Текст книги "Алексей Ставницер. Начало. Восхождение. Вершина (СИ)"

Автор книги: Александр Чебручан

Соавторы: Валерий Албул,Александра Старицкая,Александр Токменинов,Хобарт Эрл,Виктор Ставницер,Вадим Сполански,Игорь Шаврук,Владимир Мамчич,Абрам Мозесон,Михаил Ситник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Переговоры – это не соревнование знаний, а состязание интеллектов.

Я не знаю, как и когда Алексей получал необходимые технические знания, но скоро за столом переговоров он свободно оперировал инженерной терминологией, демонстрируя глубинное понимание проблематики. Так что если партнеры, полагаясь, что перед ними сидит кооператор с опытом оптовой торговли, начинали сыпать терминами, ответ был немедленным и адекватным. Алексей никогда не позволял ставить нас в роль просителей, бедных родственников и пр. И очень недипломатично, если не сказать жестко, реагировал даже на намек некоего превосходства. По этой причине, к слову сказать, едва не сорвалось еще на начальной стадии наше сотрудничество с «Норск-Гидро», о чем речь впереди.

Теперь об убежденности. Меня поначалу удивляла уверенность Алексея Михайловича, когда он отстаивал или предлагал реализовать какую-либо инженерную идею. В частности, когда шла речь о реверсе терминала, он доказывал, что это возможно. Как-то после очередного раунда переговоров я спросил у него: быть может, то, чего мы так хотим и что нам нужно, действительно неразрешимо? Он как-то весело фыркнул и сказал, что на свете не так много технически нерешаемых задач. И реверса нашей импортной линии в этом списке точно нет.

– Если это не сделают немцы, это сделаем мы, – сказал он без тени сомнения. – Просто им выгодно строить еще один терминал, экспортный. Будь это выгодно и нам, можно было бы договариваться. Но тут интерес разный.

И чтобы окончательно развеять мои сомнения, уверил, что молодые тисовские инженеры имеют соображение, как решить проблемы с реверсом. Так что свету – не только в немецком окошке.

Позже, когда мы сообща съедим не менее пуда соли, я открою едва ли не главную черту характера Алексея: в его лексиконе не было слов «нет, невозможно, неразрешимо» и прочих. Он никогда не искал обоснований и пояснений, почему проблему нельзя решить. Он начинал с того, как ее решить быстро и с наименьшими затратами. Так было не только с реверсом. Развитие ТИСа, превращение его из маломощного «Лимана» в крупнейшую стивидорную компанию Украины во многом поясняется тем, что Алексей, определив цель, шел к ней прямым путем, не обращая внимания на «револьверный лай» мелкого чиновничества. Его логика была проста. Наш проект государству выгоден? Мы нарушаем интересы государства, народа? Если нет, то какие сомнения? Вперед!

Привыкшие к совковой зарегулированности, привыкшие к тому, что без их чиха и соизволенья никто ничего делать не мог, чиновники немели от такой дерзости. Они во все лопатки запоздало кидались совать палки в тисовские колеса, но это Алексея мало беспокоило. Дело сделано. Беспокоило это первое время, как это ни странно, управленческий персонал и даже рабочих. В каждом из нас еще сидел послушный советский человек, робевший от грозного оклика вышестоящего начальника. Примеров, как начальственный произвол пускал под откос успешные производства, было много. Поэтому рабочий коллектив и воспринимал наезды болезненно, ТИС ему нравился стабильностью, кадровой политикой, социальными программами, зарплатой, наконец. Не погубят ли? А чем крепче предприятие становилось на ноги, тем больше становилось охотников прибрать его к рукам. Вообще становление, развитие нашей земли терминалов, как потом будут называть ТИС, напоминало плавание против течения. Любое промедление или неверное решение грозило унести нас вниз. Но Алексей Михайлович как-то очень быстро и без помощи психологов со стороны ситуацию со страхами сломал. Логика его убеждений была проста и стояла на украинских законах: если мы хозяева своего предприятия, то кому лучше знать и понимать, что нам делать, как развиваться? Если мы что и сделаем в убыток, то ведь в убыток себе, не государству. Так что неистовство чиновной своры нам не указ. Наша сила в сплоченности. И, может, впервые в новой истории Украины на приватном, работающем по рыночным правилам предприятии рабочий коллектив оказался рядом с руководством предприятия. Вопреки старым идеологическим канонам, так как руководство было буржуазным по сути, капиталистическим, а следовательно, и враждебным для трудового коллектива.

Но все это будет потом, а в этой части моего рассказа ТИС еще слаб и бессилен, незащищен и уязвим, как всегда и бывает с новорожденным.

Поиск средств на реанимацию комплекса привел нас к тем самым австрийским бизнесменам, которые проявили интерес к инвестированию в цементный терминал. Оказалось, цемент – это один из сценариев их инвестиционной политики, перевалка химических грузов, согласились они, не менее интересно. Родилось совместное украинско-австрийское предприятие, вполне в духе тогдашней моды, так как присутствие в фирме иноземного партнера поднимало статус, прибавляло солидности и доверия.

В обещания австрийской стороны поверило и Министерство промышленной политики. Страна (наконец-то!) поняла цену и значение перегрузочного комплекса, и Фонд госимущества предупредил строго – пуск не позже 98-го года. Никакие причины и форс-мажоры во внимание взяты не будут. Возможно, я не достаточно хорошо владею информацией о девяностых, но таких примеров, как наш, чтобы государство не продало – хоть за деньги, хоть уступило на иных условиях – дорогостоящее предприятие, а отдало его в управление, можно сосчитать по пальцам. И логика решения Фонда понятна. «Лиман» стоял, в его заводях цвела вода и пахло разрушением.

Удастся запустить предприятие в назначенный срок – отлично. Не удастся – с вещами на выход, господа неудачники, так как фактическим владельцем комплекса оставалось государство.

При этом у Фонда не болела голова, где взять средства, чтобы платить людям зарплату, содержать все еще не работающий комплекс, платить по счетам порта за свет, за связь, за воду и так далее – пожалуй, только за воздух с нас не брали. Причем, портовское руководство как-то в одночасье прозрело, что у них под боком закопошился конкурент. Счета с каждым месяцем приходили все солиднее.

Как новоявленные капиталисты без капитала выкручивались – рассказ занимательнее сказок Шахерезады. Начав рядовым сотрудником в кооперативе Виталия Томчика, Алексей Михайлович не потерялся в бурном течении лихих девяностых. Деловая сметка, предпринимательская интуиция стали основой того, что его «Эверест» оказался достойным своего имени. В кое-как приспособленном под офис подвале на Екатерининской рядом с Пале-Роялем кипело.

Кто как будет называться в штатном расписании – черт с ним. Но на финише переговоров норвежцы предложили такой сценарий развития предприятия, который противоречил нашей позиции кардинально. Примерно это звучало так. Все построенное при Союзе фирмой «Крупп-ПВХ» никому не нужно. Мы строим новый экспортный терминал, он будет стоять рядом. Если будет импортный грузопоток, хорошо, пригодится и немецкая работа. Проект и заказ оборудования для нового терминала «Норск-Гидро» брала на себя. Наши резоны, что оборудование для второй очереди уже есть, что оно лежит в ящиках на терминале, норвежцы как бы не слышали. Что тисовские инженеры работают над реконструкцией первой очереди, чтобы она стала реверсной, не слышали. Правда, стратегия договором не обуславливалась, и это нас успокоило – должен ведь трезвый ум взять верх над амбициями? Тогда я считал, что проявляю чудеса терпения, удерживая Алексея, готового прервать переговоры. Я исходил из того, что мы уже в цейтноте, что без партнерского капитала покатимся в пропасть. Алексей возражал: при таком отношении к делу и к партнерству мы все равно покатимся в тартарары. И однажды, когда представитель «Норск-Гидро» как сквозь зубы процедил очередное требование, мелочь по сравнению с предыдущими, Алексей поднялся и сказал, что переговоры закончены. Мы откланялись. Видимо, норвежцы к такому повороту событий были не готовы.

До вылета домой у нас оставалось какое-то время, мы гуляли по северной столице вполне благополучной страны, которая давным-давно не знает войн и революций, граждане которой просто живут, не представляя, что за нормальную жизнь нужно бороться.

Я уговаривал Алексея все же подписать кабальный договор. Тем более, что «Норск-Гидро» посчитала возможным снять свое последнее предложение, от которого и впрямь ничего не зависело. Но Алексей Михайлович упрямился – нужно искать иного инвестора.

Если положить руку на сердце, то поведение и чрезмерная амбициозность «Норск-Гидро» была в стиле времени. Не только такие крупные фирмы, как «Норск», а и заурядные по масштабам компании вели себя в Украине, как конкистадоры с индейцами. Только что не меняли стеклянные бусы на золото. Это была черная полоса унижения национального достоинства, и тяжелее всего приходилось тем, кто имел это достоинство. Чудеса терпения и толерантности во время переговоров на самом деле проявлял не я, а Алексей Михайлович. Вся его предшествующая жизнь выковала, закалила и отточила в нем характер лидера. Привыкший в прежней, горной жизни к экстриму как норме, к действиям решительным, меряя ситуации не аршином выгодности, а исходя из нравственных норм, он должен был скрутить на этих переговорах себя в бараний рог, чтобы не прервать их в первый же день.

Когда у меня не оставалось ни единого аргумента, чтобы переубедить его, я вспомнил о заносчивом юристе «Норск-Гидро», который, как от надоедливой мухи, отмахнулся от моего замечания, что с процедурными нарушениями договор будет недействителен. Речь шла о том, что договор должны подписать «Норск-Гидро», Фонд от имени государства и ТИС. Юрист-зазнайка считал, что с украинской стороны достаточно и одной подписи. И меня осенило…

Думаю, если бы наши отношения с «Норск-Гидро» строились действительно по-партнерски, на равных, если бы у назначенного от «Норск-Гидро» руководства было поменьше спеси, а больше уважения, понимания нашей специфики и если бы, наконец, шла интенсивная работа по реанимации терминала, формальная зацепка никогда не стала бы яблоком раздора. Но было то, что было. Комплекс под норвежским патронатом стоял год, стоял два точно в таком же виде, как и до нас. Двери калитки мы, конечно, разварили, помалу сформировали трудовой коллектив, но взятые на себя обязательства по запуску терминала норвежцы выполнять не спешили. Мы перебивались случайными заказами, перегружая, что придется.

Этот начальный период, как мне представляется, выковал из Алексея Михайловича такой тип руководителя, который потом стоял, как крепость, под натисками извне. Два с лишним года, пока дирекция от «Норск-Гидро» в основном занималась обустройством своего быта, Алексей готовил ТИС к автономному плаванию в самостоятельную жизнь. Он создавал тисовскую, независимую от порта инфраструктуру предприятия. В этом, на первый взгляд, необходимости не было. Экономически даже выгодно было пользоваться портовской связью, теплоснабжением и прочим. Но только на первый взгляд. И дело даже не в стоимости услуг. При каждом удобном случае порт давал нам понять, кто в доме хозяин. Мы могли внезапно остаться без света, без связи. Мелочные эти конфликты разрешались при помощи начальника порта, но постоянно ходить в жалобщиках – удовольствие малое.

Высокомерное сомнение норвежских партнеров, что «директор магазина» сможет эффективно управлять комплексом, жизнь оценила сама. И думаю, вряд ли кто из присланных компанией специалистов-контролеров сумел бы сделать эту работу лучше.

Норвежская дирекция, которую возглавил Мишель Дельвиль, больше осуществляла контролерские функции, управлением терминалом практически не занималась. Считалось, что инвестор озабочен перспективой. Нам же, как знающим и понимающим «украинскую специфику», отводилась роль согласования документов, получения разрешений и прочая. Главный документ, который нам предстояло согласовывать, был проект строительства второй очереди терминала. Но сроки уплывали, а проекта все не было. Возлагалась на нас и еще одна проблема. Это получение разрешения Национального банка на хранение норвежской инвестиции за границей. На общепонятном языке это значит вот что. Наши партнеры действительно перевели на счет ТИСа оговоренную договором сумму. Этим они доказали, что деньги у компании есть. Но чуть не на следующий день «Норск-Гидро», вопреки практике валютного регулирования, эту инвестицию вывела на свои зарубежные счета. Считалось – на время, оказалось – навсегда. Украина осталась с носом. И нам выпала горькая доля регулярно ходить в Национальный банк и выпрашивать продления на пребывание денег за границей.

Свою позицию «Норск-Гидро» поясняла тем, что там, за рубежом, деньгам ничего не грозит. Банк надежный. Никаких историй с авизо, со взломом счетов. А Украина – страна молодая, нестабильная, всякое может случиться. А главное ведь, чтобы инвестиция дала эффект? Не сгорела в случайном пожаре. Да и расчеты с зарубежными партнерами так вести проще…

Скрепя сердце Национальный банк нарушал свои же инструкции и «в порядке исключения» разрешения выдавал. Но всякий раз предупреждал – в последний раз. Мы понимали, что хранение такой суммы в зарубежном банке дает немалую прибыль по процентам, что норвежцы поступают, мягко говоря, не по-партнерски. Мы на ТИСе экономили каждую копейку, перебиваясь случайными заработками. К слову, щепетильный в расчетах Алексей Михайлович с первого дня сотрудничества с «Норск-Гидро» постановил, что мы живем на свои деньги, за свои ездим в командировки и так далее. Предложение компании выплачивать ему «достойную зарплату» было вежливо отклонено.

Хотя по договору у нас с инвестором и были равные права на определение стратегии ТИСа, норвежцы упрямо держались линии на строительство нового терминала рядом со старым. Оборудование для него заказывали без нас, хотя проекта, как я говорил, все еще не было. Из документов, которые оказались нам доступны, нетрудно было уяснить, что новое предприятие будет большим шагом назад в сравнении с немецким проектом – в первую очередь, по экологической безопасности, по инженерным решениям. Главным козырем инвесторов было – так дешевле. Похоже, мы окончательно заговорили на разных языках. Согласиться на строительство второй очереди, которая после 12 договорных лет превратится в морально и физически устаревшее железо, было бы крайне неразумно. Фонд госимущества придерживался такого же мнения.

Без малого два года «брака по расчету» с норвежским партнером были для нас периодом познания своего предприятия. Познания – не что где лежит и какой мощности, а понимания значимости роли терминала в народнохозяйственном механизме. Пока он стоял, химическая промышленность его в расчет не брала. Но едва начал воскресать, ведущие предприятия по производству минеральных удобрений начали проявлять к ТИСу интерес. У всех был один вопрос: когда заработает экспортная линия? Этому было объяснение. Экспорт удобрений был формой выживания заводов, так как разруха в украинском селе свела потребление удобрений нашими земледельцами к нулю. Непаханые черноземные просторы были обычным пейзажем Украины. Спрос на удобрения на мировом рынке стоял высокий, но в стране не было ни одного современного терминала. Удобрения грузили по так называемому прямому варианту – поднимали вагон над трюмом и переворачивали. Сколько при этом «эликсира плодородия» сыпалось на землю и в воду, лучше не думать. Изучая конъюнктуру рынка, Алексей объездил почти все черноморские порты. Помнится, он вернулся из соседнего портового города и рассказывал, что всего за сезон на причале, где грузили удобрения по прямому варианту, рельсы оказались разъедены так, что их пришлось срочно менять. Он был убежден – грузопоток на ТИС сформируется в короткое время. В приватных беседах руководители химкомбинатов осторожно высказывали готовность участвовать в реконструкции терминала. Но возникало препятствие – ТИС не мог привлечь никого в качестве партнера без согласия «Норск-Гидро». А «Норск-Гидро» о новых участниках общества и слушать не хотела.

Алексей Михайлович был одним из первых, кто защитил честь и интересы страны. Без демонстраций, без криков, без биения себя в грудь в припадках патриотизма и энтузиазма.

Пользуясь правилом партнерского равноправия в управлении терминалом, он, не спрашивая согласия наших норвежских инвесторов, развернул действенные работы по реверсу комплекса фосфоритов. Он и потом всегда придерживался такой тактики – ни у кого и никогда не спрашивать разрешения, если это не было предписано законом. Норвежская сторона была категорически против. Почему? Выскажу свое предположение.

Построив за свои деньги вторую очередь, «Норск-Гидро» таким образом делила историю ТИСа на две части. На первую неудачную – вот она стоит и ржавеет без пользы, и вторую – успешную. Таким образом, все, что было сделано ранее – многолетним трудом и немалыми средствами по строительству территории и причалов, прокладыванию железнодорожной ветки и подъездных путей, содержанию комплекса в годы консервации, формированию инженерного персонала и рабочего коллектива, созданию своей инфраструктуры и еще много чего, – все это становилось как бы малозначущим и третьестепенным обстоятельством, что было неправдой.

Отношения с «Норск-Гидро» зашли в глухой тупик. Последней каплей в чаше терпения стал отказ норвежской стороны выполнять требование Национального банка перевести инвестиционные средства в Украину. Отказ стоил дорого – ежедневно на ТИС накладывался штраф в сумме 45 тысяч долларов. Сумма росла, как катящийся по склону снежок. Как писало одно уважаемое издание, «норвежская сторона сделала все, чтобы подставить своих партнеров под штрафные санкции». Неуступчивость норвежцев не оставила нам выбора – в феврале 97-го компания «Норск-Гидро» была исключена из общества на внеочередном собрании участников.

ТИС, чтобы не вступать в денежную тяжбу с «Норск-Гидро», сразу же вернул бывшим партнерам все деньги, которые они вложили в ТИСовские программы. Эту страницу биографии мы посчитали для себя перевернутой. Но норвежцы считали иначе. Они были возмущены. Как это какая-то компания-букашка осмелилась замахнуться на гиганта? «Норск-Гидро» объявила тотальную войну ТИСу и лично Алексею Ставницеру. Тип войны был нам незнаком. Думаю, что и для Украины это был новый опыт. Располагая неизмеримо большими ресурсами и опытом, «Норск-Гидро» начала мощную информационную атаку. Что-то вроде Сталинграда и Курской дуги вместе взятых. Подчеркну: целью было не восстановление прежних отношений, не поиск компромисса, а «выжженная земля».

Осенью 97-го на теплоходе «Тарас Шевченко» «Норск-Гидро» проводила пресс-конференцию. Поводом для ее проведения, как заявил представитель компании Отто Гренли, послужила публикация в московских «Известиях», где, по его мнению, в искаженном виде были представлены отношения «Норск-Гидро» с украинскими партнерами по ТИСу, непрофессиональное отношение к делу которых и привело, в конце концов, к разрыву сотрудничества, причем, с грубейшими нарушениями законодательства. Таким образом, нанесен моральный ущерб не столько «Норск-Гидро», сколько Украине, так как серьезно страдает ее инвестиционная привлекательность. После более чем часового изложения сути дела спикер «Норск-Гидро» заявил, что решение собрания участников будет обжаловано в украинских судах. Если же справедливость не будет восстановлена, Украину ждет международный суд. И уж там… В соседнем с пресс-конференцией зале, как это часто бывает на подобных мероприятиях, уже были накрыты столы и официанты с накрахмаленными салфетками через руку стояли наготове.

Рыцари пера и микрофона явно были расположены к иностранной компании. Многие из них совсем недавно не за свой счет побывали в Осло, посетили штаб-квартиру «Норск-Гидро» и воочию убедились, какая это мощная и справедливая компания, о чем рассказывали своим читателям, как-то не очень осмотрительно заявляя, что они беседуют или ведут репортаж из Осло. Они вплетали в свою повесть красную нить: как «Норск-Гидро» согласилась сотрудничать с никому неизвестным ТИСом и какую черную неблагодарность он проявил. Словом, степень взаимопонимания журналистов и норвежской стороны должна была стать за дружеским столом еще выше. Но совершенно неожиданно гладкий сценарий нарушился неизвестным журналистскому сообществу человеком. Он молча простоял позади всех всю пресс-конференцию и теперь заявил, что господа журналисты могут выслушать и другую сторону – сторону ТИСа. Неизвестный был Алексеем Ставницером.

Позже норвежские представители и возмущались поступком Алексея, и отдавали должное его находчивости. Прийти на чужую пресс-конференцию, считали они, – нахальство. Хотя, по европейским нормам, это этично и правильно. А вот что Алексей воспользовался случаем и опроверг норвежскую версию – это, считали они, смело и находчиво.

Небрежение богатого инвестора достоинством украинского партнера, как говорено выше, не было чем-то из ряда вон выходящим. Но впервые такой инвестор начал информационную войну. Пожалуй, не было в Украине солидного издания, которое бы не рассказало об инвестиционной драме. Газетные страницы пестрели заголовками вроде того, что инвестиционный портрет Украины покрывается трещинами, что авторитет Украины падает в мировом сообществе. В общем, приговор был суров и обжалованию не подлежал. Свою украинскую сторону журналисты выслушать не посчитали нужным, чем поясняется позиция ТИСа, не интересовались. Самые благожелательные публикации были с большим вопросительным знаком: если договор заведомо кабальный, зачем же его подписали? Надо же было национальную гордость иметь!

Я пропускаю страницу многолетней судебной тяжбы с «Норск-Гидро», закончившуюся в международных судебных инстанциях в нашу пользу. Я искренне сожалею, что она была. Думаю, руководство «Норск-Гидро» вряд ли премировало своих специалистов, отказывавших в доверии к «директору магазина» Алексею Ставницеру, поскольку, начав самостоятельную работу с перевалки около 500 тысяч тонн в 1998 году, ТИС преодолел рубеж в17 миллионов тонн. Это яговорю без злорадства или упрека, скорее, с сожалением.

Не скажу, что репутация «Норск-Гидро» в мире от развода с ТИС пострадала. Но что компания свою информационную войну не выиграла – факт. Публикации первой волны действительно были против нас. Но Алексей не дал шанс угаснуть вниманию к ТИСу. Он принудил журналистское сообщество говорить о предприятии, создавая информационные поводы: то ТИС нашел инженерное решение, как осуществить реверс терминала; то без кабальных условий в общество вошел «Федкоминвест» – монакское предприятие с российскими корнями (фамилии его владельца Алексея Федорычева было достаточно, чтобы пробудить журналистский интерес); то возобновилось сотрудничество ТИСа и «Крупп-ПФХ». Ржавевшие годами подъездные пути к терминалу засверкали – помалу, исподволь начала увеличиваться перевалка грузов. Но самое главное, что ТИС таки уложился в поставленные Фондом сроки и бывший фосфоритный комплекс начал работать на экспорт. Журналисты «возвращались к напечатанному» и к их чести переосмысливали и свои прежние оценки конфликта, и по-новому смотрели на неожиданную новость – ТИС. Неожиданную, так как при незыблемой норме, что порты должны быть государственной собственностью и никак иначе, странным образом в Южном стремительно строилось частное стивидорное предприятие. И мало того – работало лучше государственных портов.

ТИС развивался по своей собственной стратегии. Она никогда нигде не объявлялась и была проста – угадать потребности завтрашнего дня. Уже когда мы прочно стояли на рынке перевалки химических грузов, не имели недостатка в клиентах, Алексей Михайлович озадачил участников общества предложением построить зерновой терминал. Украина тогда весьма робко заявляла о себе как экспортере зерна, и мало кто поверил в амбициозное заявление премьер-министра В. Ющенко о повышении урожайности зерновых до 40 миллионов тонн. Столько при Союзе Украина получала только при самом благоприятном стечении обстоятельств. Современных терминалов для экспорта зерна у нас не было, в лучшем случае работали по тому самому пресловутому прямому варианту – с колес. Идея Алексея была – учесть опыт работы с минеральными удобрениями, построить зернохранилище, чтобы накапливать большие партии зерна, фрахтуя под него многотоннажные суда. В этом случае цены на перевозку были более привлекательны для зернотрейдеров. Обстоятельство немаловажное, так как мы прекрасно понимали, что появление нового конкурента на зерновом рынке никто аплодисментами встречать не будет. Согласовав строительство с надзорными инстанциями, мы построили зерновой терминал в рекордно короткие сроки – что-то месяц с хвостиком. Таких скоростей портовое строительство не знало. Увы, нам не аплодировали и не поздравляли с удачей. Захлебываясь от гнева и возмущения, железнодорожное ведомство вопрошало: как это – строили, а их не спросили, можно ли везти в Южный зерно? Едва ли не впервые в истории независимой Украины железнодорожное ведомство объявило конвенцию на грузы в адрес ТИСа, попросту говоря – наложила запрет на наш грузопоток, выторговывая для себя «дополнительные условия» к существующему договору. Ларчик этот с простым секретом – работая по старинке, переворачивая вагоны над трюмом, мы использовали бы подвижной состав как своеобразные склады на колесах. Выгрузка шла медленно, за «простой вагонов» полагалось платить. Это были абсолютно дармовые деньги, и руководство Одесской железной дороги тех лет терять их не хотело. Я специально подчеркиваю – тех лет. Потому что жесточайшие конфликты с железной дорогой, как ни странно, носили личностный характер. Исходя из принципа, что «частник» работает на себя, а дорога – на государство, руководство дороги доставило немало хлопот и нам, и себе. Оказалось, что неразрешимость и постоянство конфликтов исчезли, едва сменилось руководство дороги.

Так же быстро, как и зерновой терминал, ТИС строил причалы, угольнорудный терминал, контейнерный терминал, склады для открытого и закрытого хранения грузов. В Украине не было равного ТИСу предприятия по портовому строительству. И трудно сказать, куда бы завела Алексея страсть к строительству, если бы у государства не было своей страсти – волокиты с согласованиями. Это парадокс, но согласования у нас отнимали больше времени, чем строительство.

У Алексея было особое, я бы даже сказал интуитивное чувство перспективы бизнеса. Развитие было для него важнее сиюминутной выгоды, важнее того, ради чего и зарабатывают деньги, – спокойствия и комфорта. Он точно просчитал ситуацию, когда Фонд госимущества оказался готовым уступить свою долю в обществе. И это было правильное, экономически выгодное решение. Денег мы зарабатывали немного, для государства – и вовсе копейки. Назначенная Фондом сумма с лихвой покрывала дивиденды на много лет вперед. Наша выгода была не в деньгах – мы становились полноправными хозяевами.

Сегодня ТИС занимает первое место в Украине среди портов по перевалке сухих грузов (2012 год)предприятия. Без покровительства Фонда сложнее было вести переговоры с чиновниками. Впрочем, не только переговоры.

Клановое, криминально-олигархическое устройство государственной власти стало общим местом рассуждений о судьбах и перспективах Украины. Но мало кто додумывает до самого донышка, что представляет собой это устройство на самом деле, как выглядит в реальной жизни. Вот вам пример.

Уже за пределами нулевых, когда вроде как забили осиновый кол в могилу кучминского режима, на территории ТИСа появляется микроавтобус. Можно было бы посчитать, что он заехал случайно – рядом трасса. Но пассажиры явно иностранного вида как-то очень внимательно рассматривают уже готовую стройплощадку в конце лимана. Сопровождающий их мужчина, один из руководителей Минтранса, делает широкий жест и спрашивает: «Нравится?» Если нравится, начинаем переговоры. Кто-то из гостей осторожно уточняет, действительно ли эта территория свободна. Похоже, здесь кто-то работает. Да и по соседству какое-то явно живое предприятие – корабли у причалов, на угольных складах люди работают…

– Да не обращайте внимания. Это тут какая-то тиса шебуршит. Мы с ней скоро разберемся, – отмахивается чиновник.

Ситуация непридуманная, именно так все и было в реальной жизни. Клановое устройство власти предполагает, что нет «ничейных» предприятий, фермерских хозяйств или средств массовой информации. Принадлежность к клану – опознавательный знак. Кто вне клана, тот потенциальная добыча охотников за ничейным имуществом. И пока ТИС нужно было создавать, он и не вызывал аппетит у охотников. Но только прочно стал на ноги, как тут же появились граждане с алчными глазами. Они немедленно предлагали стать нам «крышей» всего там за треть или даже четверть акций, они недоумевали, как это мы ничьи и чьими-то быть не желаем. При каждой смене правительства появлялись новые ходоки, и после каждого такого визита ТИС занимал круговую, глухую оборону и сражался за право жить. Алексей, как руководитель, всегда принимал первый удар на себя. Каждый раз сражения за свое детище были все ожесточеннее, всякий раз в них втягивались силы все крупнее. Такое напряжение не могло не сказаться на здоровье. Последняя война с портом грянула, когда он уже был тяжело болен. А нашему противнику, пожелавшему проглотить не долю, а весь ТИС целиком, покровительствовали иерархи высшей власти в государстве.

Быть независимыми – принципиальная и жесткая линия Алексея. Мы росли без «крыши», без грязного капитала, с первой перегруженной тонны работая «по-белому», то есть, честно ведя бухгалтерию и честно платя налоги. Непомерные.

Государство их устанавливает по той же логике, по какой канувшая в Лету советская власть назначала копеечные зарплаты в торговле и общепите, прекрасно зная, что остальное они доворуют. Работа «по-белому» была невыгодна, в первую очередь, нам, но больше всего злила проверяющие и контролирующие органы. С оскорбленными и обиженными лицами, они искали и не находили ухищрений и нарушений, следовательно никаких откупных им не полагалось. С великой изобретательностью каждая проверка что-то придумывала, высасывая из пальца нарушения, – пусть хоть на пятак. И всякий раз мы доказывали, что и на пятак не виноваты и платить его зазря не будем.

Самое тяжелое, самое изматывающее соперничество – не в рыночной конкуренции, не в поиске новых схем и технических решений, а в состязании.

Олег Сологуб

Смотрины «Лимана» были делом привычным – приедут клиенты с мигалками, с милицейским сопровождением, походят, поцокают языками, побеседуют попутно с народом, как свои люди. И только пыль за колесами. Возможно, поэтому я и не сохранил впечатление от первой встречи с Алексеем Михайловичем в роли визитера, они для меня все были на одно лицо. Мы вообще относились к этой публике скептически мягко говоря. Мы – это первый кадровый набор на «Лиман», из которого даже к середине девяностых мало кто остался. Ни работы, ни зарплаты. Почему сам не ушел – до сих пор удивляюсь. Запомнил я нового хозяина терминала, когда он уже вошел в свою роль. Кстати, очень быстро. Запомнился, в первую очередь, полным несоответствием моему представлению об образе начальника. И даже не потому, что одет был как-то вызывающе просто: джинсы, рубашка. А тем, что подходишь к нему – и нет той преграды, дистанции, которая есть обычно между начальником и подчиненным. Преграда эта нематериальна, но всегда ощутима. Для меня это было важно по сугубо личностной причине. И еще потому, что он как-то очень быстро вошел в суть дела, будто прожил с комплексом всю его непростую жизнь. Вот представьте себе: умная, неописуемой красоты и с многими талантами девушка из обеспеченной семьи, из тех, кто рождается с золотой ложкой во рту, вдруг оказывается без куска хлеба и крова над головой и зарабатывает на пропитание мытьем полов в подъездах или общественных туалетах. Это и будет судьба нашего комплекса.