Текст книги "Круговерть бытия 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Дорнбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Отход мусульман быстро превратился бы в бегство. И тогда в дело бы вступили казаки и остальная конница. И для преследования неприятеля у нас оставался бы целый световой день. И я уверен, что армия Решид-паши была бы полностью разгромлена и к Шумле прорвались бы единицы. То есть своими действиями Дибич фактически сохранил султану армию.

Впрочем, победа есть победа. Даже такая ублюдочная.

Турки потеряли 5 тысяч человек убитыми, 2 тысячи пленными. Оставили нам всю артиллерию, из 56 орудий, и обоз с припасами и продовольствием. А там была даже багдадская хурма и сухие индийские бананы. Но 30 тысяч человек Решида-паши ушли в Шумлу, укрепив ее гарнизон.

Русские потери тоже были велики. 2300 человек убитыми и ранеными. А учитывая весьма скромный размер нашей армии в этих местах, о грандиозных прорывах думать не приходилось. Как говорит стандартный армейский сержант: «Война заключается не в том, чтобы умереть за свою страну. Сделай так, чтобы другой парень умер за свою».

В результате этого, нельзя было снова, как в прошлом году 23 тысячами осаждать в Шумле 50. Решено было ограничиться лишь наблюдением за этим городом. Но дело сдвинулось с мертвой точки.

Получивший животворящий подзатыльник адмирал Грейг с одной стороны, а адмирал Гейден эскадрой со стороны Эгейского моря, в конце мая полностью блокировали проливы. Стамбул был отрезан от европейских военных поставок.

18 июня сдалась Силистрия. Турки, сидевшие там как на вулкане, решили не злить русских упорным сопротивлением. Освободившийся 3-й корпус был отправлен к Шумле.

А вот дальше случилось страшное. Визирь, твердо убежденный, что весь остаток летнего сезона Дибич посвятит осаде Шумлы, собирал в город все отряды, откуда только было возможно. Даже из балканских проходов и прибрежных городов Черного моря.

А «либер фатер» Дибич сделал «ход конем по голове». Приказал коннице уйти в отрыв на юг и неожиданно взять балканские проходы, предоставив хорошо укрепленную Шумлу ее участи. В какой-то мере, эта идея была перепевкой той, что я предлагал казакам осуществить еще весной. За небольшим исключением. Тогда мы могли бы пройти почти свободно, а сейчас турки понаделали сильные полевые укрепления и мы должны были верхом штурмовать их. Бред сивой кобылы! Маразм крепчал…

Не знаю уж, как это возможно, но начальству виднее. Меня же сенат не уполномочил собственные планы выдвигать. Приказ придется выполнять со всем прилежанием. Это гражданские люди имеют привилегию размышлять. А нас, у военных, альтернатива одна. Мы либо сумеем выполнить приказ, либо ляжем тут все. Как в песне поется: «За царя, за Русь Святую не жалеем мы себя!»

Правда, меня немного смущает то обстоятельство, что как правило фантасмагорические планы нашей Ставки, разработанные немецкими штабистами, гениальными работниками конторского труда, переполненными трепетными идеями, в реальности даже не стоят бумаги, на которой они написаны. Любят наши «Светочи Мысли» заводить нас в болотные дебри. Потому, что часто наши штабисты, вероятно, вдохновляются тезисами Эдисона: " Я нашел десять тысяч планов, которые не сработали! Ура!"

Это все долбанная креативность. Которую все ищут днем с огнем. Можно тут вспомнить компанию «Феранос» из Кремневой Долины, возглавляемую харизматичной генеральной директоршей – 19 летней Элизабет Холмс. В совет директоров этой компании в качестве «свадебных генералов» входили бывшие госсекретари США Джордж Шульц и Генри Киссенжер.

Компания сразу стала производить впечатление солидной и, заявив, что собирается разработать новую впечатляющую технологию анализа крови, сумела легко собрать у инвесторов 1,3 миллиарда долларов. После чего, тут же рухнула под градом обвинений в мошенничестве и судебных исках. Все произошло под девизом «Фейсбук»: «двигайся быстро и ломай вещи!»

Но вернемся к нашей ситуации. Весь проект был прыжком в темноту. В надежде, что под ногами окажется не бездонная пропасть, а твердый пол. Воистину: «Минуй Вас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь.»

Сейчас у реки Камчия, южный берег которой турки хорошо укрепили, решалась судьба всей многолетней компании. На этой, второй линии фронта, турки держали 18 тысяч человек, рассеянных по селам. Орех попался крепкий. И враг силен неимоверно. Казалось бы, мышь не могла проскочить сквозь их посты.

Но хоть тресни, а идти надо. Прорвут казаки верхом турецкие укрепления, тогда мы возьмем балканские перевалы и выйдем на оперативный простор, ставя под угрозу столичный Адрианополь. Не прорвутся – русская армия до зимы провозится у Шумлы, а что будет после зимнего перерыва еще бабушка надвое сказала. А жалеть нас никто не собирался, так как головы казакам складывать во славу России не в диковинку.

"Честь геройскую любя,

Мчишься в бой напропалую:

За Царя и Русь святую

Не жалеешь сам себя."

Все что мог выставить Тихий Дон, все его лучшие сыны, оказались на северном берегу реки. 2400 всадников. Удалых наездников. Кажется немного, но это каждый восемнадцатый казак мобилизационного возраста, из проживающих в Области Всевеликого войска Донского. Лучший генофонд Дона.

Старинное боевое племя отчаянных головорезов нас породило, и до сего дня мы полны боевого дозора, воинственны и молодцеваты. От постоянных боевых трудов закалялось тело, крепки становились наши мускулистые руки и остры взоры.

Особенно жалко было в предстоящей атаке лейб-гвардейцев, казаков из Атаманского полка. ( В России было 4 конных гвардейских полка. 2 кирасирских, 1 гусарских и 1 казачий).

В Атаманском полку служили казаки высокого роста, настоящие великаны, ездящие на крупных лошадях. Плюс все они одеты в яркие синие мундиры. Но сейчас все это сработает в минус. Медленные, крупные, хорошо заметные они просто будут изображать из себя великолепные мишени.

Хорошо, хоть форму они уж сменили с ярко-алой, цвета «вырви глаз». Добавим, что по уставу Лейб-гвардии казачьему полку полностью запрещено на вооружении иметь карабины и штуцера. Рядовой вооружался только саблей, пикой и пистолетом (офицер – двумя пистолетами). И даже вместо официального полкового марша у них… «Свадебный марш Мендельсона»!!!

Сама река Камчия не широка, всего 20–25 метров. И, так как у нас в разгаре летний сезон, изрядно обмелела. Впрочем, все равно на стремнине придется перебираться вплавь. Но турки установили на своем берегу реки пушечные батареи. И пехоту.

Османы расположили мощную артиллерию на целом ряде пригорков, ставших центром громадной оборонительной линии; таким образом правый и левый фланги басурман находились под прикрытием этих сильно укрепленных возвышенностей, которые исламисты считали неприступными.

Нельзя конницей штурмовать здесь. Лошади не люди, это пехотинцы могут переправиться в любом месте, а лошадям нужны удобные съезды к воде. По обоим берегам. А все они уже пристреляны. Как только мы сгрудимся – по нам долбанут картечью. И воде мы не сможем быстро передвигаться. Начнется мясорубка. А на том берегу на подъеме нас ждут не только пушки, но и убийственные залпы турецкой пехоты.

А конница не воюет ночью. Так что, мы будем при отличной видимости изображать из себя мишени. И умоемся кровью с головы до пят. Тут бы несколько батальонов штурмовой пехоты, чтобы они ночью скрытно перебрались на тот берег и ударили туркам с боков, уничтожив артиллерийскую прислугу. Я, конечно, не Ганнибал, но умею сложить два да два в вопросах диспозиции и маневра.

Но нет у нас этой пехоты. Летим мы в рейд, сломя голову. Выступаем под куполом цирка одни и без страховки. При таком маневре, как наш, минута решает судьбу всей компании. Отойдут турки и заблокируют перевалы и снова мы окажемся словно зверь в клетке. Приходится идти на жертвы.

Выбирать не из чего. Предстояло смертельно опасное предприятие. Да и «нет пророка в своем отечестве».

Как гласит старинный лозунг анархистов: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». У меня на заводной лошади находилась, приобретенная по случаю, австрийская кавалерийская кираса. Приобрел я ее в целях безопасности, чтобы нитроглицерин помешивать. Все ж какая-то защита. Для туловища. Хотя, если руки, ноги и голову оторвет, то и туловище осиротеет.

Австрийские кирасы здесь считаются дрянью. Так как они состоят из одной, передней половинки. А Наполеоновские войны показали, что в конной собачьей схватке тебе может и по спине прилететь. А еще иногда и отступать приходится. Так что потери в обычных сшибках у австрийских кирасир против французов ( у которых кираса состоит из двух половин) были один против восьми. А при поражениях и вовсе 1 к 12. Но мне тут придется переть во фронт, грудью, так что мне и такая вещь поможет.

Я – немного параноик в сфере безопасности. Поэтому, сразу после приобретения, прокипятил кирасу в котле с селитрой. Заворонил доспехи. Нечего сверкать сталью на весь белый свет. Сейчас же я перед боем решил переодеться. Достал кирасу, смазанную, чтобы не ржавела, маслом и по примеру незабвенного Ипполита Матвеевича бросил ее в пыль. И хорошенько поелозил. Теперь моя кираса выглядела как хорошо запылившийся сапог. Хрен поймешь, что там сталь. Не люблю я выделяться.

Одел доспех, взял свою вороную лошадь, так как нечего в яркое пятно пули приманивать и готов изображать из себя героя. Пойду в первых рядах. В числе «охотников», самых отчаянных казаков. Тайно, чтобы батя не узнал и ногайкой меня не вздул.

"Иди туда, куда укажут

Господь, начальство и черед,

Когда же в бой лететь прикажут,

Благословясь ступай вперед!.."

Стоял обычный летний день, 7 июля. Мы быстро построились и ринулись на форсирование реки. Тут все зависит от скорости. Картечь максимум бьет на 300 метров. Дальняя. Ближняя – на 150. Пушки дают два выстрела в минуту. Против нашего полка из 280 казаков – турецкая батарея из 12 пушек. Минута и у нас 144 человека выбьет. Две – и всего нашего полка не станет. Совсем. Шансов на удачный исход – десятые доли процента.

Так что мы сразу разогнались на максимальной скорости, только ветер за ушами свистел. Земля загудела под ударами конских копыт. Подняли мы и изрядное облако пыли, которое несколько размоет визуально наши порядки. Может турки лишний раз промажут. Многие казаки знают, что будут сегодня убиты, но не хотят оставить ряды своего полка, который очень любят и уважают.

Полк для нас – и знамя и Родина. Служащие в нем казаки и офицеры – все дети одной семьи, все соседи и односельчане, меняющиеся только очередью, но никогда не переменяющие знамени. Полковая слава дорога нам и как воинам, и как дончанам.

Для нас нет слова «невозможно». Каждый из донцев, подобно древним русам, готов положить жизнь «за други своя». Каждый из нас утрет нос Куперовскому следопыту. О таких молодцах мы все слышали в детстве в сказках. Казак проскачет сто верст за день, без всякой лодки переправится через широкую реку, неслышной поступью, ночью, как кошка, прокрадется через неприятельские цепи и выкрадет вражеского генерала прямо из его палатки.

Эх! «Это знамя, знамя полковое, командиры впереди…» Казачья вольница, глядит на нас с полкового флага. Сабля, пищаль, да рог с вином – чтобы забыть все тягости дальних походов. Да бочонок Цимлянского – роскошь недавних лет. Под таким флагом, и сгинуть не жалко. Оттого и вскипает ненависть к «турецкой сторонушке». Покажем нехристям «киммерийский мрак!»

Началось! Османы без малейший колебаний открыли ожесточенный огонь. Вражеский берег загрохотал. Гремели батареи, и столбами пошел белый дым к синему небу. Действительность ужасным кошмаром ринулась на нас. На нашем берегу – фонтаны земли и пыли от разрывов снарядов смешиваются с облаками порохового дыма. Содрогалась сама земля, нещадно исхлестанная железным и свинцовым градом.

Мы словно въехали в чудовищную метель. В один миг мы оказались в «адовой пасти». Молниями сверкает огонь из пушек неприятеля. Люди и лошади валятся кучами. Рядом со мной, при приближении к спуску, словно громадной косой облако картечи выкосило разом шестерых казаков.

От ударов чугунных шариков кости разлетаются во все стороны, поэтому эти раны всегда очень опасны. Оставалось только невольно зажмуриться при виде подобного зрелища. Меня пока не зацепило. Слабонервным здесь делать нечего: Кто убит – убит, а кто жив – продолжают атаку!

Наши кони неслись галопом, поэтому в мгновение ока мы оказались на берегу. Страшен был этот день!

Под ураганным огнем вражеской артиллерии донцы, подобно бурному потоку вулканической лавы, бросились в воду. Скоро приходится плыть. Здесь кровавая мясорубка продолжалась, на нас непрерывно извергался целый град бомб, ядер и гранат. Умирающие лошади жалобно ржали. Другие бились в кровавой агонии. Воздух уплотнился от всевозможных звуков: взрывов, криков, стонов, предсмертных воплей, треска и свиста пуль и снарядов. Оставалось только одно: постараться не сойти с ума.

Началась ужасающая резня, казаков перемалывали в фарш. Получался какой-то грандиозный кипящий суп с фрикадельками. Мгновения казались вечностью. Многие охотники были убиты и утонули.

Турки пришли в неистовство, их охватила жажда крови. Они, с бешенством мусульман, стреляют без перерыва, радуясь от наших огромных потерь.

Ближе к берегу, когда я уже забрался в воде на лошадь, мне тоже прилетело в грудину махонькое картечное ядрышко. Дух сразу вышибло, так что зубы клацнули, меня резко рвануло из седла, я стал стремительно сползать набок. Перед глазами у меня заплясали цветные звездочки. Скорее всего, я бы упал в воду, захлебнулся и утонул, но меня за шиворот схватил и придал устойчивое положение кто-то из казаков, скачущих позади.

Огромные черные жерла турецких пушек, окутанные дымом, смотрели мне прямо лицо, но, даже видя, как они извергают пламя, я не слышал грохота выстрелов – все тонуло в несмолкающей канонаде, бушующей вокруг. Я четко видел османских канониров, суетящихся у орудий, лихорадочно перезаряжающих, в расчете послать на нас сквозь дым новый ураган смерти.

С дикой отвагой донцы карабкаются на обрывистые склоны под градом османских пуль и бомб, решив взять вражеские позиции во чтобы-то ни стало. Многие без папах, в окровавленных мундирах, неслись сломя голову, выпучив глаза. Пустые седла, поредевшие эскадроны, порядка нет и в помине, каждую секунду люди и кони падают, земля вздымается и дрожит – а казаки все-таки идут на пушки и на смерть.

Пороховой дым поднялся до небес. Кругом слышался рев, хлопки, взрывы, крики, вспышки, то тут, то там в небо взлетали всполохи пламени. Огонь, потоки людей и лошадей – все это смешалось в одну сплошную какофонию, от которой дрожала земля.

Турецкие артиллеристы продолжали стрелять картечью, которая превращала коней и всадников в ужасное месиво из плоти, ткани, кожи, стали и крови. Убитые и раненые были повсюду, одни еще шевелились, другие лежали неподвижно.

От неприятельского огня погибло 400 человек. Как говорится: «Оптимизм широко распространен, упрям и очень дорого обходится».

Но четыре пятых казаков, в количестве двух тысяч удальцов-героев, демонстрируя непоколебимую стойкость и мужество, сквозь ураганный вой взбесившейся картечи переправились благополучно. Затем донцы лихо сбили турок с позиции разгромили их в пух и прах и тем дали возможность нашим пехотным колоннам, идущим где-то позади нас, возможность осуществить переправу. В очередной раз казачья пика, прозванная «дончанка», сотворила чудеса. Какую же геройскую силу духа выказывают донцы в эту войну!

Мусульмане, подумав, что мы не убиваемые дьяволы, бросились наутек. Потерявшие голову турецкие аскеры не понимали, что происходит и как мы пробрались сквозь огонь и свинец. Их преследовали и истребляли те, у кого кони еще сохранили свежесть после этой дьявольской скачки. Остальные животные, покрытые кровью и пеной, дрожали нервной дрожью. Некоторые прямо ложились под седлами, отказываясь от воды и от корма. Мы заплатили великую цену в людях и лошадях.

Огромные потери сегодня. Очень. Фактически каждый сотый казак, из проживающих на Дону, погиб. Вечная им память. Ну и трагедия! Ужасно! Но наше начальство получило свою победу. Путь к вражеской столице открыт. Сегодня донцы сбили замок и выломали дверь. Окончательный перелом в войне!

Я был одним из тех, кому на сегодня хватило впечатлений. Грудь болела, дышать было трудно. Похоже что у меня треснули несколько ребер. А может одно или два – сломаны. Придется потуже перебинтовать себе грудь, чтобы процесс заживления происходил нормально.

Среди едкого дыма, сойдя с коня на захваченных нами позициях, я снял с себя кирасу. В центре доспеха была огромная вмятина, металл даже был немного прорван. Да еще и по бокам виделось пару характерных вмятин, похоже там картечь просто соскользнула. Эту кирасу теперь только выбросить. Что я и сделал.

Мой Ворон был весь измотан, судорожно раздувал ноздри, покрытый от кончиков ушей и до метелок ног потом и хлопьями пены, особенно скопившимися вокруг седла и упряжи.

Перебинтоваться я не успел, так как меня разыскал папаша. Похоже, он пребывал в ярости. Ведь я снова пошел в первых рядах охотников, чем поставил под угрозу все его многолетние инвестиции. Кормишь и учишь такого бугая много лет, а он так и норовит глупо погибнуть!

Но прямо в лоб батя мне сказать подобное не мог, ведь это шло вразрез с казачьими традициями. Нужен был формальный повод, чтобы наказать меня и он быстро нашелся!

За свою отвагу я от отца получил поощрительную награду: несколько нагаек в спину, будто-бы за то, что я позволил себе пуститься в бой на вороной лошади – а не на белой, эта-де была сильней и надёжней, а с вороною мог-де я утонуть. На деле-же выходило вот-что: отцу ужасно не хотелось, чтоб я очертя голову бросался во все нелегкие.

– Ах, Арсений, когда же ты, наконец, повзрослеешь! – этими словами папаша сопровождал свою экзекуцию.

Понявши наконец его и дорожа моею спиной, более не позволял я себе никакой глупой отваги.

Сегодня я не был в состоянии, ни спорить, ни убегать, ни уклоняться от ударов. Пришлось смиренно позволить отцу выпустить пар. Ничего, шкура на спине быстро нарастет!

Глава 14

После перехода Камчии все дело пошло как по маслу. Отсюда до столичного Адрианополя было всего менее пяти конных переходов. Если не принимать во внимание две последовательные горные цепи, преграждавшие наш путь, – Балканы и Родопи. Но путь через Балканы был открыт.

Итак, скорость, гонка. «Время, вперед!» Концепция волевого, целенаправленного энтузиазма. О! Казаки знали, как делать набеги! Их учили этому черкесы и татары, и набег казачий был быстр и внезапен.

Остатки нашего полка – 225 человек резво пришпорили коней и опередили отступающие османские отряды, первыми заняв ближайшую пару Балканских перевалов. Так как вместе с нами действовали и другие казачьи отряды, то общее наше число достигало 1,5 тысячи всадников.

Сверху взгляду открывалось целое море холмов, вершин, высоких и низких гор и очертания их были самые разнообразные. В общем, кроме неба, гор и облаков ничего больше не видно. Не птица сюда не залетает, ни зверь сюда не заходит.

Турки в Шумле оказались теперь в оперативном окружении. Они опоздали. И теперь изображали собой могучего мамонта, застрявшего в смоляной яме. Все у них пошло согласно пословице: «не было гвоздя – подкова потерялась; подкова потерялась – конь пропал; за неимением лошади – потерялся всадник; за неимением всадника – проиграна битва; проиграна битва – потеряно королевство».

Оставив на перевалах человек десять, из числа легкораненых, чтобы они дождались наступающие передовые пехотные отряды фон Дибича ( аналогично поступили и остальные казачьи отряды), наш полк перешел через горы и смерчем обрушился на богатую Фракийскую равнину.

Места, прекраснее которых в мире нет. По легендам именно здесь Ромул и Рем убили волка и спасли Красную шапочку. Так и хочется представить тут на лоне природы, в тени деревьев, какого-нибудь «инженера Птибурдукова», который в минуты отдохновения выпиливает из фанеры деревенский нужник.

Сохранять численность и бодрость людей, передвигаясь неделями по вражеским тылам, без отдыха, живя когда случается и чем Бог послал, – без этой способности, приобретаемой войском только многолетней походной жизнью, нельзя рассчитывать на успехи в азиатской войне. Но мы проходили по всем параметрам тютелька в тютельку. Наши казаки и верхом горазды и врукопашную мастера.

Чем меньше продолжительность любого проекта, тем более отрыто Окно Возможностей. Здесь мы очутились в краю непуганых идиотов. Которых, со времен последних крестовых походов против осман, несколько столетий здесь никто не тревожил. Из-за чего они расслабились не по-детски. Пора нам напугать их до икоты.

Мы направлялись прямо на юг, вернее чем по компасу, и турки бежали перед нами, как перед чудовищной силы самумом в пустыне. На всем пространстве дороги так много было разбросано брошенных сухарей и овса, столько валялось верблюдов с окровавленными ноздрями, которым не полюбилась тяжелая казенная армейская служба, что, казалось, мы идем по пятам бегущих перед нами в паническом страхе остатков вражеской армии.

Но враги нам не встречались. Все как будто вымерло. Слышался только глухой топот наших коней, да казаки забавлялись, некоторое время, убивая на всем скаку ловким ударом плети маленьких ящерок или змей серого цвета, что выползали к нам на дорогу.

Уже на четвертый день после эпической битвы у переправы мы с боем заняли города Мисеврию и Ахиол. Прекрасные это были дни.

Здесь мы захватили для русской армии две тысячи голов скота и три больших склада с мукой. Достались нам и пару сотен лошадей, но в основном они были крестьянские, заморенные, так что казаки охотно продавали их местным евреям по два рубля за штуку.

Год войны и несколько сражений доказали нам, что дисциплина и регулярное устройство турецкой армии есть только лоск, наложенный на нее снаружи европейскими инструкторами. Турки выходят и начинают драться как регулярное войско, но как только им хорошо дашь по зубам, как всякий лоск регулярности исчезает и перед тобой снова оказываются азиатские дикари Кагула и Рымника.

Артиллерия всегда уходит уже в середине боя, чтобы не сказали, что паша потерял слишком много ценных пушек. Батальоны массово бросают оружие. Ни одна часть османской армии, втрое многочисленней чем отряды армии победителей, не думает остановится на минуту, как-нибудь задержать преследование.

Турок, при счастливом случае, помноженном на трехкратное численное превосходство еще может победить, но он никогда не умеет нормально отступать. Разбитое османское войско тут же стаивает наполовину, не прося для этого казачьей шашки, и надолго это скопище уже нельзя назвать войском.

На следующий день, 12 июля, остатки Баклановского полка были посланы на рекогносцировку к укреплённому городу Бургасу. Это был крупнейший в этих местах порт на Черном море. Город, связанный с морем, с золотистыми домами, с улицами выложенными «серебряными» плитами, со сказочными дворцами и с величественными храмами, где стоит только раз преклонить колени, чтобы быть очищенным от всяких грехов. Жизнь кипела в этих стенах.

Вблизи этого города наш полк был встречен сильной турецкою кавалерией, в количестве 700 человек. На и наши две с небольшим сотни были полком богатырей, прекрасно вооруженных, смелых, упорных, гордых и самолюбивых. Каждый был готов драться за десятерых. Иначе говоря это был полк донских казаков!

Мы вступил с османами в бой, после пары залпов, «ударили в дротики.» Крики людей, конское ржание, треск сломанных пик и лязг стали повсюду. Затем мы врубились в турецкую конницу, в жаркой сече опрокинули вражеских всадников и вместе с ними, буквально на их плечах, с гиканьем и пальбой ворвались в город.

Как известно, бегущей армии каждый километр преследования стоит таких же потерь как и несколько часов сражения. Не дать ей оправиться – значит, не дать выйти из катастрофического положения. Турецких кавалеристов мы изничтожили почти под корень и лихорадочно принялись за убегающих аскеров.

"Вы узнали нашу лаву,

Наш казачий дружный гик —

И воспомнили отраву

Смертоносных наших пик.

Отчего ж вы, басурманы,

Не обернитесь лицом,

Отчего же в ятаганы

Не ударите с копьем?

Оттого, что ваши деды

Вам твердят про казаков,

И про наши встарь победы

И про старый ваш Азов".

Вытеснил гарнизон, который скоро стал в панике с печальным писком спасаться бегством, казаки полностью завладели этим большим городом с совершенно незначительными потерями. Наши трофеи состояли из нескольких крепостных орудий и мортир. А захваченному оружию не было числа.

После Варны и Силистрии это был третий большой османский город, который захватила русская армия. Причем, в отличии от генералов с высокими звездами на погонах, ворочающими многотысячными армиями, нами это было сделано совершенно незначительными силами. В нашем случае «стюардесса», а не «пилот», привели самолет в аэропорт.

Весть о падении Бургаса разнеслась с быстротой молнии по всем османским уездам. Целый край был совершенно покорен, и сделано это было небольшим конным отрядом всего за несколько дней!

К тому же, теперь если Решид-паша и ударит из Шумлы, перерезав наши пути снабжения на балканских перевалах, то теперь это нам по барабану. Морским путем, через Бургас, мы сможем снабжать нашу армию в Центральной Болгарии всем необходимым.

Ставка это оценила. На наш полк пролился дождь наград.

За свою отвагу полковник Бакланов получил Георгия 4 степени, мой отец – наградное именное оружие.

Мне же ничего не досталось. У судьбы бывают свои капризы. В битве с турецкой кавалерией подо мной была убита лошадь, погиб мой верный Ворон. Оттого я самым последним вошёл в крепость.

Все случилось, как в старинной песне поется: «Голова ль ты, моя головушка, несчастливая! В бою ли, в батальеце, ты первая, но в паю-то, на дуване, ты последняя.»

Видно было, что османы посыпались, мы сломали им хребет. Потому, что они начинали валиться как упавшие ряды костяшек домино.

Но и у нас возникали трудности. Полки таяли. Русские пехотинцы, шедшие следом за нами, изнемогали от скорости маршей, выбивались из сил, обозы отстали, солдаты стали голодать. Изнуряла и невыносимая жара. Снова полки стали таять от болезней. Сотни воинов болели желудком, страдали от лихорадки.

А от местной «сливовицы» на некоторых солдат напала почти непрекращающаяся рвота. Бедные русские солдаты, чего они только не выносят безропотно, покорно до такой степени, что посмотришь иной раз, просто слезы на глаза наворачиваются.

Иной мордатый офицерик с горящими глазами, после тяжелого дневного перехода держит падающих от усталости солдат в строю под ружьем добрых минут двадцать, разглагольствуя с жаром о разных Сципионах Африканских.

Но нас уже ничего не могло остановить.

Русские части неудержимо шли вперед. «Опять идем мы напролом, размахивая топором». Так что треск стоит и щепки летят! Халатники бегут, только пятки сверкают.

13 июля нами был взят Айдос, 14 – Карнобад. Мы неудержимо рвались на юг. Только лишь решительное наступление на сердце Турции, представляло единственное средство к тому, чтобы выиграть эту войну.

Хотя такое наступление и было сопряжено с большими случайностями, чем методическая война. Можно было победить, но можно было и погубить армию, заведя ее далеко в неприятельские дебри. Враг силен и коварен, всякое может случиться.

Визирь Решид, сидевший в Шумле, узнал, наконец, куда направлялись главные силы русской армии и выслал вдогонку за нами подкрепления. Кроме того, Решид-паша, рыча от бешенства, послал грозный приказ пашам Абдурахману и Юсуфу до последней капли крови защищать Центральную Болгарию.

Стояли жаркие июльские дни. Давно не было дождя. Земля трескалась от зноя. Так и хотелось процитировать: «Глядя на солнечные лучи, не забудь произвести анализ мочи!»

Скоро наши казаки у города Сливен обнаружили спешно формирующуюся турецкую армию. Хренасе пельмень! Казачьи разведчики с удивлением и тревогой смотрели на османское войско, занявшее половину долины.

Туда, чтобы стать под султанскую хоругвь, записывались местные турки, толпами валили башибузуки. Вместе с отрядами османских аскеров, это разношерстное воинство достигло 20 тысяч человек. Неугомонный исламизм еще не остыл в их душах. Это же Золотая Орда! Нашествие Батыя! Армия подписчиков Ольги Бузовой!

Один мулла с козлиной бородкой, почувствовав себя Бен Ладеном, без конца вещал правоверным, обнажая свои ржавые зубы:

– Во имя Мухаммеда, я сам поведу людей в бой. Пророк приглашает меня в рай аллаха. Всем нам пришло время стряхнуть с себя бремя этого мира и отправляться в лоно наслаждений дженната (турецкий – рай).

Пришлось и нам сосредотачивать свои силы. За это время я готов был истребить все турецкие разъезды, но спокойно, без лишней суеты, ставя «огневые ловушки», а не выходя сражаться лицом к лицу, грудь об грудь, о чем столь страстно мечтало наше высшее военное руководство. Такая тактика, как у меня, не могла потерпеть неудачу.

Люблю подливать масло в огонь. И побросать дерьмо на вентилятор. Немало османских всадников ощутило на себе возможности моего ястребиного взора, твердой руки и продвинутого оружия. Немало «шакалов» нашли свой конец от моей пули за эти десять июльских дней. Отправившись на свидания в рай с семьюдесятью двумя девственными гуриями.

Можно сказать, что мои пули разлетались просто «как горячие пирожки». Особенно когда ваш покорный слуга работал в «каторжном режиме». И даже враги восхищались моей ловкостью и воинским мастерством. Так как лично я один убил за этот период двадцать шесть басурман!

Этот этап сосредоточения продлился до конца месяца. «И снова в поход! Труба нас зовет!» Наступил решающий день. Все окрестные собаки в ночь перед битвой завыли в один голос.

Русские собрали под Сливеном 20 тысяч человек, турки имели столько же. Они поднимали свои знамена: конские хвосты, костяные полумесяцы, высохшие черепа. В черной массе мелькали зеленые чалмы перебегающих с места на место мулл.

Обнажив кривые мечи с криками: " Смелее, дети Аллаха!"– они пытались повести свое войско в атаку.

Но в отличии от наших опытных профессиональных солдат в рядах противника в основном пребывали какие-то непонятные личности, собранные с бору по сосенке. Для которых голова была дороже чести.

Сражение 31 июля 1829 года превратилось в чистую профанацию. Мы атаковали – собранные румелийскими пашами скопища побежали. Топча друг друга, в надежде спастись. Само по себе, «железо» ничего не решает. Нужен дух.

Сражение было настолько скоротечным, что в нем успели поучаствовать только наша артиллерия – устроившая предварительную увертюру и кавалерия. Наша пехота вообще в тот день не сделала ни единого выстрела. Что в общем-то особо не повлияло на ход дела. До сих пор наши войска, вооруженные расстрелянными кремневыми ружьями, не могли метить в отдельных людей, а довольствовались тем, что с разной степенью успеха осыпали пулями лежащее перед собой пространство. Надеясь «на авось».