Текст книги "Картонная пуля"

Автор книги: Александр Духнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

10

Обычно по утрам я к Валентине Филипповне со всякими глупостями не пристаю, но сегодня можно было изменить традиции. Проснулся, полежал минут пятнадцать, собираясь с мыслями, и полез. Может быть, следовало дождаться, пока она сама проснется? Для этого достаточно было приступить к завтраку, и она обязательно потащилась бы в туалет. Но я совсем не чувствовал голода. Меня охватил зуд нетерпения, похожий на зуд вожделения.

Валентина Филипповна не стала ворчать, отворачиваться и отпихиваться спросонья, а с ходу включилась в игру. Правда, особо порадовать женщину оказалось нечем – эякуляция началась на десятой фрикции, а я и не подумал ее затормозить.

Откинувшись к стене и отдышавшись после короткого спринта я осторожно сказал:

– Помнишь наш разговор?.. Давай сделаем это?

С Валентины Филипповны медленно сполз томный вид.

– В каком смысле? Какой разговор? – переспросила она, хотя я понял, что она сразу поняла.

Нельзя сказать, что Валентина Филипповна жадная женщина, но любовь к деньгам ощущается в ней за четыре километра. Месяца два назад, ночью, точно так же лежа в постели и сгорая от вышеозначенной любви и зависти, умноженных на полтора литра шампанского (я, помнится, в тот вечер предпочел дешевенький и паршивенький «Белый аист»), она рассказала о десятках, если не сотнях килограммов черного нала, хранящихся в подвале фирмы «Коала». По сути получился почти готовый план ограбления. «Роскошная жизнь лежит за стенкой! – переживала она. – Взять ее – все равно, что мужику два пальца… Причем днем! Ах, если бы я была мужчиной! Охрана – два обкуренных идиота. Даже один. Ключ от комнаты у него. Главное – вырубить дурака. А потом набиваешь сумки деньгами и выходишь как ни в чем не бывало…»

Эта идея, чувствуется, глубоко укоренилась в ее сознании, потому что еще дня через три, перебрав алкоголя, в тишине ночи она снова окунулась в свои грезы.

Один мой знакомый, большой выдумщик, любит повторять: заработать деньги – пара пустяков, главное – придумать способ, а придумать способ – вообще ничего не стоит, тем более, другие же придумывают… Он это приговаривает не из любви к афоризмам, а в полной убежденности, что так все в жизни и случается. Когда его слушаешь, все проблемы представляются такими простыми! В изложении Валентины Филипповны ограбление подвалов «Коалы» выглядело не только пустяком, но вдобавок еще и вполне богоугодным делом. Украсть у вора – чем не нравственный подвиг?

Естественно, дальше мечтаний у Клепиковой дело не двинулось бы никогда… Если бы она случайно не повстречалась со мной…

Когда о черном нале родной фирмы Валентина Филипповна заговорила во второй раз, я, слегка оживившись, принялся задавать наводящие вопросы. Впрочем, интерес подвыпившего мирного пенсионера выглядел так же невинно, как гладиолус, самый бестолковый и бесполый из цветов. Гладиолусов не дарят ни девушкам, ни юношам, а исключительно пожилым учительницам раз в год, первого сентября.

– Ты конкретно можешь сказать, сколько у вас там денег-то?

– Ну, точно, конечно, не знаю, – призадумалась бухгалтерша. – Всегда по-разному. Деньги-то каждый день поступают и убывают. Но не через меня. Я по большей части официальной бухгалтерией занимаюсь. Отчеты… Денег очень много. Они там на стеллажах лежат, как в банке. Как их сосчитаешь?..

– Ну тысяч пятьсот есть? Если в баксах…

– Ну уж, пятьсот! – пренебрежительно махнула рукой Валентина Филипповна. – Думаю, миллионов пять-семь наберется…

– Шутишь! – чуть ли не в самом деле испугался я.

Да и как же было не испугаться! Оказаться лицом к лицу с подобной суммой или хотя бы представить такую возможность – то же самое, что ступить на край пропасти. На край вечности. Конечно, кому как, но для меня пять миллионов долларов – это самая что ни на есть вечность и есть.

Никогда не любил русскую литературу. Сколько себя помню, тянулся к Хемингуэю, Фитцджеральду и прочим американцам. Не считая, конечно, тамошних соцреалистов. «Гроздья гнева», «Американская трагедия» – тьфу, помойка! После таких книг неделю изо рта воняет. И однажды задумался: отчего это от «Детей подземелья» и тому подобных Горьких тошнит, а от «Великого Гэтсби» в голове как будто праздничную иллюминацию включают, хоть книжка и печальная? И ответил себе так: мне не нравится читать про нищих, чьи интересы сосредоточены вокруг дерьмовой еды и дешевого платья; а вот когда денег хватает на «Праздник, который всегда с тобой» и «Зеленые холмы Африки», тут-то и начинается настоящая жизнь и истинные человеческие эмоции. Я люблю рафинированные чувства, очищенные от каждодневной заботы о деньгах. Не в том смысле, что я не люблю деньги. Мне просто хочется жить и о них не думать… Пять миллионов долларов позволяют превратиться в одного из героев Фитцджеральда и жить в мире очищенных чувств – стоять под дождем и слушать космос.

– …Только там не только баксы, – поправилась Валентина Филипповна. – Там и рубли.

– А в рублях сколько получается? – взялся я вычислять.

– Минимум тридцать миллиардов старыми, – мгновенно подсчитала бухгалтерша.

– Не может быть! – продолжал я сомневаться. – Это же годовой бюджет какого-нибудь Буркина Фасо…

– Я не знаю, кто такой Буркина Фасо, но за свои слова отвечаю. Думаешь, если у тебя есть полторы тыщи в месяц, то и все остальные так живут?.. Ошибаешься. Если учесть весь черный нал России и по полной программе снять с него налог, то на твою пенсию можно будет в Америку летать каждый год на каникулы.

– Я не хочу каждый год, – проворчал я. – Я, может быть, хочу навсегда… А откуда они там берутся? Я не имею в виду вашу торговую цепочку или ваши операции. Кто их привозит?

– Сергей привозит. Инкассатор. Каждый день объезжает точки.

– Ну и как это выглядит?

– Что именно?

– Ну вот подъезжает он… На чем? На броневичке?

– На «Крайслере».

– Ого!

– Это старый «Крайслер». На «Тойоту» похож. В общем, обыкновенная машина.

– А охрана?

– Какая еще охрана? Он и есть охрана – на него лишний раз взглянуть и то страшно… Ну, водитель есть.

– Кому он деньги сдает? Кто их считает?

– Деньги в сумках он сразу несет главному бухгалтеру. Есть у нас такая – Софья. Она считает и отдает охраннику… А тот в подвал относит.

– Так просто?

– А что – курьерскую службу заказывать?

– А в подвале там, значит, что?..

– Там комната на замке. И рядом подсобка, где охранник и сидит, телек смотрит. Смена – двенадцать часов. С восьми до восьми.

– Пять миллионов баксов и один охранник!

– Ну, не совсем один. Еще ведь один наверху находится, на вахте. А вообще весь эффект как раз в том, что никому постороннему в голову не придет, что в такой зачуханной конторе могут быть какие-то деньги.

– Все равно странно.

– Это ты фильмов насмотрелся про кражи со взломом – электроника и прочие сейфы. В жизни все гораздо проще. Помнишь, как арестовывали самого главного из Госкомстата? По телевизору недавно показывали… У него баксы по всей квартире были разбросаны… В коробках из-под обуви… И вообще никакой охраны.

– Смутно помню. Я телевизор редко смотрю. И политикой не интересуюсь.

– Но деньгами-то слегка интересуешься?

– Слегка интересуюсь… И сколько там было? Миллион был?

– По-моему, гораздо больше…

Возможно, я от действительности отстал… Или у меня по жизни к деньгам торжественное отношение…

Валентина Филипповна продолжала увлеченно конструировать ситуацию слегка заплетающимся языком:

– Заходишь в контору, на вахте говоришь: «Меня зовут так-то, так-то, я в бухгалтерию». Тебе говорят: «Проходите». Ты проходишь через вахту, сворачиваешь за угол, но вместо того, чтобы идти налево в бухгалтерию, спускаешься по лестнице в подвал. Там лестница опять же с поворотом, снизу ничего не слышно…

– И что дальше?

– Дальше не знаю, – замялась Валентина Филипповна, – надо как-то оглушить охранника.

– Допустим…

– Ну и все. Берешь ключ…

– Где?

– Да у него же в кармане. Он в кармане ключ носит. Нагребаешь денег в сумки. И выходишь, как зашел…

– С сумками? А мужик на вахте?

– Ну, тут я точно не знаю, но можно что-то придумать… Отвлечь его как-нибудь или что-нибудь в этом роде…

– А другого выхода нет?

– Если только через окно из кабинетов, хоть из бухгалтерии, но там же всегда полно народу.

– А туалет у нас там есть?

– Есть, но он без окна.

– Значит дверь только одна?

– Одна… То есть, есть еще дверь. Она как раз внизу, в той самой бытовке охранников. Но она никогда не открывалась. По крайней мере уже лет сто. Массивная железная дверь – обитая железом – осталась от старых времен. Там же раньше, еще в сталинские времена, большой гастроном был? Помнишь?

– Да.

– Ну вот, а внизу подсобки были, всякие склады и холодильники через весь дом. Сейчас, поскольку там разные хозяева, подвал перекрыли на несколько частей.

– И куда ведет дверь?

– Думаю, в подвал кафе. Точно не знаю… Но от этой двери и ключа-то никогда не было. Она уж, наверное, приржавела намертво…

Так мы болтали, лежа на смятой простыне, опьяненные не то волшебным, не то дерьмовым запахом, исходящим от кучи чужих денег и припивая каждый из своей бутылки – Валентина. Филипповна всем напиткам предпочитает шампанское, а я обычно пью дешевый коньяк или дешевую водку. Утром я поднялся без следов похмелья, Валентина Филипповна же тяжело поплелась в туалет, и растворимый кофе с бутербродом поглощала лениво, с недовольным видом…

…Два месяца я не возвращался к заинтересовавшему меня разговору. Терпел Валентину Филипповну и дожидался, когда мне исполнится шестьдесят, и я перешагну через последний страх. Валентина Филипповна тоже помалкивала, возможно переживая, что сболтнула лишнего… Наконец, прошел день рождения, и сегодня, отдышавшись после короткого секса, я предложил это сделать…

– В каком смысле? – фальшивым голоском переспросила моя сожительница.

– Я насчет тех денег… Из вашей фирмы… Помнишь ты придумала ограбление… Давай попробуем?

– Ты серьезно?

– Ага. Да ведь ты сама этого хотела!

– Я!? – возмутилась она, но тут же поправилась: – Нет, я говорила, конечно. Но мало ли кто о чем мечтает? Вся страна хочет переехать в Америку или Германию, но это же не значит…

Чего-то в этом роде я от нее и ожидал. Все хотят ограбить банк… Но только при условии гарантированной безнаказанности. А где ж ее взять, гарантированную?

Я напустил на себя печальную задумчивость:

– Понимаешь, какое дело… Я к тебе привязался… Вернее, называй как хочешь. Может даже любовью. Я не специалист в любви, не знаю… У меня так, как с тобой, вообще первый раз в жизни. Может, и нет какой-то юношеской истерии, зато есть чувство доверия и покоя… Мне плохо от того, что я не могу тебе дать того, чего ты заслуживаешь. В конце концов Канарские острова – это норма жизни, а никакой не отпуск. Я хочу, чтобы ты ни в чем не нуждалась и хотел бы сделать для этого все возможное…

…И тэ дэ, и тэ пэ еще минут пятнадцать.

Боже, какую ахинею приходится нести, чтобы тебе доверилась толстая женщина! Как ни странно, именно такое дерьмо лучше всего прилипает к женским ушам. Все слова уже давно придумали умные люди, а глупые успели стереть с них первоначальный смысл, но у женщины от них по-прежнему ум за разум заходит. В Иерусалиме есть каменная стена, которой касался Иисус Христос и даже, вроде бы, точно известно место, плюс-минус три сантиметра. С тех пор все, кто туда попадает, в обязательном порядке прикладываются – кто губами, кто рукой, и за две тысячи лет от невесомых поцелуев в камне образовалось углубление, но бесконечную энергетику прикосновения христовой ладони и любви – а это одно и то же – народонаселение не исчерпает и не перекроет до конца времен. Точно так же обстоит дело и с эротической лексикой.

– И ты готов пойти на это ради любви? – вскричала сраженная лавиной чувств бухгалтерша.

– Да.

Я пронзил ее взглядом смертельно больной собаки.

– А как все будет потом, ну, после ограбления? – спросила Клепикова.

– В тот же день я сматываюсь куда-нибудь в Москву, нахожу варианты с переводом денег в любой заграничный банк, звоню тебе… Ты здесь все бросаешь, приезжаешь в Москву, а оттуда мы улетаем заграницу. Мне кажется, проблем не будет, главное – получить деньги.

– А мне с тобой сразу нельзя уехать?

– Нельзя. Ведь станет понятно, кого ловить. А так ты отсидишься, все успокоится… На тебя-то никаких подозрений. Даже если вычислят меня, никто же про нас не знает…

– Ты правильно все говоришь… Только…

– Что?

– А ты меня не бросишь?

– Да ты что? Какой мне смысл. Это же все для тебя! Ради тебя!

11

Мой старинный институтский приятель Дмитрий Викторович Сердцев любит базар, в смысле рынок, не меньше, чем Чапаев узбекского народа Ходжа Насред-дин. Уже в студенческие годы при социализме Димыч был завсегдатаем барахолок и чуть ли не первым в нашем институте на пятом курсе появился на занятиях в настоящем «Рэнглере» и кожаном пиджаке. Кожаный пиджак и «Рэнглер» в шестьдесят шестом году это как если сейчас первокурсник ездит в институт на шестисотом «мерсе». Да что там «мерс»! Знаете анекдот про новых русских? Фура едет, за ним… ну, пусть тот же шестисотый. Вдруг фура резко тормозит и «Мерседес» сминает себе передок. Оттуда выскакивают характерные ребята и наезжают на виноватого водилу: «Знаешь, братан, на какие филки ты влетел? Здесь один бампер стоит пять штук, баксов». «Извините, ребята, – говорит водитель, – я не нарочно, собака дорогу перебегала… А правила я знаю и сейчас рассчитаюсь». Открывает дверцу, а там вся фура штабелями баксов загружена. Он берет лопату и пару раз оттуда черпает: «Ну что, хватит?» Пареньки обалдели. «Хватит, – говорят. – Слушай, мужик, а ты кто?» – «Я – новый русский. А вы кто?» Вот что такое кожаный пиджак и джинсы в шестьдесят шестом году. Хотя, я скажу, у нас в торговом институте народ всегда обучался продвинутый по части шмоток.

Потом родители Димыча переехали в Казахстан, и он с ними. Родители у него преподавали научный коммунизм. А когда началась фигня с СНГ, Сердцев вернулся в Новосибирск. Честно говоря, я всегда думал, что с такими способностями он очень быстро приподнимется – Внешторг или что-нибудь в этом роде. Однако золотых гор Димыч из Казахстана, похоже, не привез. А может быть, он тусовку любит больше денег. Семь или восемь лет назад Сердцев одним из первых ринулся в челночное предприятие, несмотря на то, что тогда ему было под полтинник. Чемпионом среди «челноков» опять не стал, но на жизнь хватает, хотя он и стонет в последнее время, что бизнес умирает.

Димыч мне симпатичен. Мы с ним иногда выпиваем. Он знаком с моими друзьями, а мой круг общения расширяется за счет его знакомых.

На гусинобродской барахолке у Сердцева два контейнера и две продавщицы, которым он платит по шестьдесят тысяч в день. Ошиваться там целыми днями ему, казалось бы, нет нужды, но он ошивается. Нравится человеку.

На всякий случай я позвонил ему домой, чтобы убедиться, что он не в Эмиратах или Китае и чуть позже обнаружил его на контейнерной площадке довольным жизнью и жующим хот-дог.

– Желудок не испортишь? – спросил я, хотя мне никакого дела нет до его желудка.

– Как же я его испорчу, если всю жизнь питаюсь хот-догами? И родители мои ими питались, и их родители. Они же в Новосибирск переселились из Америки, когда там началась великая депрессия. Вот и выходит, что хот-дог – это моя национальная еда. Знаешь, что если чукча съест апельсин, то тут же и помрет? Потому что организм у него привык к ягелю. Для него африканская еда – хуже синильной кислоты. Так и для меня тарелка домашнего супа и паровые котлеты – смертельно… По сто грамм армянского?

– За рулем.

Я дождался, пока он хлопнет коньяк и заест его последним куском сосиски с булкой, отвел подальше от загорелой до негритянской черноты продавщицы и, смущаясь, сказал:

– Димыч, такое дело… Ты тут всех знаешь… Как мне одну штуку достать?.. Только давай договоримся – строго между нами…

– Какую штуку? Ты так волнуешься, что я начинаю подозревать самое страшное… Уж не презерватив ли? Угадал? Ну, ты даешь! Кто она? Я никому не скажу. Стриптизерша из клуба или фотомодель? Да… Не думал я, что ты себе такое позволяешь…

– Да, нет, – усмехнулся я, хотя мне было не до шуток, но Сердцев кого хочешь достанет. – Понимаешь, нужна ствольная коробка с глушаком для ТТ.

– А что это?

– Ну как что… Я ж говорю, ствольная коробка с глушителем для пистолета ТТ.

– Ничего себе запросы! А зачем тебе? Застрелиться хочешь без шума? Уйти из жизни тихо, по-английски?

– Это не для меня. Попросил тоже один…

– А… У него значит ТТ имеется, а ему еще и глушитель понадобился?

– Наверное.

В задумчивости Сердцев приподнял брови так, что его лоб стал похожим на стиральную доску.

– Да… Что-то я тебе, наверное, и не подскажу… Я, честно говоря, такими делами никогда не интересовался… Вот, если тебе джинсы нужны… Да… А у дружков своих военных не пробовал спрашивать?

– У кого спросишь? У меня и дружков-то здесь особых нет. Я ж в Узбекистане служил. Я думал, на барахолке такие вещи проще решаются.

Вообще-то я держал на запасной случай двух знакомых афганцев. Но мне казалось, что обратиться к Сердцеву получится надежнее.

– Может, и проще, но, ей-богу, представления не имею, – оправдывался тот.

– Значит, нет, – протянул я разочарованно. – Ну ладно. Ты сильно-то не грузись. Нет так нет.

– Знаешь, могу только посоветовать, но точно не знаю. Это у цыган надо спрашивать. Ходит здесь одна… Вот что, ты пойди, где шубы продают, и спроси Милу.

– Просто Милу?

– Ага. Ее все так зовут. Только на меня не ссылайся.

– А что сказать?

– Ну, ты даешь! Там сообразишь, что сказать. Только…

– Что?

– Ты еще подумай: может, на хрен тебе эта ствольная коробка… Может, без нее дольше проживешь…

12

В шубном ряду Мила отыскалась через пять секунд.

– Мила, тебя спрашивают, – завопила первая же торговка цыганской внешности, к которой я обратился.

Из толпы вырулила солидная тетка, чем-то похожая на Валентину Филипповну, может, своей толстой комплекцией или взглядом, столь же недоверчивым. Говорила она без цыганского акцента и без национальных глупостей типа: «Золотой мой». Зато табачищем от нее разило, как от двух конюхов.

– А кто тебе посоветовал ко мне обратиться? – первым делом поинтересовалась она, когда я изложил свою просьбу, и ничуть не удивилась, когда я уклончиво затянул чепуху про одного знакомого человека и вообще…

…И не стала уточнять, что за человек, только переспросила:

– А что это за коробка такая, которая тебе нужна?

– Деталь для пистолета.

Как тут еще объяснишь?

– Ага, – Мила понятливо кивнула. – Ты вот что, обожди здесь немного. Ничего не обещаю, потому что, сам понимаешь… Но спрошу у одного человека…

Я, конечно, не ожидал, что через пять минут мне вынесут коробочку на тарелочке, но ждать пришлось часа полтора, прямо, как в собесе. Я уже начал думать, что вместо того, чтобы искать деталь пистолета, Мила болтает где-нибудь с подруганкой, сосет капитанскую трубку и хихикает над глупым старичком, с другой стороны, понятно, что оружейные детали на дороге не валяются. Наконец, когда я решил, что дальнейшее ожидание бессмысленно и даже оскорбительно, вонючая цыганка появилась в сопровождении удивительного молодого человека корейской наружности и нечеловечески худого. Да у них тут настоящий Интернационал. Вот о чем мечтал Ленин. Цыгане, корейцы… Но удивительнее всего то, что кореец был одет совершенно не по ситуации, настолько стильно, насколько может быть одет англичанин в опере. По небу хоть и ползли облачка, но температура держалась в районе двадцати пяти градусов, вокруг сновали грубоватые типы с загорелыми лицами, а тщедушное тельце корейца украшали сорочка ослепительной свежести, галстук и твидовый пиджак.

Мила подвела его ко мне, а сама скромно отошла в сторонку. Я думал, кореец начнет с массы изысканных извинений и не исключено, что на английском языке. От такого денди чего угодно можно ожидать. Но он приступил к делу с еще более неожиданной стороны на чистом русском языке:

– Слушай, дед, а зачем тебе ствольная коробка?

Я чуть не сел. Ага, сейчас я расскажу, что моя фамилия Кузнецов, что живу я на улице Новогодней, что собираюсь ограбить банк, что операция начнется в четыре часа пополудни, что со мной будет еще один кореш, а потом мы с деньгами отправимся по такому-то адресу. А может, он мент? Может, у них здесь засада, и Мила – майор ФСБ? Иначе зачем он галстук нацепил в такую жару? Бандиты в галстуках не ходят, и потом они все небритые, как Доцент из кинофильма «Джентльмены удачи»…

– Нет, дед, я не в том смысле, – поправился кореец. – Просто глушак для ТТ достать довольно сложно. И времени много надо, и гарантии никакой. Может, тебе проще взять другой пистолет с глушителем. Главное, что по цене будет почти одно и то же. Сам подумай: ствольная коробка с глушителем – это почти что весь пистолет.

Странно, но такой простой поворот темы почему-то раньше мне в голову не приходил. Не иначе Межид меня на века загипнотизировал. Благодаря ему, я всегда знал, что владею оружием, которое любит и умеет убивать, и только с ним связывал все свои планы. А тут еще Чехов. Тоже загипнотизировал. Ведь это его мысль – насчет того, что если в доме хранится пистолет, то рано или поздно он должен выстрелить. Что ж, пусть будет два ствола. Хоть один да выстрелит.

– Ты какой пистолет имеешь в виду? – спросил я.

– А вам какой? Попроще или посерьезней?

– Подешевле.

– Понимаю. Тогда лучше всего «Беретту». Глушитель свинчивается, очень удобно.

– Можно и «Беретту». Почем?

– Это будет стоить… э-э-э… штуку баксов.

Я присвистнул. Почему-то я прикидывал, что ствольная коробка обойдется мне долларов в триста, на всякий случай из дома захватил с собой пятьсот.

– Дороговато, – заметил я.

– Ну так зато вещь!

– Давай за девятьсот, – предложил я, хотя сразу решил, что товар все равно возьму.

– Дедушка, – укоризненно протянул кореец, – мы же не на барахолке, чтобы торговаться.

Мы торговались чуть не в самом центре барахолки, тем не менее последний довод прозвучал весьма убедительно. Я согласился, предупредив, что всей суммы у меня с собой нет. Договорились осуществить обмен через два часа на речном вокзале у причала номер четыре. Место встречи назвал кореец и тут же с легкостью выманил у меня двести баксов задатка. Я отдал деньги, удивляясь себе. В магазине я всю сдачу пересчитываю, а тут вдруг, ничтоже сумняшеся, вручаю незнакомому человеку двести долларов. Я завел эту машину, а теперь она сама набирает ход, а я в ней только пассажир… Впрочем, деньги жалеть теперь незачем.

Как договаривались, через два часа у причала номер четыре меня нашел совсем незнакомый гражданин – не кореец и не Мила – и вручил сверток в обмен на восемь шершавых купюр.