Текст книги "Картонная пуля"

Автор книги: Александр Духнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Нет, ты стой! – закричал он, бросаясь наперерез и размахивая веслами.

На ходу я запустил в него свободную правую руку и… неожиданно промахнулся. У паренька обнаружилась изрядная реакция. И даже наоборот – в плечо мне бухнул его кулак. И кулак, надо сказать, не малый – так, примерно, с голову пионера. Теперь понятно, откуда борзость истекает, возможно, бывший боксер. Не нашел себя в нормальном бандитском бизнесе, вот и срывает зло на невинных.

Я понял, что сверху на меня валится огромная чугунная крышка, как от канализационного колодца, только раз в двести больше – сзади мужик в черных перчатках поднимает пулемет и через мгновенье, ощутив тяжелый тупой удар или два-три тяжелых удара, я провалюсь в мир вечного мрака. И убежать нет времени – дорогу загораживает рэй-бан, заносящий весло для второго касания.

Впрочем, он даже корпус не успел правильно поставить. Включив дополнительную скорость и волчком провернувшись на месте, я нанес ему единственный удачный и окончательный удар ногой в грудь. Несчастная жертва ДТП заморгала глазами, потеряла точку опоры и, быстро-быстро засучив ногами, повалилась на спину…

Оказывается, тетка в усеянном белой шерстью пальто тоже пострадала от столкновения со мной и теперь неуклюже пыталась подняться с асфальта. Пыталась или не пыталась, точно не знаю – время приостановилось, и я видел только то, что тетка без шапки застыла на четвереньках. И как раз мой боксер из противоположного угла пал на нее всем своим девяностокилограммовым телом. И теперь уже вместе они изображали древнегреческую скульптуру «Лаокоон», не в том смысле, что посреди зимы неизвестно откуда в центр Новосибирска заползла жирная змея, а в том, что, переплетясь членами, образовали единый клубок, при том их лица мало отличались от прототипа – так же были заполнены отчаянием и отвращением.

Я понимал, что моя маленькая победа (двести пятнадцатая из двухсот девятнадцати – так, примерно) не стоит даже стакана кефира под дулом направленной на меня машины смерти. Неважно, за каким зверем он вышел на охоту – за Настей или за мной. Не одни мы поляжем, и сталинская пятиэтажка напротив рухнет в облаке пыли.

…И тут произошло чудо, о котором я часто слышал, но сам раньше не сталкивался…

Мужик в плаще готов был стрелять и начал стрелять. То есть краем глаза, как будто через бинокль, я видел, как черный палец пытается утопить спуск… Но молния не сверкнула, и гром не загремел.

Не знаю, что произошло, – снаряды перекосило или в суматохе он забыл о предохранителе… Хотя, с какой стати забывать – выглядит солидно. С другой стороны, Россия – страна чудес. Здесь чего только не случается…

Один знакомый рассказывал, как сыну в день четырнадцатилетия купил электрошоковый разрядник. Не то чтобы мальчика какие-то бандиты постоянно донимали, а так, игрушку купили. И вот весь день ее крутят – но что это за игрушка, если ею играть нельзя? Жена и говорит (приятелю – жена, имениннику – мать): «А я и не боюсь ничего. Давайте на мне испытаем». Сказано-сделано, приставили – ба-бах! А ей по барабану, то есть, хоть бы хны. Не работает, что ли? Приятель, хоть и опасался, к себе приставил. Разряд! Нет ничего! Не чувствует направленного движения электронов. На следующий день принес устройство в магазин, где брал. Объясняет продавцу, тот поверить не может, потому что еще не было случая, чтобы люди на себе испытывали. Ведь как обычно бывает – купит человек и носит, ожидая случая. А случай, как назло, не представляется и не представляется. Главное, когда нет в кармане грозного оружия, так сразу весь окружающий мир начинают населять целеустремленные хулиганы, а как обзаведешься оборонительным средством, так они, хулиганы, его как под рентгеном видят и обходят тебя переулками. Продавец еще некоторое время не верил, потом попробовал на себе и убедился, что боевая единица из прейскуранта – окончательное фуфло. Забрал товар, вернул деньги и в виде моральной компенсации рассказал свою историю, как в каком-то другом, постороннем магазине кому-то недавно продали известное газовое устройство «Удар», для которого лицензию не надо приобретать.

Значит, купил один огурец «Удар», сделался вдвое, нет втрое смелей прежнего, а на следующий день явился сдавать покупку обратно, к тому же не на шутку избитый. Так уж звезды вверху легли, на темной новосибирской улице повстречался с тремя хулиганами. Слово за слово, получается ссора. С «Ударом» огурец ничего не боится, поэтому отвечает смело и даже заносчиво. В нужный момент чрезвычайно эффектно выхватывает оружие и правдоподобно обещает: «Все, пацаны, шутки кончились, прощайтесь с жизнью». И жмет. И – о, ужас! – вместо ядовитого газа из капсулы вырывается слабенькая струйка воды. Эффектно! Покруче, чем «Фауст» Гете! Как уж тут без синяков и ссадин?

Это я к тому, что в жизни всякое бывает. Что, если этот в плаще только вчера ствол купил, а попробовать не успел? Хотя ерунда все это, потому что плащ произвел некие манипуляции, и гром все-таки грянул. Но парень, видать, нервничал и почти вся длинная очередь улеглась вдоль винаповского пивовоза. Изнутри раздался тихий серебряный перезвон. Чему сегодня суждено было сломаться, то, можно сказать, сломалось, с запасом, дважды.

Мы с Настей успели обогнуть место аварии и были возле «Ауди», оставив между собой и пулеметателем место аварии и кучку граждан, разбегавшихся от эпицентра событий под замирающее эхо выстрелов. Рэй-бан классическим пластунским способом проворно отползал за киоск. В узкой складке за бордюром с наледью между проезжей частью и тротуаром тетка в кошачьем пальто сохраняла неподвижность жука, предпочитающего прикинуться дохлым, нежели спасаться при помощи шести лап. Вряд ли в нее попала пуля. Я всегда удивляюсь, что наши люди все схватывают, можно сказать, на лету. В боевых действиях она явно не участвовала. Мать ей, что ли, рассказывала, как нужно использовать складки на местности. Или это русским генетически передается?

С двух сторон улицы Урицкого, не желая подставляться под выстрелы, активно тормозил и разворачивался частный транспорт.

Возможно, потому мужик в плаще и лупил поверху, что не надеялся в нас попасть без того, чтобы не уложить на месте еще кучу народу. Пожалел невинных, а стрелял почти автоматически, поскольку палец уже лежал на спуске.

Спрятав автомат под плащом и не оглядываясь, он проворно вскочил на довольно высокий пандус и нырнул в служебную дверь Универсама.

– Садись в машину и ничего не бойся, – велел я Насте, а сам побежал к магазину.

Нас разделяло не меньше пятидесяти метров, при том я не самый быстрый спринтер на земле.

– Где такой, в плаще? – закричал я двум продавщицам, попавшимся на пути в подсобной части Универсама и представляющим из себя странную малосочетающуюся парочку – одна высокая, беленькая и, может, даже миленькая, вторая – приплюснутая черненькая, курчавая, похожая на армянку, и еще сквозь капроновые колготки у нее из ног торчали жесткие черные волосы…

Девушки толкали перед собой тележки с замороженными до состояния камня окорочками… Такое ощущение, что капрон пророс волосами… Зато армянка соображала быстрее.

– Туда, – махнула она рукой. – В торговый зал.

Перепрыгнув через окорочка, я оказался в хорошо знакомом торговом павильоне, перегороженном длинными рядами полок, уставленных разноцветным фасованным товаром, и холодильников под раздвижными прозрачными крышками.

Держа руки в карманах, автоматчик пересекал линию кассовых аппаратов в противоположном от меня конце зала недалеко от выхода. Набранная скорость и выпирающий из-под плаща непонятный предмет возбудил профессиональный интерес местной охраны – само собой, так могут двигаться только нечестные покупатели, спрятавшие за пазухой пакет пельменей. Двое пареньков в сером спешили ему наперерез, и у меня затеплилась надежда, сейчас они его притормозят хотя бы на три секунды, а тут и я подоспею. Лишь бы он автоматом не воспользовался.

Но надеждам не суждено было сбыться. Оба охранника разлетелись в стороны, как кегли. И я не успел заметить, что произошло. Он, кажется, даже рук из карманов не вынул. Плечами растолкал или силой внушения, а скорее всего, не сбавляя хода, продемонстрировал, что выносит из магазина самообслуживания под плащом вовсе не пельмени.

Лавируя между покупателями, я пробежал почти через весь зал. Но тут обиженная невежливым обращением секьюрити поняла, что в их сети, торопливо перебирая плавниками, плывет еще одна рыба, и уж теперь осечки случиться не должно.

Белый плащ решительно вышел из магазина и – это было видно через широкие стекла – сел в поджидавшие «Жигули» непонятного бурого цвета и под зеленый свет ушел по улице Ленина в сторону моста.

– Молодой человек, одну минуту, – серые подбирались ко мне с двух сторон.

Дурацкая сцена. Очень похоже получилось в гостинице «Сибирь» пару дней назад.

Я принял безмятежный вид, приготовившись вежливо объяснить, что я честный покупатель, не собирался обворовывать их замечательный Универсам и вообще не замышлял ничего дурного, а просто спешил приобрести пакетик леденцов.

Глава 18

Настино лицо белело справа в полумраке кабины. Я не спеша сворачивал на Вокзальную магистраль в сторону площади Ленина.

– Извини, что… – пробормотала Настя жалобным голоском, опять переходя на ты – перенесенные бок о бок испытания сближают. – Вечно со мной так… Я и не думала, что может так получиться… Кто это был?

Я пожал пледами:

– Ты сама его раньше не встречала?

– Даже не разглядела толком. В каком-то белом пальто, что ли…

– Вот и я первый раз видел.

Настя примолкла. Вообще-то, держится нормально, раз в сто лучше, чем я ожидал. Как будто только что пули свистели не у ее виска, а на киноэкране у мужественного виска Брюса Уиллиса. И после убийства Краснопольского довольно быстро пришла в себя – стоило принять душ. А может, я преувеличиваю насчет разных там душевных реакций. Сам же я в обморок не падаю. Такое состояние, как во время легкого похмелья, когда не поймешь – то ли тебя жажда мучает, то ли пересохший рот излучает радостную готовность ощутить вкус прохладного пива.

Я ломал голову, как поступить. С одной стороны, девушка недвусмысленно предлагает встретиться, а теперь скромно молчит. Дополнительные вопросы, вроде, не требуются. Но нет, требуются: удобно ли заниматься сексом, если двадцать минут назад на девушку было совершено покушение, а за три часа до этого она схоронила мать? Ни разу со мной такого не было. И, если да, то куда ее везти? К себе опасно. Не к Самаковскому же и не в один из известных мне притонов. В гостиницу?..

У одного английского писателя я читал, как одна светская дама получила похоронку на мужа с полей гражданской войны и в тот же день с удовольствием занималась сексом. Наверное, представляла себя в объятиях мужа. Говорят, женщины часто этим занимаются – воображают бог знает кого. Вместо черт знает кого. И наш отечественный классик описывал, как Аксинья, схоронив ребеночка, искала утешение в постели с каким-то белогвардейцем.

Я потряс головой, отгоняя отвратительное виденье. Это у меня не к сексу, а к классике такое отношение. И «Тихий Дон» я не читал из-за отвращения. Рвотный рефлекс сработал на двадцатой странице, как я с ним ни боролся. Просто одна девушка сказала, что все, кто не читал «Тихий Дон», – бревна неотесанные. И до двадцатой-то страницы зря мучился, все равно со своими постоянными синяками на лице и черепной коробкой, не обремененной любовью к умным книжкам, я не отвечал ее высоким эстетическим запросам. Зато отвечал некий двадцатилетний скелет из НЭТИ в очках с одним треснувшим стеклом. Нет, стекло у него позже треснуло… А насчет Аксиньи я, по телевизору видел. У нас раньше на кухне телевизор стоял, и за обедом я его включал. Я смотрел минут двадцать и все равно не понял, что отличает отесанные бревна от неотесанных. Фильм жуткий.

– Куда поедем? – спросил я.

– Не знаю. То есть, извини… Понимаешь… Ты не думай ничего такого. Я просто так позвонила. Настроение, сам понимаешь… Просто дома уже невмоготу было сидеть. А друзей у меня не так чтобы… пруд пруди.

– Можно куда-нибудь в кафе махнуть, подальше, посидеть… Хотя полной гарантии безопасности нет даже в Мошково. Лучше держаться подальше от любой публики. Разве что в Оперный пойти… Это я шучу про себя. Единственное место, где, например, меня никто не будет искать – как раз Оперный театр… Можно просто покататься.

– Если тебе не трудно, давай, пожалуйста, покатаемся. Только бы домой не возвращаться.

– Конечно.

– Что здесь происходит? – спросила Настя. – Я же ничего не знаю с тех пор, как уехала. Папа говорит, что есть еще опасность…

– Я расскажу, только сначала твоя очередь. Ты говорила кому-нибудь перед отъездом про квартиру моего друга? То есть, что мы туда заезжали после той перестрелки. Называла адрес?

– Ведь ты просил, чтобы я молчала.

– Ну да.

– Ничего я никому не говорила.

– Подумай хорошенько. Вспомни… Например, отцу…

– Никому и ничего я не говорила про квартиру. В том числе и отцу. А что случилось? Кто-нибудь узнал?

Получается, что Треухина нужно исключить из списка подозреваемых в организации убийства Краснопольского и, соответственно, в последующих покушениях на меня? А если Настя лжет? А зачем ей? Какая глупость, когда приходится подозревать всех тотально – и старинного друга, и девушку, в которую чуть ли не влюблен!

– Вроде того, узнал.

– И что?

– Были маленькие неприятности.

Настя расстроилась:

– А как так получилось, если кроме нас двоих никто не знал? Я – точно никому ничего не говорила! А твой друг, хозяин квартиры, не мог сболтнуть?

– Вроде, на него не похоже. Да ладно, это мои проблемы. Вообще-то есть пара догадок… А вот ты мне опять скажи: как получилось, что ты одна оказалась на улице? Тебя разве не сторожат?

– Один дома был из папиной охраны. Еще две тети, две папины сестры. Ну, я имею в виду, что они не из охраны, просто были, помогали с похоронами…

– …С поминками…

– …Поминок, можно сказать, не было. Папа не захотел. То есть были, конечно, несколько родственников. Только самые близкие. Очень недолго. Потом папа сразу по делам уехал… Все разошлись, вот мы вчетвером остались. Еще, правда, какие-то люди в машине возле подъезда дежурили на всякий случай, опять же из охраны.

– Понятно. А дальше что?

– Ничего. Я ж говорю, что невыносимо было дома оставаться. Я и ушла… И просто захотелось тебя увидеть…

Сделав вид, что последняя фраза меня нисколько не касается, я спросил, с трудом удерживая тон в рамках делового:

– Что значит просто? А охрану ты напоила, что ли? Снотворного насыпала?

– Зачем? Да они и не пьют ра работе. Как их напоишь? Просто, который дома, он же не обязан внутри квартиры меня в туалет провожать. Он же меня охранял не в том смысле, чтобы я не сбежала, а в том, чтобы к нам вдруг ломиться никто не стал… На кухне с тетушками закрылся. Нормальный парень. Они его там супом кормили. Я оделась потихоньку да ушла – вообще никаких проблем. Может, он до сих пор не заметил.

– Соответственно, и те, во дворе, обращали внимание не на тех, кто выходит, а на тех, кто заходит, – выказал я немедленную догадливость.

И вообще, которые запасные, не особо обременяют себя наблюдениями – это давно замечено и описано в психологических книжках. А между тем получается, что за подъездом следила и другая команда – из серобуромалиновых «Жигулей».

И все же непонятно: кто в первую очередь интересовал автоматчика в светлом плаще – Настя или я?

Возле старой пристани я свернул на набережную, по случаю перманентного энергетического кризиса освещенную редкими тусклыми фонарями. Впрочем, луна висела ярко и надежно, и свежий снежок, не успевший впитать грязный дневной осадок большого города, легко умножал небесное сияние. Было светло и тихо, и пусто. И можно было на время забыть про Новосибирскэнерго, вечного заложника чужих неплатежей.

Я притормозил у невысокой чугунной решетки, за которой через прозрачную корку льда излучала размытый подводный свет плоская сибирская река Обь.

И чужая смерть, и чужой автомат остались неподалеку, но именно сюда, в этот короткий отрезок мира они бы ни за что не могли попасть, как через металлоискатель в аэропорту под нежное брюхо самолета не может скрытно просочиться даже перочинный ножик.

Зато сквозь окружающий покой пробился завибрировавший в кармане телефон.

– Настя с тобой? – без предисловий спросил злой голос Котяныча.

Обиделся из-за кладбища, а тут еще девушка из-под носа исчезла.

– Как ты догадался? – удивился я.

– Она у меня днем твой телефон спрашивала. Вы где?

– Так, в одном месте.

– Слушай, что-то мне все это начинает не нравиться. У нас здесь все на ушах.

– При чем здесь я? Пусть твои богатыри лучше смотрят.

– Возвращайтесь немедленно.

– О’кей, – не стал спорить я и отключил телефон.

Прошло, наверное, часа два, и я все время удерживал себя, чтобы не погладить Настю по голове. Говорить с ней и гладить по голове – что может быть приятнее на свете?

Сначала она интересовалась моими делами, которые, впрочем, самым непосредственным образом касались и ее. Я рассказал почти все и, в частности, назвал Василия Андреевича Яблокова с его племянником по кличке Зиновий.

– То есть это он раньше Зиновием был, а потом понял, что грабить и убивать гораздо менее выгодное предприятие, нежели торгово-закупочная фирма под неформальным патронажем дядюшки. Короче говоря, теперь перестроился, стал Зиновьевым Валентином Гавриловичем и ходит в галстуке.

– Он в галстуке редко ходит, – неожиданно обронила Настя.

– В самом деле?

– Я их знаю и довольно хорошо. И Василия Андреевича, и Валентина… А он правда грабил и убивал?

Я поперхнулся. Как тесен Новосибирск, и как странно переплетаются в нем люди! Девушка, как будто абсолютно скромная. Папа ей на завтраки деньги выдает… И в то же время она спит с важным директором, в котором вскоре автомат не оставляет живого места, а другой ее друг – известный новосибирский бандюган.

– Врать не буду, насчет грабежей и убийств – сам не видел… А ты как с ним? В близких отношениях?

– Смотря что считать отношениями. Просто у Василия Андреевича и папы – общие дела. Он у нас дома был. И на даче, на папином дне рождения. Через него и с Валентином познакомились. Он к нам тоже заходил. Еще один раз я с ним в папиной конторе встречалась. У них тоже какой-то бизнес намечался, но что-то не срослось. Они и сегодня на похоронах были. Вернее, не на похоронах, а так, к дому подъехали на несколько минут…

Общие дела. А говорят, что у государственных чиновников никаких других дел, кроме заботы о простых гражданах, быть не должно, за это им и зарплату дают.

– И все? Я имею в виду Зиновьева. Ты его по имени называешь, как близкого знакомого.

– Один раз в ночном клубе вместе были. Он пригласил, наверное, так, больше из светских приличий.

– Ага? – усомнился я.

– Даже ни одной попытки не сделал перевести знакомство на… более близкий уровень. Я, во всяком случае, его точно не интересовала как сексуальный партнер. Может, у него вообще другие интересы. А вообще-то не скажу, чтобы он мне понравился. Вроде, интеллигентный человек, но при этом какой-то никакой… Я, конечно, слышала, что у него есть дела… Но ко всем слухам прислушиваться – ушей не хватит. И потом, кто сегодня честный? Говорят, что девяносто процентов капитала замешано на крови, но пока я точно ничего не знаю, меня это не касается. И пока меня это ЛИЧНО не касается, меня это тоже не касается.

– А Краснопольский тебя лично касался?

Вопрос прозвучал откровенно двусмысленно.

– Ну, допустим, – она взглянула на меня не то с усмешкой, не то с вызовом.

– Я имею в виду, ты знала, что его бизнес – на крови?

– Как странно звучит. Почти как Храм Спаса на крови, – призадумалась Настя и уже совсем другим тоном закончила:

– Видишь ли, проблема графитовых стержней от меня как-то далека. Это раз. Во-вторых, он же был государственным директором. У них же там не частная лавочка.

– Вот именно, что частная. Каковой факт доказывают пули, которые из него достали на Горской…

– ?..

– …В судмедэкспертизе… А вообще-то у нас сейчас нет ничего такого государственного, откуда бы частным порядком не зачерпывались деньги…

– Не знаю. Я про это не думала.

– А твой отец? Его бизнес тоже замешан на… Как ты выразилась…

Зря я спросил. Но Настя, кажется, не обратила внимания на наезд:

– Вот уж как раз нет. Он человек далекий от криминала. Может, поэтому у него ничего не получилось с Зиновьевым. А начинал он с компьютеров. Купил в Америке крупную партию и продал здесь. Все честно.

Купил – а на какие деньги? – спросил я сам себя. – Впрочем, может на реализацию взял, может, сработал как посредник… Чего я все время к нему цепляюсь? То он у меня жадный, то у него – что-то там на крови. Зато вон какую классную дочку родил. Не есть ли одно это искуплением всех грехов?

– Да это я так, к слову. А про этого своего Валентина еще что-нибудь знаешь?

– Не знаю. Честное слово, я хочу тебе помочь, но не знаю как. Что тебя интересует?

– Когда-нибудь в шутейном разговоре, по пьяной лавочке, он не намекал, что может подслушивать чьи-то телефоны. В том смысле, что знает про каких-то людей больше, чем они могут предположить. Не хвастался, что держит кого-то под колпаком?

Поразмыслив, Настя сказала:

– He-а. Не могу вспомнить. Да, если честно, я вообще не могу вспомнить, о чем он говорил. Даже странно. Как будто общалась с немым, а сама не заметила. А по пьяной лавочке, как ты выразился, я его ни разу не видела. А он же, по-моему, вообще не пьет, так я поняла.

– И знакомых ёго не знаешь?

– Знакомых? Ну, например, его вся «Вселенная» знает. Это ночной клуб на Богданке, где мы были. Там с ним все раскланиваются – и бармены, и посетители, но я никого из них раньше не встречала… А еще одна моя знакомая у него в фирме референтом работала.

– Секретаршей, что ли?

– Ну да.

– Кто такая? – насторожился я. – Почему работала, сейчас, что ли, не работает?

– Да это еще в прошлом году было. Женя Полякова. Мы вместе в Тосслужбе» учились. На втором курсе у нее отец умер, проблемы возникли с деньгами, она и устроилась к Зиновьеву в фирму.

– Наверное, по твоей рекомендации? Не через газету же объявление давали.

– Именно через газету. Там даже конкурс был, и ее выбрали.

– За безупречную компьютерную грамотность?

– Не знаю. Вообще-то она и внешне вполне ничего.

– Вот и я о том же.

…Постепенно тема Яблокова и Зиновьева с их странным бизнесом исчезла. Мы разговаривали… Если бы меня сейчас спросили, о чем можно разговаривать с девушкой в машине в течение двух часов или даже дольше, я бы призадумался. Между тем беседа текла почти без пауз. Общаться в таком эвристическом режиме без перемежающего реплики алкоголизма или секса я в принципе не умею – академий-то я, как известно, не кончал. А тут вдруг открылись способности.

Например, ни с того ни с сего она спросила про какого-то Сорокина. Не посчастливилось ли мне прочитать его последний роман «Голубое сало»?

– С детства не люблю сало – источник холестерина, – остроумно парировал я. – А что, сильно интересный роман?

– Кому как. Я, например, прочитала первые сто страниц, нет вру, девяносто девять и решила: вот прочитаю еще одну и брошу. И на сотой странице как раз все и началось. Так, что потом оторваться невозможно.

– И про что там?

– Трудно сказать. Про то, как зарождаются вселенные. И про то, что чья-то персональная смерть или персональная боль не то, что не имеют совсем никакого значения, а равнозначны плевку, растоптанному пешеходами на асфальте какой-нибудь Средней Никитской. Правда, с другой стороны, плевок вшивого гомосека, только что вышедшего из тюрьмы, может иметь высшую мистическую ценность, и каждый посвященный норовит его поскорей слизнуть.

Отчего это? Если на моем жизненном пути возникают девушки, то они всегда ужасно умные – если читают про сало, то оно обязательно голубое, а если смотрят картинки, то это обязательно кубизм?

– Тьфу, гадость, – заметил я вполне равнодушно.

Неожиданно, сразу после этого плевка, Настя сказала:

– Еще я где-то читала, что мы остаемся детьми до тех пор, пока жива мать, пока кому-то можно сказать «мама». И это, как незримая стена, которая тебя защищает. Значит, теперь я стала взрослой.

Не умею утешать. В этом деле женщины – большие специалисты. У них всегда слова находятся.

И все-таки я погладил ее по голове, и она задержала мою руку, прижавшись к ней ухом и щекой.

– Мне все время хотелось тебе позвонить из Москвы, – сообщила она.

– Так я и думал, что ты была в Москве.

– Почему?

– Потому что твоего отца интересует все от компьютеров до графитовых стержней, и наверняка не интересует только одно – классические детективы. Ему кажется, что человека проще всего спрятать в большом городе.

Я хотел развить тему, но неожиданно увидел ее губы на таком от себя расстоянии, которое уже трудно разорвать без помощи технических средств – например, военных тягачей. То есть еще плюс два-три сантиметра, и все было бы в порядке, можно было разбежаться в разные стороны вселенной, о которой сочиняет трактаты неизвестный Сорокин, или в разные стороны «Ауди», что, впрочем, в определенном смысле – одно и то же. Но достигнутое расстояние так же неизбежно толкает двух человек навстречу друг другу, как сэру Исааку Ньютону невозможно избежать падающих сверху яблок. Я почему про него вспомнил? Ведь всемирный закон про губы именно он и открыл. Называется законом всемирного тяготения.

– …А на улице, наверное, на Никитской, – предположил я, отдышавшись.

– Что на Никитской?

– В Москве ты жила на Никитской? Средней там, кажется, нет. А Малая и побольше есть.

– Серпуховский вал, дом семнадцать, квартира тринадцать, – без запинки выдала Настя. – И телефон есть…

Вот и проявил проницательность.

– Ты бы все-таки не очень разбрасывалась адресами и паролями, – заметил я.

– Не тебя же бояться. Если тебя бояться, кому верить? А больше никто и не знает. Кроме папы, конечно.

– А это чья квартира?

– По-моему, наша. Он мне просто ключи дал и сказал, что про нее никто не знает.

– Можно тебя еще раз поцеловать? – спросил я.

– Можно. Только давай сегодня больше ничего не будет?

– …Расскажи про себя, – попросил я чуть позже.

– А что?..

Говорят, что каждый человек может написать хотя бы одну книгу – про себя, про свою жизнь. Настя прожила всего двадцать лет, не знаю, как насчет книги, но слушать ее было удивительно интересно. Может, это правда, что каждый человек может? Но, наверное, такую книгу надо было издавать тиражом в два или три экземпляра.

Я всего не запомнил, но главное заключалось вот в чем: до шести лет жила в Ялте, потом всей семьей переехали сюда, а на шестнадцать лет родители подарок сделали, отправили в Артек.

– Чего вдруг из Ялты в Новосибирск? – удивился я. – Как-то не вяжется. Уж скорее наоборот.

– Мама с папой не поладили, а мама тогда еще боевая была. Работала главным бухгалтером в санатории, а папа – обыкновенным инженером на судоремонтной верфи. То есть весь достаток в доме, как я теперь понимаю, – от мамы. Однажды боевой маме что-то не понравилось в папе, она в одночасье собрала вещи и детей в моем лице и уехала к родственникам сюда, в Новосибирск. Папа помучился-помучился в Крыму, приехал за нами, да так здесь и остался. Потом у папы бизнес пошел, а у мамы, наоборот, не заладилось. А потом и вся семейная жизнь, все приоритеты перевернулись.

– Бывает. И что Артек?

– В Артеке я познакомилась с НИМ.

– С кем?

– Просто с НИМ. Он вожатым был. Не в нашем отряде, а у художников. Знаешь, такие профильные смены бывают?

– Слышал. Сам-то я по Артекам не того… Ни денег у родителей… И профиль у меня не художественный.

– Ну и вот, тогда у меня первый раз это и произошло.

– В смысле, секс? – с солдатской прямотой уточнил я.

– Да… Знаешь, я теперь понимаю, что у него это тоже в первый раз было. Он хоть и казался мне тогда ужасно взрослым… а так, если разобраться, студент-третьекурсник. В общем, это называется любовь. И я его еще долго любила…

– Всю оставшуюся смену?

– И потом еще два года.

– Как это? Ты, что ли, на два года в Артеке осталась, или он за тобой в Новосибирск приехал?

– А если он приехал? – загадочно улыбнулась Настя.

Ох, любят девушки тумана напускать.

– Да нет, все не так, – исправилась она. – Он тоже из Новосибирска был, из нашего педа, с худграфа. Поэтому это все здесь происходило, в Новосибирске, любовь то есть происходила…

– И потом, как водится, он тебя бросил.

– А вот и нет. Он меня замуж уговаривал идти каждый день.

– Прямо каждый? – усомнился я.

– Ну через день. Если хотя бы раз в неделю, может, я, как дура, и согласилась. Но такая настойчивость любую дуру насторожит.

– Если все так и было, как ты говоришь, то это уже не настойчивостью называется, а занудством. Хотя я лично с такими фактами в жизни не сталкивался. И уж скорее бы предположил, что к занудству склонны девушки, причем обязательно с истерикой. Истерики – любимое занятие девушек. Может, поэтому женщины и живут дольше мужчин, что все свои эмоции не в себе копят, а, словно помои, выплескивают на мирных граждан.

– Вот именно, он настоящие истерики закатывал. Я перестала его воспринимать как мужчину… Это вообще был какой-то кошмар, как я готовилась ему объявить, что между нами все кончено. У нас уже, примерно, полгода, как все кончилось, ну, всякие такие отношения… А просто все состояло из бесконечных разговоров, все отношения выясняли. Он поверить не мог, что все кончилось. Я уже полгода от него скрывалась, как могла, а он понять не мог. Я решила ему объявить все окончательно и не решалась. Я думала, он или тут’ же из окна выпрыгнет, или застрелится. Или еще того хуже – меня с собой прихватит.

– Да, тяжелая у вас, у девушек, доля, – согласился я, впрочем, без особого сочувствия.

В этих бесконечных женских рассказах про безумную мужскую любовь мне всегда видится больше вымысла, чем правды. Или даже не вымысла, а просто они, девушки, принимают желаемое за действительность.

Мне тридцать три года. За этот, с позволения сказать, срок чего только не случалось. Одной говорил, что без нее мне жизни нет. Другой – что она самая лучшая, лучше Синди Кроуфорд. Не потому, что так на самом деле думал, и не из банальной идеи, обманув, обольстить, а чтобы человеку приятное сделать. Во всех журналах пишут, что девушкам нужно всегда говорить приятное, от этого у них обмен веществ улучшается.

Если бы я действительно кого-то хотел обмануть, то придумал бы что-нибудь похитрее. Я вроде бы свой оздоровительный долг выполнял, а теперь представляю, что одна кому-то с внутренним восторгом рассказывает, как известный боксер, без пяти минут чемпион СССР, без нее жить не может, а другая – что без пяти минут чемпион ухе, наверное, повидал всякого, но даже он считает, что она (другая) лучше Синди Кроуфорд.