, но я привыкла называть подобных женщин иначе.

– Вы ошибаетесь, графиня: умной я называю женщину, которая слушает, когда с ней говорят, и не говорит, пока всего не выслушает.

– Что ж, я вас слушаю.

– Я хотел поговорить с вами кое о чем серьезном.

– И заставили меня прийти для этого в столовую?

– Ну да. А вам больше понравилось бы, если бы я пригласил вас в будуар?

– Кое-какая разница тут все-таки есть.

– И я того же мнения, графиня.

– Значит, речь идет о том, чтобы поужинать с вашим высокопреосвященством?

– И ни о чем более.

– Пусть монсеньор не сомневается: я прекрасно понимаю, какая мне оказана честь.

– Вы шутите, графиня?

– Нет, я смеюсь.

– Смеетесь?

– Конечно. А вы предпочли бы, чтобы я сердилась? Нет, сдается мне, у вас и в самом деле трудный характер, монсеньор.

– О, вы очаровательны, когда смеетесь, смейтесь всегда – ничего лучшего я не желаю. Но сейчас вы не смеетесь. Нет-нет, за этими хорошенькими губками, которые позволяют мне любоваться вашими зубами, таится гнев.

– Вовсе нет, монсеньор, да и столовая вселяет в меня уверенность.

– Что же, в добрый час!

– Надеюсь, вы хорошо поужинаете.

– Что значит, я хорошо поужинаю? А вы?

– Я не голодна.

– Как, сударыня! Вы отказываете мне в ужине?

– Не поняла.

– Вы меня гоните?

– Я не понимаю вас, монсеньор.

– Послушайте же, милая графиня.

– Слушаю.

– Будь вы не так разгневаны, я сказал бы, что сердитесь вы напрасно, поскольку от этого не становитесь менее очаровательны, но так как после каждого комплимента вы меня чуть ли не выставляете вон, я лучше воздержусь.

– Вы опасаетесь, что я выставлю вас вон? Извините, монсеньор, но вас, ей-богу, становится трудно понимать.

– Но все же так ясно!

– Простите, монсеньор, но у меня, видимо, помутился разум.

– Так вот, принимая меня в прошлый раз, вы испытывали крайнюю неловкость, так как полагали, что живете в условиях, мало подходящих для особы с вашим именем и титулом. Это вынудило меня сократить визит, а вас – вести себя со мной довольно холодно. Вот я и подумал, что поместить вас в свойственную вам среду и условия – все равно что выпустить на волю птичку, которую ученый посадил под колокол, где нет воздуха.

– И что же дальше? – с беспокойством спросила графиня, начиная кое-что понимать.

– А дальше, прелестная графиня, чтобы вы могли принимать меня свободно, а я мог приезжать к вам, не боясь скомпрометировать ни себя, ни вас…

Кардинал пристально посмотрел на графиню.

– Да? – проговорила она.

– В общем, я надеялся, что вы не откажетесь принять в подарок этот тесный домик. Обратите внимание, графиня, я не сказал «маленький домик».

– Я? В подарок? Вы дарите мне этот дом, ваше высокопреосвященство? – вскричала графиня, сердце которой застучало от гордости и алчности в одно и то же время.

– Это пустяк, графиня, совершеннейший пустяк, но предложи я что-нибудь более серьезное, вы бы отказались.

– Ни более серьезное, ни менее, монсеньор.

– Как вы сказали, сударыня?

– Я говорю, что не могу принять от вас подобный дар.

– Не можете? Но почему?

– Не могу, и все.

– О, не говорите так, графиня!

– Отчего же?

– Потому что я не хочу в это поверить.

– Ваше высокопреосвященство!

– Сударыня, дом ваш, ключи – вот здесь, на серебряном блюде. Я же поступаю с вами, как с победительницей! Неужели вы находите, что это унизительно?

Нет, но…

– Согласитесь, прошу вас.

– Монсеньор, я уже сказала.

– Но как же это возможно, сударыня? Вы пишете министрам, вымаливая у них пенсию, принимаете от неизвестных дам сто луидоров?

– О, ваше высокопреосвященство, это совсем другое. Тот, кто берет…

– Тот, кто берет, оказывает услугу дающему, – благородно ответил принц. – Послушайте, я дожидался вас в столовой, я не видел ни будуара, ни гостиных, ни спален, я лишь предполагаю, что все это здесь есть.

– О, монсеньор, простите, вы заставляете меня признать, что ваше высокопреосвященство – самый деликатный человек на свете.

И так долго сдерживавшая себя графиня покраснела, подумав, что скоро сможет сказать: «Мой дом».

Потом, заметив, что она зашла слишком далеко, графиня опомнилась и ответила на неопределенный жест, сделанный принцем:

– Монсеньор, я прошу вас угостить меня ужином.

Кардинал сбросил плащ, который до сих пор не снимал, пододвинул графине стул и, одетый в светскую одежду, которая ему очень шла, приступил к обязанностям дворецкого.

Через несколько минут ужин был на столе.

Когда в прихожей появились лакеи, Жанна прикрыла лицо полумаской.

– Это я должен прятать лицо, – проговорил кардинал. – Вы у себя дома, окружены своей челядью, а вот я здесь чужой.

Жанна расхохоталась, но маску не сняла. Несмотря на снедавшие ее радость и изумление, трапезе она отдала должное.

Как мы уже неоднократно отмечали, кардинал был человеком великодушным и по-настоящему умным.

Долгое пребывание при самых цивилизованных дворах Европы, дворах, управлявшихся королевами, приучило его к женщинам, которые в те поры осложняли, но часто и разрешали политические вопросы. Этот опыт, впитанный им, так сказать, с молоком матери и помноженный на собственную искушенность, а также все его достоинства, столь редкие теперь, да и тогда встречавшиеся нечасто, сделали из принца человека, которого было чрезвычайно трудно раскусить его соперникам-дипломатам и его женщинам-любовницам.

Приятные манеры и необычайная галантность служили ему непробиваемым щитом.

Вместе с тем кардинал считал, что он – гораздо выше Жанны. Эта высоко мнящая о себе провинциалка, которая под напускной гордостью не могла скрыть от него своей алчности, казалась ему добычей легкой, но вместе с тем и желанной, благодаря красоте, остроумию и еще чему-то, что гораздо чаще пленяет мужчин пресыщенных, нежели наивных. Быть может, на этот раз кардинал, разгадать которого было невероятно трудно, сам не выказал должной проницательности и ошибся, но факт остается фактом: хорошенькая Жанна не внушала ему никаких подозрений.

Это означало гибель для столь выдающегося человека. Он стал не только слабее обычного – он стал пигмеем: разница между Марией Терезией и Жанной де Ламотт была слишком велика, чтобы такой закаленный боец, как Роган, дал себе труд вступить в борьбу.

Однако, как только схватка началась, Жанна, почувствовав слабость соперника, старалась не показать свою действительную силу и изображала провинциальную кокетку, пустую бабенку, дабы сохранить у противника уверенность в силах и, следовательно, ослабить его атаки…

Кардинал, заметив кое-какие жесты, которых она не смогла сдержать, решил, что г-жа де Ламотт захмелела от только что полученного подарка. Так оно и было: подарок этот превосходил не только все надежды графини, но даже самые радужные ее мечты.

Кардинал забыл лишь одно: это он должен был стоять выше амбиций и гордыни такой женщины, как Жанна.

В графине же хмель скоро рассеялся под влиянием новых желаний, которые тут же заняли место прежних.

– Итак, – проговорил кардинал, наливая Жанне кипрского в небольшой хрустальный бокал, усыпанный золотыми звездами, – поскольку вы подписали со мною договор, перестаньте дуться, графиня.

Я на вас дуюсь? Нисколько.

– Стало быть, вы когда-нибудь примете меня здесь без особого отвращения?

– Я никогда не буду настолько неблагодарна, чтобы забыть, что здесь вы у себя дома, монсеньор.

– Дома? Что за глупости?

– Нет-нет, конечно, дома.

– Предупреждаю, со мной лучше не спорить.

– А что будет?

– Я навяжу вам другие условия.

– В таком случае берегитесь!

– Чего?

– Всего.

– Вот еще.

– Я у себя дома.

– И…

– И если найду ваши условия неприемлемыми, кликну своих людей.

Кардинал рассмеялся.

– Ну вот, видите? – осведомилась графиня.

– Ничего не вижу, – ответил кардинал.

– О нет, вы прекрасно видите, что потешаетесь надо мной.

– Почему это?

– Вы смеялись.

– По-моему, момент был подходящий.

– Конечно, подходящий: вы же прекрасно знали, что если я позову своих людей, никто не придет.

– Ах, черт!

– Фи, ваше высокопреосвященство!

– А что я такого сделал?

– Выбранились, сударь.

– Здесь я не кардинал, графиня, здесь я просто имею счастье находиться у вас в гостях.

И кардинал снова расхохотался.

«Ей-богу, – подумала графиня, – он – прекрасный человек».

– Кстати, – произнес де Роган, делая вид, что мысль только сейчас случайно пришла ему на ум, – что вы в прошлый раз говорили об этих дамах-благотворительницах – немках, кажется?

– О тех, что забыли шкатулку с портретом? – отозвалась Жанна, которая, повидавшись с королевой, мгновенно насторожилась и приготовилась к ответному удару.

– Да, о них.

– Монсеньор, – глядя на кардинала, ответила г-жа де Ламотт, – держу пари, что вы знаете их не хуже меня, даже лучше.

– Я? О графиня, вы меня обижаете. Разве вы сами не хотели узнать, кто они?

– Разумеется. По-моему, это вполне естественное желание – знать своих благодетелей.

– Если бы я знал, кто они, вы бы тоже знали это.

– Повторяю, господин кардинал, вы их знаете.

– Нет.

– Еще раз скажете «нет», и я назову вас лжецом.

– О, тогда я отомщу за оскорбление.

– Каким же образом, интересно знать?

– Я вас поцелую.

– Господин посол при Венском дворе! Господин друг императрицы Марии Терезии! Мне кажется, хотя сходство и не очень велико, вы должны были узнать портрет вашей приятельницы.

– Нуда! Это портрет Марии Терезии, графиня.

– Давайте, давайте, прикидывайтесь, что ничего не понимаете, господин дипломат!

– Так что ж из того, что я узнал Марию Терезию?

– Когда вы узнали на портрете Марию Терезию, у вас должны были появиться догадки относительно женщин, которым этот портрет принадлежит.

– Но почему вы считаете, что я должен это знать? – спросил встревоженный кардинал.

– Да потому что портрет матери – заметьте, матери, а не императрицы – обычно бывает у…

– Договаривайте же.

– Обычно бывает у дочери.

– Королева! – вскричал Луи де Роган столь убедительно, что Жанна ему поверила. – Королева! У вас была ее величество!

– Как! Неужели вы не догадались сами, сударь?

– О Боже, конечно, нет, – простодушно ответил кардинал. – В Венгрии есть обычай, по которому портреты царствующих особ переходят от семьи к семье. Вот я, например: я не сын, не дочь и даже не родственник Марии Терезии, а ее портрет у меня с собой.

– У вас, монсеньор?

– Взгляните, – холодно предложил кардинал. Достав из кармана табакерку, он продемонстрировал ее опешившей Жанне.

– Теперь вы видите, – добавил он, – что раз у меня, не имеющего чести принадлежать к императорской фамилии, есть этот портрет, значит, забыть у вас шкатулку с портретом мог кто угодно, и вовсе не обязательно член августейшего австрийского дома.

Жанна молчала. Способности к дипломатии у нее были, но вот практики пока не хватало.

– Стало быть, вы полагаете, – продолжал принц Луи, – что вам нанесла визит королева Мария Антуанетта?

– Вместе с другой дамой.

– Госпожой де Полиньяк?

– Не знаю.

– Госпожой де Ламбаль?

– Это была молодая женщина, очень красивая и очень серьезная.

– Быть может, мадемуазель де Таверне?

– Возможно. Я с нею не знакома.

– Но раз ее величество приходила к вам, стало быть, вы можете быть уверены, что она вам покровительствует. Это большой шаг вперед в вашей судьбе.

– Я тоже так полагаю, монсеньор.

– Ее величество была к вам добра, простите за нескромный вопрос?

– Но ведь это, по-моему, она и дала мне сто луидоров.

– Вот как! Ее величество не богата, особенно сейчас.

– Это лишь удваивает мою признательность.

– А она выказала к вам интерес?

– И довольно живой.

– Тогда все в порядке, – задумчиво проговорил прелат, позабыв на секунду о своей протеже ради ее покровительницы. – Теперь вам осталось лишь одно.

– Что же?

– Проникнуть в Версаль.

Графиня улыбнулась.

– Не буду скрывать, графиня, это – главная трудность.

Графиня снова улыбнулась, еще более многозначительно, чем в первый раз.

На этот раз улыбнулся и кардинал.

– Ей-богу, вы, провинциалы, не сомневаетесь ни в чем. Стоит вам увидеть, как в Версале открываются ворота и люди поднимаются по лестнице, как вы уже воображаете, что открыть эти ворота и подняться по этим лестницам может любой. Вы видели чудовищ из бронзы, мрамора и свинца, которые украшают парк и террасы в Версале?

– Конечно, монсеньор.

– Гиппогрифы, химеры, горгоны, вампиры и прочие злобные создания, их там сотни! Так вот представьте, что среди принцев с их благодеяниями встречаются твари раз в десять злее, чем эти неживые монстры, стоящие в саду среди цветов.

– Надеюсь, ваше высокопреосвященство поможет мне пройти между этими чудовищами, если они преградят мне путь.

– Я попробую, но это будет нелегко. И если вы произнесете мое имя, если вы после этих двух моих визитов откроете свой талисман, он станет бесполезным.

– По счастью, – отозвалась графиня, – с этой стороны я защищена покровительством самой королевы, и если я проникну в Версаль, то ключ для этого выберу подходящий.

– Какой ключ, графиня?

– Ах, господин кардинал, это мой секрет… Хотя нет, неправда: это был мой секрет – я не хочу ничего скрывать от своего милого покровителя.

– Однако все же есть какое-то «но», графиня?

– Увы, монсеньор, есть. Поскольку секрет принадлежит не мне, раскрыть его я не могу. Вам достаточно знать…

– Что же?

– Что завтра я еду в Версаль, буду там принята, и, надеюсь, принята хорошо, монсеньор.

Кардинал бросил взгляд на молодую женщину; ее самоуверенность показалась ему прямым следствием отменного ужина.

– Посмотрим, графиня, – смеясь, проговорил он, – как вам удастся туда проникнуть.

– Неужели ваше любопытство простирается до такой степени, что вы станете следить за мной?

– Вот именно.

– От своего я все равно не отступлюсь.

– Берегитесь, графиня: после всего сказанного проникнуть завтра в Версаль – уже дело вашей чести.

– Да, монсеньор, в малые покои.

– Поверьте, графиня, вы для меня – живая загадка.

– Одно из тех чудовищ, что населяют версальский парк?

– Скажите, как по-вашему: есть у меня вкус или нет?

– Разумеется, есть, монсеньор.

– Смотрите, я у ваших ног и целую вам руку. Неужели вы думаете, что я способен приложить губы к когтям или дотронуться до покрытого чешуей хвоста?

– Умоляю, монсеньор, не забывайте, – холодно ответила Жанна, – что я – не гризетка и не девица из Оперы. Когда я не принадлежу своему мужу, я принадлежу лишь себе самой и, считая себя равной любому мужчине в нашем королевстве, свободно и не раздумывая выберу, когда мне это будет угодно, того, кто мне понравится. Хоть капельку уважая меня, монсеньор, вы тем самым проявите уважение к знати, к которой мы оба с вами принадлежим.

Кардинал снова сел в кресло.

– Значит, вы хотите, чтобы я всерьез полюбил вас, – сказал он.

– Я этого не говорю, господин кардинал, просто мне самой хотелось бы вас полюбить. Поверьте, когда такой миг настанет – если он вообще настанет когда-нибудь, – вы это поймете без труда. А если не поймете, я сама дам вам знать, потому что считаю себя достаточно молодой и привлекательной, чтобы не бояться самой делать авансы. Порядочный мужчина меня не оттолкнет.

– Графиня, уверяю вас, если дело только за мной, вы меня полюбите, – заявил кардинал.

– Посмотрим.

– Мы с вами уже друзья, не правда ли?

– И большие.

– В самом деле? Тогда половина пути уже позади.

– Давайте не будем его мерить, а просто пойдем.

– Графиня, я обожал бы вас…

И кардинал вздохнул.

– Обожали бы, если?.. – удивленно подхватила Жанна.

– Если бы вы мне позволили, – поспешно закончил кардинал.

– Я, наверное, позволю, монсеньор, но лишь тогда, когда судьба будет улыбаться мне достаточно долго для того, чтобы вы не сочли возможным падать передо мною на колени и целовать мне руку столь торопливо, как сейчас.

– Что-что?

– Да, когда я не буду более зависеть от ваших благодеяний, вы не заподозрите, что ваши визиты мне нужны для какой-нибудь выгоды, и тогда ваши виды на меня станут более возвышенными. Я от этого лишь выиграю, монсеньор, да и вы внакладе не останетесь.

Графиня, которой было удобнее читать мораль сидя, снова поднялась с места.

– Вы делаете мое положение невыносимым, – пожаловался кардинал.

– Почему же?

– Вы не позволяете мне ухаживать за вами.

– Вовсе нет. Разве за женщиной можно ухаживать, лишь становясь на колени и демонстрируя проворство рук?

– Тогда скорее к делу, графиня. Что же вы мне позволите?

– Все, что не идет вразрез с моим вкусом и долгом.

– О, вы выбрали две самые неопределенные области.

– Не перебивайте, монсеньор, я хотела добавить к этому и третью область.

– Какую ж, о Господи?

– Область моих капризов.

– Я пропал.

– Идете на попятный?

Скорее принимая вызов прелестной обольстительницы, чем следуя ходу своих мыслей, кардинал ответил:

– Нет, ни в коем случае.

– Вас не пугает мой долг?

– Ни он, ни ваши вкусы и капризы.

– Докажите.

– Стоит вам намекнуть…

– Я хочу сегодня вечером пойти на бал в Оперу.

– Это ваше дело, графиня, вы свободны, как ветер, и я не вижу, что может вам помешать пойти на бал в Оперу.

– Минутку, это лишь половина моего желания. Другая его половина заключается в том, чтобы вы тоже туда пошли.

– Я? В Оперу? О, графиня!..

И кардинал сделал движение – вполне обычное для личности заурядной, но для человека, который носит имя Рогана, означавшее колоссальный прыжок.

– Так-то вы хотите мне угодить? – упрекнула его графиня.

– Кардиналы не ходят на бал в Оперу, графиня. Это все равно, как если бы я предложил вам войти в… курильную комнату.

– По-вашему, кардиналы и не танцуют, да?

– Нет, конечно.

– Почему же тогда я читала, как кардинал де Ришелье танцевал сарабанду?

– Перед Анной Австрийской, верно… – вырвалось у кардинала.

– Перед королевой, вот именно, – подтвердила Жанна, пристально глядя на де Рогана. – Да, для королевы вы бы на это пошли.

При всей своей ловкости и самообладании принц залился краской.

То ли ехидная женщина пожалела смущенного кардинала, то ли решила больше не продлевать его замешательства, – как бы там ни было, она поспешно добавила:

– Да разве я, кому вы наговорили столько любезностей, вправе огорчаться, что вы ставите меня ниже королевы? Но вы же будете в домино и маске, а для меня это станет громадным шагом на том пути, о котором мы только что говорили, и я буду так вам признательна за вашу снисходительность.

Кардинал, довольный, что так легко отделался, и, главное, радуясь постоянным победам, которые изворотливая Жанна позволяла ему одерживать после каждой его оплошности, бросился к графине и сжал ей руку.

– Для вас, – воскликнул он, – я готов даже на невозможное!

– Благодарю, монсеньор, мужчина, идущий ради меня на подобные жертвы, весьма мне дорог. Теперь, когда вы согласились, я освобождаю вас от столь тяжкого бремени.

– О нет, плату может получить лишь тот, кто выполнил порученное дело. Я еду с вами, графиня, но только в домино.

– Мы будем проезжать по улице Сен-Дени, что рядом с Оперой, я в маске зайду в магазин и куплю вам костюм, а вы наденете его в карете.

– Это будет очаровательно, графиня, вы не находите?

– О, монсеньор, вы так добры ко мне, что я вся – смущение… Но я подумала вот о чем: быть может, у себя дома вы найдете домино, которое придется вам больше по вкусу, чем то, что мы собираемся купить?

– А вот эта уловка уже ни к чему, графиня. Если я еду на бал в Оперу, то поверьте…

– Да, ваше высокопреосвященство?

– Поверьте, что я, увидев там себя, буду удивлен не менее, чем были удивлены вы, когда остались отужинать вдвоем с мужчиной, который не приходится вам мужем.

Жанна почувствовала, что на это ей нечего сказать, и просто поблагодарила.

К дверям маленького домика подъехала карета, без гербов на дверцах. Наши искатели приключений сели в нее, и она быстро понеслась в сторону бульваров.