Текст книги "Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)"

Греция до Гомера

 
Здесь в бассейнах священная плещет форель,
Здесь стада из разбитого пьют саркофага,
Здесь с ума археологи сходят досель,
Открывая гробницы на склоне оврага.
 

Н. Заболоцкий

Проблема рационалистического прочтения мифов и легенд для историков – самая, пожалуй, сложная. Миф и легенда – это память поколений, а память, как известно, изменчива… Но не всегда. какой-то стержень остается, хотя мифологическое время – категория особая. «В те времена год равнялся восьми нынешним годам», – сообщает Аполлодор. Восемь лет – это «большой год» Венеры…

Трудность анализа мифов заключается в том, что до изобретения алфавитов они передавались изустно, бесконечно варьируясь и трансформируясь, приспосабливаясь к уровню знаний и мироощущений определенной эпохи, региона, племени. «Письменность на севере Европы, – сообщает шотландский писатель XVIII века Джеймс Макферсон, – не была известна еще долгое время после того, как там утвердились барды; сведения о родословной их покровителей и их собственной, а также более древние поэмы – все это сохранялось в устном предании. Их поэтические сочинения были прекрасно приспособлены к этой цели. Они были положены на музыку, и при этом между текстом и мелодией устанавливалась самая совершенная гармония». То же самое происходило на юге Европы: классические мифы Эллады впервые зафиксированы в «Теогонии» Гесиода не ранее VIII века до н. э., то есть уже значительно позже Троянской войны, тогда как возникновение греческой письменности традиция относит к XV веку до н. э. (миф о прибытии в Грецию Девкалиона после потопа).

В ирландском цикле привлекают внимание две детали. Все пришельцы, начиная с Немеда (кроме Миля), являлись из Греции, а до переселения его потомков Ирландия дважды скрывалась в морских волнах. И всплывают из волн памяти эллинские сказания…

Один из великих потопов греки связывали с именем легендарного Огига. В некоторых источниках он фигурирует как царь титанов и даже богов. Этим его можно в какой-то мере уподобить Тетраху – царю морских великанов фоморов. Эллинский писатель II века Лукиан именует Огига первым царем Фив и родоначальником беотийцев, игнорируя при этом легенду о финикийце Кадме, который принес в Грецию письменность и основал фиванский акрополь Кадмею, называвшийся так на протяжении всей известной нам истории. Миф об Огиге, вероятно, один из самых древних. По Гомеру, остров, где жила дочь Огига – нимфа Огигия, был расположен в центре моря. Если вспомнить, что во времена Гомера (или Одиссея?) греки вряд ли заплывали дальше Сицилии, то таким центром можно считать, например, Крит. Античный историк Аттики Филохор и его позднейший коллега Эвсебий Кесарийский сообщают, что после Оги –  гова потопа Аттика, расположенная в непосредственной близости от Крита, была необитаема то ли 190, то ли 270 лет. Цифра, очень близкая к одной из ирландских…

Другой потоп тоже связан с деятельностью титанов: после него уцелели только царь Фтии Фессалийской, сын Прометея и Климены, отец Эллина Девкалион и жена его Пирра – дочь Эпиметея и племянница Прометея. Здесь можно проследить интересную мифологическую ассоциативную цепочку. Оказывается, греки знали еще одного Девкалиона – сына Миноса и Пасифаи, отца Идоменея, критянина. Иногда этих двух Девкалионов отождествляют, и отсюда можно сделать далеко идущие выводы. Мать Девкалиона Пасифая была дочерью Гелиоса, а следовательно, сестрой Фаэтона, который, выпросив у отца солнечную колесницу для прогулки по небу, не совладал с управлением конями и сжег «посредством небесного огня» многие районы Земли. При полете Фаэтона, говорится в мифе, горели горы и испарялись реки Аттики, Беотии, Малой Азии, Сирии, Крита, Пелопоннеса. Как видим, путь Фаэтона пролегал над районами, сейсмически активными и в наше время. Здесь же локализуются и легенды о потопах.

Третий потоп связан с именем внука Атласа, сына Зевса и Электры – Дардана, предводителя племени тёвкров, переселившихся с Крита в Малую Азию и основавших Илион вблизи горы Иды (гора с таким названием есть и на Крите). Любопытная деталь: Дардан переправился в Малую Азию на надутом кожаном мешке, как это делали фир-болг (и, заметим в скобках, ассирийцы), а местом его отправления, по одной из версий, был остров Самофракия – один из самых северных в Эгейском море. Не эти ли «северные острова» дали приют Иарбонелу и не отсюда ли ринулись в Ирландию туата де дананн? Раскопки в турецком городе Чатал—Гуюке подтверждают устойчивые критоанатолийские связи, раскопки же на Крите свидетельствуют об их однонаправленности. Все бегут с Крита, никто не бежит на Крит. Случайность? Но вот свидетельства античных авторов – Геродот «приводит» в Анатолию ликийцев с Крита; Тацит считает солимов – малоазийский народ – основателями Иеросолимы, пришедшими с Крита и назвавшимися именем горы Иды – идеи (позднее, говорит Тацит, этот этноним «в устах варваров» превратился в иудеи, а Иеросолима – в Иерусалим).

Все эти греческие мифы так или иначе имеют отношение к «пупу моря» – Криту. Попытку привязать мифы к истории предпринял Геродот: «Через три поколения (по Геродоту – сто лет. – А. С.) после смерти Миноса разразилась Троянская война… А после возвращения из—под Трои на острове начались голод и мор людей и скота, пока Крит вторично не опустел; теперь же на острове живет уже третье критское население вместе с остатками прежних жителей». О «третьем роде воинов в Ирландии» упоминают и сказания бардов…

У критян тоже существуют три легенды о катастрофах, причем две из них связаны с богом морей Посейдоном. Был в стаде Миноса необыкновенный бык, и однажды царь неосмотрительно посулил его в жертву Посейдону. Когда подошло время жертвы, Минос пожалел о данном обещании и задумал обмануть бога, подсунув ему другого быка. Разгневанный Посейдон вселил в быка безумие, и животное, изрыгая пламя, носилось по Криту до тех пор, пока не опустошило его. Затем по повелению богов этого быка поймал Геракл и привел к царю Эврисфею. Однако Эврисфей отпустил животное на волю, и участь Крита постигла чуть ли не всю Аттику…

Подтверждать мифы мифами не принято, но нельзя не поразиться параллели между этим мифом и легендой об Огиговом потопе. В обоих случаях виновник катастрофы –  Посейдон, в обоих говорится о гибели Крита (в легенде об Огиге это подразумевается) и страшном бедствии в Аттике. Если продолжить мифологические параллели, можно вспомнить и о том, что Посейдон считался также покровителем лошадей. А один из фоморских королей, Эохо, носил прозвище Эхкенд – Конская Голова. Правителя же ирландского островного потустороннего мира звали Риангабаир – Морская Лошадь. В архаической древности это был и эпитет Посейдона, а финикийцы, украшавшие форштевни своих судов вырезанными из дерева лошадиными головами, называли эти посудины «морскими конями»… Но легенде о бешеном быке можно найти, и историческое подтверждение. Примерно в 1700 году до н. э. вблизи Крита произошло сильное извержение вулкана Санторин (Тира). Археологи установили, что в это время на Крите были разрушены многие города (Като –  Закро, Фест и Маллия погибли полностью), уничтожен флот, сильно пострадал от пожара и землетрясения Кносский дворец. Другое свидетельство пришло из Египта, где в то время тоже было неспокойно. В «Речении Ипуера», жреца и мудреца, говорится: «Вся страна бедствует… Все залито кровью… Почва вращается подобно гончарному кругу… Кажется, что Земля хочет окончить свое существование в буре и пламени, чтобы прекратилось это бедствие». Страну потрясали восстания и бунты, уничтожались дворцы, гробницы и мумии. Около 1780 года до н. э. наступил конец XII династии и начался новый период в истории страны, который мы называем Вторым распадом Египта…

Еще один критский миф, имеющий прямые аналогии в эпосе многих народов мира, связан с отдаленным потомком Миноса – царем Катреем. Однажды Катрей получил оракул, что должен быть убит своим сыном Алтеменом. Алтемен, узнав об этом, удалился в добровольное изгнание на остров Родос. Но когда Катрей состарился, он тоже был вынужден отправиться на Родос, дабы призвать на царство своего единственного наследника. Увидев критский флот, родосцы приняли его за пиратскую эскадру, и в завязавшейся схватке Алтемен убил не узнанного им отца. Когда страшная истина открылась ему, он воззвал к небу с просьбой покарать его, и разверзшаяся по велению богов земля поглотила отцеубийцу. Основной стержень этой легенды совершенно ясен: вследствие какой-то катастрофы, вероятнее всего землетрясения, Крит лишился владыки. Если обра< титься к истории, то наиболее приемлемой датой такого события представляется 1470 год до н. э. К этому году археологи предположительно относят сильное извержение Санторина, вновь разрушившее на Крите города и дворцы, а во многих районах Средиземноморья заметно изменившее рельеф.

Третья легенда Крита продолжает предыдущую. После гибели Катрея и Алтемена царем Крита стал сын Девкалиона Идоменей. Это имя известно из поэм Гомера: Идоменей был участником Троянской войны. Когда после взятия Трои он возвращался домой, Посейдон наслал на его корабль жестокую бурю. Потеряв надежду на спасение, Идоменей поклялся принести в жертву Посейдону первое живое существо, встреченное им на берегу. Однако вместо пс^, на что рассчитывал царь, его встретил сын, родившийся и выросший за время его отсутствия. Верный слову, Идоменей принес ребенка в жертву. Но разгневанные боги устроили так, что критяне изгнали Идоменея вместе с семейством, а затем Крит и его жители были уничтожены за преступление своего царя. Сюжет этого мифа перешел почти в точности в библейскую книгу Судей, повествующую о полководце Иеффае, пообещавшем богу, что если тот поможет ему победить, он принесет ему в жертву первое, «что выйдет из ворот дома». Всевышний отнесся к просьбе чутко, и верному слову Иеффаю пришлось зарезать собственную дочь, вышедшую его встречать.

При помощи радиоуглеродного анализа удалось установить довольно точную дату гибели Крита: 1400 год до н. э. И она удивительно согласуется с легендой об Идоменее: причиной гибели царства действительно явилось сильное земле –  и моретрясение, вызванное новым извержением близлежащего острова—вулкана Санторин, а между этой и предыдущей катастрофами прошло около семидесяти лет – время жизни одного поколения.

И наверняка те, кому удавалось каким-нибудь чудом спастись из гибнущих мест, рассказывали потом о всемирном потопе и гибели человечества. И воздвигались на побережье цепочки менгиров и дольменов – памятников чудесного спасения, и возносился к небу ароматный дым благовоний, возжигаемых на сооружаемых тут же алтарях. Возможно, эти люди приносили с собой какие-то элементы культуры, и их называли родоначальниками племен, если вокруг нового поселения вырастал город, или первыми людьми, если они высаживались в необитаемой местности.

Какими же были они, эти немедяне, фир-болг, туаты, именовавшие себя греками? Что знаем мы об их родине и сможем ли хоть как-то дополнить скупые строки легенд, отчаянно противоречащие и друг другу, и археологическим данным? Если, скажем, моровая язва, скосившая партоланян, может напомнить эпизод времен строительства троянских стен, когда одновременно Аполлон наслал на Трою чуму, а Посейдон – морское чудовище; если потопы, погубившие Кессаир и потомков Немеда, можно попытаться увязать с легендами Греции и Крита, то дата основания Эмайн—Махи (450 год до н. э.) и ее гибели (между 281 и 450 годами) или время царствования некоторых верховных королей Ирландии, начиная по крайней мере с Угайне Великого (VI век до н. э.), куда более конкретны, а главное – археологически достоверны. Но Немед-то явился в Грецию намного раньше. Каким же был мир, оставленный им за кормой своего корабля?

Наши знания о Греции уходят в глубь веков не дальше Троянской войны, превосходно описанной не участвовавшим в ней Гомером. Материальные памятники, обнаруженные на Крите, едва ли можно рассматривать в. русле общегреческой культуры, так как они принадлес жат эпохе, предшествовавшей формированию греческой нации, и представляют собой совершенно самобытное явление. Отношение критской культуры к эллинской можно уподобить взаимоотношению культур Византии и Древней Руси. Как Русь, так и Греция восприняли наиболее общие элементы предшествующих цивилизаций, уже вступивших в период упадка и стоявших на краю гибели.

В еще большей степени это относится к области исторической. О дописьменных периодах древних государств можно составить некоторое представление лишь по малочисленным и полуразрушенным материальным памятникам да еще по религиозным верованиям, закрепленным в мифах. Степень полноты, достоверности и точности последних достаточно хорошо известна по результатам раскопок и некоторым библейским сказаниям, предопределившим немало открытий в странах Востока. Успехи археологов и вслед за ними историков, этнографов, географов объясняются тем, что «чистой» религии люди никогда не знали, и все их мифы неизбежно имели вполне земное происхождение, будь то ритуальные охотничьи танцы пещерных жителей или финикийский миф об Адоне, с которым мы познакомимся ниже. Иными словами, чтобы описать Троянскую войну, нужно как минимум иметь Трою. Детали можно сколько угодно домысливать и расцвечивать, но основа, костяк мифа должны отражать реальность той эпохи, в какую они складывались.

На первый взгляд раннегреческие мифы больше похожи на сказки, но только на первый взгляд. Все, что сегодня для нас – норма жизни, еще сто лет назад можно было бы принять за голый вымысел: кинематограф, телефон, космические корабли. Чего же требовать от мифотворцев? И тем не менее внимательное прочтение мифов поразит непредубежденного читателя не только заложенным в них глубоким смыслом, но и совершенно невероятным научным предвидением, объяснить которое современная наука пока не может.

Из вечного и безграничного Хаоса, как сообщает Гесиод, родила сама себя Гея (Земля). Греки, должно быть, сперва воспринимали это априорное заявление как извечную аксиому. Уже во времена Фалеса оно было поставлено под сомнение. Но понадобились века с их сотнями космогонических теорий и религиозных догматов, с эпохальными открытиями и кострами инквизиции, чтобы ученые пришли к выводу: да, Земля, как и другие планеты, возникла сама по себе, сконденсировавшись из газопылевой туманности (Хаоса). Что это? Наитие Гесиода или отзвук древнейшей системы знаний, затерявшейся в пространстве и времени? Ведь и египетский Ра родил себя примерно так же, и индийский Брахма…

Далее миф повествует о том, что Гея породила Урана (Небо), а потом у них родился сын—титан Крон, или Хронос (Время). Опять наитие? Сегодня-то мы знаем, что небо – это пространство, атмосфера, специфическая именно для Земли, и что время течет по-разному на разных планетах, то есть наше время – детище нашей планеты и никакой другой, ибо категория времени связана со сроком жизни разумных существ, так же как категория пространства – с биологическими возможностями передвижения их в условиях родной планеты. В мифах и сказках категория времени совсем иная, и об этом нужно постоянно помнить. Тогда и семь дней, за которые фир-болг приплыли из Греции в Ирландию, выглядят правдоподобными – это вполне. реальные пятьдесят шесть дней. Тогда и подвиги Геракла обретают совсем иную окраску: это тяжкий и долгий труд. Многое, очень многое предстает тогда в ином свете…

Крон и другие титаны не были единственными чадами Земли. Побочные ветви, тоже порожденные Геей, – это всевозможные уроды и аномалии: химеры, гарпии, горгоны. Они постоянно угрожают безопасности и благополучию людей и ведут с ними непрерывную борьбу, победителями в которой неизменно выходят люди. Очевидно, в древнейшие времена все эти хтонические чудовища, связанные с подземными силами и предшествовавшие появлению человека, стояли в одном ряду с обычными животными. Но по мере развития анимистических представлений, а особенно после возникновения скотоводства, животные превращались в покровителей рода, становились тотемами.

Культ предков был одним из наиболее древних и устойчивых. На заре человечества он выражался в обожествлении того или иного животного. Их почитали наравне с богами, да они и считались богами. Недаром миф рассказывает о том, что во время борьбы с титанами Зевс и его соратники укрылись в Египте в облике животных, потом обожествленных египтянами. Им воздвигали святилища и идолов, приносили жертвы, окружали бесчисленными табу. Лишь постепенно животные очеловечивались и изображались по образу и подобию людскому. Итальянский гуманист Маринетти считал причиной очеловечивания богов совершенство физической природы человека. Об их зверином прошлом напоминали только атрибуты: орел Зевса, сова Афины, лань Артемиды. Некоторые из таких тотемов не успели очеловечиться до конца и остались наполовину животными. Так появились и пришли в мифы наяды, кентавры, Минотавр, Пан. Самым почитаемым и древним тотемом Аттики почитался не орел, как можно было бы ожидать, а его извечный антагонист – змей. Змей (точнее полузмей) Кекроп, сын Геи и брат титанов, явился родоначальником афинян, их первым царем, богоравным по своей мудрости, арбитром в спорах богов.

Фиванский царь Кадм и его жена Гармония были превращены в змей за убийство в Иллирии Аресова сына, тоже, кстати, имевшего облик дракона. Асклепий спас Рим от эпидемии, явившись туда в змеином обличье, увековеченном позднее в символе медицины. Албанцы и сегодня считают змей хранителями очагов, а змеиную кожу – панацеей от всех хвороб. Лекарства из змеиной кожи варят некоторые сказочные персонажи других народов – например Баба Яга на Руси. Занимались этим также средневековые алхимики и чародеи. Очень может быть, что и страшные «ядовитые животные», привезенные в Ирландию греками в помощь немедянам, тоже были змеями. Отсутствие этих тварей на острове легенда, уже христианская, объясняет тем, что их подчистую вывел в V веке святой Патрик, хотя за шесть столетий до него Гораций уже знал, что «земля весной там не кишит гадюками» (если только он в самом деле под Островами Блаженных понимал Ирландию).

С эволюцией тотемизма трансформировался и культ предков. На смену зверообразным родоначальникам все чаще приходят антропоморфные боги и полубоги, а затем – реальные люди. Наряду с почитанием вождя, колдуна, тотемистического животного заботой и вниманием стали окружать стариков. Наиболее мудрых даже торжественно съедали, чтобы «перелить» их знания и опыт в новые оболочки, сохранить для племени. А в благодарность к «первоисточнику» соплеменники обожествляли какую-либо его вещь, превращая ее в фетиш.

У некоторых народов была установлена предельная продолжительность жизни (египетский хеб-сед): в большинстве случаев – шестьдесят – восемьдесят лет. Такой хеб-сед, связанный с идеей умирающей и воскресающей природы, существовал, по-видимому, и у кельтов, германцев, славян; иначе трудно объяснить, например, обычай ежегодного избрания на троицу «бобового короля». В царстве африканского племени гарамантов, по словам итальянского историка Аттилио Гаудио, «старикам разрешалось жить только до шестидесяти лет. Когда наступал этот срок, человек должен был удавиться бычьим хвостом. Если же у него не хватало мужества, его под радостные крики и смех душили соплеменники. Древние сарды бросали в глубокие ямы своих стариков, достигших семидесяти лет». Греческий мудрец Солон считал идеальным сроком жизни восемьдесят лет, потом эту идею восприняли и римляне. Принцип ясен: это удесятеренные священные числа. Восьмидесятилетним умер и Будда, подав этим благой пример своим последователям.

Душа, верили древние, обитает в теле (оболочке) и после смерти. Но куда ей деваться, если тело разрушено? Тогда она либо находит прибежище в фетише, либо (в более поздние времена) обречена на вечные скитания, ибо разрушение биологических тканей необратимо. Но был еще и третий вариант – метемпсихоз (индоарийская самсара, изложенная в последней главе законов Ману). Душа могла переселиться в тело какого-нибудь животного, если оно еще не занято чьей-нибудь другой неприкаянной душой. Именно это обстоятельство породило, например, обычай древних греков немедленно, прямо на поле боя, хоронить своих павших, так как в жарком климате трупы разлагались с катастрофической быстротой, а животных под рукой, как правило, не оказывалось. Нарушение этого обычая рассматривалось как государственное преступление и влекло за собой смертную казнь.

С появлением и развитием искусства процедура почитания предков изменялась и усложнялась. Начинал проявляться интерес к реальному историческому прошлому. Египтяне воплощали душу в изобретенных ими ушебти и статуях, а наиболее выдающиеся события увековечивали в рельефах и папирусах. Греки изобрели портретную скульптуру. Этруски и римляне снимали маски с лиц умерших, изготавливали их портретные бюсты и хранили у домашнего алтаря. Отзвуки этих культов дошли до нас в виде «звериных» фамилий, ограничений в мясной и растительной пище, геральдических животных и растений, портретов и фотографий, украшающих, наши жилища, памятников, устанавливаемых на. улицах, площадях и кладбищах.

То, что не укладывалось в сознании древних, поражало их воображение или приводило в ужас, олицетворялось во всевозможных аномалиях, стоящих вне разума. В ирландских сказаниях, как отмечал исследователь кельтского эпоса С. В. Шкунаев, некоторые персонажи, «в течение семнадцати лет постигали тайное знание и друидическую мудрость, а затем у каждого из них были отрублены правая нога и левая рука, что является устойчивым признаком существ, связанных с потусторонним миром в его демоническом воплощении». Однорукими были и фоморы. А когда однажды в битве потерял руку бог Нуаду, искусный лекарь Диан Кехт (ирландский вариант греческого мастера Дедала) поспешно соорудил ему серебряный протез, двигавшийся как живой. Быть может, в противовес этому поверью некоторые народы наделяли особо чтимых богов множеством рук – четверорукими были, например, индийский Пуруша и архаический критский Аполлон. Еще больше рук имели другие индийские боги. Это не считалось уродством. Рождение же настоящего урода вызывало представление о демонах, посетивших женщину (греки поэтому сбрасывали новорожденных уродов со скалы). Представление о демонах логически связывалось с представлением о стране демонов. Это попадало в сочинения историков, становилось истиной. Так было во времена Геродота, Плиния Старшего.

Так было и в эпоху рождения мифов. В них живут и действуют сторукие гекатонхейры (в этом случае многорукость рассматривалась уже, по-видимому, как явное излишество, а значит – уродство), одноглазые великаны – ирландские фоморы, гиндукушские биласы, греческие киклопы, мощные змееногие гиганты. Все они – братья титанов, дети Неба и Земли. Отцом многих морских чудовищ был Посейдон. Миф бережно сохранил смутные воспоминания о встречах людей с гигантами (название, разумеется, условное), чьи следы, найденные в Гайане и Индии, Малайе и Монголии, Африке и Индонезии, породили не одну сенсацию и легенду уже в наше время. К их числу принадлежал и русский былинный Святогор -явно хтоническое существо, связанное с «тягой земной». Своих соперников, дерзнувших помериться с ним силою, он складывал в карман и тут же забывал об их существовании. Если верить Библии, гиганты жили на Земле «с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рожать им; это сильные и издревле славные люди». Сочинители книги Бытия, несомненно, трансформировали представления древних греков о полубогах и героях – побочных детях богов от смертных женщин. Но не гигантам, а титанам суждено было стать прародителями человечества, передать ему свой облик.

И титаны, и гиганты, видимо, были наиболее антропоморфны и различались в основном ростом и телосложением, – недаром в поздних вариантах мифов эти две ветви отождествляются. Да и в былинах Святогор и Илья Муромец – оба богатыри, хотя общего в них немного. В жестокой борьбе с природой отстаивали они свое право не только на существование, но и на власть над миром. Человек – порождение Природы – почувствовал себя достаточно сильным, чтобы бросить ей вызов. И он бросил его. Подобно могучему титану Атласу, принял он на свои плечи нелегкую ношу – весь земной шар, свою колыбель. Гиганты и титаны сосуществуют и в ирландских мифах. Но здесь они меняются местами: фоморы прибыли из Северной Африки, а ведь именно там обитал титан Атлас. Возможно, тут содержится намек на их родство. Откуда-то из тех краев пришли и партоланяне, победители фоморов, а следовательно, аналог греческих титанов, тогда как фоморам досталась печальная участь гигантов, тоже греческих. Однако погибли, вымерли именно партоланяне, фоморам же выпала гораздо более счастливая судьба…

Боги уступили место человеку. Многие обращают внимание на их антропоморфность, но не все задумываются над тем, что египетские, ирландские, греческие боги первоначально и жили на земле, среди людей, а во времена Эпикура – между миром земным и миром небесным. Мы лишь по привычке употребляем такие выражения, как «небесный пантеон» или «небожители». Боги близки и понятны грекам, в них нет ничего сверхъестественного, они воспринимаются как заурядное явление. И если боги –  это «мы сами», те же люди, то похожие на них гиганты -явно иноземцы, вернее всего северяне. Столкновения с ними оживили древний миф и наполнили его новым смыслом. Огромный (сравнительно с греками) рост, другого цвета волосы (среди греков почти нет ни рыжих, ни блондинов), громадные боевые трубы, массивные щиты. Еще на построенном около 180 года до н. э. Пергамском алтаре греки изображали свою битву с галатами (галлами) в виде гигантомахии (битвы богов с гигантами). Да и Плутарх пишет о северных племенах как о голубоглазых великанах, а в жизнеописании Суллы упоминает, что «золотистые волосы отличают его среди других людей».

Мифологические гиганты проиграли битву во Флегрийской долине задолго до сооружения алтаря Зевса. Однако это еще не была победа титанов, окончилось лишь одно сражение, баталии продолжались. Шла война всех против всех, и победителем в ней мог стать только самый сильный, самый жестокий, самый хитрый. Им стал Крон. Ему удалось выиграть схватку (своего отца Урана он оскопил и низверг в Тартар) и заставить работать на себя своих братьев и сестер (другие племена). Борьба с Природой была окончена, начиналась борьба людей, династические войны.