Текст книги "Картонная пуля"

Автор книги: Александр Духнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Тракторрр…наторрр… не постеснялся ради хорошей компании раздавить еще рюмочку – на посошок. И уполз, лязгая гусеницами, очевидно, на очередной раут, согласно расписанию.

…Вот тут-то ко мне и подгребла давешняя дама, знаток бюджета и специалист в области межличностных отношений.

– Я давно за вами наблюдаю, – призналась она жеманно.

– А я за вами.

Не знаю, зачем я это брякнул, но дама тут же оживилась. Ей можно было бы дать лет тридцать пять-тридцать восемь. Вот, собственно, и все, что я могу сказать о ее внешности. Таких людей только покойничек Гоголь Николай Васильевич умел описывать – не высокая, не низкая, не толстая, не тонкая, не уродина и не красавица… И лишь одну особую примету можно было внести в милицейскую ориентировку, если бы однажды кому-то пришло в голову ее составить – пронизывающий взгляд умной женщины, давно успевшей утвердиться в мысли, что окружающие мужчины есть низший разряд существ, пригодный разве что для удовлетворения ее сексуальных потребностей.

– Вас как зовут? – тут же спросила она.

Я назвался по имени-отчеству, сочтя неловким в столь фешенебельном окружении обойтись одним именем. Оно, конечно, я не догадался повязать галстук, зато натянул спортивную шапочку, и отчество у меня еще осталось.

– А я Людмила Викторовна, – представилась невнятная незнакомка. – Но можно просто Люда… А вы кто? Вы такой романтичный.

Уж лучше Людмила Викторовна.

– Я, видите ли… Э-э-э… По линии жениха. Ой! То есть по линии именинника.

– Наверное, журналист?

– Вот именно.

– Что вы думаете по поводу последних перестановок на ГэТээРКа?

Как многие цивилизованные люди, я слышал, конечно, о смене руководства на телевидении, но мне не приходило в голову что-то об этом думать. Хватает своих тем для размышлений. Особенно сейчас.

– Думаю, что они давно назрели, – ляпнул я наугад.

– Вы действительно так считаете? – ехидно переспросила Людмила Викторовна. – Разве вы сторонник губернатора?

Я сторонник пельменей под водку, когда позволяют обстоятельства; сторонник своих друзей; сторонник «Пинк Флойда» и Шарон Стоун из «Основного инстинкта»; сторонник киевского «Динамо» и заводных девушек; в конце концов, я даже сторонник той идеи, чтобы вернуть Крым России… А на губернатора мне, честно говоря, начихать. С какой стати мне быть его сторонником или противником? Но видя настрой умной Людмилы Викторовны, я счел необходимым слабенько возмутиться:

– Сторонником губернатора? Как можно!?

– Вот именно. Его даже в «Отечество» не берут. Он туда рвется всеми фибрами, а его вежливо отодвигают. Что вы хотите – непроходная фигура.

Некоторое время она развлекала меня местными политическими сплетнями, но, видя мою слабую подкованность, решила попробовать в, другом направлении:

– Вы Мамлеева читали?..

Не то что не читал, даже и фамилии такой никогда прежде не слышал.

– …Его сейчас все читают…

Я оглянулся по сторонам. Никто ничего не читал, все пили.

– …Он замахивается на основные мифологемы нашего времени, из-за чего сюжеты приобретают менструозные формы…

Я сделал усилие над собой, чтобы не поперхнуться и не выпучить глаза. Вообще-то, по смыслу, пожалуй, можно догадаться, что это за формы такие, просто странно слышать от женщины подобные определения.

– Какие-какие формы? – на всякий случай переспросил я.

– Менструозные.

Скоро выяснилось, что на мифологемы я реагирую даже еще меньше, чем на политику, тогда Людмила Викторовна до предела опустила планку, перейдя на анекдоты. Анекдоты она рассказывала тоже самые что ни на есть мужские…

– А такой знаете?.. Студент опоздал на лекцию. Профессор его спрашивает: «Вы почему опоздали?» Тот отвечает: «Понимаете, я участвовал в ралли, потому и опоздал». – «Ладно, садитесь». Следом заходит еще один опоздавший. Профессор: «Вы тоже с ралли?» – «Нет, я курил»…

…Оказывается, к нам незаметно подрулил Хальзов. Последняя история пришлась ему по душе, и он с удовольствием захрюкал, а я с облегчением ушел в сторону – дал форсаж и разворот с места, как истребитель.

Терехин все еще был нарасхват, но на короткий миг мне удалось поймать его за рукав и выдернуть из круга политически озабоченных личностей:

– Саня, как насчет переговорить?

– Знаешь что?.. Здесь через час все закончится. Можно поехать ко мне в контору на Восход…

– Ладно… Сань…

– Что?

– Что это за тетка в сером? Людмила Викторовна.

– Тоже специалист. По технологиям…

– Ужасно умная.

– Ну, так!..

– Сань.

– Что?

– Ты Мамлеева читал?

– Пробовал.

– Знаешь, что она мне про него сказала?

– Что?

– Что он замахивается на какие-то мифологемы, поэтому его сюжеты приобретают менструозные формы.

– Какие-какие?

– То-то и оно. Менструозные!

– Сергуня, у тебя сколько классов образования?

– Четыре.

– Оно и видно! Не менструозные, а монструозные! Чувствуешь разницу – мон-стру-оз-ны-е!

– Как это?

– Значит, извращенные. От слова монстр, а совсем не от того, что ты подумал. Плохие, в общем…

…Терехин вернулся к своим обязанностям радушного хозяина, оставив меня размышлять над особенностями орфоэпии, от каковых размышлений меня оторвал Хальзов со стаканом коньяка в руке.

– Где ты такую подругу нашел? – спросил он, имея в виду Людмилу Викторовну.

– Сама нашлась.

– Знаешь, что она сказала?

– Про Мамлеева?

– Почему про Мамлеева? А кто это?

– Шура, ты темень! Его сейчас все читают. Между прочим, он замахивается на мифологемы…

– Серега, тебе надо художественную литературу в университете преподавать… Не думал, что ты так тонко чувствуешь… Нет, не про Мамлеева, а про тебя сказала… Что такому мужчине, как ты, отдалась бы хоть прямо сейчас!

От такой перспективы я почувствовал себя неуютно!..

…Кто не знает, в гостинице «Сибирь» фуршеты устраивают на втором этаже, а наискосок через холл расположен ресторан. В холле курили распаренные политологи, да еще из ресторана выползли какие-то девчонки с парнями… Я постоял немного в синем облаке, соображая, как убить час. Как говаривал Мягков в «Иронии судьбы» – «Есть не хочу, пить тоже не хочу… О! В туалет хочу».

Дверь в туалет неожиданно открылась прямо перед моим носом…

Давеча про одного братана я выразился, что он медленно шевелит мозгами. Теперь то же самое можно было сказать про меня. Чертова Людмила Викторовна, запорошила сознание анекдотами!..

Из туалета, не подозревая засады, прямо на меня пер тот самый бандит из леса, у которого я отобрал автомат. Коля! То ли я его с ходу не узнал – там он был в куртке и вязаной шапочке, а сейчас принарядился в черную рубашку с мелким рисунком и светлый пиджак; то ли, занятый своими мыслями, просто смотрел насквозь – просто видел перед собой невысокого худенького паренька, симпатичного блондинчика с румяным от алкоголя лицом и затуманенными глазами.

Я оплошал, а бандюган, напротив, блеснул реакцией. Оттолкнув меня, метнулся к лестнице, расшвыривая на ходу встречных и поперечных и сверкая штиблетами яркого вишневого цвета. Наконец, и до меня дошло, что происходит. Парень врезался в куривших гостей и прочих завсегдатаев ресторана наподобие шара в кегельбане – кегли повалились в разные стороны, мешая моей погоне. И я сам стал их расталкивать, невзирая на чины и пол.

…Одна из неизвестных мне политических фигур, отскочившая от моего плеча, налетела на появившуюся из фуршетного зала Людмилу Викторовну… Соскучилась по романтичному журналисту и отправилась на его поиски, а может, просто решила перекурить – женщины с таким взглядом всегда курят. Размахивая руками и вращая умными глазами, Людмила Викторовна повалилась назад и, в свою очередь, ткнулась в корпус сопровождавшего ее Хальзова…

В обычной жизни Хальзов одной рукой останавливает танк. Если бы Людмила Викторовна врезалась в него в обычной жизни – это как если бы среднестатистического новосибирца стукнула в лоб бабочка-капустница… Возможно, доктор перебрал дармового коньяка, или именно в это несчастливое мгновенье неправильно расположил центр тяжести, но только от легкого толчка вся эта пирамида мускулов зашаталась и посыпалась…

Нет, не зря в этот день Александр Николаевич Терехин не ждал от своих друзей ничего хорошего. Стокилограммовый стоматолог упал на стол, сметая на пол недопитую водку и недоеденные салаты. На потрясенную политическую тусовку обрушился вечерний звон битого хрусталя, возвещающего о преждевременном и непредусмотренном протоколом окончании праздника.

Всю эту трагическую картину я успел заметить краем глаза в то время, как середина обоих глаз вцепилась в спину одного нехорошего знакомого. В тот самый миг, когда Хальзов окончательно испортил всем настроение, блондин совершил трюк, достойный гимнастической чемпионки Ольги Корбут. Вместо того, чтобы сбежать вниз по лестнице, он, оттолкнувшись от перил, спрыгнул вниз на первый этаж. Было там метра четыре, а ступеньки гранитные, твердые, сломать ногу на такой высоте проще, чем отгадать загадку «Висит груша, нельзя скушать»… Еще в таком деле от массы многое зависит: если таракана сбросить с пятого этажа, он, пожалуй, и пяток не отшибет, а если слон спрыгнет со второго, можно венки заказывать. Теряя время, я побежал по ступенькам.

На первом этаже в «Сибири» есть еще один ресторан. Вместо того, чтобы бежать к выходу, блондин ушел вправо, на запах свежих огурцов и звуки музыки – «Какао, какао, о-о-о-о». Ворвавшись следом, я уперся взглядом в ствол, который, в свою очередь, на расстоянии метров с десяти упирался в мой взгляд. Братан выстрелил, но чуть раньше я успел повалиться на пол под ноги официантке, руки которой в данный момент были заняты симпатичным фарфоровым судком, за цветастыми стенками которого угадывалась ароматная пышущая жаром уха из сайры. Кому суждено быть облитым ухой из сайры, тот сливовой косточкой не подавится.

Вслед за выстрелом раздался серебристый звон заскакавших по полу вилок и рассыпающихся на сегменты тарелок. Сразу несколько сообразительных посетителей, следуя моему примеру, попадали со стульев на пол, утягивая за собой скатерти с незаконченным ужином.

Словно завороженный, не в силах избежать ужасной напасти, я наблюдал, как перепуганная официантка разжимает пальцы… Проваливаясь вниз, огромная фарфоровая посудина медленно переворачивается, крышка сползает в сторону, и на меня обрушивается окутанный белым паром поток светлого бульона с мелкими коричневыми гренками. Хорошо хоть они не смертельный кипяток клиентам раздают. Сама официантка рухнула на меня как подкошенная следом за бульоном.

Как я из-под нее выкарабкивался – отдельная история, но чтобы не отвлекать чужое внимание от главных событий, замечу лишь, что со стороны это могло выглядеть, как неистовая схватка любовников, обезумевших после трехмесячного воздержания. Самое интересное, что накрахмаленная девушка, похоже, и сама подумала, что какой-то тип посягает на ее честь, и брыкалась по-настоящему. Борьбу в партере сопровождал оглушительный женский визг, доносившийся со всех сторон.

Грохнул еще один выстрел. Коля пальнул вверх для профилактики. Когда я, наконец, поднялся на ноги, он поравнялся со сценой, где «живой» оркестр изображал из себя восковые фигуры мадам Тюссо. Длинноволосый певец, похожий на артиста Конкина, замер с открытым ртом, но паралич голосовых связок странным образом ничуть не сказался на качестве песни. Динамики продолжали весело квакать: «Какао, какао, о-о-о-о…»

Блондин юркнул в дверь кухни. Опасаясь получить пулю в упор из-за угла, я приостановился, переводя дыханье… Однако так можно было до вечера простоять. Из-за двери донесся грохот…

…В проходах между испаряющими кулинарные запахи печками застыли пять или шесть кухонных работников с высоко поднятыми руками, как будто я застал их за исполнением популярного при социализме физкультурного упражнения – руки вверх, в стороны, вперед, присесть… В густой кроваво-красной луже соуса на керамическом полу валялась и еще слегка подрагивала огромная кастрюля, в какие солдаты РА обыкновенно чистят картошку.

Я успел выстрелить вслед мелькнувшему в противоположном конце кухни светлому пиджаку, но не попал. Вернее, как говаривал медвежонок Винни-Пух, не то чтобы не попал, а в спину не попал. Рядом с дверью кулинары для красоты прикрепили лакированную доску с изображением глухаря. В эту промысловую птицу и ударилась пуля. Глухарь вздрогнул и свалился на пол, как настоящий.

Спина мелькнула и исчезла. Перепрыгнув через соус, я пробежал вдоль печек.

Кухня плавно переходила в короткий коридорчик с несколькими подсобными помещениями, одно из которых, в частности, было увенчано зловещей табличкой «Разделочная». Опять же, чтобы бесповоротно разделаться с поднадоевшим частным детективом, невысокий блондин в вишневых ботинках мог притаиться в одном из цехов, поэтому я миновал отрезок со всеми возможными предосторожностями. Засады не оказалось, только из овощного отделения неожиданно выдвинулось испуганное женское лицо. Я едва не нажал на спуск… Лицо сказало: «Ой!» и спряталось обратно.

Коридор имел два выхода, я выбрал один наугад и… ошибся. Дверь привела в боковую рекреацию гостиничного холла, куда на шум торопилась местная пятнистая охрана в количестве пяти бойцов с двумя стволами.

– Бросить оружие! Руки за голову! – профессионально поставленным голосом рявкнул неприятный тип с кривым носом.

Если он такой крутой, что ж тогда убивает лучшие годы в гостинице? Или здесь деньги платят?

– Ребята, – сказал я, миролюбиво опуская пистолет. – 51 свой. Здесь не пробегал такой тип – блондин в… ботинках.

Определение прозвучало довольно нелепо. Хотел сказать в вишневых ботинках. Но уж больно это смахивало на название французской комедии – ребята могли решить, что над ними издеваются.

– Ствол на пол! Руки за голову! – повторил Кривой нос с такой окончательной интонацией, что я решил: хрен с ним, с французским блондином, самому быть бы живу.

…И я совсем уже был готов подчиниться, как вдруг из-за спины у меня наружу вывалился человек-гора Хальзов, настоящий товарищ. Не успел он разобраться в обстановке, как рябой заехал ему рукояткой пистолета по уху. Доктор встал, покачиваясь, словно оглушенный бык. Он и был-то оглушенный, мало что после коньяка соображал, а еще по уху… Но постепенно в его глазах затеплились тусклые лампочки сознания.

– Разве вы меня не помните? – обратился Хальзов к рябому с горючей обидой в голосе.

Я всегда удивлялся количеству его знакомых. Когда Саня идет по центру города, пешеходы раскланиваются с ним через каждые двести метров. Среди них водитель троллейбуса номер семь и стриптизерша из «Вавилона», центровая женской баскетбольной команды мастеров и киномеханик «Победы», начальник управления охотничьих ресурсов областной администрации и дворник магазина «Универсам», известный бандит Зефир и хрупкая кареглазая секретарша Заельцовского народного суда. С центровой баскетболисткой Шура и меня однажды познакомил. Ее розовые ушные раковины маячили очень высоко, я испугался, что если с ней заговорить, то получится, как во время телефонных переговоров со штатом Флорида – ответа дожидаешься пару секунд, но девушка оказалась на удивление реактивной и общалась остроумно.

…Однако Кривой Нос Хальзова узнавать не спешил:

– Кто ты такой, что я тебя должен помнить? – высокомерно поинтересовался он.

– А сейчас?

Хальзов прикрыл ладонями нижнюю половину лица, изображая стоматолога в марлевой маске. Нос прищурился, его и без того неровное лицо еще более исказило мыслительное усилие.

– Завтра в двенадцать, – неожиданно назначил Хальзов.

– Что в двенадцать?

– Приходите завтра в двенадцать, я вас приму.

С этими странными словами доктор ударил рябого по зубам так, что они брызнули в разные стороны.

Произошла свалка, в центре которой, похожий на оживший сейф, возился Хальзов. Воспользовавшись суматохой, я совершил поступок, недостойный верного друга, – сбежал. Единственный охранник, не пожелавший связываться с Хальзовым, следил за мной с холодным интересом. Когда я двинулся мимо него, вежливо посторонился, вероятно испугавшись пистолета, и преследовать не стал. Странный тип…

Ввязаться в затяжную потасовку означало для меня прямым ходом направиться в Железнодорожный райотдел, а оттуда, вероятнее всего, на улицу Караваева. А Хальзову все равно ничего не сделается – он бронированный.

Глава 10

Головной офис Центра политических технологий размещается в трехкомнатной квартире на улице Восход в пятиэтажке рядом с «Аквариумом». Еще этот пивбар называют «Стекляшкой», но для меня он с детства – «Аквариум».

С полгода назад, прошлым летом я заезжал в Центр мимоходом вместе с Терехиным. Ничего особенного – и не квартира, и не офис. На кухне плита, три табурета и стол с круглыми следами от кофейных чашек, в гостиной диван под старым полосатым покрывалом, ученический письменный стол, книжный шкаф с двумя рядами нечеловеческих по глубине художественного содержания изданий, от брошюры с бессмертными ленинскими шагами – «то вперед, то назад» до «Последнего вагона на Север» и такого же последнего «Броска на юг»…

И лишь одна деталь ярко светилась среди неброского интерьера – секретарь-референт Марина, девушка лет двадцати пяти. Точнее сказать: не светилась, а сверкала загаром. Бессменной терехинский заместитель Миша, заметив мой интерес, проинформировал шепотом, что она такая загорелая везде, то есть во всех местах. От этого мне стало немного грустно – не от того, что референт загорелая во всех местах, а от того, что об этом знает заместитель.

Теперь, в конце зимы, никаких существенных перемен в Центре политических технологий не произошло, не считая того, что кухонный стол завалили остатками сегодняшнего роскошного фуршета. И к сожалению, в квартире не наблюдалось референта.

В большой комнате с ленинским наследием Терехин вел негромкие переговоры с незнакомой мне холеной личностью мужского пола, хотя насчет пола, может быть, и не следовало бы так безапелляционно утверждать.

Терехин из-за стола окатил меня недовольным взглядом, сделав знак рукой, который можно было интерпретировать как «ах, оставь меня, постылый!», но я предпочел решить, что он просит обождать. Миша, присутствовавший на фуршете, тоже демонстрировал презрение к моей персоне – открыл дверь, бросил взгляд исподлобья и, не обмолвившись ни словом, вернулся на кухню к продуктам.

Бесцельно прогулявшись по коридору, я заглянул в обе пустые комнаты, вернулся к кухне и заметил, чтобы завязать разговор:

– А референта вашего, значит, нет?..

Миша не хотел со мной разговаривать, но как вежливый человек бзфкнул:

– Значит, нет.

– Она как?.. Все такая же загорелая?

– Все такая же.

Мишу понять можно, но все же стоит ли так убиваться? Если бы он незваным притащился на мой день рождения, развязал войну и уронил на тарелки громилу Хальзова, я бы не стал дуться, а только вежливо сказал: «Миша, нельзя ли поосторожнее?»

Разговор не клеился, и я вновь ушел в свободную комнату, где на стене, как в школьном кабинете географии, были собраны на рейках одна над другой с десяток больших карт и поверх остальных подробная карта Европы на английском языке, исчерченная черным и красным фломастерами. Соединяя Германию, Грецию, Венгрию и Англию с Белградом, висели недвусмысленные черные стрелы. При виде схемы боевых действий меня охватило странное чувство, будто я очутился в бункере Гитлера, где рождались грандиозные замыслы.

Наткнуться в офисе Терехина на живой, то есть изменяющийся план далекой войны, было так же странно и неожиданно, как под Новый год повстречать распевающую песни тропическую лягушку возле чума чукотского оленевода. Чушь какая-то! Замаскированный командный пункт, откуда тайная группа натовских генералов руководит воздушными налетами на несгибаемых сербов!

Приподняв край полыхающей огнем Европы, я обнаружил под ней просторы Новосибирской области издания местной картографической фабрики. Мирный сибирский уголок, разрисованный рукой неугомонного стратега, выглядел похлеще Югославии. Стрелы и кружочки, непонятные аббревиатуры и крестики несомненно свидетельствовали о существовании планов вторжения в Новосибирскую область неизвестных орд. Может, это схема распространения клещевого энцефалита или сельскохозяйственных вредителей? А при чем здесь Центр политических технологий?

Каково же было мое удивление, когда почти случайно я наткнулся взглядом на поселок Малиново Искитимского района! Комсомольско-молодежный объект оказался заключенным внутрь небрежного красного овала, увенчанного двумя литерами – «ПК» – с восклицательным знаком. Длинная стрела бежала от поселка куда-то аж в необитаемые степи Кулунды, заканчиваясь подле нанесенных красным же фломастером двух нулей, какими частенько обозначают туалет.

Насчет туалета точно не знаю, но за «ПК» определенно скрывался не какой-нибудь пожарный кран, а Павел Краснопольский, бывший директор графитового комбината! Какой еще в Малиново может быть «ПК»?!

Когда меня ждала засада в квартире Терехина, свои подозрения относительно старинного приятеля я отодвинул в задний темный угол сознания. Когда во время презентации мимо пьяных политологов спокойно разгуливал убийца из Заельцовского бора, я решил, что это случайность. Но теперь, можно сказать, неопровержимый географический документ свидетельствует об интересе моего друга или бывшего друга к фигуре застреленного директора.

Мирная с виду квартира на Восходе приобретала все более зловещие черты. Точно не из центра управления НАТО в Брюсселе, а отсюда, из центра Сибири отдаются приказы об авиационных налетах на мирные сербские поселения. Здесь же разрабатываются планы убийства важных директоров… Шутки шутками, и все же интересно, в какой момент престарелый Настин любовник заинтересовал имиджмейкера – до своей гибели или после?

– Географией решил заняться? – недовольно буркнул Терехин, заглядывая в комнату. – Прежде за тобой не водилось.

Я вздрогнул от неожиданности и выпустил нижний край Европы из рук. Интересно, какие тайные стрелы скрываются под Новосибирской областью?

– Не водилось, не водилось. Зато ты, я гляжу, исследователь…

– Ладно, – оборвал Терехин, – про науки потом. Сначала будь добр, объясни: что означают твои бандитские разборки и при чем здесь я? Выходи на улицу, выезжай куда-нибудь за город и хоть стреляй, хоть гранаты взрывай…

Сдержанный имиджмейкер выглядел не на шутку взбешенным – того и гляди с кулаками кинется… Кстати, крайняя степень бешенства у него выражается в легкой доброжелательной улыбке… Нет, не кинется – не то воспитание, а потом на меня все равно бесполезно кидаться – себе же хуже сделаешь…

– Не-а, – возразил я. – Объяснять будешь ты.

– Я-то что должен объяснять?

– Все. Все про Краснопольского.

– Какого Краснопольского?

Придуривается.

– Которому полголовы из автомата снесли.

– Вот тебе раз! А при чем здесь Краснопольский?

– Саня, имей в виду, я не посмотрю, что ты мне друг и мы с тобой цистерну водки выпили… Кто убил Краснопольского? И кто заказал?

– А я-то при чем?! Я что – уголовный розыск, что ли?.. С какой стати тебя интересует Краснопольский?

В таком роде мы перепирались некоторое время, пока, наконец, Терехин, человек более разумный, чем упрямый, не сдался:

– Ничего особенного в этих стрелках нет. Это Миша у нас географ. Развлекается. Значки на карте области обозначают избирательные округа, и кто из контрагентов какое друг на друга оказывает влияние. Ничего секретного и вообще ничего особенного. Просто у Миши такие гуси, он когда карту видит, лучше соображает.

– Что конкретно обозначает «ПК», соединенное с этим клозетом?

– Это не клозет.

– Два нуля – не клозет?

– Это не нули, это два «О» – Олег Олегович Коржов. Знаешь такого?

– Знать не знаю, но, вроде, слышал. Какой-то бывший… Не то мэр, не то секретарь исполкома… У него еще клуб какой-то есть для элиты, не то «Задуй свечу», не то «Засунь свечу», не то «Налей бокал»…

– Ну да, где-то так, примерно, семь-восемь… Начальник. В свое время сильно лоббировал интересы графитового комбината. Миша предположил, что ему могло быть выгодно убийство нынешнего директора.

– А зачем вообще вашему Центру искать виноватых?

– Мы не то что виноватых ищем… Просто такие сомнительные вещи можно использовать в предвыборной пропаганде или контрпропаганде, хотя бы в виде намеков. Иной раз грамотно сделанного намека достаточно, чтобы у электората отбить интерес к кандидату.

– О каких выборах все время базар? Выборы, выборы, кого опять выбираем?

Подавив тяжелый вздох, Терехин терпеливо объяснил:

– Губернатора и одновременно в Думу. Любой пятиклассник знает, что выборы в декабре… А дубль О обязательно полезет на гyбеpнатopa.

– Значит, говоришь, он заинтересован в устранении нынешнего графитового директора? – задумался я. – А почему?

– Долго объяснять… В общем, несколько лет назад комбинат, можно сказать, принадлежал так называемой Трансконтинентальной группе, это такая международная корпорация, которая контролирует половину всей мировой алюминиевой промышленности и не только алюминиевой. Они ввалили в Малиново кучу долларов. Уж не знаю сколько. Инвестировали, в общем. Не без поддержки Коржова, который тогда много что решал и много что мог. И, между прочим, для получения режима наибольшего благоприятствования от властей тогда же в виде поощрительного приза выделили Новосибирской области кредит в десять миллионов баксов на социальную программу. Но произошла смена власти, пришла другая команда во главе с новым губернатором, которая взяла и «кинула» ТКГ.

– Какую еще ТКГ?

– Трансконтинентальную группу. Там кредит был оформлен… такой один пункт был невнятный, что возвращать деньги можно и в валюте, И в древесине. В рублях, значит. Им в рублях и выплатили. А в рублях в условиях инфляции – это, считай, ничего.

– Разве американцы такие дураки, что не умеют правильно оформлять кредиты?

– Какие американцы?

– Ну, эти – из ТКГ?

– При чем здесь американцы? В ТКГ наш народ сидит. Братья Белые – слыхал?

– Вроде слыхал. Только знаешь, я в алюминиевой промышленности понимаю столько же, сколько в агрохимии, то есть знаю, что она есть, и все.

– Я тоже.

– Пустячок, а приятно. Я ж патриот, ты знаешь. Я думал, если половина мировой промышленности, значит, обязательно американцы. А тут все-таки наши. Могут же, если захотят, в мировом масштабе!

– Ну, наши – это тоже условное понятие. Вообще-то они скорее из семнадцатой союзной республики.

– Никогда про такую не слышал. Болгарию одно время называли шестнадцатой…

– Это я так шучу неудачно про Израиль. Там же на четверть бывший наш народ.

– В конце концов неважно, американцы или евреи. Я говорю, если у них половина промышленности, что же они до сих пор не научились правильно договоры оформлять?

– Видишь ли, это такая скрытая форма взятки…

Значит, они купили Коржова, а потом пришел новый губернатор и все сломал? – сделал я самостоятельный вывод.

– Можно и так сказать. Только на этом, разумеется, дело не кончилось. Потому что существует еще Уральская стальная компания, конкурирующая с ТКГ. Эти ребята пришли в Новосибирск, принесли деньги новой команде, и теперь распоряжаются на комбинате… Чего опечалился?

– Коржова жалко. И братьев Серых… Я все-таки не понимаю: пришел один, заплатил денег другому и стал главным на комбинате, пришел третий, заплатил денег четвертому и тоже стал главным. Это вообще чья собственность?

– О! Вот вопрос! Собственность исключительно федеральная. Но в свое время влиятельный Олег Олегович договорился с Москвой, что область имеет право распоряжаться пятьюдесятью одним процентом акций. Чувствуешь – кормушка? А комбинат этот – не какой-нибудь там вшивый ЖБИ. Построили-то его недавно, заржаветь не успел. Таких заводов в мире, может, штуки три. Они даже в Америку продукцию отгружают.

– А Коржов теперь при чем? Мстит, что ли?

– Во-первых, Коржов – только один из многих, кого не устраивает нынешнее положение дел. Во-вторых, борьба ТКГ с Уралом вовсе не закончилась… В-третьих, я сам всего не знаю, это же дело тонкое и темное… Взятка – это как вокзал: всегда для двоих…

– Что знают двое, знает и ФСБ.

– Тоже верно… В-четвертых, у меня все. Теперь твоя очередь.

Терехин, конечно, – фигура Скрытная. Когда он говорит: «у меня все», это значит, что он даже еще не открывал рот. Но по части Краснопольского, возможно, и не врет, во всяком случае, я обмана не почувствовал. Впрочем, я не детектор лжи.

– О’кей, – согласился я. – Дело в том, что я случайно видел, как убивали Краснопольского.

– Шутишь? – и без того длинное лицо Терехина вытянулось, как в испорченном телевизоре. – Как это было?

– В Заельцовском бору. Он с подругой развлекался в коттедже. На них напала команда, пять человек, вооруженные, как Рэмбо.

– А ты там как оказался?

– Грибы собирал!..

Замешкавшись на мгновенье, я решил, что играть с имиджмейкером в жмурки не функционально, и, опустив лишь некоторые детали, в том числе имя Треухина, пересказал историю своих злоключений – и про покушение, и про засаду, и про сгоревшую звезду Искитимской автострады, и про сегодняшний конфуз на фуршете. Узнав про мои уважительные причины, имиджмейкер слегка смягчился, но только слегка – никакими причинами не исправишь тягостное впечатление от испорченного праздника, разбитого «Пентиума» и похищенных домашних тапочек.

– Измена в твоем отсеке – главная загадка уходящего века, – объяснил я. – Про то, что я у тебя остановился, знали только три человека – ты и девушка, Настя то есть. Значит, кто-то из вас… э-э-э… Даже не знаю, как сказать… Подруге, вроде, смысла нет стучать, да и кому? Разве что папе по глупости сболтнула… Но опять же, и папе нет особого резона меня… того… этого… Значит, остается кто?..

– Не-а, – авторитетно заявил имиджмейкер. – Он не мог. Да оно и глупо – засада в своей квартире…

– Не так уж и глупо – что-то вроде алиби…

– А кто третий?

– Третий я.

Напевая под нос что-то вроде «Биг, биг велд», Терехин подошел к карте, пару минут изучал диспозицию локального конфликта, грозящего перерасти в третью мировую войну, и, не оборачиваясь, спросил:

– Сергуня, ты кому-нибудь от меня звонил?

– Э-э-э, да… Папаше этой Насти. А что?

– Можешь занести в свой список четвертого, а может, и пятого.

– Хочешь сказать, что к телефону приделаны лишние уши?

– Вот именно. И не исключено, что не одна пара.

– Сань, в натуре, ты гонишь! То, чем ты занимаешься, действительно представляет такой интерес?!

– А что здесь удивительного?

– Я всегда думал, что нет ничего скучнее, чем выборы… На них никто никогда не ходит. Голосуют только убогие. Я лично никогда не хожу.

– Вот именно, выбирают убогие. А в тебя же потом стреляют из-за каждого угла.

– Ты эту свою пропаганду брось, я тебе не какой-нибудь… электорат. В меня при любом правительстве стреляют —. характер такой… Значит, те, кто тебя слушают, и прикончили Краснопольского? И кто?