Текст книги "Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)"

Весна Вселенной

 
Их домы вихорь разметал;
Их гробы срыли плуги;
И пламень ржавчины сожрал
Их шлемы и кольчуги;
Но дух отцов воскрес в сынах.
Их поприще пред нами…
Мы там найдем их славный прах
С их славными делами.
 

В. Жуковский

Как теперь многие полагают, древнейшие свои следы человек разумный оставил свыше двух миллионов лет назад в Африке – между танзанийскими озерами Эяси и, Натрон. Там у подножия Килиманджаро, тогда уже вовсю шла охота на крупную и мелкую дичь. Правда, отсутствие огня и наличие каннибализма заставили усомниться в «разумности» тех людей, и ученые ограничились более осторожным термином: «человек умелый». Но все же – человек! И даже кое на что уже способный, хотя и пещерный…

Шестьсот тысяч лет назад такой человек, освоивший к тому времени огонь, встречается уже не только в Африке, но и в Азии и в Европе, тогда еще не отделенной от Африки проливом. Древнейшая его стоянка обнаружена в прошлом веке неподалеку от Парижа. А двести –  триста тысяч лет спустя люди этой культуры продвинулись на север Европы до Амьена на территории нынешней Франции и до устья Темзы в Великобритании – в то время еще не острова, а части Европы. Можно лишь поражаться тому, как ирландские барды и друиды сумели сохранить память своих пращуров об этих переселениях: фоморы, партоланяне, милезяне – все они прибыли на Зеленый Эрин (в Ирландию) из Африки через Пиренейский полуостров или в обход его.

Проходит еще такой же отрезок времени, и неандертальцы (их насчитывается уже тысяч сто двадцать пять) занимают пространства от пятьдесят четвертого градуса северной широты (примерно на нем расположен Минск) до тридцатой параллели, отсекающей северную часть Африки, и от Атлантики до Ближнего Востока и Средней Азии. Конец этой культуре, получившей название Мустьерской – по имени пещеры на юго-западе Франции, положило нашествие ледника, а ее наследница – Ориньякская пещерная культура пришла в район Тулузы неведомо откуда. Здесь, у подножия Пиренеев, она просуществовала четырнадцать тысячелетий, контактируя, быть может, только со своей соседкой, такой же пока безродной Перигорской культурой, обосновавшейся северо-западнее, на другом берегу Гаронны.

В 18-м тысячелетии до н. э. ледник, по-видимому, слегка отступил и установилось некоторое потепление. Наследница этих двух культур – Солютрейская – расцвела далеко к северо-востоку, в западных предгорьях Альп, недалеко от Женевского озера. Расцвела ненадолго, всего лишь на три –  четыре тысячелетия. «Всего лишь» – таковы исторические мерки для тех эпох. Но человек выбрался из пещеры не ко времени. Студеное дыхание Севера погнало его обратно к югу – сперва туда, где еще чернели кострища Перигорской культуры. Оттуда часть переселенцев продвинулась на восток по северным берегам Средиземного озера. Было 15-е тысячелетие до н. э. Холод гнал мадленцев – так назвали носителей этой культуры – все дальше. Большинство избрало путь, встречный тому, каким пришли в Европу африканцы. «Западная Сахара служила последним и самым южным прибежищем кроманьонского человека, отступавшего перед новым наступлением ледников на Западную Европу в период мадлена», – определил этот путь Аттилио Гаудио.

За Пиренеями, хоть и с трудом, но жить еще было можно. Мадленцы, естественно, не подозревали, что это последний натиск обессиленного ледника, что путь их окончен и что когда-нибудь эту последнюю стоянку назовут колыбелью всей мировой цивилизации. А их внуки и правнуки, родившиеся уже на новом месте, внимали, греясь у костра и сноровисто затачивая кремни для охоты на оленя или кабана, рассказам взрослых. На их глазах рождались первые мифы, сами они были их персонажами. Но им еще не были знакомы эти слова. Разговоры шли о жизни, о повседневности…

Когда ледник еще тысячелетия спустя начал отступать и мадленцы, словно оперившиеся птенцы, обрели вдруг крылья и разлетелись по всему свету, хранители памяти их предков из поколения в поколение, из уст в уста передавали то, что запомнили и облекли в слово обитатели именно их пещеры, именно их рода, именно их племени (очевидно, потому так много разночтений в одних и тех же сказаниях). Они повествовали об изначальной Зиме, сковавшей холодом и мраком Мировую Душу; о вечной Ночи, укрывавшей Зло и Смерть; о Водах Смерти – Мировой Реке, впадавшей в кровавый Океан; о предвечном Хаосе, царившем во всем их крошечном мире; о злокозненном союзе Неба, Земли и Преисподней. Все эти и многие другие сюжеты так или иначе отразились позднее в мифах; сказках, былинах. Не случайно академик Б. А. Рыбаков считает, что корни фольклора уходят на сорок тысяч лет в глубь веков, хотя письменные памятники неизмеримо моложе. Эта точка зрения в доказательствах не нуждается.

Мифы многих народов (не только европейских) часто схожи; это неудивительно, если вспомнить, что народы эти вышли из одной колыбели, наблюдали из одинаковых пещер одни и те же картины, широко общались между собой и пребывали на близких уровнях развития. Говорить о единой мифологической системе палеолита было бы, вероятно, опрометчиво, но то, что разноязычные мифы подчас дополняют и уточняют друг друга – бесспорно. Таким путем можно даже попытаться воссоздать некую общую картину мира первобытного человека, не слишком погрешив против истины. Не случайно Бэзил Дэвидсон замечает, что, скажем, «между Африкой и Европой наблюдается такое сходство, что пример из истории одного континента помогает понять те или иные явления из истории другого» и что в древности у всех народов планеты должен был существовать какой-то «общий фонд» культур, причем различия в его структуре касались только деталей и «в целом никогда не были особенно велики. В период ранних путешествий вдоль побережья Африки португальцам казалось, что они нашли здесь королевства, очень похожие на их собственное». Но такие представления были не только у португальцев. Достаточно полистать отчеты путешественников, чтобы обнаружить массу сходных наблюдений. «У народов, разделенных огромными расстояниями, – делает вывод Дэвидсон, – бытуют сходные идеи, общий источник которых, по-видимому, существовал в каменном веке. Хорошим примером служат легенды о сотворении мира».

«Прежде всего во вселенной Хаос зародился», – пел Гесиод. Из Хаоса произошли «черная Ночь и угрюмый Эреб» (мрак), породившие впоследствии Свет и День. Греки не сохранили в своем счастливом климате воспоминаний о зиме. Но скорее – не захотели сохранить: уж больно печальные мысли навевали им снега.

Индийские мифотворцы тоже не очень-то бережно обошлись с памятью о зиме человечества, зато ночь наделена ими в разных сказаниях сразу тремя именами – Вирини, Дакши и Ратри. Иногда Дакши считается седьмым сыном Брахмы, братом, а впоследствии мужем Вирини (браки братьев и сестер были нормой не только в Египте). Замена дочери сыном, женщины мужчиной ясно указывает на время создания этого варианта мифа – эпоху замены матриархата патриархатом…

И все-таки зима присутствовала в древнейших, наиболее ранних пластах индийского и греческого эпосов! Не случайно же индийцы так высоко почитают Гималаи – «снежные» горы (на санскрите «хима» – снег, зима). Не случайно и первоначальное. имя Кавказа у греков –  Нифант («снежный»). Так он назывался, когда на его скалах казнился Прометей, чьи крики сотрясали мачту корабля аргонавтов. Не высота гор поражала воображение, а отблески вечной зимы, обосновавшейся на их вершинах, – модель той изначальной зимы, смутная память о которой тлела где-то в уголке сознания мифотворцев. Эту память, когда пришел срок, извлекли из ее убежища и облекли плотью слова древние иранцы, занимавшие промежуточное положение между Элладой и Индостаном. Власть злого духа – Ахримана – зародилась, по их мнению, тогда, когда боги нашли себе убежище в подземном мире, а на Земле властвовали невыносимый холод, вечная зима и беспросветный мрак. Зло и смерть поселились за порогом уютной теплой пещеры, где пылал неугасимый очаг.

Примерно такую же картину рисуют и африканские мифы, хотя их анализ – чрезвычайно сложное дело, затрудняемое, во-первых, специфическим мировоззрением, отличающимся от нашего не менее резко, чем цвета кожи их носителей, и, во-вторых, наличием чужеродных элементов, заимствованных от колонизаторов. К тому же оно наполнено символикой, часто недоступной пониманию европейца.

Но все мы живем в одном мире и подвластны одинаковым законам. Человек остается человеком, его мировосприятие неизбежно имеет точки соприкосновения. Таких точек немало и в африканских мифах. Сегодня нам понятно многое из того, что еще вчера считалось наущением дьявола. Африканский дьявол, оказывается, создал совсем неплохую космогонию. Если собрать отдельные кусочки, рассеянные в мифах разных народов, можно лишь поразиться, как точно они стыкуются, образуя целостную мозаику мироздания.

Вселенная вечна, полагают басуто, она никем никогда не создавалась и никем никогда не будет уничтожена. Большинство африканских племен считает точно так же, но с небольшой поправкой: Вселенная вечна, ибо родилась из вечного Хаоса. Бамбара, как и греки, представляют этот Хаос в виде пустоты (гля), пребывающей в постоянной вибрации (йерейерели). Хаос не был чем-то застывшим или неупорядоченным, добавляют бете и догоны, он обладал спиральным вращением, иногда возмущаемым мощными взрывами: Басаа и дуала уточняют, что эта космическая спираль была огненной, и именно из нее произошел мир. Только, пожалуй, племя акан считает рождение Вселенной исключительной заслугой богини Ньяме, вобравшей многие черты карфагенской Танит.

Сенуфо считают таким же безначальным и бесконечным время, представляющее в их мифах самостоятельную –  категорию. Они разделяют его на доисторическое (то же, что греческое «мифологическое») и историческое. Если перевести хронологию сенуфо на язык Библии, то все, что происходило до изгнания из Рая, – это предыстория человечества, доисторический его период, длившийся десять дней. Все, что происходило после, выражено иными временными категориями. Совсем недавно к похожим выводам пришла католическая церковь. Стремясь увязать Священное писание с данными антропологии, она заявила, что семь дней творения – это на самом деле семь миллионов лет. Любопытно, что историческая эпоха сенуфо начинается в неолите – с того момента, когда верховную власть захватила женщина Катиелео, олицетворение первородной силы Кулотиоло. «Золотой век» Катиелео закончился с началом патриархата, когда были изобретены оружие, войны, рабство, социальное неравенство, изменившие мир.

Излишне, по-видимому, напоминать греческую и египетскую мифологию, повествующую о рождении Земли, Неба и Времени (Геи, Урана и Хроноса) на предвечного Хаоса, и учение Гераклита, полагавшего первоэлементом мира огонь. Сходство мышления просто поразительно! Интересна в этом плане также космогония бозо, догонов, коно и сенуфо, производящая мир из моря грязи, как Демокрит производил человека из ила. Грязь – продукт соединения земли и воды, а воду называли первопричиной всего сущего греческий философ –  мудрец Фалес и древние египтяне. Отсюда – один шаг до всемирного потопа. К потопу приводят и мифы бамбара, бете и дого –  нов: он явился следствием одного из взрывов внутри спирали. Трудно сказать, изначально –  ли это утверждение или оно родилось после знакомства с миссионерами. Во всяком случае, оно существует.

Из чего созданы небесные тела? На это отвечают мифы догонов. Здесь уже фигурирует демиург – Аима, произошедший, как и Вселенная, из Хаоса и являющийся его сыном, оставаясь в то же время отцом всего сущего. Он создал звезды из вещества, называемого теперь землей, хотя самой Земли еще не было. Можно ли здесь ire вспомнить Анаксагора и Сократа, упорствовавших в том, что «солнце – камень, а луна – земля»? При создании Солнца и Луны Амма обратился к принципу спирали: из медной родилось Солнце, покровительствующее чёрной расе, из серебряной – Луна, патронесса белых.

Дальнейшее развитие мира в системах догонов» манджа и ряда других африканских племен, очевидно, позднего происхождения: оно напоминает мусульманские и христианские легенды. Люди сотворены из глины, смертными они стали в наказание за нарушение божественного запрета (вместо яблока в мифе фигурирует кровосмешение).

Амма почитается в образе просяного зернышка по. Но это не то просо, из которого догоны готовят свои любимые блюда. Божественное по невидимо глазу. Эта самая малая частица мироздания, нечто вроде апейрона Анаксимандра, пребывает в постоянном спиралеобразном (или хаотическом) движении. Из различных сочетаний по состоят Вселенная и ее брат – сам Амма. Основные комбинации по, имевшиеся в распоряжении Аммы при собственноручном сотворении им мира, – это яу (огонь), ди (вода), оньо (воздух) и минне (земля).

Примерно так же рассуждал Демокрит. «Начала Вселенной, – писал он в «Великам диакосмосе», – атомы и пустота, все же остальное существует лишь в мнении. Миров бесчисленное множество, и они имеют начало н конец во времени. И ничто не возникает из небытия, не разрешается в небытие. И атомы бесчисленны по величине и по множеству, носятся же они во Вселенной, кружась в вихре, и таким образом рождается все сложное: огонь, вода, воздух, земля. Дело в том, что последние суть соединения некоторых атомов. Атомы же не поддаются никакому воздействию и неизменяемы вследствие твердости».

Но наиболее полную память о «начале мира» сохранил германо—скандинавский эпос – быть может, потому, что зима для этих народов не прекращалась никогда, она лишь перестала быть вечной. «За многие века да создания Земли уже был сделан Нифльхейм (мир мрака.– А. С.)», – повествует «Младшая Эддаэ. Ядовитая вода рек превратилась в лед и иней, а южнее царили дожди и ветры. Черная н сумрачная Ночь, дочь великана, и ее муж Наглъфарн повелевали планетой. Имя «Нагльфарн» носил и самый большой в мире корабль^ сделанный из ногтей мертвецов и неустанно перевозивший их в загробный мир – Нифльхель. Правил кораблем мрачный великан Хртом. Ледяное дыхание жестокосердного и злобного Виндлонн (или Виндсваля) наполняло парус этого плавучего троба, а сын (или дочь) Виндлонн – Зима – заботился о том, чтобы никогда не иссяк груз «Нагльфарн». Сколько же надо было пережить, чтобы создать такую картину! И не только создать, а пронести сквозь тысячелетия, пока ее не зафиксировали летописцы. Подобную погребальную ладью – «Навь» – знали и славяне, каждый последний четверг великого поста поминавшие своих умерших. Hagall (град), nauth {нужда, боль, забота, трудность), iss (лед) – названия этих рун еще много веков спустя не давали народам Севера забыть о пройденном ими пути.

Владычицей преисподней у скандинавов считалась великанша Хель, в будущем – сестра Мирового Волка Фенрира и Мирового Змея – Ермунганда. Возможно, эта Хель -то же, что злющая славянская богиня Хела, почитавшаяся в виде тощей женщины великаньего роста, раздирающей пасть льву. Венда полагали, что эта дама способна уберечь от дурных советов. Ее имя, по-видимому, произошло от хаттского kel – госпожа. Возможными родственницами Хелы выглядят «травяная» Зела, или Желя, и ее сестра Карна, тоже связанные с погребальвдми обрядами и персонифицировавшие скорбь по умершем (отсюда слово «жалеть»). Известен золотой истукан Зелы, или Дшелью, отлитый по приказанию знаменитой богеиской герцогини первой четверти VIII века Либуссы (так немецкие хронисты исказили имя Любу –  щи, принадлежавшей, по-видимому, к племени любу –  шан), чтобы заменить им человеческие жертвы. Этому истукану приносили в дар волосы и ногти, обрезанные родственниками и друзьями покойника, его дворней и рабами, – теми, кто прежде обязан был принести в жертву самого себя на краю свежей могилы или на куче сухого хвороста. Самосожжение вдов на погребальном костре мужа – обычай «сати» – совсем недавно практиковался в Индии. Ему следовали друиды. В древнейшие времена он, вероятно, был распространен куда шире. Еще в VI веке Псевдо –  Маврикий сообщал, что большинство славянских женщин «считает смерть своего мужа своей смертью и добровольно удушает себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь…».

У богемвдв и большинства других славянских племен вместо Зелы или наряду с ней почиталась богиня смерти Марона, Морена или Морана, подобно скандинавским валькириям напевавшая скорбные, но вместе с тем нежные и мужественные мелодии тренодий – погребальных песен – у изголовья усопшего. Душа покойника при этом воплощалась в птицу Дио, одиноко сидевшую на ближайшем дереве и внимательно слушавшую собственный реквием. Иногда в этой птице видели саму Морану, если птица была певчей. В виде птицы с человеческой головой, напоминающей Феникса, мыслили душу и древние египтяне. Возможно, так же изображалась и Морана. Эта богиня, олицетворявшая собою зиму и смерть, всегда вызывала ассоциации с чем-то недобрым. Мора – это ведьма в старославянском, домовой в сербском, кошмар в польском; мара – домовой в древнескандинавском, то же, что в нижненемецком мар; морас – по-чешски – угрюмый. Но мара – это еще и смерть – по-санскритски (божество смерти носило имя Мритью), а мар означало у скифов – убивать.

С Мореной связан славянский бог смерти Маровит и не только этимологически. Немецкий ученый Карл Йеттмар не без оснований сближает кафирского Имру с его аналогом, тоже гиндукушским, Марой, как ипостасью арийского бога смерти Ямы. У славян также был злой дух Мара, часто отождествлявшийся с Мораной. Маровит изображался с львиной головой (не ему ли раздирала пасть Хела?), короткими когтистыми лапами и тело, наполовину покрытым чешуей, наполовину перьями. Быть может, Маровит и Морана – это мужская и женская пара божеств, символы перехода в загробный мир, сохранившие свое значение в русских словах «мор», «смерть», «мертвый» и в названии «месяца смерти зимы» – марта. С этим месяцем связаны греческий Арес и римский Марс – боги войны и смерти. Славянским Марсом был и Маровит.

Морана дала имя Моравии и положила начало многим народным обрядам и праздникам, сохранившимся до нашего времени. Былинники воплотили эту тему как борьбу Добребога, или Добры (так они переосмыслили имя Добрыни) с колдуньей Мариной (Мораной). Ранней весной в городах и селениях изготавливали ее соломенные чучела – мары – и бросали их в реку или сжигали с шуточными проклятиями. Это, несомненно, воспоминание о прежних человеческих жертвах. Римский историк Марк Теренций Варрон, сообщая об аргейских, то есть греческих, обрядах в Риме, замечает, что ежегодно жрецы каждого из двадцати четырех святилищ сбрасывали со свайного моста в Тибр по одному человеку, а позднее – по одному человекоподобному соломенному чучелу. Комментатор его труда, ученый и писатель V века Макробий уточняет, что обряд этот восходил к аргивянам (ахейцам) и связывался с Гераклом. А в VIII веке придворный историк Карла Великого, а затем монах Павел Диакон упомянул, что этим же занимались и римские весталки. Подобным образом поступали во времена Диакона и друиды, сооружавшие из прутьев и трав исполинские чучела тарасков (кстати, это слово напрашивается на заманчивые аналогии с именем кафирского бога Тараскана – аналога индийского Индры).

То же проделывали и руссы с соломенными куклами Купалы и Ярилы, Костромы и Кострубонько (по-видимому, Кострома и Ярила – одно и то же). Кострома, как и Кострубонько («неряха»), или Ярила и Купала, была воплощением весны и плодородия. В культовых сценариях Кострома выступала в виде юной прекрасной девушки с дубовой веткой в руке и в белой одежде водительницы хоровода. Все эти аграрно –  календарные празднества имели ту же режиссуру, что и лучше других известная Купальница – праздник Купалы – бога фруктов и урожая, «спасителя земли». В жертву ему приносили 24 июня начатки урожая, а в чистом поле, утыканном по периметру дубовыми ветками, зажигали большие костры. Юноши и девушки, увенчанные венками из цветов и лечебных трав, заводили вокруг них пляски и прыгали через огонь, а потом крестьяне прогоняли сквозь очистительное пламя скот, чтобы духи полей не причинили ему вреда.

Но подобные праздники не могли появиться ранее 12-го тысячелетия до н. э., когда в Ервопе наметилось устойчивое потепление и ледник начал отступать всерьез. В этот период могла «родиться» и индоарийская Васанта, праславянская Весна – сестра Мораны, символ жизни и покровительница начинания любого дела (тогда кцк Морана отвечала за его исход). Как и ее сестра, Весна имела свой песенный репертуар, но она не отпевала покойников, а убаюкивала живых, посылая им приятные сновидения.

С потеплением словно оттаивает мысль древнего человека. Полихромные рисунки мадленскйх пещер – это первые попытки осмысления мира, а заодно и самих себя. Царь –  солнце согревает душу и радует глаз (санскритское surja употребляется в двух значёниях – солнце и царь). Блеск и сияние льда вызывают уже не священный ужас, а радостные крики и смех земных героев. Едва оттаявшая Мировая Душа спешит расколоться надвое: бык и корова, лошадь и конь, мужчина и женщина, зима и весна, жизнь и смерть. Ликование наполняет обновляющийся мир. Чудом проклюнувшийся зеленый росток приводит людей в восторг и трепет. Прибежавшее к теплу животное вызывает целую бурю эмоций. Их изображениями украшают стены пещер (можно вспомнить хотя бы рисунок коня в пещере Монтеспан на юге Франций, датируемый примерно этим временем). Их пытаются приручить, им поклоняются как чуду, их делают тотемами – божественными первопредками. Планета рождалась заново, и это ее второе рождение аккуратно фиксировали мифы…

Если задаться вопросом, когда возникла религия, Библия ответит на него незамедлительно: не ранее 5508 года до н. э., так как именно в этом году, согласно религиозным догматам, был сотворен мир. Что ж, в это можно было бы поверить, если… если бы сумма цифр этого числа не давала двойную девятку, а само это число не представляло собой 10&, увеличенное в 51 раз…

Язычник Геродот утверждал нечто совершенно иное:. «Египтяне… были первыми, кто стал воздвигать богам алтари, статуи и храмы и высекать изображения на камне». Официальная история Египта начинается в конце 4-го тысячелетия до н. э., легендарная – за много тысячелетий до «сотворения мира».

Современные исследователи истории религии пытаются датировать ее зарождение временем Мустье (не позднее 33-го тысячелетия до н. э.), исходя из наскальных рисунков. Все они сходятся в том, что до Мустье была нерелигиозная эпоха, так как в рисунках первобытного человека нет ни одного изображения бога – очевидно, по причине отсутствия модели. Что касается колдунов и шаманов, даже охотничьих обрядов, то их изображения настолько редки, что вряд ли речь может идти о массовой религиозности. Но фантастическое переосмысление мира, стремление к его улучшению встречаются в наскальных рисунках древнейших времен. Вот двухголовый горный козел, двугорбая лошадь, рогатый верблюд. Отплясывает на стене пещеры Трех Братьев колдун с оленьими рогами и конским хвостом, а в пещере Тейжа нашли изображение еще одного танцора, в маске серны. Задолго до греков пещерный человек изобретает восьминогого кентавра, еще в те времена робко возмечтав о том, чтобы приручить коня.

В 1926 году археологическая экспедиция под руководством С. Н. Замятннна обнаружила в стоянке палеолитического племени на левобережье Дона небольшую каменную статуэтку – возможно, какого-нибудь божка. Статуэтка поражала своей необычностью: она была двойной. Ничего подобного до сих пор не встречалось, «Шутка или карикатура», – решили ученые.

Такое же мнение было высказано и об упомянутых наскальных изображениях. Человек, обладающий некоторой долей воображения и чувством юмора, мог бы принять их за иллюстрацию или даже за исток пословицы «Одна голова – хорошо, а две – лучше».

Подобные удвоения и утроения – не редкость в древности: удвоенная двойка, утроенная тройка – их произведение дает число 108 – символ кальпы, времени существования мира. Часто встречающаяся в Египте удвоенная семерка воскрешает в памяти Грецию: человеческую жертву из четырнадцати человек, отправляемую раз в девять лет Минотавру, сами греки называли «двойной семеркой». Римский поэт Овидий так представляет себе происхождение созвездия Стрельца:

День девятый настал, когда ты, Хирон справедливый,

Звездами дважды семью тело свое окружил.

Такую лее двойную семерку можно найти в Новом завете: например, четырнадцать посланий апостола Павла. Знаменитый египетский храм Ипет –  Исут был двойным, но единым комплексом – Карнак связывался с Луксором аллеей сфинксов. Лабиринт в Фаюмском оазисе имел, по словам Геродота, полторы тысячи надземных и столько же подземных покоев. Многим богам и фараонам воздвигали сразу два храма или две рядом стоящие статуи. Они символизировали двойственность мира: жизнь и смерть, бог и антибог, правда и ложь, душа и тело (ка и ба). Японцы знают два общедоступных. учения (кэнгё и кэнрогё) и два эзотерических (миккё и оммицугё) и исповедуют две равноправные религии – синто и буддизм. Древние жители Италии ежегодно приносили в жертву Сатурну двух соплеменников, а лидийский царь Крез пожертвовал в эфесский храм Артемиды две золотые статуи тельцов. На двух ладьях путешествовал Усир по двум Нилам. Двойными были жертвенный критский топор лабрис и римская дикторская секира. Орел – символ солнца, огня и бессмертия, вестник богов – олицетворял собой белый цвет. Ворон – чёрный. Оба эти цвета и оба их значения стал в конце концов символизировать двуглавый орел –  «пернатая герма». Многие древние народы пользовались обоюдоострыми мечами. Римляне мерили свои расстояния двойными шагами, тысяча таких шагов составляли милю. Бога межей и границ Термина они потчевали двумя пирогами и украшали двумя венками. Принцип зеркальной симметрии господствовал в постройках Акрополя. Путь мореходам указывали две Медведицы. Трехликими были карфагенская Истина, греческая Артемида, римская Диана –  Геката, трехглавыми – Герион, Кербер. Боги группировались в триады.