Текст книги "Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)"
Автор книги: Александр Снисаренко
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
Кауки (болгарский Кукери) стал добрым духом мужского плодородия, обитавшим под печью или в овине и приносящим богатство (скот и деньги, когда они появились). Он был неприхотлив в питье, довольствуясь молоком, пивом или медовым напитком, но непостоянен: его можно было «перекупить», увеличив порцию. Его жена Дейве (Богиня) – прекрасная, длинноволосая и большегрудая – покровительствовала женщинам. Кауки был близок к духам полей и лесов, Дейве – к духам воды и подземного мира. Иногда Кауки представляли в виде петуха, чье убийство, подобно удару молнии, воспламеняло дом (не отсюда ли пошло выражение «пустить красного петуха»?). Многое роднит эту пару с Габсом и Габией (Габетой, Габьяйей), по-видимому, более древней парой. Функции Габса очень смутны. Габия же была богиней очага и огня, покровительницей амбаров и овинов и подательницей богатства. Ее праздник отмечали после молотьбы. Зажигали трением священный огонь, ели мясо, пили пиво, пекли хлебы, подносили идолам деньги и выпрашивали благословение.
Их аналогом в животном мире были Огненный Змей и Жарптица. Чехи и словаки объединяли их под именем Рарог (Сокол) – и он тоже был огненным духом очага, приносящим богатство и принимающим образ огненного вихря, дракона и птицы, чаще всего – петуха. Петух – глашатай солнца и хранитель времени, пугало для мертвецов и всякой нечисти, символ стражи и бдительности – олицетворял свет и огонь (гребень красного петуха) или подземный мрак и воду (цвет черного петуха). Китайцы помещали его на вершине своего Мирового Дерева, и оттуда он криком возвещал зарю и отгонял демонов ночи. Арабы называли Рарога – Рухх, руссы – Рах или Страх, индийцы – Раху. Быть может, не без его участия выкристаллизовался потом Сварог – бог небесного пламени.
Многие домовые известны, увы, лишь по именам, рассеянным на страницах хроник: польские Апи Дома (возможная родственница Апискифской богини земли), жившая в подполе и выполнявшая разнообразные просьбы хозяев, Аспелекьи, весьма схожие с римскими Пенатами, и Атлаиб, тоже напоминающий Ларов или Пенатов; вендско – лужицкие Волтерки и вендско – польский Бирзули; древнерусские Жировики, Дворовики или Доможилы и, более почтительно, Дедушки; белорусские Надпечки, сербские Ведагоны, польские Выгорищи и Нумейи – таково общее имя домашних богов; богемские Кихала и Крашина, особо почитавшиеся герцогом Нечамышлем, хотя Кихала, скорее всего, финского происхождения: слово «кихл» означает договор, залог; силезский Сабот (Забота?); рогатый южнославянский Лысый Дидько; североморавские карлик Мёдвитнир и Климба, обитавшая исключительно в жилищах жрецов, вождей, колдунов и судей и, по-видимому, игравшая при них роль раци – советчицы.
Климба, вероятно, самая молодая из. этого списка. Ее «рождение» связывают со вторым герцогом Богемии легендарным Кроком – мудрым и справедливым жрецом и чародеем, аккуратно приносившим жертвы духам гор, полей и вод и благодаря этому обладавшим даром прорицания. Этим даром он поделился и с тремя своими дочерьми. Младшая дочь – Каша, или Брела, была сведуща в травах и волшбе и обладала уникальной способностью отыскивать пропавшие вещи. Единственный, кого она боялась, – это дикий свирепый кабан, поселившийся близ ее замка. Но в конце концов егерь по имени Бибри, возможно, имевший какое-то отношение к реке Бубр – притоку Одры, поймал этого зверя за ухо и живьем принес на пражский Вышеград, где жила старшая дочь Кро – ка Любуша. Любуша подарила за это егерю золотой пояс и выдала за него Кашу. К тому времени герцог уже погиб, и Любуша унаследовала власть над Богемией. По обычаям того времени, она была обязана выбрать себе супруга. Герцогиня заявила, что ее мужем станет только тот, кого посланные ею гонцы застанут трапезничающим за железным столом. Путь гонцам должен был указывать любимый белый конь Любуши, на котором она совершала ежедневные прогулки. Коня вывели из стойла, и он сразу же зарысил в ближнее поле. Там как раз завтракал, разложив еду на лемехе плуга, какой-то крестьянин. Конь подскакал к нему и опустился на колени. Изумленные гонцы набросили на пахаря мантию и тоже преклонили колени. Это был Пржемысл (Думающий наперед, калька имени Прометей), великий пророк и ясновидец, а также, о чем не подозревала дворня герцогини, – ее давнишний любовник. Она ездила к нему каждый день на этом коне, приученном опускаться на колени, дабы его госпоже удобнее было сойти на землю или сесть в седло.
Они долго и мудро управляли Богемией. Золото и серебро, добывавшиеся во всех рудниках страны, шли не в герцогские подвалы, а в тигли: из них отливались и повсюду устанавливались идолы, которым отныне вместо человеческих жертв приносились бескровные. Почувствовав близость конца, Любуша назначила наследником престола своего сына, но золотую, богато отделанную янтарем герцогскую корону тайком забросила то ли в высокогорное богемское озеро Закенфалле, то ли в Лабу, то ли во Влтаву и произнесла пророчество: когда ее род прервется (род Любуши и Пржемысла угас в 1306 году), тот, кто найдет корону, станет владыкой Богемии. Затем своим волшебством она создала для себя невиданную дотоле болезнь, от которой тканевые клетки отвердевают настолько, что становится невозможно принимать пищу, тело же становится прозрачнее воска, превращаясь в нетленную мумию. А чтобы народ не остался один на один со все еще враждебной и таинственной природой и чтобы государи могли управлять им достойно, Любуша оставила после себя оракульствующее божество Климбу – копию отца: домовые часто представляли собой точную, но уменьшенную копию хозяина, как египетские ушебти.
В этой легенде еще нет христианских мотивов, она безусловно языческого происхождения. На это указывает и символ победы добра над злом, мира над войной – Бобра над Вепрем. Впрочем, тут мы вступаем на зыбкую почву ассоциаций, уводящих далеко от Богемии. Рассказчики обычно переводят имя егеря как Бобер. Но может ли бобер одолеть вепря? Или – «сказка – ложь»? Ложь-то ложь, да должен быть и намек. Он есть: бабр – так еще и сегодня называется тигр у некоторых сибирских народов. Тигры водятся и в Индии… Как, впрочем, и львы – бабуры. Имя Бабур, или Бабер, принял основатель индийской династии Великих Моголов Захирэддин Мухаммед – потомок Тимура.
А вот еще одно примечательное наблюдение: ашвамедха, пишет исследователь индийских мифов В. Г. Эрман, «один из наиболее торжественных и значительных обрядов, который, согласно эпической литературе, мог совершаться только царем, претендующим на верховное господство в стране и подчинение соседних государств. Жертвенный конь сначала отпускался на волю, и царь (или сын царя) следовал за ним со своим войском, подчиняя своей власти территории, через которые проходил конь. Через год коня приносили в жертву…» Этот ритуал был хорошо известен и в Европе. Саксы, почитавшие бога военной удачи Пепенута, перед тем как броситься в битву, выводили из его храма священного белого коня, невидимый бог усаживался в седло, и отпущенный на волю конь вел за собой саксонских воинов. Все это присутствует и в легенде о Любуше – верховной правительнице, распространившей свою власть на земли соседа. Очевидно, в вассальной зависимости от любушан были и славянские земли кашубов (управлявшиеся Кашей – младшей сестрой Любуши). «Младшей сестрой», «младшим братом» нередко короли называли властителей, не имевших верховной власти. Сюзерены подчас самовластно распоряжались и их судьбами, например женитьбой, как это сделала Любуша. Климба же – по-видимому, такое же общинное божество, раци, как Аукштейас Визагист (Всемогущий), эпоним племени аукштайтов, обитавшего в бассейне реки Вилии, притока Немана, известный также полякам и силезцам. Он заботился о том, чтобы динг – народное собрание – принимал верные решения.
Но таких советчиков было еще мало. В раннем пантеоне домовых заметно преобладали волшебники – зирнитры. Польско – кашубская Буджинтайя и ее супруг Буджинтойс оберегали спящих и пробуждали их в случае необходимости. Возможно, этим же занимался польский Пригирститс: известно, что он имел тончайший слух и слышал едва уловимое бормотание. Пессейс (центр его культа находился в Польше) был защитником домашних животных, кроме лошадей, – ими занималась Ратайница, жившая в конюшнях. Их коллегой и земляком был Припарч – единственный, кто умел отучать молодых поросят от груди. Польско – силезский Валгино заботился о скоте, кроме лошадей, и охранял двери, как римский Форкул, а польский бог загробного мира Велона – душу. Его так и назвали: «пастырь души». Общеславянский солнечный Дажьбог (писатель XVIII века Михаил Попов называет его Дашубой) и прусский Пелвитте были подателями всяческих благ и особенно богатства. Польские Тришна и Кршишт охраняли могилы, а в христианскую эпоху – надгробия и кресты.
Вендские Луасарики, упоминаемые в «Истории церкви» Микрелия, следили, чтобы из дома не ушло тепло, а польский Тратьяс Кирбиксту (Искрогаситель) охранял его от пожара, гася забытый хозяевами огонь. Из этого следует, что он принадлежал к семейству Нумейев и был близок к польскому Убланици – хранителю набожных людей и их домашней обстановки, а также русскому Чу – ру – воплощению духа предков и первоначально божеству сохранности. Позднее Чур охранял межи и границы, где ему, как римскому Термину, устанавливали грубо выструганные изображения – чурки и чурбаны. Кроме того, его считали покровителем приобретательства и наживы, уподобив греческому Гермесу. Габия, богиня очага и огня, стала у пруссов богиней богатства, юности и свободы, а у поляков, раздвоившись, породила двух новых богинь: Поленгабия заботилась о топливе для очага, а ее сестра – польско – силезская Матергабия заведовала всем домашним хозяйством, присутствовала при выпечке из квашни первого хлеба – тасвирчиса (при этом Ругучис способствовал брожению, а божество муки Дугнай, или бог помола Пагирнейс, препятствовал насыланию порчи на хлебное тесто). Тасвирчис посвящался богине, и никто больше не смел его есть. Этот обычай был известен и грекам: тасвирчис носил у них название «таргелос» и посвящался Аполлону в месяце таргелионе (от середины мая до середины июня) во время таргелий – праздника жатвы в честь Аполлона и Артемиды.
Мужской ипостасью Матергабии, ее «Аполлоном», если поставить ее на место Артемиды, или, возможно, мужем был Раугузенапат (Господин квашни), тоже отвечавший за все домашнее хозяйство и неизменно получавший за это от хозяина первую кружку из каждой откупориваемой бочки пива или меда. Такие первины от каждого блюда посвящались «дедам» – духам предков. Поэтому и благодарность была соответственной: Раугузенапат получал в подарок еще и пестрых цыплят, а Пагирнейс – трижды в году – свинью или быка от мужчин и петуха от женщин. Вендский Урий мог не только присмотреть за домом, но и излечить прихворнувшего.
В поверьях народов Центральной и Южной Европы все эти существа объединяются единым понятием кобольды – от греческого слова «коболон» – плут, проказник (этих домовых упоминал еще греческий комедиограф Аристофан). Их представляли чаще всего в виде уродливых и лохматых, но, как правило, добродушных гномов, способных изменять свой облик как им заблагорассудится и становиться видимыми или невидимыми. В мифологии кобольды недалеко ушли от эльфов, особенно черных – первоначально это и были горные духи – карлики>составлявшие мифологическую пару с вилами. Их главное отличие в том, что они живут в определенном доме, всерьез считают его своим и всячески пекутся о его благополучии. Однако месть за обиды не чужда им, хотя чаще дело заканчивается изощренными и веселыми проказами, не очень-то приятными хозяевам. Несмотря на свой вызывающе неряшливый вид, это робкие и услужливые существа, всегда готовые почистить скот, прибрать в хлеву или выполнить любое иное поручение. В награду им оставляли в кухне, где они ночевали у очага (у многих народов он считался местопребыванием разных божеств), мисочку молочной каши или молока с хлебным крошевом, как змеям или ящерицам. О животном прошлом домовых можно судить также по тому, что норвежцы почитали своего Дренга в виде гниды, хотя давали ему вполне человеческие прозвища Ниссе, Нильс, Николаус и считали добрым слугой.
Древнерусское название домового – «постен» – свидетельствует о том, что его почитали в образе таракана, паука или иной живности, обитающей на стенах изб. Добрый парень Робин (Робин Гуд) обслуживал англичан; Тромте Губбе (Старикашка) – шведов, Ньягруйсар с неизменной красной косынкой на голове – фарерцев; сварливый, но беззлобный крикун Бровни в коричневой одежде (отсюда и имя), живший под дверным порогом, как римский Лиментин, – шотландцев; разного рода Таттерманы или Муммельманы и прочие персонажи со звукоподражательными именами, щеголявшие в народных одеждах, причем зимой сменявшие шляпу на шапку, – зеландцев и датчан. Если дом, где они обитали, был беден, кобольды переворачивали все вверх дном у соседей побогаче, и те откупались чем-нибудь вкусным. В христианскую эпоху их стали считать душами убиенных младенцев, и кобольды иногда в облике обнаженного прелестного белокурого ребенка с торчащим в спине или груди мечом или ножом укладывались в темной комнате, до смерти пугая входящих со свечой хозяев. Это представление породило у вендов и лужичан веру в божество причитаний по имени Боже Седлешко, почитавшееся в виде маленького голого мальчика.
В память о давнишней ссоре эльфов с людьми и их уходе в некоторых странах устраивали праздник домовых с роскошным угощением. В этот день распахивали настежь двери, домовых старались не загружать работой и вслух говорили о них только приятные вещи. Если невидимого слугу что-нибудь не устраивало в данной семье, он мог в новогоднюю ночь свободно переменить место жительства. Эта ночь была их «юрьевым днем». Вот почему по сей день новогодние подарки европейцам разносит Санта – Клаус, а поздравительные открытки с изображением этого забавного гнома разлетаются по всем странам.
На первый взгляд, все кобольды произошли от белых эльфов. Но удручающее отсутствие у них существ женского пола заставляет вспомнить черных эльфов. Некоторыми их чертами они действительно наделены, как и другая группа низших божеств кое-что позаимствовала у белых эльфов. Увы, немногое, зато качеств черных, ночных эльфов, у них хоть отбавляй.
Впрочем, ночной образ жизни стал теперь у них не единственным. Вся эта темная компания, получившая на Руси общее название «нечисть», стала появляться среди людей и днем – в виде козлов, кошек, собак, сорок, предпочтительно черного цвета. Облик черной кошки, например, очень любила принимать вендская ведьма Косларейца – возможно, царица духов тьмы (рейке – царь, вождь), ни в огне не горевшая, ни в воде не тонувшая. Днем ее все старались обойти стороной, как иногда обходят и сейчас, а ночью она превращалась в невидимку. Ее аналогом в Прибалтике была Рагана, тоже предпочитавшая облик кошки, хотя ездила на козле и умела превращаться во что угодно. Характер ее был двойственным: она вредила людям и скоту, но если поднести ей гороху, она могла и вора отыскать, и болезнь излечить, и советом помочь, как Баба Яга. По ночам являлся предкам славян злой кобольд Гасто, причина удушья и кошмаров, – с волчьей головой и человеческим телом, покрытым, как у Маровита, чешуей и перьями. В виде собаки мыслились Мита – славянский аналог скандинавского Гарма, прусско – литовская Жворуна и злое божество лужичан и вендов Чибач, изображавшийся с обвившейся вокруг шеи змеей. Лесная пара поляков Кирпич и Силинич (Силинец) предпочитала облик мыши, их же приносили им в жертву – вместе с мхом из священного леса.
Вообще персонажи этого пласта североевропейской мифологии живо воскрешают в памяти Грецию с ее чудовищами, порожденными необузданной фантазией человека, все еще пребывавшего во младенчестве. Была у славян своя гарпия – птица Дио. Был свой кентавр – знаменитый Полкан, верный защитник молодых девушек в случае опасности. Его изображали с торсом человека и собачьей или конской нижней половиной туловища. Силезский Богута, чья статуэтка найдена в погребении близ Лигница, был обладателем мужского лица с козлиной бородой и рогами. Полагают иногда, что это божество брака: козлиные признаки символизировали плодородие, а большое кольцо в правой руке знаменовало брачный обет, но это уже трактовка христианского времени. Судя по скандинавским сагам, на кольцах приносились любые, а не только брачные клятвы и обеты. Если же вспомнить вандальского Хениля, можно будет с не меньшим правом рассуждать о Богуте как боге-защитнике какой-нибудь общины или селения…
Хореи – божество языческих славян и эпоним – защитник прибалтийского племени корей (куронов), почитавшееся еще в IX веке, напоминало сатира человеческим торсом и то ли козлиными, то ли лошадиными ногами. Но собачья голова с несколькими рогами и скипетр, зажатый в когтистой руке, уводят далеко от Греции. На каменном алтаре, где стояла его статуя, зажигали священный огонь. Скипетр – принадлежность жрецов и волхвов – и священное пламя разума могут свидетельствовать о том, что Хореи был патроном этих каст. Однако не исключено и другое: это пламя было своеобразной моделью погребального костра и зажигалось в память об умерших. В некоторых деталях Хореи был, можно сказать, близнецом Полкана, а на роль ближайших родичей того и другого неплохо подходят злые лесные духи руссов и литовцев – козлоногие и рогатые лешие, славянские фавны, способные иметь до сотни ног, очень норовистые и облагавшие людей данью. Впрочем, не исключено, что леший – это и есть римский Фавн или даже греческий Пан, приведенный на север скифами. Лешие, как эльфы, были весьма миролюбивы и безжалостно мстили только за обиды. Подобно хольдам, они могли быть то добрыми, то злыми.
Одновременно с Хореи руссы почитали Биозуни. Его сидячий идол имел коровью голову с двумя рогами и высунутым длинным и толстым языком, а большие женские груди свидетельствовали о том, что это было божество плодородия.
Но век всех этих существ был уже к 3-му тысячелетию до н. э. определен, взвешен и подсчитан. Подросли и уверенно набирали силу их младшие братья – будущие боги. Они уже готовились исподволь взвалить на себя бремя власти над миром людей.
Отступление третье. ГИБЕЛЬ БОГОВ
Чернила льются и льются,
твердят, что Мау – Мау – волки
с беспощадными лицами, негры —
пожиратели англичан.
И. Гильен
Состояние проблемы изучения Африканского континента исчерпывающе выражено в названии одной из книг: «Африка еще не открыта». Фраза звучит несколько парадоксально, если вспомнить, что все учебники древней истории начинаются именно с Африки – с Египта, Карфагена. И тем не менее это так – Африка еще не открыта.
Черный континент много веков лежал на европейских картах белым пятном. Его не раз открывали одиночки, и все же он оставался закрытым для человечества. Трассы мореплавателей, искавших «пряные», «шелковые», «алмазные», «золотые» пути для испанской и португальской корон, шли вокруг Африки, но очертаниям ее берегов, нанесенным на карту одним адмиралом, другой мог доверять лишь с большой оглядкой: короли и их флотоводцы не терпели конкурентов. Исправлялись контуры континента, корректировались границы и менялись названия государств. Мыс Бурь переименовывается в мыс Доброй Надежды, государство Бенин – в Невольничий Берег, река Луалаба – в Заир и Конго. Географические названия – зеркало африканской истории.
Серьезный интерес к Африке имел поначалу специфический оттенок: в 1510 году испанский король Фердинанд V издал эдикт об использовании в Америке негров – рабов, в них надлежало обратить жителей Африки. Начинание поддержали англичане. В 1619 году голландский корабль доставил для них первую партию из двух десятков черных рабов, призванных обслуживать рудники и плантации вчерашних преступников и авантюристов, искавших спасения от петли или нищеты за океаном. К концу XIX века в Южной Америке насчитывалось уже около двадцати шести миллионов африканских рабов, в Северной – четыре. «Черный товар» оказался дешевым на своей родине и ходким – в Новом Свете. Работорговля становилась выгодным предприятием. На нее работали целые отрасли, выпускавшие бусы, зеркальца, свистки и другие подобные «сокровища». В обмен на безделушки африканские вожди, не моргнув глазом, отдавали золото, алмазы и своих соплеменников. Если иной вождь оказывался строптивым или чересчур алчным, работорговцы устраивали «перевыборы», после чего золотые браслеты на его запястьях заменялись железными, а преемник до конца своей жизни говорил о белых бвана не иначе, как в превосходных степенях и возвращал обменные цены к исходному уровню.
Со временем работорговля приняла столь угрожающий размах, что правительства европейских государств вынуждены были по настоянию церкви срочно решать дилемму: негры – люди или не люди. (О дебатах по этому вопросу дает прекрасное представление книга французского писателя Веркора «Люди или животные?») И только после того, как ответ с некоторыми оговорками оказался положительным, на борьбу с работорговлей были брошены правительственные и каперские суда, а в Африку хлынул поток миссионеров, по тогдашним понятиям – смертников.
Именно с этого рубежа начинается изучение Черного, континента. Когда Старый Свет с изумлением убедился, что некоторые миссионеры возвратились в добром здравии, счастливо избежав ритуального костра, Африкой занялись ученые. Иные из них погибали в борьбе с природой, другие становились пленниками или жертвами африканских племен, кое-кому удавалось добраться до цивилизованных мест. На поиски пропавших экспедиций отправлялись военные отряды.
В результате Черный континент перестал быть «белым пятном» и стал цветным. Цвет закрепился в названиях новых государств: розовый – Французская Африка; желтый – Испанская Сахара, Испанское Марокко; оранжевый – Португальская Гвинея; зеленый – британские колонии; коричневый – германские владения.
Пирог был поделен. Теперь следовало привести его в надлежащее состояние – сменить начинку. Оказалось, что удобнее всего это можно сделать при помощи креста. Все, что не укладывалось в его форму, шло в костер: маски и амулеты, идолы и предметы культа, разумеется, если они не были из золота. То, что не хотело гореть, топилось или разбивалось. Повторялась история уничтожения карфагенской и античной культур, но на более высоком уровне, соответствовавшем накопленному церковью опыту и общественному сознанию века. В античную эпоху христианство было младенцем, теперь оно превратилось в способного погромщика. Если многие античные статуи уцелели в римских дворцах, то культура Африки вырубалась под корень. Возраст самой древней известной нам деревянной африканской скульптуры «общества леопарда» Экпе – нигерийского фетиша предков из Орона – не превышает двух столетий, а многие склоняются к датировке в сто шестьдесят лет. Можно, конечно, искать причины гибели культуры в климате, можно обвинять термитов. Но нельзя отрицать роль воинства Христова. В качестве компенсации негры получали штаны и Библию, а поскольку они не умели читать, то превращали книги в новых идолов, чей культ ассоциировался с запахом дыма и цветом крови.
Наконец-то Африка более или менее успокоилась и стала частью привычного, обжитого мира. Правда, время от времени исчезал то один, то другой чересчур ретивый миссионер, а в лесу находили кости, подозрительно похожие на человеческие, но на то она и Африка – страна львов, леопардов и крокодилов. Правда, такое случалось редко. «Миссионеры, кости и мясо которых варятся в горшках каннибалов, давно уже стали объектом юмора, – иронизирует Б. Дэвидсон. – На самом деле только 6 из 300 миссионеров, проникших в Восточную и Центральную Африку до 1884 года, были убиты африканцами, причем всякий раз у последних были на это особые причины». Между прочим, у африканцев бытует сходное мнение относительно того, что «европейцы – закоренелые каннибалы или по крайней мере были каннибалами в прошлом»: не зря же они вкушают плоть своего бога. Корни здссь общие для всех народов на определенном уровне их развития. «Чем дальше живут люди, тем они хуже, – формулирует этот феномен Б. Дэвидсон и поясняет: – Люди из близлежащих районов могут оказаться ведьмами и колдунами (что было, впрочем, весьма почетно. – А. С.), но чужаки из далеких краев просто ужасны… Эти существа вообще не похожи на людей, а нравы у них таковы, какие нормальным людям… даже не могли бы и присниться». Чем это хуже стран волко—, песьеголовых и сотен других у разных мифотворцев?..
Церковь предпочитала не расписываться в своем бессилии и присылала новых и новых миссионеров. Однако отмахнуться от таких фактов не удалось. Со временем и в Африке, и в Америке стали замечать странные вещи. В определенные дни и часы африканцы собирались в укромном месте и о чем-то беседовали. Песни, исполняемые на таких ассамблеях, вовсе не походили на те, что обычно разносились над плантациями и зарослями. Иная музыка, непривычные ритмы. Впрочем, из очевидцев, кто мог бы об этом рассказать, уцелели немногие – те, у кого достало сообразительности не обнаружить свое присутствие.
Были замечены и другие странности. Стоило чему-нибудь случиться на западном берегу континента, как спустя короткое время об этом становилось известно на восточном, причем во всех подробностях. Негры не посылали гонцов и не подавали никаких сигналов, они только колотили в свои барабаны. Африканцы не обращались к европейцам за медицинской помощью, но почти не болели, мало того – излечивали некоторые смертельные иедуги у наиболее лояльных европейцев. Они могли собрать по кусочкам и оживить человека, изувеченного хищником или сорвавшегося со скалы. Они не боялись укусов змей, скорпионов, термитов. Африканки рожали без. боли, что неопровержимо свидетельствовало об их связи с дьяволом, ибо противоречило библейскому завету. Иногда африканцев называли детьми природы. В действительности они были ее царями. Но признать это – значило признать первенство черной расы перед лицом Господа, пересмотреть все священное писание. И совсем уже необъяснимым было то, что рабы проявляли, по крайней мере внешне, полное равнодушие к собственным страданиям, но порой не задумываясь отдавали жизнь за какого-нибудь новичка, только что прибывшего с невольничьего рынка и явно им незнакомого. Как правило, у них были одинаковые амулеты, шрамы или татуировка…
Церковники объясняли все эти факты вмешательством нечистой силы. Некоторые наиболее гуманные миссионеры – внезапным умопомрачением от жары или чрезмерно жестокого обращения. Лишь очень немногим приходило в голову связать все эти странности, во-первых, между собой и, во-вторых, с неким таинственным первоисточником – распятой, расстрелянной, сожженной, утопленной, зарытой, растерзанной, размолотой древней культурой Африки.
И тогда вспомнили античное понятие «эзотерическое учение», «герметическое» учение орфиков, явившееся в Европу из той же Африки. Общество и церковь оказались некомпетентными в борьбе с ним. Тайными организациями занялась полиция. Заведенные на каждую из них картотеки разбухали с невероятной быстротой, питая прессу и воображение обывателей. Наконец-то получили объяснение многие случаи таинственной гибели белых людей и их черных осведомителей.
В лесах издавна находили трупы со следами. зубов или когтей льва или гепарда, челюстей крокодила или. гиппопотама, слоновьих бивней или змеиного укуса. Вокруг трупа – отпечатки лап или тел соответствующих животных. Но вот что странно: нападению подвергались либо наиболее жестокие миссионеры и колонизаторы, либо их наперсники, либо ничем не примечательные личности, имевшие, правда, одну общую черту – одинаковый амулет, рубец на коже или татуировку. Африканские (и американские) звери обладали сверхъестественной избирательностью в выборе своих жертв! Районы, где происходили события, были повергнуты в суеверный ужас. Никто не знал, в каком из них будет обнаружена очередная жертва и – кто ею окажется.
Ответ дала полиция. Следы хищников вели к людям.
Из истории известно, как высок был в древности авторитет предков. Африка не представляла в этом смысле исключения. Б. Дэвидсон приводит свидетельство итальянского миссионера XVII века Каваццн о том, что «героя – прапредка Конго почитали за то, что он убил свою тетку» и что «с тех пор каждый правитель, вступая на трон, был обязан совершить тот же акт». Однако чаще всего. первопредки обожествлялись в виде определенного животного, растения, природного явления, превращавшегося в родовой тотем – своеобразный герб и визитную карточку рода. Но можно ли экстраполировать историю и обычаи отдельных государств и племен, разделенных временем и пространством, на весь огромный континент, долгие века не имевший ни государственности, ни письменности, ни истории? Думается, что в данном случае можно. Тотемистические культы наиболее всеобщи и устойчивы, они имеются и сегодня у «нецивилизованных» народов, а их отголоски звучат в религиях всего мира. Особенно живучи они в охотничьих племенах, а именно охота испокон века давала африканцам средства к жизни.
Чаще всего тотемом было животное, символизировавшее те или иные физические, моральные качества, стороны жизненного уклада – богатство, власть, плодородие или что-нибудь еще, не менее важное, без чего люди не мыслили свою жизнь. Цели, ставившиеся перед собой племенем, родом, общественной группой и условия их существования диктовали и выбор первопредка, ничего общего не имезшего с подлинными предками. Роль тотема поручали тем, кто мог физической силой, хитростью, коварством или ловкостью защитить племя, подать дельный совет, помочь выпутаться из щекотливого положения. Для выполнения своей миссии тотем, как европейский эльф, фея или домовой, мог принимать человеческий облик. Чаще всего – колдуна.
Предки вообще-то часто докучали посещениями и капризами-то являясь во сне, то давая о себе знать какими-то таинственными знаками. Особенно вредными были те, кто умер давно, так как почитались в основном недавно умершие, оттесняя в даль забвения своих предшественников. Но Случалось, что дух предков вселялся в ничем не примечательного человека или даже животное, и тогда они своим поведением, истолковываемым колдуном, давали знать, как нужно поступить. Хотя предпочтение в выборе тотема отдавалось сильным хищникам и ядовитым тварям, нередко в его роли выступали самые, казалось бы, неожиданные персонажи. Скажем, птицы -ястреб, орел, фламинго, молотоглав, птица – молния. Героями фольклора становятся муравей Кпакпаньинидьепо у бете; хамелеон Агемо – у йоруба; пауки Ананси – у аканов, Дидобе – у бете и дуала, Заколо – у бете и Сийа – у коно; быки Никори – у сенуфо и Хеко – у каффа; змеи Сиги – у догонов, Тианаба – у фульбе, Тункпалабоно – у мано, Фаро – у басари, Фуо – у сенуфо, Эдио – у йоруба и бесчисленное множество других. Исключения составляют, пожалуй, только зулусы: кроме змеи, они почитают антропоморфного предка в образе демиурга – пантократора Ункулункулу.
