Текст книги "Мы наш, мы лучший мир построим"

Автор книги: Александр Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

   – Да, именно так, – ответил Красин, – жена не желает пока выезжать в Россию. Надо переговорить с ней, чтобы определиться, наконец – где и как она собирается дальше жить.

   – Вот и отлично, – сказал Сталин, – пусть в Швецию отправляется товарищ Красин, а с ним, для непосредственного ведения переговоров поедет... – тут Сталин посмотрел на меня...

   – Нет, товарищ Тамбовцев, – хитро прищурившись, сказал Иосиф Виссарионович, – вам и в Питере работы навалом. Я полагаю, что следует в качестве переговорщика отправить товарища Антонову. Нина Викторовна – дама жесткая, волевая, прекрасно разбирающаяся в хитросплетениях мировой политики и дипломатии. Да и ее знания, скорее всего, пригодятся во время переговоров с Тирпицем. Ведь именно он, как я понял из его письма, будет в Стокгольме лицом, ведущим переговоры?

   – Да, товарищ Сталин, вы поняли правильно, – сказал Красин, – но все же... Женщина в качестве посла? Это как-то...

   – Ничего, – усмехнулся Сталин, – в Швеции к подобным вещам скоро все привыкнут, – тут я понял, что он, как и в наше время, решил отправить в Стокгольм в качестве посла Александру Коллонтай. И правильно – нечего ей, как это было в нашей реальности, путаться с пьяной матросней, и заниматься пропагандой "сексуальной раскрепощенности".

   – Согласен с товарищем Сталиным, – сказал Дзержинский, – я уже успел познакомиться с методами работы,  а также деловыми и профессиональными качествами товарища Антоновой, и считаю, что она сможет грамотно и твердо донести до германской стороны нашу точку зрения на возможные условиях заключения мирного договора. После предварительных разъяснений, уже проведенных товарищем Ларионовым, это будет не так сложно.

   – Ну что ж, – товарищ Сталин подвел черту под нашей беседой, – на том и порешим. Товарищ Красин, сообщите вашему стокгольмскому знакомому, что мы положительно отнеслись к предложению тех лиц, которые его послали в Петроград. И мы готовы к встрече. Пусть он свяжется со своими кураторами и определится со временем и местом начала переговоров.

   А нашу неофициальную делегацию возглавит Антонова Нина Викторовна. Вы же, товарищ Красин, тоже отправляйтесь вместе с ней в Стокгольм. Пока суть да дело, разберитесь в своих семейных делах и, в случае необходимости, окажите товарищу Антоновой необходимую ей помощь.

   Потом Сталин повернулся ко мне, – А вас, товарищ Тамбовцев, я попрошу связаться с товарищами Ларионовым и Бережным, и вместе с ним организовать доставку нашей делегации в Швецию, обеспечив при этом ее безопасность. Ведь желающих сорвать начало мирных переговоров с Германией, как вы понимаете, найдется немало. Все, товарищи, все свободны...

   21 (8) октября 1917 года 8:45, Петроград. Улица Моховая дом 11.

   Яков Свердлов и Лев Троцкий.

   Миновала неделя. Лев Троцкий и Яков Свердлов снова договорились встретиться на той же явочной квартире. Дела их все это время шли совсем не так, как хотелось бы двум главным гешефтмахерам революции.

   Товарищ Троцкий мчался на эту встречу почти бегом. Под откос покатилось дело всей его жизни. Ненавистный Коба с каждым днем все больше и больше набирает политический вес, а Ульянов-Ленин, на которого у Лейбы было столько надежд, по непонятной причине поддерживает все начинания этого рябого горца. Теперь у Старика появилась новая теория, о поэтапной, а не перманентной мировой революции. Сейчас он сладко поет об укреплении социалистического Отечества, напрочь позабыв лозунги недавних дней о превращении империалистической войны в войну гражданскую, как и о том, что ради разжигания пламени Мировой революции Россию можно бросить в огонь, как охапку хвороста. Случилось то, чего никто и не предполагал. Лев Давидович сразу же окрестил этот союз Сталина и Ленина с царскими генералами "Красной корниловщиной".

   А ведь это оказался весьма жизнеспособный союз, с каждым днем завоевывающий все новых и новых сторонников. Чиновники, в первые дни после прихода к власти Сталина активно саботировавшие новое правительство, вдруг умерили свой пыл, и перешли от активного саботажа к обычному интеллигентскому брюзжанию. И тому была причина. Соратники Сталина не болтали, а действовали, и эти действия все больше и больше оттесняли Троцкого и Свердлова на периферию революционного движения и лишали их, как их преданных союзников, так и материальной базы.

   Взять хотя бы воссоздание МВД, и пресловутую борьбу с уличной преступностью, которой так рьяно занялся этот шлимазл Дзержинский. В результате получилась самая натуральная контрреволюция. Где спрашивается террор против эксплуататорских классов? Ведь получилось все совсем наоборот – бездумному террору подвергся классово близкий Лейбе Давидовичу люмпен-пролетариат.

   Проклятые сталинские сатрапы не пожалели самый обездоленный и преследуемый класс в России, назвав их всех огульно ворами и убийцами. Ну и что, что воры и убийцы, зато эксплуатируемые, а не эксплуататоры. И на этих бедняг, добывающих хлеб свой насущный грабежом награбленного, пардон, экспроприацией экспроприаторов, Сталин натравил своих вооруженных до зубов пятнистых головорезов. Откуда они вообще взялись? Уже пятеро из тех, кто вместе с ним приехал из Америки укрощать сиволапых русских недоумков, приняли мученическую смерть от рук этих безжалостных убийц. Зато остальные получили хороший урок, и больше не встревали в уличные перестрелки по ночам.

   Кстати, как выяснилось, стараниями все тех же сталинских держиморд были распропагандированы оба казачьих полка, на которых Свердлов и Троцкий возлагали большие надежды. Эти лампасники, эти вековые душители свободы, сейчас горой стоят за Сталина. Теперь уже и речи не шло о том, чтобы попытаться повторно распропагандировать их, но уже в свою пользу. Проклятые пришельцы сделали это первыми. И теперь ни Троцкому, ни Свердлову, и никому из числа их сторонников лучше и на пушечный выстрел не приближаться к казачьим казармам. Как сказал один преданный Троцкому человек, – Не надо ходить туда, Лейба, казачье на тебя очень зло. Ты и рта раскрыть не успеешь – в клочья порвут.

   А сегодня, по дороге на эту явку, Лев Троцкий и сам смог убедиться в том, что эта угроза – не пустой звук. На Невском проспекте, навстречу ему по засыпанной шелухой семечек проезжей части, медленно ехали трое казаков с красными повязками на рукавах. На повязках было написано "Патруль". Шашки у бедра, тяжелые ногайки в руках, сдвинутые на затылок фуражки, лихие чубы. Даже самые закоренелые преступники не рискнули бы что-либо сделать в присутствии таких стражей порядка. Вот и Льву Давыдовичу тоже стало не по себе. Внешне безразличные взгляды, которые они бросили на Троцкого, совсем не обманули "демона революции". В них, в этих взглядах, на самом дне, была такая ненависть к нему, что у Лейбы мороз пошел по коже. Так можно ненавидеть только кровного врага... Очевидно, что жив он тогда остался лишь потому, что Хозяин пока им еще не скомандовал – Взять!

   Вот так, пережевывая по пути свои мысли, как корова жвачку, Троцкий дошел до квартиры, в которой он должен был встретиться со Свердловым. Пришел первым. Но не успел он перевести дух, как за ним следом примчался и Яков. Ничего в этом маленьком взъерошенном человечке теперь не напоминало о том вальяжном, уверенном в себе лидере большевистской партии, каким он был всего-то две недели назад.

   – Лейба, все пропало, – зачастил он с самого порога, – эти опричники Дзержинского схватили моего брата Зяму. Ой, вей, что делать, что делать!? Бедный, бедный Зяма, он так много знал... – выпив стакан воды и немного успокоившись, Яков продолжил, неожиданно поменяв тему, – Знаешь, Лейба, эти четыре придурка, Зиновьев, Каменев, Ногин и Рыков совсем спятили. На заседании ВЦИК Зиновьев с Каменевым высказались против Ленина и Сталина, выступили за создание однородного социалистического правительства. И теперь, получив от Старика нагоняй, подали заявления о выходе из состава ЦК. На завтрашнем заседании Старик, вместе со своими сатрапами будет обсуждать их персональный вопрос.

   Подойдя к окну, Свердлов настороженно выглянул на улицу, и, очевидно, не заметив ничего подозрительного, продолжил, – Кроме того, верные мне люди сказали, что вместо выброшенных на свалку старых товарищей, совершенно выживший из ума Старик собирается кооптировать в ЦК трех офицеров из этой самой Красной Гвардии, и мужика Калинина. Ты только подумай, Лейба – офицеров и в ЦК! А ведь теперь он сможет это сделать – после ухода этих четырех, наших людей останется там всего шестеро против их одиннадцати. А скоро будет шестеро против пятнадцати!

   Троцкий резко повернулся на каблуках, – Нет, Яков, этого категорически нельзя допустить! Ведь это будет уже совсем не наша партия! Мы должны дать им бой, если не в ЦК, так на улицах. Мы должны поднять против изменников революции весь народ! Я лично поведу своих людей на штурм Таврического, а если надо, то и Смольного! Их держиморды не посмеют стрелять в народ, потому что сейчас не девятьсот пятый год.

   – Вот болван, – подумал Свердлов, – шпарит, словно он на митинге. Год сейчас действительно не девятьсот пятый, но и Коба тоже не мозгляк Николашка. Со своими "пятнистыми" прихлопнет всех и даже не поморщится. Нет, когда этот дурак Лейба поведет своих людей на штурм Таврического, а точнее, на верную смерть, надо будет взять с собой Николая Крестинского – верный человек всегда пригодится – и рвать когти к себе на Урал. А там до Бога высоко, до Сталина далеко, люди кругом свои, уральские, кровью повязанные. Так что еще поборемся!

   Вслух же, Свердлов сказал следующее, – Разумеется, Лейба, пока ты будешь брать Таврический, мои люди захватят Смольный, и ликвидируют Старика и всех его прихвостней. Начнем сегодня же ночью. Мои люди поднимут питерских люмпенов и поведут их на штурм винных подвалов, в том числе и в Зимнем. Сталин бросит своих держиморд на усмирение толпы, а мы тем временем нанесем им удар в спину. Лейба, вчера было рано, а завтра будет поздно. Ночью Старик с Кобой ответят за моего брата. Ты иди, собирай своих людей, мы выступим, как только стемнеет. Скажи им, что каждый получит достойную награду за свою работу. Все богатства, награбленные русскими царями, окажутся в наших руках!

   С конспиративной квартиры "товарищи-гешефтмахеры" расходились поодиночке. Один отправился поднять своих людей "на бой кровавый, святой и правый". Эсеровские боевики и анархисты-уголовники тоже готовы были примкнуть к ним, чтобы свергнуть правительства Сталина-Ленина, которое совсем уже не давало им житья. Не пострелять контру, ни пограбить буржуев... Для чего, спрашивается, они делали эту революцию?!

   Ну, а другой собрался предупредить преданных ему клевретов, и вместе с ними бежать в Екатеринбург, надеясь отсидеться там до лучших времен. Потому что рано или поздно, или помрет ишак, или падишах, и тогда Андрей Уральский въедет во власть на белом коне.

   21(08) октября 1917 года 12:00, Петроград. Таврический дворец. Кабинет председателя Совнаркома И. В. Сталина.

   Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.

   «...Ночью Старик с Кобой ответят за моего брата. Ты иди, собирай своих людей, мы выступим, как только стемнеет. Скажи им, что каждый получит достойную награду за свою работу. Все богатства, награбленные русскими царями, окажутся в наших руках!» – после этих слов Свердлова диктофон замолчал, и все присутствующие в кабинете Сталина и внимательно слушавшие запись прослушки разговора Троцкого и Свердлова, посмотрели друг на друга.

   – Какие мегзавцы! – от волнения картавя сильнее обычного, воскликнул Ленин, быстрыми шагами меряя кабинет из угла в угол,– И с этими людьми, товагищи, мы еще хотели стгоитьновуюСоветскую Госсию?!

   Когда запись закончилась, Сталин, внешне спокойно выслушавший все словоизвержения двух гешефтмахеров, лишь тихо выругался по-грузински. А Дзержинский, мрачно сверливший взором маленькую черную коробочку диктофона, ограничился кратким, но этнически колоритным: "Псякрев!"

   В общем, в кабинете Сталина грозной тенью повис призрак Владимира Владимировича и произнес свое коронное: "Пора мочить и, желательно, в сортире!".

   – Товарищи, – сказал я, -вы видите, чтолюди, присосавшиеся к революции из корыстных побуждений и по заданию иностранных разведок, ради достижения своих целей готовы на вооруженный мятеж против советской власти. Сейчас у нас есть шанс покончить с ними одним ударом, чтобы не растягивать борьбу с этими злейшими врагами Россиина десятки лет. И самое главное – поскольку не мы первыми начнем насилие, нас будет очень трудно осудить за такое же насилие, проявленное в отношении врагов советской власти.

   Дзержинский мрачно кивнул, – Товарищ Тамбовцев прав.Лучше разом избавиться от этой мрази. Чем меньше останется в стране уголовного элемента, тем лучше будут жить рабочие люди. Если будет соответствующая команда, то сотрудники НКВД, революционные матросы и части формируемой бригады Красной Гвардии, костяком которой стали рабочие Путиловского завода и морская пехота из будущего, наведут в городе революционный порядок.

   Ильич вскинул голову, испросилу Дзержинского, – Феликс Эдмундович, говогят, в КгаснойГвагдии есть даже казачий эскадгон? Как это удалось сделать?

   -Все просто, Владимир Ильич, – ответил Дзержинский, -среди бойцов товарища Бережного есть немало и тех, кто родом с Дона.Ну, а казак с казакомвсегда договорится.

   – Ладно, ладно, – покачал головой Ленин, -посмотгим что из этого получится? Власть для нас дело новое, непривычное. А Тгоцкого со Свегдловым и всю их банду мочить надо пренепременно! Александг Васильевич, батенька, ведь так кажется говогили в ваши времена? Наслушался я знаете ли словечек от своей охганы, на всю жизнь впечатлений хватит...

   – Все товарищи! – Сталин хлопнул ладонью по столу, -Ответственным за подавление троцкистско-свердловского мятежа назначается народный комиссар внутренних дел товарищ Дзержинский. Товарищи Тамбовцев, Бережной, Фрунзе, Дыбенко поступают в его распоряжение. Времени у нас осталось всего несколько часов, а к ночным событиям надо тщательно подготовиться. Товарищ Дзержинский, пусть ваши люди не делят мятежников на наших и не наших – никому из тех, кто примкнет к погромщикам, нет оправданья.Тем более, что мы в печати уже предупреждали громил и убийц о том, что пойманные на месте преступления будут расстреляны без суда и следствия. Живьем берите только тех, кто необходим для проведения следствия, чтоб вырвать заразу с корнем.

   Сил для того, чтобы вдребезги разнести ночное воинство Троцкого вас хватит с избытком. Но вам надо не только разогнать всю эту банду, но и по возможности уничтожить всех ее участников, чтобы потом нам не пришлось отлавливать этот сброд поодиночке. Стройте своипланы исключительно исходя из этих соображений. Товарищи Ленин, а также верные нам члены ЦК и Совнаркома, на время укроются на территории Путиловского завода, в расположении базы Красной гвардии. В Смольном и Таврическом приказываю оставить лишь усиленные части охраны. Все, товарищи, приступайте!

   До вечера нам удалось мобилизовать все наши наличные силы – морских пехотинцев, "мышек", красногвардейцев и казаков и часам к десяти все уже были на местах. Информаторы во вражеском стане сообщали нам все телодвижения "птенцов Троцкого и Свердлова". Мятеж должен был начаться через час-полтора.

   21(08) октября 1917 года 21:00, Петроград. Набережная Обводного канала дом 92. Ликерный и водочный завод «Келлер и К».

   Лейтенант морской пехоты Горохов Юлий Васильевич

   Задачу на инструктаже в Таврическом дворце нам поставил сам «Железный Феликс»,что конечно было до ужаса прикольно. Еще бы – историческая личность, почти памятник, а с другой стороны – живой человек, даже рукой его потрогать можно. Правда, при этом еще присутствовали полковник Бережной и наш главный пропагандист, товарищ Тамбовцев, с позывным «Дед». Как я понял, до разговора с нами они по рации о чем-то долго переговаривались с адмиралом Ларионовым.

   Дзержинский при постановке задачи сообщил нам, что здешние и наши чекисты раскопали настоящий заговор.Сегодня, ближе к полуночи, люди Троцкого, братва-анархисты иместная гопота собираются устроить что-то вроде "Ночи длинных ножей". То есть, погромить всласть Питер, а под шумок, напасть на Смольный и Таврический дворец, убить Ленина, Сталина, Дзержинского и прочих своих политических оппонентов, а потом взяться и за нас. С чем мы конечно совершенно несогласны, и по приказу товарища Сталина и адмирала Ларионова должны всю эту сволочь разом помножить на ноль.

   Моему отряду, куда вошел мои два отделения морских пехотинцев снятые с танкеров, взвод красногвардейцев с Путиловского завода и красная казачья полусотня, было поручено взять под охрану ликеро-водочный завод на Обводном канале, расположенный недалеко от Московского проспекта, нынче называемого Забалканским.

   Для огневой поддержки нам выделили дваАГСа, а и два "печенега" и два "Утеса" у нас были по штату. Красногвардейцы прихватили еще два "максима", штука хоть и тяжелая, но жутко скорострельная, так что справиться с сотней-другой шантрапы, пусть даже и вооруженной легким оружием, нам было, что два пальца об асфальт. Они-то думают, что против них будет только несколько сторожей, вооруженных в лучшем случае "берданками".

   К месту назначения нас забросили на двух "Уралах" и нескольких местных авторындванах, которые, несмотря на их смешной внешний вид, двигались довольно шустро. Казаки к заводу добрались своим ходом, тем более, что по Обводному им было доскакать всего пару верст.

   Вместе с хорунжим, командовавшим казаками и пожилым мастеровым с Путиловского, представившимся мне Иваном Афанасьевичем, мы обошли территорию завода. Мне бросилась в глаза вывеска: "Поставщик двора Его Императорскаго Величества. Заводъоснованъ в 1863 году. Особенно рекомендуются: Столовыя вина NN 12, 15 и 17, ДвойныяГорькiя водки, Ромъ и Коньякъ, Наливки, Настойки и Ликеры". После прочтения у меня даже слюнки закапали.

   Территория завода была большая, но нападения можно было ждать только со стороны Обводного канала или Лубенской улицы. Я расставил бойцов по периметру вперемежку с красногвардейцами. Казаки до поры до времени, вместе со своими конями разместились в обширном заводском дворе. Вдоль периметра завода мои бойцы быстро развернули заграждение из спиралей колючей проволоки с веселым названием "Егоза". Радист забрался со своей рацией на башенку главного корпуса завода, и поддерживал связь со штабом, который отслеживал и сообщал нам всю информацию о перемещениях погромщиков.

   Тогда же, там же, около 22:30

   Только что, с кружащегося над городом вертолета с тепловизоромнам сообщили, что по Обводному со стороны Лиговки в нашем направлении движется толпа, на глаз – не менее двух тысяч. Я дал команду всем приготовиться к встрече с погромщиками, а сам, надев каску, и взяв автомат в одну руку и мегафон в другую, вышел из ворот завода.

   Вскоре в свете тусклых электрических фонарей я увидел толпу, которая, словно цунами, неумолимо приближалась к нам. Скомандовав своему воинству: "К бою!", я подождал, когда погромщики приблизятся к заграждению из колючей проволоки, и через мегафон крикнул им:"Стоять! Дальше проход закрыт! При попытке прорыва, открываем огонь на поражение!"

   Сразу после моих слов, на здании заводоуправления мертвящим призрачным светом вспыхнули несколько прожекторов, ярко осветившие набережную и замершую на ней от неожиданности толпу. В первых ее рядах были те, кого в наше время называли ханыгами. То есть людьми, которые давно уже пропили совесть, и теперь пропивали последние штаны. Но вот дальше стояли те, кто мог при случае причинить нам немало хлопот. Это были революционные "братишки"-"клешники", перепоясанные пулеметными лентами и увешанные оружием, как огнестрельным, так и холодным, нечесаные и небритые анархисты, которые по степени милитаризации немногим отличались от "братишек", явные уголовники, которые судя по оттопыренным карманам пиджаков и пальто тоже пришли сюда не с пустыми руками. Так же в толпе мелькнуло несколько людей в кожанках с характерной внешностью. Похоже, это и были "птенцы Троцкого", главные заводилы мятежа.

   – А кто ты такой, чтобы нам указывать! – громко крикнул мне в ответ здоровенный матрос в клешах шириной в полметра, и в бескозырке, с лентами до задницы. Явный надо сказать клоун, моряк – с печки бряк. Похоже, этот "жорик" дальше Маркизовой лужи не бывал. Слишком он был по-клоунски одет – у нас такого себе не позволяли даже дембеля.

   Я снова поднял к губам микрофон, – Я, лейтенант морской пехоты Горохов! И по приказу командования охраняю завод, который теперь является собственностью советского государства.

   – А мы народ, который царская власть угнетала! И мы имеем право забрать хранящиеся на этом заводе коньяки и ликеры, которые раньше могли пить только буржуи! – ответил "братишка". – А все те, кто помешает нам это сделать – враги трудового народа!

   Возбужденная толпа загудела, а за моей спиной сочно клацнули взведенные затворы пулеметов.

   Один из ханыг, которого, по всей видимости,до потери сознания возбудило упоминание о коньяках и ликерах, выкрикнул – Ребята, чего вы на него смотрите, давай на завод, там вина – хоть залейся!

   Это подействовало на любителей "огненной воды", как красная тряпка на быка.Толпа загалдела и стала напирать на проволочные заграждения. Я поднес мегафон ко рту, и в последний раз предупредил погромщиков: "Еще шаг, и будет открыт огонь!"

   -Товагищи, не вегьте ему! – раздался чей-то голос из последних рядов, – Эти сатгапы не посмеют пголитькговьтгудовогонагода!Впегет! На бой кгававый, святой и пгавый, мгш, магшвпегет, габочийнагод!

   Толпа продолжала напирать, первые ряды, в кровь изрезавшиеся о колючую проволоку истошно вопили, но остальные упорно рвались к заветной цели. Я достал из разгрузки сигнальную ракету и дернул за шнур. Вверх с пронзительным визгом взлетел огненно-красный шар.

   Первая очередь из "печенегов" прошла над головой толпы. Погромщики не поверили, что вот так, прямо сейчас их будут убивать, и удвоили свой напор. Вторая очередь ударила в толпу, скашивая первые ряды погромщиков, словно коса сорную траву. Раздались вопли, стоны, проклятия. Из толпы в ответ прозвучало несколько выстрелов. И тут с фланговв дело вступили "Утесы", пусть не такие скорострельные, но зато их тяжелым пулям абсолютно все равно, сколько на их пути попадется слоев человеческого мяса. С фронта же "печенеги" и "калаши" еще несколько раз прошлись по плотному скоплению питерской нечисти. Ударил плотный залп красногвардейских трехлинеек, за ним еще один и еще.Из окна второго этажа заводоуправления затарахтели "максимы". Классовое чутье подсказывало путиловским рабочим, что люмпены-бездельники и бандиты, никакие им не братья, а очень даже наоборот.

   Погромщики, не ожидавшие такого жесткого отпора, не выдержали, и пустились наутек, в панике топча упавших. В этот момент мои бойцы подскочили к проволочному заграждению и раздвинули в нем проход, черезкоторый выскочившие из ворот завода казачки, с гиканьем помчались вдогонку за беглецами. Им был отдан приказ рубить только тех, кто оказывает сопротивление. Всех остальных они должны были обезоружить и согнать во двор завода. Потом работники НКВД заберут пойманных погромщиков, и тщательно их допросят.

   Минут через пять-десять на Обводном и прилегающих к нему улицах затихли последние вопли убегающих и цокот копыт казачьих коней.

   Явзял взводного красногвардейцев Ивана Афанасьевича, двух своих сержантов-"комодов", и мы пошли посмотреть на дела рук своих.

   Скажу прямо, зрелище было жуткое. Убитых в первых рядах было не менее сотни человек, еще примерно столько же было ранено. Трупы валялись и вдоль набережной Обводного канала. Они уже были не только с пулевыми ранениями, но и со следами встречи с казачьей шашкой. Вот, чья-то отрубленная по локоть рука в кожанке крепко сжимает браунинг. Где-то рядом должен быть и ее хозяин, он не мог далеко убежать без этой части тела.

   Я внимательно осматривал тела погромщиков. Были здесь и крепкие, кровь с молоком, матросы, у которых от вседозволенности и глупости снесло крышу, и потянуло на подвиги.Были алкаши, которые за глоток "горькой" могли продать и родную мать.Были и бандиты, резавшие в подворотнях обывателей лишь для того, чтобы снять с них нательный серебряный крест.

   А вот, любопытная фигура. Мужчина лет сорока-пятидесяти. Лицо бритое, холеное, большой горбатый нос. Пенсне с треснутыми стеклами лежало на брусчатке рядом с его окровавленной головой. Где-то я его уже видел. Достаю планшетку, смотрю фотографии, которые нам на инструктаже раздали полковник Бережной и товарищ Дзержинский.

   Так и есть! Вот оно, лицо на фото, так похожее на лицо человека, лежащего неподвижно на земле. Читаю на обороте: "Урицкий Моисей Соломонович. Член ЦК РСДРП(б). Межрайонец, сторонник Троцкого". Осматриваю его труп. Пулевых и сабельных ранений не видать. Похоже, что Моисея Соломоновича сбили с ног и затоптали удиравшие в панике погромщики. А ведь велено было брать подобных типов живьем. Что ж, видно такая судьба – не стать ему председателем Петрочека, не подписывать смертные приговоры, не быть убитым на Дворцовой Леонидом Канегисером.Аллес, капут!

   Я приказал оттащить труп Урицкого в сторону и,попросив казачьего хорунжего собрать мертвых "в кожах" в одну кучку, а живых в другую, по рации связался со штабом, подробно рассказав вышедшему на связь полковнику Бережному о том, что произошло на Обводном.

   21(08) октября 1917 года 23:00, Петроград. Таврический дворец. Штаб по подавлению мятежа.

   Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.

   Все идет по плану, но не потому, который утвердили Троцкий и Свердлов, а по нашему. Уже поступили сообщения о разгоне толп погромщиков, желавших напасть на винные склады и ликеро-водочные заводы. Кое-где дело дошло до стрельбы из пулеметов по толпе. Так, к примеру, произошло у завода Келлера на Обводном, где в числе погибших оказался Моисей Урицкий (между прочим, член ЦК РСДРП(б)), у пивоваренного завода «Бавария» на Петроградской стороне, у винного склада на Васильевском острове, на углу 9-й линии и Николаевской набережной. Там, кстати, отличились моряки и бронедивизион. Огнем двух броневиков толпа погромщиков была частично уничтожена, частично рассеяна.

   Попутно с нападениями на объекты, где хранилось спиртное, шайки уголовников громили квартиры богатых жителей и церкви, откуда забирали иконы в богатых окладах и церковную утварь. Патрулирующие улицы отряды красногвардейцев и матросов безжалостно расправлялись с бандитами. Так, был пойман с поличным во время налета на квартиру богатого ювелира на Садовой известный питерский бандит Мишка Портной, еще при царе-батюшке за грабежи и разбои приговоренный к 20 годам каторги. На свободу этот подонок вышел благодаря амнистии, объявленной Александром Федоровичем Керенским. Но красногвардейцы, поймавшие Мишку Портного гуманностью не заморачивались, и согласно "Декрета по борьбе с бандитизмом" без лишних разговоров поставили его к стенке.

   Все происходящее в городе тут же отмечалось на интерактивной доске-карте, которая была вывешена в штабе. Присутствующие здесь Сталин, Дзержинский и Бережной внимательно наблюдали за развитием событий. Кружащийся над городом вертолет с тепловизором и находящиеся на связи командиры подразделений с помощью телефона и радиостанций немедленно сообщали в штаб о малейших изменениях обстановки.

   Мы ждали нанесения главного удара – по Таврическому дворцу. Ведь все погромы – это лишь отвлекающий маневр, цель которого – растянуть наши силы, сковать их.

   Но вот около 23:00 наблюдатели сообщили нам, что в сквере на Кирочной, у здания госпиталя лейб-гвардии Преображенского полка начинают собираться какие-то люди. И количество их быстро растет. Когда их набралось несколько сотен, они, по всей видимости, получив команду от посыльного, подъехавшего к скверу на автомашине, стали строиться в колонну, над которой вскоре взметнулся красный флаг.

   Нам стал ясен коварный замысел мятежников. Под видом отряда красногвардейцев они должны были, не вызывая подозрений подойти к Таврическому дворцу, а потом, неожиданно для охраны Совнаркома, броситься на штурм. Психологически все было продумано верно – трудно было бы открыть огонь по тем, кто идет под красным флагом.

   Мы предполагали, что агентура Троцкого и Свердлова сумела разузнать пароли для внешних постов, охранявших Совнарком, поэтому по рациям был тут же отдан приказ о смене паролей, и объявлена тревога. Нет, господа-товарищи, вы нас голыми руками не возьмете!

   21(08) октября 1917 года 23:15, Петроград. Таврический дворец.

   А тем временем колонна, вооруженных винтовками и револьверами мятежников, по Потемкинской направилась в сторону Шпалерной улицы. По дороге несколько групп, человек пятнадцать-двадцать в каждой, перемахнули через ограду Таврического сада. По всей видимости, они решили напасть на Таврический дворец с тыла, со стороны пруда.

   Свернув на Шпалерную "птенцы Троцкого и Керенского", лихо продефилировали по брусчатке, и подойдя к ограде дворца перед которой наши морпехи развернули заграждение из колючей проволоки, остановились.

   – Товарищи, – обратился к часовым высокий чернобородый мужчина в черном драповом пальто и меховой шапке, – мы пришли с завода Лесснера на помощь своим братьям, охраняющим советское правительство от врагов революции. Вот мой мандат, – чернобородый протянул часовому какую-то бумагу.

   – Назови пароль, – спросил, подозрительно поглядывая на неизвестно откуда взявшийся отряд пожилой часовой-красногвардеец, сделав шаг в сторону, и тем самым открывая сектор обстрела пулеметчикам, "максим" которых был установлен на треноге за баррикадой из мешков с песком перед главным входом в Таврический дворец.

   – Что ж, я понимаю, – рассудительно сказал чернобородый – надо соблюдать пролетарскую бдительность. Пароль – "Свобода"... Я не ошибся?

   Часовой неожиданно метнулся в сторону, и залег за гранитным ограждением дворца. – Товарищи! Это те, о ком нас предупреждали! – крикнул он, – Это враги!

   Чернобородый опешил. Но тут вдруг на крыше дворца неожиданно вспыхнули прожектора, залившие часть улицы, примыкающую к нему ярким светом, а откуда-то сверху раздался трубный глас, от которого у мятежников побежали мурашки по телу, – Всем стоять и не дергаться! Кто шевельнется – смерть! По одному подходим к главным воротам и разоружаемся. При малейшей попытке сопротивления открываем огонь!