Текст книги "Картонная пуля"

Автор книги: Александр Духнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– ФСБ подключается определенно. И еще чей-то жучок с недавних пор стоит.

– Чей?

– Если б я знал. Могу лишь предполагать.

– Так предполагай!

– Есть хочешь? – неожиданно сменил тему Терехин.

– А кого надо съесть? – я кровожадно оглянулся по сторонам. – Вообще-то я только что с фуршета – один крендель день рождения фирмы отмечал…

– А я только пару бутербродов и успел перехватить. Совсем уж было собрался плотно поужинать, а тут – осадки, Хальзов сверху на стол выпал. Неожиданный, как майская гроза… Пошли на кухню, там море закуски осталось. Выпьем…

Отправив помощника Мишу домой, имиджмейкер извлек из холодильника бутылку «Тройки» и придвинул поближе куриные котлеты. Я от водки отказался.

– Печень? – вполне равнодушно поинтересовался Терехин, наливая себе.

– Это у Хальзова печень, – поправил я, – а у меня – зарок. Если живым останусь, то выпью.

– Забавное обязательство… Слушай, если уж все так запущено… В общем, родилась идея… Тебе, я вижу, останавливаться на достигнутом нельзя, все равно придется разбираться до победного конца… Или ты, или тебя… Уж прости за прямоту… А я бы… А мне бы…

– Сань, ты чего стесняешься, как девушка? – подбодрил я друга.

– В общем, я хотел тебя нанять или что-то в таком роде, чтобы ты в этом деле разобрался – насчет Краснопольского. На исполнителей мне чихать, а за имя заказчика я бы заплатил.

– И почем сейчас имена?

– Тысячу-полторы. Долларов.

– Тебе это так интересно?

– Интересно? Лично мне? Разве что на один доллар. Я ж человек нелюбопытный, но для работы может пригодиться. И потом, в нашем деле наверняка найдутся люди, которым эту информацию можно продать. Бизнес.

– А если милиция раньше меня сообразит?

– Тогда плакали твои денежки… Только опыт подсказывает, что вряд ли раньше сообразит, а если и сообразит неформально, с общественностью делиться не станет… Ну как?

– Заметано. Как насчет аванса?

Имиджмейкер слегка погрустнел и налил себе еще водки. Мне и самому была неудобно спрашивать. Как говаривал Бендер – хорошая папка, даже жаль продавать, но деньги сильно нужны. И потом, никто его за язык не тянул, сам сказал, что можно перепродать, что это бизнес.

Закусив котлеткой, Терехин кивнул:

– Это можно… Слушай, а кто все-таки этот тип, которого дочка?.. Ладно, не жадничай. Ты ж деньги за информацию получаешь…

Вообще-то все пока только обещают… Тот же Треухин намекал… Вообще-то Геннадий Степанович просил сохранить тайну наших с ним взаимоотношений, однако ситуация стремительно меняется. Если так дальше пойдет, то лично я нашу тайну унесу в могилу скорее, чем планирую.

– Ты, может, не знаешь такого… Треухин… Начальник одной фирмы, можно сказать, одноименной…

– Фью-фью, – присвистнул Александр Николаевич, – как не знать… Ты его все-таки тоже проверь насчет, болтала ему дочка или нет. На графитовом деле у Треухина свой интерес присутствует. И самый прямой. У него там большие деньги остались в виде инвестиций, а они там сейчас себя пытаются обанкротить, чтобы по долгам не платить…

Вот где разница между частным детективом среднего пошиба и имиджмейкером. Кто кого хочет обанкротить? И какой кому от этого интерес?

– Слушай, Сань, я в инвестициях мачо что смыслю, если, конечно, это не инвестиции в мой карман, но Треухин никак не может быть заказчиком. Они там чуть его дочь не положили. Если б не я… Не такой же он зверь, чтобы дочкой рисковать…

Странный ты человек! Откуда же он знал, что его родная дочка с директором встречается! Он же тебя для того и нанял, чтобы выяснить, с кем она шляется.

Вот это да! Всего пять дней не пью, а голова совсем перестала соображать… Если директора графитового комбината действительно заказал Треухин, драматическая-предраматическая получается картина: являются исполнители и вместе с жертвой, можно сказать случайно, убивают дочь заказчика. Прямо Вильям наш Шекспир. Безутешный отец ломает руки, подсчитывая страшный баланс: на одной чашке – прибыль от инвестиций, на противоположной – мертвая дочь. А еще говорят, предпринимателем быть приятно – виллы яхты…

– Ладно, – согласился я. – Треухина я проверю, а можешь ты еще назвать людей, прямо или косвенно заинтересованных в смерти Краснопольского?

– Прямо или косвенно? Думаю, их так много, что проще назвать тех, кто не заинтересован. Любой слесарь комбината заинтересован, им зарплату три месяца не дают.

– Слесарь, да еще и без зарплаты не станет нанимать бригаду киллеров.

– Нанимать не станет, а свою собственную команду сколотить – всегда пожалуйста… Шучу, шучу… Наверное, в первую очередь заинтересованы те, кто давал деньги комбинату. Списка предоставить не могу, я ж не специалист, специально вопрос не изучал. А про Треухина, можно сказать, почти случайно знаю.

– Сань, ты ведь еще хотел назвать тех, кто тебя слушает. Предположительных…

– Хотел. Но мне немного подумать надо, навести свои справки. А потом я тебе все доложу. Завтра утром я в Москве. Через два дня в Красноярске. А через три вернусь. Тогда и поговорим…

Уже собравшись уходить, натянув шапку на израненную голову, я спросил:

– Сань, а ты вообще-то за кого: за большевиков или за коммунистов?

– В смысле?

– В смысле, политические убеждения у тебя есть?

– Еще бы! Я всегда за тех, у кого деньги. Устраивает такое убеждение?

– Устраивает. А сейчас на кого работаешь?

– Сложный вопрос…

– Не смущайся, здесь все свои.

– Я не смущаюсь… Ну, например… Есть в Москве один многодетный аграрий, который не прочь занять кресло губернатора…

Глава 11

…Вечером после исторического фуршета в честь первой годовщины Центра политических технологий на кухне у Сереги Самаковского мы развлекались чаем, в дополнение к которому хозяин выкатил полкоробки «Сникерсов».

Я к сладкому равнодушен, могу, конечно, но без восторга. А после натовских бомбардировок ни о каких заморских шоколадках и вовсе не могло быть речи, тем более, что и Терехинские котлеты еще давили на горло. Не говоря о том, что после вчерашних и сегодняшних разборок я засыпал за столом, а чай вливал в себя через силу.

Серега Самаковский, у которого я после огнеопасных автогонок на Искитимском шоссе на время арендовал угол, живет в просторном, выстроенном своими руками двухэтажном доме на Волочаевской и держит киоск со «Сникерсами», водкой и «Тампаксами». По странной иронии он не употребляет в пищу ни первого, ни второго и, по понятным причинам, не пользуется третьим. Символический парадокс: вот так и вся наша жизнь проходит среди чуждого нам иллюзорного окружения, а настоящие, напитанные энергией, атрибуты чаще всего проплывают мимо вдалеке – серебряные «Мерседесы», кареглазые блондинки, бассейны с голубой водой и устрицы, упрятанные в черную скорлупу…

Года три назад, когда Серега отошел от охранной деятельности и занялся мирной торговлей, в только что открытый киоск наведался местный хрен, ни имени, ни погоняла которого я не знаю, и потребовал долю. Самаковский объяснил, что у него уже есть «крыша». Хрен сказал, что на Волочаевской главнее его бандита нет, и любую «крышу» он размесит, только укажи пальцем. «Стрелку» назначили на следующий день здесь же в киоске. «Крыша» испугалась и не пришла, а Самаковскому очень не хотелось платить этому конкретному хрену по причине какой-то давней неприязни, чуть ли еще не со школьных времен. Он принес в киоск охотничье ружье и, не долго думая, застрелил вымогателя в порядке самообороны.

Выстрел, можно сказать, прогремел чуть ли не на весь город, вызвал резонанс – не каждый день, защищая честь и достоинство, а хотя бы и личную собственность, мирные граждане побеждают жадных бандюганов. Общественность в лице СМИ горячо вступилась в защиту гордого и свободолюбивого торговца «Сникерсами» и кровожадно сожалела, что в хрена попала всего одна пуля. Тем не менее месяца полтора Самаковского преследовал страшный призрак тюремных нар, и заключенные через решетку тянулись за ним крючковатыми пальцами. Впрочем, следователь попался нормальный мужик и дело закрыл.

Чуть ли не на тор же неделе, как прекратили следствие, в известный киоск вернулась старая «крыша» и робко намекнула, что хорошо бы возобновить ежемесячные платежи. Самаковский ничего не сказал, а только придал лицу изумленное выражение. В тот же миг, поняв всю беспочвенность своих притязаний, «крыша» уползла, оставшись с храбрым продавцом в добрососедских отношениях.

…Я в те поры грел живот на пляжах Флориды и ничего не знал о разыгравшейся драме и вообще был страшно далек от того, что происходит на многострадальной земле России…

…В соседней комнате Ира, жена Самаковского, укладывала дочку. Я бы и сам рухнул не раздеваясь. Но хозяин жаловался на трудности жизни и приходилось кивать… На днях РУБОП прикрыл ночную барахолку, половину улицы Волочаевской, и Ира в том числе тут же осталась без работы, потому что продавцами на главной новосибирской барахолке с древнейших времен работают именно волочаевские.

Я про эту историю, естественно, знал. Там заправляла армянская диаспора, а РУБОП начал их потихоньку выдавливать с главенствующих высот новосибирской экономики. Ничего необычного, вот только методы неуклюжие, даже немножко обидно за своих и стыдно перед армянами. Это как если бы муха залетела в музей хрустальных ваз, а за ней стали гоняться с железным ломом. С другой стороны, хитрых рэкетиров просто так в кулак не поймаешь. Милиция – случай, а рэкет – система, какой нормальный барахольный продавец поднимется против системы? Разве что на кухне будет ругаться, как ругались недовольные интеллигенты при социализме. Вообще-то, проблемы ночной торговли меня мало волнуют, но, будучи бесправным непрошеным гостем, приходится выслушивать самаковские комментарии и кивать в положенных местах.

– Вечером приехала команда в масках. – бубнил Самаковский, – с автоматами, народ разогнали, на входе поставили заслон из колючей проволоки. Объясняли, что, мол, на ночной барахолке всем заправляют криминальные элементы. Глупость какая-то! А где сейчас не заправляют криминальные элементы? Главное, что получилось? Мирных граждан, наверное, не меньше тысячи остались без работы и средств к существованию, а бандиты-то все равно на месте сидят и с теми же доходами, просто с дневных продавцов стали больше брать и все дела. Во комедия! А еще там кто-то додумался подать иск в арбитражный суд на неправомерность действий РУБОПа. Еще одна комедия. Первый суд сказал: «РУБОП, руки прочь от барахолки.» Второй суд сказал: «РУБОП, лучше б ты ушел от греха». Третий суд сказал^-«РУБОП, а может, ты прав?» А четвертый сказал: «Народ, че ты гонишь, РУБОП лучше знает, что делает». Потом ребята рассказывали, что к судьям пришли люди в штатском и сказали: «Вы, граждане судьи, наверное, офонарели, что идете против государственной власти и его официального стального щита в лице РУБОПа! Вам бесплатные квартиры кто дает? Государство! Зарплату кто платит? Опять государство! Оно врачам не платит, а вам платит! За что? Думайте, граждане судьи!..» Как при социализме государство было сволочью, так и сейчас осталось…

Траж-ж-ждане судьи, граж-ж-ждане судьи…» Я и не заметил, как в мою порезанную и побитую черепную коробку через ухо заползла жирная муха и, чем-то похожая на циркового мотоциклиста внутри железного сетчатого шара, теперь летает вдоль внутренних стенок.

Я чуть носом не ударился о край бокала с остывшим чаем.

– Э-э-э, земляк, да ты спишь, – догадался старый приятель. – Сам-то я – сова, сижу, болтаю…

Я поплелся в отведенную мне комнату, на ходу расстегивая ремень джинсов… О чем только что говорил Самаковский? Что-то интересное сказал:.. Он сказал, а издалека отозвалось эхо. Про барахолку? Нет… Про арбитражный суд? Суд, вроде, ближе к истине… Ну и что суд?..

Со мной так иногда бывает. Кажется, что добравшись до подушки, тотчас и провалишься сквозь нее в сладкое царство сна без сновидений, но вдруг откуда-то со стороны мозжечка, как из геенны огненной, выползает червяк с мокрыми крылышками, некоторое время слабо шевелится, а, обсохнув и освоившись, начинает кружиться внутри головы, жужжа. И нет от него покоя, и нет из-за него сна.

На этот раз летали две неоформленные мысли с крылышками. Во-первых, почему-то постоянно возникало пред мысленным, одурманенным усталостью взором лицо странного охранника из гостиницы «Сибирь», который отодвинулся в сторонку, пропуская меня к выходу, а во-вторых, в полудреме я от Самаковского услышал нечто такое, что, таинственным образом сопрягаясь с охранником, окончательно лишило меня сна – суд или РУБОП… РУБОП, суд, охранник, гостиница «Сибирь»… Галиматья! Я уже начал бояться, что с этой несъедобной кашей в голове придется встречать рассвет, но орбиты двух червяков неожиданно пересеклись, может, они воевали друг с другом и, израсходовав боезапас, приняли одновременное решение пойти на таран. Они столкнулись, и я все понял: никакой не РУБОП, а коротко и ясно – ОМОН.

С этим парнем из охраны «Сибири» мы вместе работали на Соколова, правда недолго – дня два или три, а потом он исчез с горизонта в неизвестном направлении. Потому я его и не запомнил. Начальник соколовской охраны Александр Иванович Новиков, уважаемый человек, ныне покойник со стажем, как-то даже мимоходом сообщил, что парень пришел к ним из ОМОНА, откуда его уволили не то за взятки, – не то за вымогательство, каковые два понятия в конечном итоге мало отличаются друг от друга. Помнится, у интеллигентного Александра Ивановича для этого вымогателя еще имелось странное погоняло – ОМОН РА. ОМОН еще объясним, а РА? Российская армия? Зато теперь понятно, почему он меня пропустил – узнал и сделал доброе дело для бывшего соратника.

Оказывается, этот ОМОН РА меня сильно интересовал, только до тарана в голове я об этом не догадывался. А тут подскочил с диванчика и в чем был побежал к спальне Самаковского, не опасаясь его особо побеспокоить по причине им же широко заявленных совиных свойств.

В полумраке Самаковский сказал «Ой!» или «Ух» и неуклюже заворочался на семейном одре, пытаясь прикрыть себя и жену сползшим одеялом…

Я почувствовал себя бородатым Карабасом Барабасом, который все время гонялся за чужим счастьем и хотел его разрушить. Главное, я честно предполагал, что когда мужчина и женщина прожили под одной крышей несколько лет, они уже этим не занимаются… Впрочем, мой приятель всегда производил немного странное впечатление…

…Самаковский, наконец, принял приличествующую положению позу, как он ее понимал – что-то вроде полуприкрытого простыней и возложившего голову на локоть завсегдатая римских бань.

– Извините, ребята, я не хотел, – сказал я. – Кошмар привиделся, будто живые мертвецы окружают, я и побежал. За подмогой к живым.

– Знаю. Со мной тоже один раз так было, – оживился тезка. – Мы с Иркой из Крыма возвращались на поезде, я три ночи спал на верхней полке и все боялся упасть… А приехали домой, сплю и чувствую: все… падаю… я крутанулся… как прыгну! Чтоб не вниз головой. Как Тарзан. С дивана. Ирка говорит: «Ты че, дурак?» Я говорю: «Сама дура, я сейчас чуть с верхней полки не упал»…

– О, и у меня один раз… – решила поддержать вечер воспоминаний Ира. – Я тогда в столовой работала, и будто наша завпроизводством говорит: «Самаковская, беги скорее в бухгалтерию, зарплату дают за июнь!» Я натурально вскочила и побежала. Сережа проснулся, перепугался, кричит: «Ирка, ты куда?», а я на полном серьезе объясняю: «Зарплату дают за июнь». А он говорит: " Че ты гонишь, ты же вчера за июнь получила».

– Это еще пустяки, – заметил Самаковский. – …Как сейчас помню, было это два года назад, в аккурат на двадцать третье февраля. Ты знаешь, я не пью, но тут бес попутал…

– Да какой там бес! – перебила Ира. – Макс Кашицин!

– Ну да. Короче, набрались мы с ним. Домой кое-как добрался. Посреди ночи просыпаюсь, чувствую, трусы на мне какие-то не такие, чужие… Женские! Смотрю дальше – и майка женская! Вот это номер! Рядом Ирка спит. Думаю: сейчас проснется, надо что-то врать. Дальше чувствую: а в трусах что-то мешает! Я так осторожно проверяю и вытаскиваю… бумажник! Тут у меня в голове немного прояснилось. Вспомнил, что это мне вечером Ирка на двадцать третье подарила бумажник и французский спальный гарнитур. Ты ж знаешь, у них, у французов, даже на мужиков шьют, как на баб! Я, чтобы сделать Ирке приятное, тут же гарнитур напялил, а тут еще кошелек… Некуда девать, а расстаться жалко, ну я и сунул его в трусы…

Они, эта странная парочка, муж с женой, еще долго могли бы вспоминать, это точно, но я твердо их перебил:

– Серега, помнишь на Соколова работал бывший омоновец, ему еще Новиков погоняло придумал: ОМОН РА?..

– Не ОМОН РА, а ОМОН РАК. Потому что у него фамилия была Раков.

– Да? Я как раз хотел у тебя фамилию спросить. А звали как?

– Витькой. А что? Это он, что ли, за тобой гнался в мертвом виде?..

* * *

…В восемь утра, выяснив в справочном телефон гостиницы «Сибирь», я разыскал Витьку Ракова.

– Вить, – сказал я. – Спасибо за вчерашнее. Сразу хотел тебя поблагодарить, но на бегу как-то неудобно было.

– Пустяки, – отозвался в трубке глухой голос. – Круговорот взаимопомощи в природе. Я тебе помог, чем мог, при случае ты мне поможешь.

– Базара нет… Вить, ты этого парня видел, за которым я бежал?

– Ага.

– Знаешь его?

– Не-а.

– Вообще раньше не видел?

– Вроде видел, как он оформлялся позавчера.

– В каком смысле оформлялся? В смысле, он в гостинице останавливался?

– Правильно.

– Может, и сейчас живет?

– Понятия не имею.

– Можешь узнать?

– А как? Я ж фамилии не знаю.

– Вить, ты же умный, придумай что-нибудь.

– Ладно, посмотрим.

– Тогда я заеду через час?

– Вообще-то я со смены уже домой собирался…

– Вить, очень надо. А я тебя как-нибудь два раза выручу… Знаешь еще что? Что с этим парнем, который со мной был?

– На сейф похож который? Ничего особенного. В вытрезвитель отдали. Помяли немного и сдали…

* * *

…Обыкновенные люди с утра могут выпить чашку чая или кофе с тонким бутербродом. Но не таков Самаковский. Сейчас таких людей уже нет, они вымерли сразу после кончины писателя Рабле, выжил только один, с улицы Волочаевской. За завтраком потомок героев эпоса съел две большие тарелки борща, густо заправленного сметаной, полкилограмма жареных пельменей, порцию давленого картофеля с двумя голубцами, запив все это киселем с двумя же бутербродами. Насчет бутербродов он, правда, сначала засомневался, но, внимательно прислушавшись к ощущениям внутри желудка, понял, что свободного места хватит. Заметив некоторую растерянность в моем взгляде, полиглот счел нужным оправдаться:

– Я ж теперь до обеда ничего не буду есть. Некогда сегодня.

(Многие ошибочно полагают, что полиглотами называются знатоки иностранных языков. При чем здесь иностранные языки?)

Замечу, что Самаковский никакой не толстяк, нельзя сказать, что стройный, как тростинка, крепенький, но толстяком точно не назовешь.

После легкого завтрака Сергей на своем «шиньоне», как обычно, отправился к знакомому оптовику за товаром и заодно подбросил меня к отелю «Сибирь».

Вчерашние зеленые ягуары сменились, так что я почти не опасался продолжения вчерашней стычки, разыскивая в «Сибири» комнату охраны и в ней дремавшего в кресле Витю Ракова.

– Еще раз спасибо, – поблагодарил я. – Если бы не ты…

– Пустяки… Между прочим я вчера случайно в смене оказался. И вообще с сегодняшнего дня в отпуске.

– Чего зимой-то?

– Да, понимаешь, деньги срочно понадобились. Пришлось из-за отпускных оформляться. Недельку поболтаюсь и снова выйду.

– Понял… Как насчет моего дела?

– Тебе повезло, – сообщил Раков, протягивая из-жульканный обрывок гостиничного бланка, – наша наблюдательная администраторша, ей бы в «Моссаде» подрабатывать, опознала твоего приятеля по приметам. Он позавчера с приятелем поселился в двухместном номере, четыреста шестом, однако вчера же после известных событий оба выбыли. Там на листочке их данные. Из Кемерова ребята… Все, что могу.

– А почему в «Моссаде», а не, допустим, в ГРУ? – рассеянно спросил я.

– Ей «Моссад» по национальности больше подходит…

Я уже собрался выходить, когда в голову пришла одна мысль.

– Вить, – сказал я. – Если тебе деньги нужны… Есть одно простенькое дельце… Знаешь, где я живу?

– Где-то возле цирка.

Я предпочитаю говорить – возле церкви. У нас в городе цирк построили возле главной церкви. Попы сначала морщились, потом привыкли.

– Верно, – подтвердил я. – Видишь ли, я тут попал в одну историю:.. В общем, кажется, за моим домом, точнее за квартирой, поставили наружку… Не, не менты, самодеятельность. Я-то сам пока там не появляюсь. Ты бы не мог посмотреть, что к чему? То есть определить наблюдателя. Ну, покрутишься там, сообразишь…

– Только определить?

– Ага. И мне показать. Никакой опасности. За день должен управиться. Ну, за два для верности. Пятьсот рэ…

– Идет, – без раздумий согласился Раков. – Тыщща. Когда начинать?

* * *

… На мятом бланке бледным стержнем были начертаны паспортные данные на жителей Кемерова Пильщикова Святослава Виленовича и Кондратенко Леонида Кондратьевича.

Эх, надо было мне сразу звонить моему старому знакомому Владимиру Антуановичу Михальцову из Центральной уголовки, который благосклонно реагирует на некоторые мои просьбы. Не из-за какой-нибудь корысти реагирует, а из личной симпатии и добрых побуждений, знает, что не ради баловства интересуюсь и не имея злого умысла. Вчера я уже попросил его раздобыть фактуру на некоего господина Анатолия Ширяева, школьного друга этого дурика Анатолия Тимофеевича Баринова, сгоревшего позавчера в бензиновых парах на Искитимской трассе…

Эх, говорю, надо было звонить Михальцову насчет двух новых фамилий и сматываться из гостиницы. Вернее, сначала сматываться, а потом звонить. Но я же частный детектив! Я же голливудских боевиков не меньше, чем водки, переварил! Я же отлично знаю, как в таких случаях поступают профессионалы. Профессионалы в таких случаях поднимаются на четвертый этаж и обшаривают двухместный четыреста шестой номер в поисках улик. Вот и я поперся.

Дверь номера, естественно, не поддалась.

– Молодой человек, вы что хотели? – забеспокоилась бдительная дежурная по этажу, лет двадцать назад слывшая симпатичной блондинкой.

– Капитан Петров, уголовный розыск, – представился я, помаячив издали фальшивым документом. – У вас тут вчера стрельба была. Надо кое-что проверить в отношении жильцов из этого номера – Пилыцикова и Кондратенко. Откройте, пожалуйста, номер.

Дежурная могла бы, пожалуй, заартачиться, потребовать дополнительных полномочий, но я улыбался так, как ей не улыбались уже двадцать лет.

Номер, конечно, успели прибрать. Сменили постельное белье, ковровое покрытие пропылесосили, из тумбочек и из мусорной корзины в туалете выгребли и выбросили весь хлам, включая возможные улики. На всякий случай я заглянул под кровати.

– Что-нибудь особенное за жильцами замечали? – спросил я.

– Ребята как ребята, – пожала плечами бывшая блондинка. – Да они и прожили-то всего сутки.

– Выпивали?

– Я ж не нарколог. Вроде, бутылки после них выносили…

– Понятно… А гости у них были? – спросил я со значением.

– Что ж, нормальные ребята, не без того…

– Девушки? – уточнил я.

– Да.

– Сколько?

– Две.

– Ваши?

– Не-а.

– Точно?

– Точно. Похоже, по телефону…

– Раньше их видели?

– Нет. Истинный крест!

Спрашивать, вроде, было больше нечего, и все же на свою голову я задал последний вопрос:

– Давно здесь уборку делали?

– Сегодня утром. Софья Константиновна делала. Она сейчас здесь, если хотите что-то уточнить…

Конечно, мне хотелось уточнить, аж зуд начался.

Сухонькая немолодая особа Софья Константиновна угощалась чаем в служебной комнате.

– Да, – не отрицала она. – Я уборку делала. Ничего там особенного не было.

– А газеты? – уточнил я.

– Газеты? Кажется, были.

– «Доска объявлений»?

– Не помню. Может, и «Доска».

В «Доске объявлений» представлен широкий спектр известных услуг, и мне пришло в голову, что кемеровские пацаны могли пометить телефон, по которому вызывали подруг.

– Может, и «Доска», – продолжала Софья Константиновна, – я ж убираюсь, мне ж мусор некогда рассматривать. Каждый день вон сколько приходится вытаскивать…

Она махнула рукой в сторону двери, рядом с которой, действительно, загораживал коридор черный пластиковый мешок внушительных габаритов.

– Это сегодняшний мусор? – обрадовался я, как дитя.

– Ну да. Со всего этажа.

– Так, значит. Мусор я забираю.

– Это еще зачем? – на всякий случай насторожилась горничная.

– Капитан Петров, уголовный розыск, – представился я, предполагая, что в самой должности, несомненно, заключено объяснение странных желаний.

Вместо удостоверения я достал сложенную пополам десятирублевую бумажку и вручил пораженной Софье в качестве дополнительного аргумента… Наверняка до меня никому не приходило в голову платить горничной за возможность завладеть свежим мусором.

Как дурак, я выволок мешок во внутренний двор гостиницы и, как полный идиот устроившись возле помойных ящиков, полчаса разбирал отвратительные отбросы человеческой жизнедеятельности. Мимо сновали симпатичные молодые девушки из кухни и прочих гостиничных служб. Каждая непременно окидывала мою загадочную работу взглядом, где перемешивались любопытство и брезгливость. Что оставалось делать? Я ж не мог всем объяснять, что я – капитан Петров и возле вонючих помойных ящиков занимаюсь расследованием ужасного уголовного преступления. Разбирая предметы личной гигиены с крылышками и без, я пытался сохранять вид деловой и отстраненный.

Никакой «Доски объявлений» в мешке не оказалось. И вообще Софья Константиновна свободно могла надуть – не ради корысти, а от непонимания всей важности моей работы, мусор мог оказаться и вчерашним, и вообще не с четвертого этажа.

Еще некоторое время, не в силах поверить в свою глупость, я, как замороженный, разглядывал разбросанный по заснеженному асфальту результат селекционного труда. Между тем от железных ворот к кухонному подъезду торопилась молодящаяся подруга в короткой норковой шубке, обнажавшей толстые капроновые коленки. Высокие черные сапоги на шпильке оставляли в грязной ледяной корке следы, на которые непременно обратил бы внимание северный охотник в расписной кухлянке. «Однако, норка прошла», – решил бы он и не ошибся.

Женщина представляла из себя высшую гостиничную власть, это точно. Может, секретаршу директора. Просто так она не могла пройти мимо беспорядка.

– Ты кто такой? – властно окликнула она. – Чего здесь делаешь? Зачем мусор раскидал?

Я повернул к ней лицо. Не обычное интеллигентное, а совсем даже наоборот, не мог я после перенесенного унижения показать свое истинное. Сведенные к переносице зрачки бессмысленно уставились из-под нависших бровей, изо рта торчал тупой конец языка…

Демонстрировать директорские амбиции перед несчастным придурком не имело никакого смысла. Подруга в сапогах не то поперхнулась, не то сплюнула кислую слюну разочарования и зацокала прежним путем, бросив в сердцах:

– Б… олигофренов развелось! Куда хирурги смотрят!?