Текст книги "Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)"

Люди плуга

 
Свершилось! дерзостный варяг
Богов славянских победил;
Один неосторожный шаг
Свободный край поработил!
 

М. Лермонтов

В четвертой, «скифской» книге своей «Истории» Геродот приоткрывает для эллинов завесу над таинственным для них народом причерноморских степей. У одного из скифских племен он отмечает самый характерный, с его точки зрения, признак – возделывание земли. Ведь эллины никогда этим не занимались всерьез – сама природа противилась. Житницами Греции были Египет, Родос, Сицилия. Со времен Великой колонизации, начавшейся в VIII веке до н. э., к ним прибавилась Скифия. А с VI века до н. э. афинский тиран Писистрат устроил так, что все корабли, посещавшие его гавани, обязаны были делиться своими зерновыми грузами – в виде пошлины. Поэтому Геродот выделяет один из скифских народов как пахарей, или земледельцев. Причем называет их по-разному: в семнадцатой главе он употребляет слово аротеры, а в следующей – его синоним георги. Греки не заботились о выборе терминов, им важно было передать то, что за ними скрывалось. А этот особенно красноречивый эпитет истолковать двояко было невозможно. Греки переносили его и на другие народы, напоминавшие им своим образом жизни скифов.

Но тут мы вступаем в такой лабиринт, по сравнению с которым жилище Минотавра может показаться невинной детской загадкой. Дело лингвистов выяснять, какими путями пришли к разным народам почти одни и те же слова. Но нельзя не удивляться, когда улавливаешь что-то родное в давно умерших языках. Древневерхненемецкое boso (злой) и славянский бессанскритские deva (бог) и русское диво, vach (говорить), man (думать) и русское мнить, jam (держать) и яма (ловушка); валлийское bran или ирландское broin (ворон) и славянское вран; кельтское drogon (колесо) и русское дроги (а возможно, и дракон, часто изображавшийся кусающим свой хвост); древнескандинавское busk (куст) и наша бузина; древневерхненемецкое brunja и русское броня (кольчуга); валлийское dol, означающее луг; древнескандинавское kisi (кот); древневерхненемецкое и древнеанглийское iw (тисовое дерево, ива); валлийское medd (мед и медовый напиток) – все это следы тех времен, когда в Индоевропе был один язык, принадлежавший одному народу. Конечно, не все слова прошли прямой и короткий путь, прежде чем утвердились в новой языковой среде. Корнуэллское methic (врач, медик) или древнеанглийское calc (шип подковы), например, явно не местные, они появились после знакомства с римлянами. Но ведь и латинский язык принадлежит к индоевропейским, значит, корни – еще глубже. Уже говорилось, что слово «мед» восходит к санскритскому mada – опьянение. Греческие kalos (красивый) и agora (место собраний – это санскритские kaljana и agara (жилище, то есть в сущности тоже место собраний), а на севере Европы этому понятию соответствовала руна gar (огороженное место, двор, сад), лежащая и в основе глагола охранять, беречь (gardera по-шведски), о чем свидетельствуют имена богов –  хранителей Гардеба, Гардота и Гардиньи (Гарджины) – возможной пары одного из них.

Славянская общность распалась примерно в III веке. Во всяком случае, именно тогда поляки начали решительно осваивать междуречье Вислы и Лабы и окончательно закрепились на тех землях в IV веке, стронув с места другие племена. Столетие спустя перебрались в Богемию и Моравию чехи. Еще через сто лет словены заселили северное побережье Дуная вплоть до Каринтии, вытеснив оттуда кельтское племя карнов, давшее название этой области, а в VII веке они перешагнули Дунай и мощным броском заняли территории бывших римских провинций Мёзии, Македонии и Фракии. Смешавшись с вторгшимися с востока тюркскими племенами булгар, приведенными из Приазовья ханом Аспарухом, эти славяне образовали новую нацию – болгарскую. Их западными соседями стали сербы и хорваты, осевшие в Иллирии (Далматии) -тоже бывшей римской провинции.

В результате кашубы, лужицкие сербы, поляки, словаки и чехи составили западнославянскую языковую общность; болгары, македонцы, сербы, словенцы (хорутане) и хорваты – южную. В X веке славянская Европа представляла собой калейдоскопическую картину, но бодричи и лютичи, лужицкие сербы и белые хорваты, чехи и словаки, моравы и висляне, поморяне и поляне, слензяне и серадзяне, ленчане и мазовшане, куявяне и пруссы, ятвяги и волыняне – все они разговаривали на едином праславянском языке, возникшем где-то на рубеже 3 и 2-го тысячелетий до н. э.

К востоку от Карпат обосновалась третья славянская общность – восточная: вятичи (верховья Дона и Оки) и древляне (по Припяти), дреговичи (между верховьями Припяти и Днепра) и дулебы (по реке Прут), кривичи (от Чудского озера до верховьев Волги) и поляне (в районе Киева), радимичи (в междуречье Днепра и Десны) и северяне, или северцы (по Десне, Сейму и Суле), словене (у озера Ильмень) и тиверцы (по низовьям Днепра), уличи (в низовьях Южного Буга) и белые хорваты (в верховьях Днестра, по соседству с западными славянами). Правители первых славянских государств – Само и Болгарского в VII веке, Киевского и Новгородского в VIII, Великоморавского и Польского в IX – поначалу общались между собой на том же старославянском языке. В IX веке на него переводятся многие греческие рукописи, прежде всего – церковные. Но он уже стал непонятным для западных соседей: готы, принявшие в IV веке христианство, дополнили свое слово «славан» еще одним значением – молчать. Славяне сделались для них «немыми», «немцами». Как, по-видимому, и они сами для славян. И тогда же у восточных племен родился новый язык – древнерусский.

На стыке этих трех групп образовался как бы финно –  угорский буфер: с 560-х годов до конца VIII века там был Аварский каганат, а с 896 года эту территорию заняли мадьяры (венгры, угры), порвавшие связи с Хазарским халифатом и переселившиеся на запад. Анализ гидронимов показывает, что граница славян с германцами дольше всего держалась по Одре, а с балтами – по Припяти. На нижнем Дунае славяне граничили с фракийцами, на среднем – с венграми, на верхнем – с кельтами.

Древнерусский язык… Он доводил до Киева. И до Новгорода. Пожалуй, наиболее ожесточенные споры вот уже не одно столетие ведутся вокруг происхождения слов «Русь, русские», «Россия, россы». Суть этих споров, точнее –  их методологию, метко подметил Пушкин. Поставив эпиграфом к одной из глав «Евгения Онегина» слова Горация «О rus!» («О поле!»), он в шутку перевел их вполне славянофильски: «О Русь!». Тут даже и базу некую можно подвести: rus по-латыни означает еще и деревню, поместье, а разве Русь не была в пушкинское время страной полей, деревень и барских усадеб!

Изыскания, едко высмеянные еще Добролюбовым, нет –  нет да и появляются на страницах популярной прессы. Из них можно, к примеру, узнать, что Ахилл был русским князем (вывод: «Илиада» – славянский эпос), а «настоящее» имя Патрокла – Петрок. Есть и обратные утверждения: что, скажем, Боброк – на самом деле русифицированный англичанин Боб Роук.

Поле для фантазий куда как широко. Что взять за основу? Древнеиндийское rasa (влажность) или rudra (красный)? С первым понятием явно связаны греческое drosos, латинское ros (роса) и, по созвучию, rosa (роза), а также общеславянская русалка – жительница вод. Со вторым – общеславянская руда (кровь). Соответственны и выводы: «руссы – обитатели влажных местностей, насыщенных реками и озерами»; или: «руссы – самое кровожадное племя Европы». Но стоит обратиться к другим языкам – голова идет кругом. У испанцев rusco – падуб, остролист; у гаэлов ros, а у кельтов ross – мыс (ros и rus у них – озеро); у немцев Ross – конь (вспоминается Рахш, конь Рустама, и по аналогии с его именем – «блестящий, сверкающий» – арии и Луг); у валлийцев rhos – пустошь. А греческое drus (дуб), «народ Рос» в Вертинских анналах, у Иордана (росомоны – «люди рос») и у восточных авторов VI–VII веков, «народ Рош», упомянутый в VII веке до н. э. пророком Иезекиилем, «народ роха» (красный), известный Льву Африканскому…

И одно ли и то же слова «рус» и «рос»? Судя по тому, что латинское russus (красный) легко перешло в итальянское rosso с тем же значением, – да. Чередование о/у характерно и для нашего языка: ноль – нуль, тоннель – туннель. Однако аналогичная пара в греческом –  drus (дуб) и drosos (роса) – наводит на противоположные размышления: не образовались ли от первого «руссы», а от второго «россы»? Но корень здесь явно не ру/ро, а др/тр, он присутствует в названиях фессалийского племени дриопов, фракийского – дроев и малоазийского – дрилов, в именах кельтского бога Бальдра, фракийского царя Дрианта и греческой нимфы Дримо, фракийских городов Дрий и Друзипара, греческого города Дримы и острова Дримуса близ Клазомен. На современной карте этот корень легко отыскать в гидронимах Вардар, Вистрица, Драва, Дрилон, Дрина, Друенция, Нитра, Одра, Струма, Стрый, Трнава…

Вопрос действительно не из простых. Тут, как советовал Козьма Прутков, надо «смотреть в корень», дабы не терять времени на поиски родства, допустим, между «поросенком» и «папиросой». А выявить общий корень в разноязычных словах непросто. Вот четыре слова: латинское palam, славянское «поло», шведское fala, древнегреческое polos. Казалось бы, сходство, а значит, н этимологическое родство несомненны. А между тем одно в этом ряду лишнее. Если первые три понятия означают соответственно «открыто», «равнина, пустошь», «открытый, пустой» и родственны русским «поле» и «полный», то последнее означает ось и стоит рядом с древнеиндийским karati (двигаться), древнепрусским kelan (колесо), латинским colus (прядка) и родственно русским словам «полоз», «колесо» и «кола» – повозка с одной парой колес на оси, от которой, возможно, произошла колымага.

по-разному, совершенно несходно может звучать и имя одного и того же народа. Об этом следует помнить тем, кто выискивает родственные связи россов –  руссов с роксоламами, росомонами, этрусками, херусками или пруссами. Особенно это видно на примере цыган. Еще в середине XVIII века студент Лейденского университета венгр Иштван Вайя заметил вскользь о возможности их индийского происхождения. Немцы запомнили эту мысль, и к концу того же столетия двое ученых – И. Рюдигер и Г. Грельман – превратили ее в научную гипотезу, сотню лет спустя доказанную их соотечественником филологом Августом Поттом.

Миграция цыган – это последняя волна переселения народов, происшедшая в конце прошлого тысячелетия, можно сказать, на наших глазах. Чем она была вызвана, в точности неизвестно. Возможно, какими-нибудь междоусобицами или кровной местью: по этим причинам происходила миграция некоторых племен Гиндукуша. Известно лишь, что представители самой низшей касты – домба (или муштика) зарабатывали на пропитание пением, плясками и музыкой, хотя и приписывали себе потом в чужих краях княжеское происхождение. Быть может, таким странным образом отложились в их памяти концерты, даваемые ими в княжеских хоромах. И вот однажды эти бродячие артисты покинули привычные места и со всем своим скарбом двинулись на закат. Как это выглядело, мы тоже не знаем, потому что слово urdo (телега) они явно позаимствовали уже по пути – в Иране, a grast (лошадь) – где-то в Армении. В лексиконе другого племени, возможно родственного, – ламбани, или ламбади, и сегодня кочующего по Мадрасу и говорящего на полудравийском –  полухинди, таких слов нет. Под натиском мусульман предки цыган осваивали всё новые территории, но нигде не могли осесть надолго: территории уже были заняты, а местные жители настроены весьма решительно. Не найдя счастья в Иране (если не считать заимствования там самого слова «счастье» – baht) и Армении, эти пестрые армии примерно в XII веке пришли в Византию, оттуда переправились на Крит, в Египет и Италию, в 1427 году их впервые упомянули французские хронисты, затем они проникли в Великобританию, Данию, Швецию, а в XV веке через Балканы явились в южную Россию и через Германию и Польшу – в центральную.

И сколько стран, столько названий. В XII веке в Византии (PoNee) сложилась сама цыганская народность – рома. Именно тогда начали рождаться и другие ее имена. Волна за волной прокатывались цыганские орды по Малоазийскому полуострову и дробились у его западной оконечности, где бурлило море. Оставались два пути – на север или на юг. Были испробованы оба. Часть ромалов, повторив извивы береговой черты, прошла по Благодатному Полумесяцу и очутилась в Египте. Другая часть перехлестнула через Геллеспонт (Дарданеллы), стремясь вырваться на поля Европы. Отправной точкой был портовый город Сигей на одноименном мысу – в самой западной точке пролива, в районе Трои. Нетрудно вообразить, сколь длительной была эта эпопея, если название города стало именем племени: турки до сих пор зовут этот народ цинганами, немцы – цигойнерами, итальянцы – цингарами, шведы – цигенарами, а венгры, французы, поляки и русские – цыгацами. Впрочем, французы называют их также богемцами, а венгры – «фараоновыми людьми», по местностям, откуда они пришли. Египтянами (gypsies) именуют их по сей день англичане. Благочестивые голландцы дали им прозвище heidens (язычники), а финны – mustalaiset (черные). Все, да и сами они, забыли имя luri – вероятно, самое древнее, данное им иранцами еще в начале исхода с Гималайских гор: оно встречается в «Шахнаме».

Однако язык цыган, несмотря на многие заимствования, сохранил индийскую первооснову: они были названы по главному роду их занятий – песням и пляскам. Песня по-санскритски – gita. Священные тексты «Авесты» – гаты – это тоже «песнопения», в такой форме их преподносил Заратустра. Они и написаны на особом языке поэтов, получившем название гатского. От индийской гиты задолго до цыганской миграции произошло название древнегреческого музыкального инструмента –  кифары (китары), знакомой также римлянам. В средние века ее называли цитрой, а в некоторых странах – гитарой (вероятно, впервые в Испании). Из индийского эпоса этот семиструнный инструмент, похожий на лиру, известен как vina. Испанцы окрестили цыган – гитанерия (общество песенников). От другого названия этого племени произошло слово «петь, песня» и в других языках: sing, song – в английском, singen, Gesang – в немецком, zingen – в голландском. Что же касается слова «рома», ставшего новым самоназванием цыган, то не исключено, что оно связано не столько с империей ромеев, сколько с уже упоминавшимся Сигеем: «сигейский», по свидетельству римского эпика и государственного деятеля I века Силия Италика, было синонимом слова «римский» – в переносном значении…

Нечто подобное могло произойти и с руссами.

Пахари или земледельцы – ратари – появились на Руяне. Предполагают – во II или III веке, когда этот остров уже точно был заселен славянами. Реальную дату едва ли можно установить, хотя руяне уже известны Беде Достопочтенному. Чуть ли не ежегодно археологи вносят те или иные поправки в область исторической хронологии. Но вот что интересно: в Геродотовых аротерах и руянских ратарях один и тот же корень – «рт». Не один ли это народ?

Явно в одном этимологическом ряду со скифами –  пахарями и ратарями стоят и гиндукушские крестьяне – рюшен. Звучит почти как руссы, но не этимология ли это именно по созвучию? И тут уместно припомнить свидетельства летописцев. Известно, что во II–IV веках, когда начался распад славянской общности, в литературе наряду с венедами появляются еще два термина – анты и склавины (в греческой передаче). Эти три этнонима знает, например, историк Иордан, замечающий, что «их наименования меняются соответственно различным родам и местностям». Однако нечто общее у них оставалось. И это общее подметил Прокопий Кесарийский -язык, внешность, законы. Венедов, антов и склавинов он совокупно называет спорами, «потому что они жили рассеянно там и сям». Этим Прокопий объясняет то, что спорам приходится «занимать много земли». Принадлежит ли первое пояснение самому Прокопию или так проявил свою эрудицию переписчик его труда, как нередко бывало, – неизвестно. Но в этом свидетельстве совершенно очевидно смешались два разных понятия. От слова spora произошли sporas – рассеянный, разбросанный, живущий в одиночку (но также – род, племя), и sporos – сев, время сева, урожай (sporetis– сеятель). Сеятели! Земледельцы – те же аротеры, георги, ратари, рюши! Вот почему этим племенам надо было «много земли». Как и Геродот, его соотечественник Прокопий подметил самую важную черту славян – возделывание полей, а значит, оседлость. Возможно, споры – это примерно то же, что племя саспиров, упоминаемое Геродотом и обитавшее в районе нынешнего турецкого города Испир. Геродот не указывает на склонность саспиров к обработке почвы, быть может, по недостатку информации, но сходство названия этого ираноязычного народа» родственного скифам, и иранского же слова sipor, означающего плуг, скорее даже соху, может свидетельствовать в пользу этого.

Тогда проясняется и многое другое. Важнейшим участником пахоты был конь (Ross по-немецки). Но без него в ту эпоху уже не мыслились и войны: в древнерусском языке различались конь как рабочее животное (комонь) и верховое (фарь). Индоарийский корень рс/рш приобрел поэтому два генеральных значения, так или иначе закрепившиеся у разных народов: земледелие (или просто земля) и война, а как следствие второго – смерть и красный цвет, который был в Индии цветом воинов, как белый – цветом жрецов. Возможно, рудиментом этого явления стало двойное наименование жителей Рюгена – ратари (земледельцы) и руяне (красные). Второе значение сохранилось в сербском «рюен» – красный. До сих пор и в Индии, и в украинских степях находят древние скелеты с навечно въевшейся в них алой краской: ею покрывали тела, предаваемые земле.

Подобно тому, как бритты были «синими» людьми, славяне были «красными». Не случайно, видимо, Первая новгородская летопись обмолвилась о том, что «русь» прибыла с варягами с запада (с Руяна?), «и от тех варяг… прозвашася Русь». Название этого «русского» цвета закрепилось через латынь во французском (руж), румынском (рошу), венгерском (пирош, верош). «Ригведа» еще во 2-м тысячелетии до н. э. упоминает реку Раса «на краю света» (иранская Раха). Не Волга ли это –  «красная река», известная под именем Ра Клавдию Птолемею и составителю франкских Сен –  Бертенских, или Вертинских анналов, а под именем Рас – последнему римскому историку Аммиану Маркеллину? Любопытно, что это название могло звучать на санскрите еще и как Индра – буквально «река (инд) красная (ра)». Но самое, пожалуй, интересное, как повествует «Ригведа», что за реку Раса демоны угнали коров. Интересное, потому что в ирландском эпосе мы встречаем почти то же самое: «Однажды пришел Кет на восток и угнал коров у Людей Росс». Север для индийцев – восток для ирландцев, и обе эти ниточки могли сойтись как раз на Волге. Аммиан Маркеллин называет ее Ра на том основании, что на берегах той реки были заросли «лекарственного корня того же имени». Вопрос об этом корне не вышел еще из стадии гипотез, но большинство исследователей сходятся в том, что Аммиан имел в виду ревень – rheum. Индоарии из стеблей этого священного для них растения приготавливали опьяняющий «напиток богов» (сому), употребляемый при совершении обрядов, особенно погребальных.

Третье сердце славян билось далеко от Рюгена и Ромове. Но те же боги исправно получали свои жертвы и здесь – в Киеве, Ладоге, Новгороде. К сожалению (а в конечном счете – к счастью), сюда не дошли католические патеры, столь подробно составлявшие свои отчеты. Поэтому первое упоминание руссов о языческих богах относится к 980 году и принадлежит местному летописцу: «И начал княжить Владимир в Киеве один. И поставил кумиры на холме вне двора теремного: Перуна деревянного с серебряной (седой. – А. С.) главой и золотым (пшеничным. – А. С.) усом, и Хорса, и Дажьбога, и Стрибога, и Семаргла, и Макошь». Некоторые имена явно знакомы, хотя звучат несколько по-иному, другие встречаются впервые, а иные отсутствуют вовсе. Но о том, что при Владимире Киев был городом богов и что всем славянским богам здесь был воздвигнут храм или алтарь, знали и в дальних землях. По словам разных хронистов, официальный культ, отправляемый бесчисленным множеством волхвов – жрецов, астрономов и кудесников, имели в Киеве, кроме перечисленных русским летописцем, Велес и Дид, Дидилия и Коледа, Купала и Ладо, Лед и Полель, Услад и многие другие. Относительно Услада существует, правда, и иное мнение, основанное на приведенном выше описании киевской статуи Перуна, что его имя следует читать «ус злат», а следовательно, это вовсе не имя, а один из эпитетов Перуна…

Список киевских богов продолжает М. В. Ломоносов: «Всеми симл идолами наполнены были улицы и поля около Киева и во всей России распространились Владимировым суеверием прежде просвещения». Всех их, кроме Перуна, Ломоносов именует «меньшими богами» и замечает, что «по Перуне имел Волос первое место, коему покровительство скота приписывалось… Погвизд, Похвист или Вихрь – бог ветра, дождя и вёдра, Еол российский; Лада (Венера), Дида и Лель (купидоны), любви и браков покровители…» Кроме них он называет еще Купалу, Коляду и Дуная (Здуная).

Как ни странно, в числе важнейших не упомянут бог –  кузнец Сварог, чей «железный век» в конце 2-го тысячелетия до н. э. совпал с возникновением земледелия, изобретением солнечного календаря и установлением патриархальной моногамии. Сварог символизировал собой небо. Обращает на себя внимание то, что его зовут именно Сварог, а не Сварбог: слово og или ogen означало «всеобъемлющий», от него произошли и индийское «сварга» (небо), и финикийское «океан». по-видимому, к X веку Сварог успел передать свои функции стреловержца Перуну, а кузнеца – Козьмодемьяну, аналогу греческого бога –  кузнеца Гефеста, а у славян еще и покровителю брака. Сам же он был «оттеснен» мифотворцами в 7-е или 6-е тысячелетие до н. э. – в эпоху змееборцев. Ему стали приписывать победу над Киммерийским Змеем, а также воздвижение гигантских «змиевых валов», стоящих в одном ряду с мегалитическими постройками 3-го тысячелетия до н. э. Это его деяние заставляет вспомнить великана Сваранга из «Старшей Эдды», а мотив борьбы со змеем перешел на былинных богатырей. Быть может, уже в то время протыкание беременной дождем тучи воспринималось как родовспоможение, акушерский акт. И в этом плане культ Сварога тесно примыкает к культу Рода и рожаниц, занимавшему достойное место, хотя и не упомянутому ни летописцем, ни Ломоносовым.

Все исследователи, будто сговорившись, связывают культ рожаниц с рождением, родами, но никто не может толком объяснить, что же это за культ, почему рожаниц две и какое они имеют отношение к Роду. «Судя по сосудам с двумя парами сосков, у праславян еще существовали идущие из энеолита представления о двух рожаницах, двух Хозяйках Мира. Появилось ли уже на смену им в это время представление о мужском божестве Вселенной Роде, сказать трудно за неимением данных» – так сформулировал Б. А. Рыбаков суть проблемы.

У славян действительно существовали богини, ответственные за рождение. Сколько их было, мы не знаем. Уверенно можно говорить только о двух – Ректии, покровительствующей родам у людей и животных (ей приносили в жертву оленей и людей), и Лайме (Счастье) или Лаймеле – солнечной дочери Окопирна, опекавшей роды только у женщин, а кроме того, стоявшей на страже супружеской верности и любви и определявшей судьбу новорожденных. Она была прямым аналогом римской Луцины, чей праздник отмечался 1 марта, и гиндукушских Нирмали, Шуве и Чартои –  Дади. В Латвии и сегодня салоны для новобрачных носят название «Лайма».

Не Ректию ли и Лайме называли рожаницами? Но какое отношение они могли иметь к Роду, если его имя связано со словом «родиа» (молния) и как нельзя лучше подходит к громовержцу Радегасту (Родегасту) – «повелителю молний»? А между тем вся эта троица в источниках обычно упоминается совокупно, причем подчеркивается ее первенство, иногда интернациональное, по отношению к Перуну: «Оттуда же начаша елини (греки. – А. С.) ставити трапезу Роду и рожаницам, та –  же егюптяне, таже римляне. Даже и до словен дойде; се же словене начали трапезу ставити Роду и рожаницам переже Перуна, бога их» («Слово об идолах», XII век). В «Вопрошании Кюрикове» и других документах того же времени указывается, что «трапезой» служили хлеб, сыр или творог и медовый напиток или молодое вино. Все это очень похоже на осенний праздник урожая в честь Свантевита… Реконструируя «ритуальные пиры в честь Рода и рожаниц», Б. А. Рыбаков почти детально воспроизводит картину, описанную выше, где речь шла о Лебяжьебелом! А если вспомнить, что Род связан с красным цветом, то и слово «рожаницы» могло вначале звучать как «ружаницы» – красные, или «рюшаницы» (русаницы) – земледелицы. С водой, а значит, с земледелием связаны и русалки. Этот цвет и значение приводят к общеславянским словам рожь (в латвийском – rudzi) и урожай. Поэтому праздник Рода и рожаниц был новогодним: он отмечался в начале сентября, после сбора урожая. Русалок, как мы помним, вначале была двадцать семь. Таким же космическим персонажем выступает и Земберс на празднике уборки урожая: от каждого злака брали девять горстей зерна, делили каждую на три части и двадцать семь раз бросали в общую кучу… И хотя это всего лишь догадка, одна из возможных, такая ассоциативная цепочка вполне могла иметь место.

Трудно сказать, кого имел в виду автор «Слова об идолах», говоря о египтянах, греках и римлянах. Иногда предполагают, что Мойр или Парок – богинь судьбы – на том основании, что Лайма тоже определяла участь новорожденных. Однако Прокопий Кесарийский дал по этому поводу исчерпывающий ответ: «Судьбы они (славяне. – А. С.) не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот –  вот грозит смерть, охваченным ли болезнью или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу; избежав смерти, они приносят в жертву то, что обгщали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы». Как видим, представление о богинях судьбы – судицах, сужаницах – могло возникнуть у славян не в «глубокой древности», как утверждает Б. А. Рыбаков, а не ранее VI века, когда Прокопий давал приведенное свидетельство, и раньше всего – у южных славян после их знакомства с умирающей мифологией своих римских соседей. Южнославянские богини судьбы (скорее, даже феи) Среча и Несреча, доля и недоля (Лихо), удача и неудача – это дочери Суда и несомненные потомки античных Мойр или Парок: Клото, прядущей нить человеческой судьбы, Лахесы, проводящей эту нить через превратности жизни, и Атропы, перерезающей ее. Трех этих Парок ввел в поэзию Гесиод. У Гомера их только две – Эса и Мойра. Оба эти имени означают одно и то же: судьба, рок, участь, жребий. У славян Среча плела прочную золотую нить – символ долгой жизни, а Несреча -тонкую, паутинную. Или – или: либо доля (раци), либо недоля (зирнитра), кому как повезет. Аналогичная пара возникла на берегах Балтики: Лайма всегда являлась к колыбели новорожденного вместе с Гиттине – богиней смерти и чумы, изображавшейся с косой. Первоначально и этих богинь –  сужаниц было три: Лайма выступала заодно с Картой (провидицей будущего) и Деклой (покровительницей новорожденных и патронессой девушек, выбирающей для них женихов). Втроем выступали и скандинавские Норны – Урд, Верданди и Скульд, олицетворявшие прошлое, настоящее и будущее. Как Мойры и Парки, Норны – это женский вариант индийской триады: творца Брахмы, хранителя Вишну и разрушителя Шивы. Вначале, видимо, имя Норна было эпитетом богини Скульд: «орнай» – уничтожать, разрушать. Затем это значение перешло на всю троицу. Точно так же и Несреча потом «размножилась» в древнерусской литературе и превратилась в демонические существа, приносящие несчастья, – злыдней. Упоминание же Рода и Перуна в «Слове об идолах» легко объяснимо: Мойры были дочерьми Зевса.

Академик Рыбаков утверждает на роль рожаниц Ладу и ее дочь Лелю – богинь весенне –  летнего цикла, связанных «с весенним возрождением природы, началом полевых работ, а в дальнейшем – с вызреванием урожая и летним солнцестоянием». Здесь уменьшительная форма имени Лель принята за женское имя. В Древней Руса лелей называли тетку, сестру матери (это сохранилось у болгар), никакого отношения не имеющую к обрядовым хороводам «Ладино хоро», проходящим под пение «Ла –  долы». Поэтому нередко и Леля считают звукоподражательным именем вроде мамы, папы, деда. В поздние времена появились Ляля и женские, скорее даже девичьи, праздники «ляльники», отмечавшиеся 22 апреля, но если тут и есть какая-то связь с Лелем, то лишь опосредованная.

Лель или Леля – «нежный божок воспаления любовью», по определению М. Попова, известен поистине с незапамятных времен у многих народов, как и его неизменный спутник Полель – бог желания и страстной любви. Оба они – бесспорно индоарийского происхождения. Греки называли их Амуром и Эротом, но подлинные их имена восходят к шумерийскому Ш (дух, тень, дыхание), звучащему в именах Энлиля и Нинлиль. Месопотамский бог полей носил имя Лиль, хеттский бог подземного мира – Лельвани. Вавилоняне и ассирийцы изобрели даже диалектическую пару с такими именами – родоначальника демонов и оборотней, злого инкуба Лилу и столь же злую демоницу –  суккубу Лилит. У ранних христиан Лилит считалась первой женой Адама до сотворения Евы. Судя по всему, ее постигла судьба латышской Лауме – бывшей богини родов и земли, жены Перкунса, щеголявшей в поясе из радуги и с веткой омелы в руке. После измены мужу она была низвергнута на землю и стала сначала черной феей, подменяющей детей и портящей пряжу, а потом – ведьмой –  душительницей, насылающей ночные кошмары. «Светлая» же ее функция перешла к Лайме – по созвучию имен. Вряд ли нужно доказывать, что все они имели самое непосредственное отношение к плодородию. Бога, подобного славянскому Лелю, знали и франки, он тоже заботился о плодородии, и тоже не о людском, а о природном. И облик его напоминал славянского бога: в своей священной роще близ Швейнфурта он был изображен курчавым юношей, одной рукой вытягивавшим изо рта собственный язык, а в другой державшим кубок – вместо рога изобилия. Его называли Лоллом или Луллом. Возможно, именно его превыше других чтили лелеги. А в Болгарии до сих пор полелией называется «факел плодородия» в огненных полевых обрядах.