Текст книги "Полусредний мир"
Автор книги: Александр Дон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)
Глава 13
В ПОИСКАХ БРАТЬЕВ ПО РАЗУМУ
Керамира разбудили гномы.
Они ни свет ни заря начали скрести золотоносную руду железными скребками и подняли такой тарарам, что Керамир спросонья едва не обмочился.
Керамир открыл глаза.
Гномов не было.
Вместо них он увидел здоровенную тетку в ярко-рыжем жилете. Тетка, вооруженная большой метлой, с бешеной скоростью возила метлой по земле, чертя каббалистические знаки и явно намереваясь навести на Керамира какое-нибудь проклятие – к примеру, превратить его в осла или в свинью.
Керамир вскочил.
Тетка неумолимо приближалась. Ее метла вычерчивала знак за знаком с такой скоростью, что у Керамира зарябило в глазах.
Керамир заметался. От страха он совершенно утратил способность соображать, и теперь изо всех сил ломился в кирпичную стену, пытаясь выйти на улицу.
Тетка, не останавливаясь ни на секунду, доскребла до Керамиру, проехалась метлой по его ногам, очертив магическую дугу, удостоила его презрительного взгляда и сказала:
– А ну вали отсюда, бичара! Ишь, распрыгался!
Керамир рухнул на колени:
– О несравненная и могущественная повелительница духов! Сжалься над несчастным скитальцем! Волею высших сил я заброшен в этот проклятый город! Простри свое милосердие на обездоленного странника! Не превращай меня в осла! Умоляю!
Тетка от неожиданности выронила метлу:
– Чтоб тебе пусто было! Да ты что, ополоумел, что ли?
Керамир, не вставая с колен, подполз к тетке и вцепился в оранжевый жилет:
– О солнцеликая! Не гневайся, прошу тебя! Смилуйся над нечастным!
Тетка смотрела на него, разинув рот. Наконец дар речи вернулся к ней, и в голосе ее послышалась жалость:
– Да что случилось-то? Может, документы потерял, а?
– О прекраснейшая! Знай, что я – наиглавнейший волшебник Полусреднего мира, Глава Магического Ордена, великий маг и чародей Керамир.
И Керамир рассказал оранжевой тетке историю своих злоключений.
Тетка слушала его, и глаза ее постепенно увеличивались в размерах, пока не достигли диаметра чайных блюдец.
– Да у тебя, я смотрю, совсем крыша поехала! – сказала она.
– Куда поехала? – не понял Керамир.
Вместо ответа тетка достала из кармана серебряную табакерку и принялась тыкать в нее пальцем.
Керамир с интересом наблюдал за ее действиями.
– Але, скорая? – закричала тетка в табакерку. – Срочный вызов!
Керамир был так ошарашен внезапным припадком безумия у тетки, орущей на табакерку, что совершенно не слушал, о чем она говорила. Он очнулся только тогда, когда она спросила:
– Сколько тебе лет?
– Чего? – растерялся Керамир.
– Лет тебе, спрашиваю, сколько? – терпеливо повторила тетка.
– Сто тридцать пять, – растерянно сказал Керамир.
– Говорит, сто тридцать пять, – сказала тетка табакерке. – Ну да, я же вам говорю, совсем с катушек съехал. Ну давайте, жду! – и ткнула пальцем.
– Ну вот, сейчас все уладится, – сказала она добродушно. – Сейчас доктор приедет, пилюлек успокоительных даст…
Керамир покачал головой:
– Бедная женщина! Ты верно, бесноватая! – сказал он печально.
– Чего-чего? – не поняла тетка.
– Говорю, ты сошла с ума. Ты разговариваешь с табакерками. Бедняга!
Тетка ошарашено вытаращилась на него, а Керамир, жалостливо глядя на тетку, продолжил:
– Один мой знакомый алхимик уверял, что при подобной напасти помогает отвар сушеных змеиных голов. Попробуй, может, тебе еще удастся вернуть разум.
Вместо ответа потрясенная тетка молча повертела пальцем у виска.
Керамир, будучи человеком вежливым, немедленно повторил уже знакомый ему жест благожелательного прощания, добавив:
– Не кручинься, несчастная безумица! Уповай на милость судьбы, и надейся на лучшее… Да, а змеиные головы все-таки попробуй!
Тут во двор въехала белая колымага, наподобие той, на которой Керамир въехал в город, но значительно меньше, и с красным рыцарским крестом на лакированном боку. Из колымаги вылезли три опухших горожанина. Среди них был рыцарь: на шее у него болтался рыцарский орден – блестящий конус на черных гладких шнурках. Шнурки заканчивались изогнутыми серебряными дужками с черными оливами на концах. Второй был оруженосцем – в руках у него был дорожный сундук с рыцарским крестом. Третий, видимо, младший слуга, почтительно держался сзади.
– Который тут волшебник? – мрачно спросил рыцарь.
– Вот он, – закричала тетка. – Еще и дразнится! Сама ты говорит, сумасшедшая!
– Ну, папаша, какие проблемы? – спросил рыцарь.
– Прохлада тебе, о благородный рыцарь, – ответил Керамир снисходительно. Глава Волшебного Ордена мог позволить себе подобную снисходительность по отношению к рыцарю, хотя и приехавшему в довольно приличной карете с гербом, но все же рыцарю, а не вельможе или волшебнику.
В Полусреднем мире Керамиру часто приходилось встречать рыцарей.
Вообще, надо сказать, что о рыцарях Полусреднего мира ходит большое количество ничем не обоснованных сплетен. Некогда эти славные мужи совершили несметное количество подвигов, упекли в мрачные подземелья полторы сотни злых королей, спасли шестьдесят одного принца, две тысячи сто семнадцать принцесс и не поддающееся учету количество прелестных девственниц. По сложившейся в давние времена поговорке, настоящий рыцарь должен был обязательно посадить в темницу короля, разрушить замок, и освободить девственницу. Студеной зимой и знойным летом рыцари странствовали по дорогам и распевали рулады, пугая фальшивым пением лесное зверье, восславляя добродетели и бичуя пороки. О них слагали гимны, им посвящали поэмы и рыцарские романы. Но со временем количество неосвобожденных девственниц сильно уменьшилось, поэтому рыцари принялись освобождать вначале вдов и одиноких тоскующих женщин, а потом и всех желающих. Последнее нередко приводило к конфликтам, ибо случалось, что почтенная матрона, соблазненная проезжим рыцарем, бросив семью и престарелого мужа, отправлялась на поиски острых ощущений.
Понуро перемещался такой соискатель по пыльным дорогам Семимедья на тощем осле, волоча за собой тупое копье. При въезде в деревню рыцари высматривали девственниц в слабой надежде освободить их. Невежественные крестьянки, не желавшие отдавать дочерей на освобождение рыцарю-недотепе, прятали их по погребам и чуланам.
Обычно имущество рыцаря состояло лишь из громкого титула, реже к нему добавлялось две-три сотни реалов, а уж богатых рыцарей можно было вообще пересчитать по пальцам. Впрочем, последние – обрюзгшие и обленившиеся бюргеры с солидным брюшком, не влезавшим ни в какие доспехи, – по дорогам не шлялись и приключений не искали, предпочитая всем подвигам хороший обед в родовом замке.
В целом же отношение к рыцарям было скорее жалостливым, чем агрессивным, и нередко на проселочной дороге можно было видеть, как какая-нибудь крестьянка совала рыцарю вареные картофелины:
– Покушай, болезный! Ишь, как отощал-то, бедняга… Кожа да кости!
Потому Керамир держал себя с рыцарем довольно высокомерно. Он посмотрел на рыцаря сверху вниз и спросил:
– Что угодно тебе, о благородный рыцарь? Учти, я спешу, и могу уделить тебе только три минуты.
– Мне угодно, – ответил рыцарь, – чтобы ты поехал со мной.
– Куда? – спросил Керамир напыщенно.
– В рыцарский замок, – ответил тот, усмехаясь.
Керамир решил, что рыцарь приглашает его на обед. В соответствии с этикетом Глава Волшебного Ордена мог наносить два-три визита в неделю представителям лучших семейств города. Знатным горожанам это давало повод для бахвальства, а Керамиру – возможность время от времени наедаться досыта.
– Ну, если ты так просишь… – пожал плечами Керамир. – Но учти, особе моего сана приличествуют особые почести. Я могу есть только с фарфоровых тарелок серебряными вилками. Приборы должны быть из цельного серебра. Если ручки будут костяные – я немедленно уйду.
Разумеется, Керамир лукавил. Он не ел со вчерашнего дня, и согласился бы есть не только с фарфора серебряными вилками, но даже из корыта руками, лишь бы накормили. Но правила этикета требовали соблюсти все приличия.
Рыцарь оказался покладистым:
– Договорились, – сказал он. – Как для тебя, так даже золотые достанем.
Удовлетворенный Керамир полез в карету.
* * *
Рыцарь оказался не из захудалых. По крайней мере, замок у него был огромным.
Керамира весьма торжественно вывели под руки из кареты, проводили в большой светлый покой и усадили на лавку.
Вскоре к нему вышел человек в длинном белом балахоне, вроде тех, что в Семимедье носят жрецы.
– Ты жрец? – спросил Керамир довольно бесцеремонно. Он не любил жрецов.
Жрецы составляли особую категорию жителей Семимедья.
В противовес волшебникам, занятым преимущественно высокими материями, как-то: поисками философского камня, изобретением универсального заклятья и бесконечными склоками друг с другом, жрецы имели вполне приземленные желания. Они хотели сытно есть, много пить и делать массу приятных вещей с храмовыми девственницами, назначенными в жертву богам.
И они находили в лице богов верных союзников и единомышленников.
Пантеон Полусреднего мира был представлен тремя десятками мелочных, сварливых и злопамятных божков, большую часть времени проводивших в дележе жертвоприношений.
Справедливости ради следует признать, что во всем, что касалось жертвы, жители Семимедья были скупы до неприличия. Каждое приношение богам приходилось буквально выдирать из их рук. После продолжительных переговоров, сопровождавшихся скандалами, взаимными оскорблениями и угрозами, стороны обычно договаривались об обмене жертвы на выполнение богами некоей конкретной просьбы. Фантазией горожане не отличались, и их просьбы сводились, как правило, к удачной торговле или наведению порчи на соседскую скотину, поэтому большинство жертв оседало в алтаре бога торговли, обмана и воровства Плутмеса. Последний, пользуясь своим исключительным положением, объявил себя главным богом, построил с вызывающим шиком дворец на вершине священной горы, и завел гарем из богинь целомудрия, знаний и домашнего очага. Второстепенные божки, жившие впроголодь, вынуждены были постоянно толкаться в его приемной, наушничая и интригуя в надежде получить кусок жертвенного пирога.
Жрецы, выступавшие посредниками в сделках между богами и верующими, и служившие чем-то вроде нотариусов, принимали живейшее участие в интригах, раздувая тлеющие очаги скандалов с усердием трудолюбивых муравьев. Поэтому на вершине семимедийского Олимпа постоянно царило примерно такое оживление, какое бывает в штабе армии после того, как выяснится, что главный шифровальщик последние десять лет работал на вражескую разведку.
Количество жрецов постоянно множилось. Помимо того, что их постоянно выпускала Жреческая семинария, еще большее количество самозванцев ежедневно объявляли себя осененными откровением свыше и приступали к вербовке паствы.
Поскольку количество жрецов существенно превышало количество имевшихся храмов, для новоиспеченных служителей веры существовали только две возможности трудоустройства. Первым, наиболее распространенным способом, было подсидеть уже имеющегося жреца и занять его место, и молодые жрецы отчаянно копались в подноготной служителей культа, выискивая пикантные моменты. Для особо сложных случаев нанимались целые команды ниспровергателей – лжесвидетелей, фальшивых юродивых, подложных незаконнорожденных детей, ненастоящих престарелых родителей и прочих, – дабы очернить старого жреца в глазах паствы. Низвергнутого жреца было принято вытаскивать из храма за ноги и троекратно погружать в выгребную яму, причем в третий раз – без извлечения на поверхность. Поскольку подобная перспектива никого не прельщала, старые жрецы всегда были начеку и не стеснялись с профилактической целью набить морду молодому коллеге.
Вторым способом обеспечить себя пропитанием была постройка нового храма. Но для этого требовалось вначале захватить землю. Понятно, что самовольный захват участка у какого-нибудь богатея или государственного чиновника для жреца был бы равносилен самоубийству, поэтому последние предпочитали осваивать общественные земли.
Многочисленные храмы, посвященные разнообразным богам, появлялись в самых неожиданных местах. Жрецы, с малолетства привыкшие работать локтями, не церемонились. Нередко храмы возводились за одну ночь. Выглянув утром в окно, горожанин с удивлением обнаруживал на месте прекрасного старинного парка уродливую хибару, наспех сколоченную из досок, с кривой надписью «Великий храм бога Хаммона» над дверью. Все старания городских властей навести порядок были тщетны, ибо голодные жрецы героически защищали свои уродливые детища, мобилизуя на площадь вокруг храма всех наличных прихожан и угрожая в случае сноса хибары поссорить губернатора с богами.
Единственная попытка ввести в Семимедье единобожие, предпринятая несколько лет назад, с треском провалилась. Прибывший с Краеземелья миссионер-единобожник, проповедовавший воздержание и отказ от мирских соблазнов, был обнаружен через два месяца в крупнейшем борделе Сам-Барова в состоянии, негодном к употреблению. Специальная комиссия, посланная губернатором с целью допросить проповедника и выяснить начала его веры, была вынуждена признать свое полное поражение. Погрязший в пучине соблазнов миссионер был не в состоянии вспомнить не только символ веры, но и собственное имя. После безуспешных попыток привести праведника в чувство он был возвращен обратно в бордель, а истраченные на его опохмел два ведра абрикосового бренди пришлось списать как безвозвратно потерянные.
Неудивительно, что жрецов в Семимедье, мягко говоря, недолюбливали. И Керамир не собирался особенно церемониться с представителем жреческого племени.
– Ты жрец? – спросил он. – Если ты собираешься просить у меня подношения для твоего божества, то это напрасный труд. Я волшебник, и не простой волшебник, а Глава Магического Ордена, магистр белой и черной магии Керамир. Меня пригласил на обед хозяин этого замка, но сам он отправился распорядиться о перемене блюд. Особе моего сана приличествует самый торжественный прием. Вот что, жрец, ступай, разыщи хозяина и скажи ему, чтобы поторопился с обедом. Мне не пристало слишком долго ждать.
Но жрец оказался упрямым. Вместо того, чтобы сразу бежать на поиски хозяина, он уселся за стол, открыл какой-то манускрипт, и приготовился записывать. Керамир, уверенный, что жрец собирается заполнять храмовые записочки с просьбами богам, рассвирепел:
– Ах, ты, жреческое отродье! – заорал он. – Как ты смеешь сидеть в присутствии могущественнейшего волшебника Полусреднего мира! Да я тебя в жабу превращу!
И Керамир бросился на жреца.
Но жрец оказался не промах. По его сигналу в зал в мгновение ока вбежали два дюжих подмастерья, и не успел Керамир охнуть, как оказался спеленат по рукам и ногам, наподобие грудного младенца.
Жрец оправил белый балахон:
– Галоперидол! Четыре кубика. И в наблюдательную его!
Подмастерья подхватили Керамира. Через минуту он почувствовал, как в зад его вонзилась игла.
Керамир забился в руках дюжих подмастерьев, но те держали крепко.
Прошло какое-то время, и Керамира вдруг неудержимо стало клонить ко сну.
Он еще пару раз дернулся, но руки и ноги отказывались служить ему. Керамир бессильно повис на руках подмастерьев.
Глаза его сами собой закрылись, и он крепко уснул.
Глава 14
ОСТРОВ НЕВЕЗЕНИЯ
Вовану приснился страшный сон.
Ему снилось, что он тонет.
Вокруг была вода – зеленоватая, пронизанная яркими солнечными лучами. Потом вдруг потемнело, и он стал погружаться все глубже и глубже. В ушах звенело, со всех сторон его обступила темнота, и Вовану показалось, что он умирает.
А потом появились откуда-то большие черные рыбы. Вован вспомнил, что в школе им показывали картинку, где эти рыбы – кажется, их зовут дельфинами, – помогали потерпевшим кораблекрушение, вывозя их на своей спине на сушу.
Училка не обманула. Дельфины подплыли к Вовану, слегка потыкали его вытянутыми мордами и принялись действовать. Один дельфин поднырнул под Вована, другие, действуя сообща, помогли ему подхватить тяжелое тело, и устремились на поверхность.
Дальнейшее Вован помнил совсем смутно. Кажется, было мелькание каких-то теней, соленые брызги, потом нежная шероховатость теплого песка. Это было так приятно, что Вован засмеялся.
И проснулся.
Голова гудела, как большой лаврский колокол. Болело решительно все – от макушки до пяток. Впечатление было такое, что во всем теле не осталось ни одной целой мышцы. Вдобавок бедного Вована мутило как после хорошего перепоя, хотя кроме морской воды он последние трое суток ничего в рот не брал.
Вован с трудом оторвал голову от земли и приподнялся, опираясь на локоть.
За его спиной шумел океан. Зеленоватые волны мерно накатывались на берег, ласково лизали пятки Вована и отступали обратно, оставляя на мокром песке пенный след.
Перед ним простиралась полоска песка шириной метров тридцать. Дальше начиналась пальмовая роща. Океанский бриз раскачивал верхушки могучих пальм.
Несколько минут Вован свыкался с ужасной мыслью.
Он на острове!
Он вспомнил, как по телевизору показывали фильм про одного мужика, которого вот так же выбросило на необитаемый остров, и он там прожил хрен знает сколько лет.
Вован завыл. Прожить хрен знает сколько лет без пива, рулетки, мулаток и «бэхи» – эта мысль была невыносимой.
Увы! Его отчаянный вопль раненой чайкой пронесся над островом и затерялся в пальмовой чаще. Никто не откликнулся на его призыв, никто не пришел спасать Вована. Не приплыли, грациозно покачивая бедрами, обольстительные мулатки, не примчались на крутых тачках верные братки, не явились даже члены вовановой депутатской фракции.
Вовану оставалось одно – пропадать.
И Вован стал пропадать.
Весь день и всю ночь пролежал он в прострации на берегу, слушая шум прибоя и крики ночных птиц. Утром с океана потянуло холодным ветром. Вован, стуча зубами, поднялся и поплелся к пальмам.
Он остановился перед огромной пальмой. Над ним, высоко наверху, нагло раскачивалась огромная гроздь бананов.
Вован вдруг почувствовал, что ужасно голоден.
Он попытался было подпрыгнуть, но до бананов было не меньше трех метров. В ярости Вован набросился на пальму и стал молотить кулаками по стволу, но только изодрал руки в кровь. Гроздь даже не шелохнулась.
Обессиленный Вован уселся под пальмой. Ровно через десять секунд созревшая гроздь с шумом рухнула ему на голову. В гневе Вован истоптал бананы ногами, и только потом вспомнил, что собирался их съесть. Увы – великолепная спелая гроздь была безвозвратно втоптана в песок.
Пришлось искать следующую пальму. Весь день Вован бродил по роще, пытаясь угадать, откуда сорвется гроздь, но бананы больше не падали. Ближе к вечеру ему удалось обнаружить недалеко от рощи куст с красивыми ярко-красными плодами, похожими на райские яблочки. Вован жадно набросился на красивые плоды и успокоился только тогда, когда на кусте остались висеть только одинокие листочки, а песок вокруг обильно усеялся огрызками. На вкус яблочки напоминали сырые грибы и явственно отдавали тухлятиной, но Вован не обращал внимания на такие мелочи.
Наевшись, Вован завалился на песок прямо под кустом и уснул.
Но поспать ему не удалось.
Не прошло и двух часов, как Вован проснулся от непонятных ощущений в животе. Впечатление было такое, будто его накачивают изнутри. Напряжение нарастало. Спустя пару минут живот стал твердым, как барабан, а еще через пару минут раздулся почти втрое. Некоторое время Вован лежал, прислушиваясь к ощущениям, потом стремительно вскочил и со всех ног бросился к кусту.
Раздался оглушительный грохот, как будто выстрелили из пушки. По острову распространилось зловоние.
Вован, изнемогая от кишечного приступа, отчаянно боролся с непокорными газами.
Ночную тишину острова ежеминутно сотрясали взрывы. Над пальмами с криками кружились испуганные птицы. Крабы, спасаясь от удушливых газов, в панике спешили к океану. Мелкая живность торопилась укрыться в чаще.
Наконец приступ ослабел. Вован, пошатываясь, с трудом распрямился и посмотрел на испорченный куст.
Яблочки оказались на редкость ядовитыми. До утра Вован еще добрых два десятка раз вынужден был вскакивать к кусту.
Утром взошедшее над океаном солнце озарило жуткую картину.
За одну ночь Вован ухитрился сделать с островом то же, что в свое время сделал со своей родной страной – а именно загадил до неузнаваемости. Трудами Вована остров представлял собой одно большое отхожее место.
Впрочем, Вован не обратил никакого внимания на подобные мелочи. Он блаженствовал. Приступ прошел. Мучения кончились.
Вован облегченно вздохнул и отправился на поиски пищи.
* * *
Потекли однообразные дни, похожие друг на друга как медузы в прибрежных океанских водах.
Вован совершенно опустился и одичал.
Заросший, грязный, вонючий, он бегал по острову, пугая островных птиц дикими воплями.
Когда ему хотелось есть, он карабкался на пальму, и, вцепившись в ствол отросшими когтями, перегрызал основание банановой грозди. Потом, урча от жадности, торопливо слезал и пожирал упавшие бананы, нередко вместе с кожурой.
Невдалеке от берега оказался родник с пресной водой. Когда Вована мучила жажда, он бежал к роднику и встав на четвереньки, по-собачьи лакал воду.
Мысль о том, чтобы попробовать выбраться с острова, даже не приходила в его голову. Для этого нужны были хотя бы примитивные познания в географии.
Географические познания Вована всегда имели сугубо прикладное значение. Он знал, например, что солнцевские круче люберецких, а мытищинские уступают черемушкинским. Но, к сожалению, эти сведения, чрезвычайно полезные в нашем мире, в Полусреднем мире особой ценности не имели. Других же научных знаний у Вована не было.
Он ни разу не попытался исследовать остров, обживая (точнее, загаживая) лишь небольшую полосу песка рядом с банановой рощей. Он не пытался построить хотя бы примитивную хижину, не заботился об одежде и запасах пищи. Он спал под открытым небом, ходил голым и довольствовался той едой, которую посылал ему случай. Он не думал о поиске новых съедобных растений, или о том, чтобы попытаться приручить какое-нибудь животное или птицу. Даже мысль о том, чтобы найти дикаря, как мужик из фильма, никогда не посещала его.
Он продолжал падать все ниже и ниже.
Бывало, что целыми днями он валялся в грязи, не вставая и не переворачиваясь и справляя нужду под себя, лишь изредка глухим рычаньем или негромким тявканьем выражая свое раздражение или удовольствие.
Три вида трудовой деятельности, которые освоил Вован за свою жизнь – разбой, рэкет и депутатство – оказались совершенно ненужными на острове. Грабить было некого, голосовать на за что, а больше Вован ничего делать не умел, да и не стремился научиться.
Цивилизация прорывалась к нему лишь изредка – в сновидениях. Тогда Вован видел себя то в стремительно летящей «бэхе», то в ресторане, то в сауне с мулатками, то сладко дремлющим на заседании депутатской фракции.
Но стоило ему открыть глаза – и все это исчезало. Оставался только загаженный остров, ярко-синее небо над головой и безбрежный океан.
Но однажды утром Вована разбудило громкое «М-ме!».
Он открыл глаза.
Совсем рядом, шагах в десяти от него, стояла коза.
Обыкновенная грязно-серая коза с длинной свалявшейся бородой, в которой застряли колючки репейника.
До этого Вован никогда не видел на острове коз.
Вован задрожал от возбуждения. Коза пробудила в нем дремлющий инстинкт. Два долгих года вынужденного воздержания требовали немедленной компенсации.
Коза показалась ему прекрасной. Она стояла как мраморная статуя в лучах восходящего солнца, и ее грязно-серая шерсть казалась Вовану золотой.
Вован облизнул пересохшие губы и стал осторожно подкрадываться к козе.
Коза глянула на него шкодливым глазом, сказала «м-ме-ме!» и игриво взмахнув хвостом отбежала на несколько шагов.
В Воване проснулся инстинкт охотника. Двигаясь на четвереньках, он бесшумной рысью потрусил к козе. Но коварная кокетка снова успела отскочить и теперь стояла в трех шагах, шаловливо косясь на Вована. Этот странный козел ей явно понравился, но она, как порядочная дама, наслышанная о коварстве мужчин, не торопилась вверять ему девичью честь.
Вован напрягся и в быстром прыжке попытался схватить козу за задние ноги, но та, будто смеясь, в последний миг отскочила и снова как ни в чем не бывало уставилась на Вована. Борода ее реяла на ветру как штандарт.
Вован издал утробный рев и бросился к козе. Коза легко перепрыгнула через Вована и грациозно вертя задом, поскакала вглубь острова.
Вован бросился вдогонку.
Коза играла с Вованом. То и дело она останавливалась и подпустив Вована буквально на расстояние вытянутой руки, делала вид, что щиплет траву. Но за долю секунды до последнего Вованового рывка коза стремительно срывалась с места и убегала.
Вован гнался за ней, рыча от возбуждения.
А коза уводила его все дальше и дальше в глубь острова.
Вскоре они прискакали к подножию большой горы, возвышавшейся над островом. Так далеко Вован никогда не забредал.
Тут коза остановилась, игриво тряся бородой и поджидая Вована, который, выбившись из сил, отстал шагов на тридцать.
Совершенно измотанный Вован приплелся к подножию горы и рухнул на землю. Несколько минут он тяжело дышал, пытаясь перевести дух. Коза терпеливо ждала.
Но как только Вован собрался с силами и попытался снова настичь беглянку, коза легко подхватилась и запрыгала вверх по склону.
Вован, пыхтя как паровоз, стал карабкаться в гору.
Коза заманивала его все выше и выше, делая короткие остановки, чтобы Вован не потерял интерес к преследованию, и продолжая взбираться все выше, как только Вован подбирался к ней.
Наконец они добрались до самой вершины. Коза легко вспрыгнула на большой камень, и застыла на вершине, как изваяние.
Вован приготовился к последнему прыжку. Он сжался как пружина, уперся ногами и руками в склон горы, напрягся и глухо заурчал.
Коза, нагнув голову, смотрела на Вована.
Вован набрал в грудь побольше воздуха.
Коза насторожилась.
Вован напрягся.
Коза взмахнула бородой и приготовилась соскочить с камня.
Вован прыгнул.
Он успел схватить козу за задние ноги. Коза отчаянно рванулась. Вован не удержался и с размаху шлепнулся о камень. Коза воспользовалась минутным замешательством, выскользнула из Вовановых объятий, больно стукнув Вована копытом в лоб, и поскакала по камням вниз.
Вован поднял нестерпимо болевшую голову.
И едва не свалился с вершины.
То, что он увидел, потрясло его до глубины души.
Прямо перед ним, у подножия горы, расстилался город.
Взгляду пораженного Вована предстали оживленные улицы, усеянные людьми и повозками, каменные дома, храмы, городская ратуша, площади, и рынки.
Это был Сам-Баров – город, с которого Вован начал свое знакомство с Полусредним миром, его столица и центр. Дальше, за городской окраиной, начинались поля, а вдали, в синей дымке, виднелись очертания огромного, бескрайнего леса.
Остров не был островом!
Это был обычный мыс, к тому же не особенно длинный. Все это время Вован провел менее чем в двух часах пути от крупнейшего города Семимедья, даже не догадываясь об этом.
Вован был потрясен.
В мгновение ока его воображению представились все блага, которые сулит человеку цивилизация: вкусный ужин в приличном кабаке, сладкое вино, теплая ванна и мягкая постель.
И все это было совсем рядом с ним, буквально в двух шагах!
Вован вскочил и стал торопливо спускаться по склону.
