Текст книги "Мы наш, мы лучший мир построим"

Автор книги: Александр Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

   – Вполне возможно, что и получим, – немного подумав кивнул Тамбовцев, – я в общем-то, как-то не обратил внимание на такие детали, думал, что сидит в Тобольске какой-нибудь мальчик-одуванчик из студентов-недоучек. А тут старый террорист...

   В этот момент в кабинет Сталина, постучавшись, вошел старший лейтенант Бесоев. – Здравия желаю, товарищ Сталин, – сказал он, козырнув, – извините за задержку. Вот... – с этими словами он вытащил из кармана за ствол "маузер", и аккуратно положил его перед Сталиным рукоятью вперед, накрыв сверху мятой бумажкой. – Некто Урицкий Моисей Соломонович, не имея пропуска, пытался проникнуть в Совнарком, размахивая подписанным Свердловым мандатом, и вот этой железякой. Красногвардейцы ребята хорошие, но против старых революционеров нестойкие. Пришлось вмешаться мне. Урицкого в состоянии нирваны увезли к товарищу Дзержинскому в НКВД, а "маузер" и мандат вот они....

   Сталин и Тамбовцев переглянулись. "Террариум единомышленников" пришел в движение. Не так уж было важно – планировалось ли покушение на Сталина прямо сей момент, или Урицкий просто пришел на рекогносцировку. Важно было совсем другое – не найдя в окружении Сталина нужных людей, "старые большевики" перешли к привычному для них террору. Сталин вспомнил рассказ про то, как накануне революции 1905 года Свердлов создал на Урале "Боевой отряд народного вооружения". От своих боевиков он требовал жестокости и крови. Когда один из них, Иван Бушенов высказал сомнения в методах Свердлова, тот зловещим голосом произнес: "Ты что же, Ванюша революцию в белых перчатках хочешь делать? Без крови, без выстрелов?".

   Так что опыт террора Андрею Уральскому не забывать. Сталин прочитал в одной из книг пришельцев из будущего о том, что весьма была запутана и странна роль Свердлова в покушении на Ленина 30 августа 1918 года. Сразу после покушения Свердлов первым прибыл в Кремль. Жена Свердлова рассказывала, что в тот же вечер он занял кабинет Ильича. Именно Свердлов провел спешное расследование по делу Фанни Каплан, и именно по его приказу Каплан быстро расстреляли, и на территории Кремля сожгли в бочке.

   В тоже время до поры до времени, НКВД не могло предпринять никаких мер против руководства заговора. Во первых, потому, что само Главное Управление Госбезопасности находилась еще в стадии становления, а во вторых, потому что резкие телодвижения грозили расколом в партии. Необходимо было дождаться выступления, и, не дав разгореться огню мятежа, разгромить путчистов. Но сейчас тема разговора была несколько другая.

   – Товарищ Бесоев, – сказал Сталин, – спасибо вам за проявленную революционную бдительность. Товарищ Тамбовцев, наверное стоит назначать в караулы, вместе с красногвардейцами и ваших бойцов. Но мы, товарищ Бесоев, позвали вас для другого. Есть работа, которую могут выполнить только вы и ваши люди.

   – Слушаю, товарищ Сталин, – старший лейтенант был весь во внимании.

   Сталин продолжил, – Вы должны отправиться навстречу поезду, в котором везут в Петербург бывшего императора с семьей. Встретив этот поезд, вы должны будете сменить назначенного Временным правительством комиссара и подчиненный ему караул. Это очень опасный человек, не для вас опасный, а вообще. В первую очередь он опасен для Романовых. Вы должны сделать все, чтобы в НАШЕЙ ИСТОРИИ такой позорный поступок, как расстрел семьи Романовых, не должен свершиться именем Советской власти. Вам решать, что сделать с этим Василием Панкратовым. Можете его выкинуть из поезда, можете доставить в Питер и передать в ведомство товарища Дзержинского. В конце концов, если он попытается оказать сопротивление, пристрелите его. И сделайте все, чтобы по дороге в Петербург с головы царя и его семейства не упал ни один волос. Вот, пожалуй, и все. – Сталин помолчал, разминая папиросу, – Сколько человек вы возьмете с собой?

   Старший лейтенант Бесоев на мгновение задумался, – Взвод моих спецназовцев, запас продуктов на четырнадцать дней для нас, и на неделю – для эскортируемых. Один классный вагон для Романовых, две теплушки для моих ребят, и три четырехосные платформы. Две платформы пойдут под БТРы, и одна под "Тигр". Это на тот случай, если вдруг в поисках царской семьи придется отклоняться от железной дороги.

   – Лучше не отклоняться, – серьезно сказал Сталин, и посмотрел на Тамбовцева, – ну как, можно выделить товарищу Бесоеву все, что он просит?

   Вполне можно, – ответил Тамбовцев, – и срок в две недели кажется мне достаточно реальным, хотя, наверное, можно уложиться и в десять дней.

   – Договорились, – сказал Сталин, – я сейчас распоряжусь, чтобы вам организовали поезд, а вы собирайте своих людей и технику. По уму отправить вас нужно было еще вчера. Да, царя повезут северным маршрутом, через Вологду и Вятку, так что и вам придется следовать тем же путем. – Он махнул рукой, – Все, товарищ Бесоев – идите. Счастливого пути!

   Не успел старший лейтенант дойти до двери, как Сталин снова окликнул его, – Постойте, мне тут вот что пришло в голову... Тут по Петрограду, как некая субстанция в проруби, болтается контр-адмирал Пилкин. Возьмите его с собой, ведь он, кажется, монархист? Пусть тоже поучаствует в спасении бывшего царя. Да и гражданин Романов будет вести себя спокойнее, увидев среди вас знакомое лицо. Теперь все, товарищ Бесоев – можете идти. А вы, товарищ Тамбовцев, пожалуйста найдите Пилкина, и морально подготовьте его к предстоящему путешествию.

   15 (02) октября 1917 года, Полдень. Петроград, Николаевский вокзал,

   Контр-адмирал Владимир Константинович Пилкин и старший лейтенант Николай Арсеньевич Бесоев.

   Беспорядочная суета последних минут перед отправлением поезда. Чтобы его составить, потребовались последние остатки авторитета генерала Потапова, звонок в Викжель от самого Сталина, неуемная энергия товарища Тамбовцева, и настырность старшего лейтенанта Бесоева. Попавший сюда уже в последние минуты перед отправлением контр-адмирал Владимир Константинович Пилкин, чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Еще утром он думал – не пора ли ему вернуться на свой флагманский крейсер «Баян» и к обязанностям командующего эскадрой крейсеров.

   И тут его находят, и чуть ли не за шиворот тащат к некоему господину Тамбовцеву, который делает ему предложение, от которого контр-адмирал не мог отказаться. Да и как тут откажешься, когда в твоей помощи нуждается сам Император Всероссийский. Пусть даже все и считают его бывшим императором. Но контр-адмирал был одним из последних "твердокаменных монархистов". Он понимал, что нереально рассчитывать на возвращение Романовых на престол. Но эта идея была у него, как первая романтическая любовь. Знаешь, что предмет твоей страсти недостижим, а все равно, так сладко и приятно иногда помечтать о несбывшемся.

   А в том, что реставрация невозможна, он убеждался, каждый раз выходя на петроградские улицы. Не было сейчас в России людей более ненавидимых, чем царь и царица. Причем, ненависть эта была взращена не усилиями революционеров-подпольщиков, а самой царской семьей, и фрондировавшими сливками общества. Иногда контр-адмирала обуревали тоска, и чувство безнадежности, а иногда и ощущение бешеной злобы от бессилия изменить ситуацию.

   И вот ему предложен достойный выход. Тем более, что и делать то ничего не придется. Надо только показаться перед светлыми очами Николая Александровича, и убедить того не делать ненужных глупостей. Ибо бывшему императору и его семье не грозит ничего, кроме ограничения передвижения (в пределах Гатчины), и гласного контроля НКВД.

   Все, решение принято, вино налито, и надо его пить. Контр адмирал бросил недокуренную папиросу в урну, и вскочил на подножку пассажирского вагона. Часовой в тамбуре отдал ему честь. Пронзительно крикнул паровоз, лязгнули вагонные сцепки, и состав отправился в путь. Владимир Константинович Пилкин стоял и смотрел, как убегает назад перрон Николаевского вокзала, как мелькают телеграфные столбы, и исчезает в туманной дымке Петроград.

   – Владимир Константинович, – окликнул Пилкина проходивший по коридору поручик Бесоев, – пройдемте в мое купе, есть разговор.

   – Господин контр-адмирал, – сказал поручик, закрыв за собой дверь купе, – вы пожалуйста поймите правильно – этим парадом командовать поручено мне. До момента встречи с царской семьей вы пребываете на положении пассажира. Потом ваша задача – предельно подробно рассказать бывшим монархам о событиях последней недели...

   – Я все понимаю, господин поручик, – задумчиво ответил Пилкин, – в нынешних условиях у меня просто нет другого выхода... – он немного помолчал, – Скажите, а что если те люди, которые сейчас сопровождают Николая Александровича, откажутся их вам передавать. Или даже напротив – пригрозят вам их убийством.

   Лицо поручика стало жестким, – А вот тогда, Владимир Константинович, им придется об этом очень сильно пожалеть. Мы не позволим, чтобы с голов членов царской семьи упал хотя бы волос. Вы уж поверьте, такие штуки, как освобождение заложников, мы умеем делать очень хорошо. Ибо этому нас специально учили.

   Вы не поверите, до каких пределов подлости способны дойти люди с целью достижения своих политических целей. Ни одному Азефу или Савинкову не приходило в голову захватить и заминировать театр вместе со зрителями, или гимназию вместе с детьми.... По сравнению с той сволочью, что водилась в наше время, ваша сволочь – это просто малые дети. Так что ответственность за безопасность семьи Романовых целиком и полностью лежит на мне, а ваше дело – чтобы они не осложняли нашего положения лишними телодвижениями.

   Немного обидевшись на последние слова Бесоева, Пилкин спросил, – Скажите, господин поручик, а почему вы так пренебрежительно относитесь к Николаю Александровичу. Ведь он, как-никак, император, хотя и бывший?

   – Господин контр-адмирал, – старший лейтенант сказал это таким тоном, что Пилкин показалось, что его сейчас пошлют по известному каждому русскому человеку адресу, но он ошибся. – Все, что происходит сейчас, и все, что происходило в дальнейшем в МОЕЙ ИСТОРИИ – все беды, несчастья, смуты, разрушительные войны, голодоморы, терроры и прочее – все имеет своим основанием действия и бездействия Николая Александровича Романова, беспартийного, женатого, имеющего четырех дочерей и одного сына. Во всех его решениях, которые стали губительными для российского государства и миллионов русских людей, не было обстоятельств неодолимой силы. С подобными вызовами, наверное, не смогли бы справиться только Петр III, и Павел I. Но и короны на их головах держались куда слабее. Ваш Николай Александрович умудрился про...ть все, к чему прикасался. Начиная от Ходынки, и кончая этой злосчастной войной. А спасаем мы его сейчас только потому, что эти одиннадцать человек, включая горничную, камердинера, повара, и доктора Боткина, над которыми смерть уже занесла свою косу, станут первыми, кого мы вытащим из кровавой мясорубки Гражданской войны.

   А знаете ли вы, каков был результат неумного желания красных и белых промахать шашками? Двадцать миллионов русских людей убитыми. И среди них многие хорошо знакомые вам люди. А также два миллиона навсегда эмигрировавших, как говорится, в страны дальнего зарубежья. Между прочим, включая и вас лично.

   Сейчас мы видим свою задачу в том, чтобы затоптать все искры братоубийственной войны, и перейти к обустройству России. Ибо состояние дел в российской провинции небрежением последнего царя доведено до катастрофического уровня. Нищета, голод, болезни, младенческая смертность такая, что в возрасте до года умирают двое из трех новорожденных. А наркомат – министерство – здравоохранения впервые появился только в правительстве товарища Сталина. А до этого всем было наплевать, чем болеют и отчего умирают русские люди.

   Так что, спасаем мы этих, в общем-то никчемный людей, не из жалости. Нет, этот шаг сугубо политический, и он должен показать всем, что проскрипционных списков и массовой резни не будет. Конечно, многие деятели предыдущих режимов и люди из их окружения, по нашим понятиям, совершили государственные преступления. Например, деятели из Военно-промышленного комитета, проворачивавшие во время войны многомиллионные мошеннические контракты на поставку оружия и снаряжения, или Великий Князь Николай Николаевич-младший, подчинивший русскую армию французскому генеральному штабу.

   Каждое из этих деяний было оплачено кровью сотен тысяч и миллионов русских солдат, и будет справедливо, если после открытого гласного процесса этих деятелей приговорят к наказанию, которое они заслужили. А если в присяжные посадить безутешных вдов и сирот, родителей потерявших на фронте своих детей, безруких и безногих инвалидов, то тогда этим кадрам не поможет ни один адвокат. Если есть преступление, то за него должно быть и наказание.

   – Я подумаю над вашими словами, господин поручик, – сказал контр-адмирал, – а теперь позвольте откланяться, – Пилкин чуть заметно улыбнулся, – и спасибо вам за познавательную беседу.

   15 (2) октября 1917 года. 18:45. Могилев. Ставка Главковерха.

   Полковник Бережной и генерал Бонч-Бруевич.

   Генерал-лейтенант Николай Николаевич Духонин смотрел на прибывших представителей нового правительства России усталыми, красными от бессонницы глазами.

   – Итак, господа, что вы от меня хотите? – тихим, словно плачущим голосом, спросил он у Бережного и Бонч-Бруевича, – я, в конце концов, не тюремщик, и не мне решать, как поступить с генералами, арестованными по решению предыдущего правительства. А у меня и своих забот хватает.

   Вы ведь, Михаил Дмитриевич, сами совсем недавно исполняли обязанности командующего фронтом, и знаете, в каком плачевном состоянии находится дисциплина в войсках. Причем, не только среди нижних чинов. Многие офицеры позабыли о своих прямых обязанностях, и несут службу спустя рукава. Ума не приложу – как можно командовать фронтом в таких условиях. Ведь достаточно одного нажима германцев, и все побегут как зайцы. Воевать никто не хочет.

   – Я прекрасно понимаю вас, Николай Николаевич, – тихо сказал генерал Бонч-Бруевич, – но ведь нельзя опускать руки. Россия должна выйти из этой проклятой войны, но так, чтобы не потерять лицо и территории. Новое правительство большевиков рассчитывает, что ему удастся заключить мир с кайзером именно на таких условиях.

   – Чтобы заключить почетный мир, Михаил Дмитриевич, – ответил Духонин, – надо добиться хотя бы нескольких крупных побед над германцами. А мы пока ничем таким похвастаться не можем. Так что новому правительству будет очень трудно вести переговоры с командованием германских вооруженных сил.

   – Николай Николаевич, – вмешался в разговор полковник Бережной, – не все так плохо. Вы, наверное, еще не знаете, что несколько дней назад при попытке высадиться на острове Эзель был наголову разгромлен германский десантный корпус. Если исходить из его штатной численностив двадцать шесть тысяч штыков, и вычесть одну тысячу сто пятнадцать пленных, то можно сделать вывод, что это германское соединение было практически полностью уничтожено.

   Кроме того, германский флот потерял там же несколько крупных кораблей, включая линейный крейсер "Мольтке" и несколько новейших легких крейсеров типа "Кенигсберг II". В настоящий момент железнодорожные узлы противника на восточном направлении и его военно-морские базы на Балтике подвергаются бомбардировкам с воздуха. По сообщениям нашей воздушной разведки восточнее Одера разрушены все железнодорожные мосты через реки Висла, Неман, Сан... Инфраструктура снабжения немецких войск нарушена, и противник уже испытывает на фронте нехватку боеприпасов и продовольствия.

   – Все именно так, Николай Николаевич, – подтвердил генерал Бонч-Бруевич, – полковник Бережной сам принимал участие разгроме германского десанта на Эзеле.

   – Вот даже как?! – генерал Духонин удивленно приподнял одну бровь, – Так вы, господин полковник, простите, не знаю вашего имени и отчества, из той самой неизвестно откуда взявшейся эскадры, о которой и до нас уже дошли слухи. Как же вам удалось победить германский флот? Ведь перед вами был сильный и опасный противник...

   – Господин генерал, – козырнул полковник Бережной, – позвольте представиться, полковник Сил Специального Назначения Главного Разведывательного Управления Главного Штаба Бережной Вячеслав Николаевич... И Михаил Дмитриевич мне сильно польстил. Главными в том деле были моряки во главе с контр-адмиралом Виктором Сергеевичем Ларионовым.

   А секрет победы, скажу я вам, был прост: командующий отдал взвешенный и абсолютно верный приказ, а его подчиненные от командиров кораблей до последнего матроса, выполнили его распоряжение безукоризненно и с полной самоотдачей. Кроме того наша боевая техника была сильнее германской, а наши бойцы были лучше подготовлены, чем немецкие моряки и десантники. Вот и получилось, что это не они были опасны для нас, но мы для них.

   – Вячеслав Николаевич, – вздохнул Духонин, – к сожалению, не всегда успех сражения заключается в технике и подготовке. Сейчас, в отличие от 1915 года, у нас достаточно и оружия, и боеприпасов. И люди научились воевать. Вот, только не хотят они это делать. Моральный дух в войсках очень низкий. Дело доходит до братания с германцами.

   – Мы прекрасно знаем о том, что происходит у вас на фронте, Николай Николаевич, – сказал генерал Бонч-Бруевич, – поэтому мы и считаем, что мир нужен, и чем быстрее, тем лучше. Четвертая волна мобилизации была уже явной ошибкой. Кроме того, нам необходимо забрать с собой в Петроград тех господ генералов, которые во главе с бывшим главковерхом Лавром Георгиевичем Корниловым попытались летом выступить против правительства Керенского. Требуется тщательно разобраться – что подвинуло их на мятеж против законной власти. Одно дело, если это был просто необдуманный поступок офицера-патриота, желающего восстановить дисциплину и порядок в войсках, а если что-то другое, например, попытку установить военную диктатуру. К тому же во всем происходящем замечены следы и иностранной агентуры...

   – Я не думаю, чтобы офицеры или генералы из окружения генерала Корнилова были связаны с германской разведкой, – осторожно сказал Духонин.

   – Николай Николаевич, – ответил ему полковник Бережной, – кроме германской, в мире существуют и другие разведки. Наши "союзники" по Антанте давно активно вмешиваются во внутренние дела России. Причем, чем дальше, тем бесцеремонней. Они уже поделили нашу страну на сферы влияния, словно какую-то африканскую колонию. Господин генерал, мне ли вам рассказывать об этом – ведь вы в свое время тоже курировали вопросы разведки, и кое-что знаете о том, что собой представляют наши "союзники".

   А насчет генерала Корнилова, так британский след в его авантюре просматривается весьма зримо. Впрочем, для того, чтобы выяснить все обстоятельства этого дела, нам и нужно побеседовать со всеми его фигурантами.

   – Да, Николай Николаевич, – вступил в разговор генерал Бонч-Бруевич, – я попрошу выдать предписание на перевод всех арестованных, содержащихся в Быховской тюрьме, в Петроград.

   – Господа, – развел руками генерал Духонин, – я, как человек военный и привыкший выполнять приказы, готов отдать соответствующее предписание. Только мне хотелось бы получить от вас обещание, что разбирательство с арестованными генералами будет беспристрастным и справедливым. И что невиновные не будут подвергнуты самосуду толпы.

   – Обещаем, – кратко ответил за всех полковник Бережной, – Самосуд исключен. Все, чья вина в мятеже незначительна, будут отпущены на свободу под честное слово и условный приговор. И, скорее всего, что всем им дадут возможность и дальше продолжить службу в рядах Русской армии.

   Генерал Духонин сел за стол, и собственноручно написал документ, согласно которому все "быховские сидельцы" передавались в распоряжение представителей власти господина (товарища?) Сталина. В нем значились: бывший Главковерх генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов, бывший командующий Юго-Западным фронтом, генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин, командующий 1-й армией Юго-Западного фронта, генерал-лейтенант Глеб Михайлович Ванновский, командующий Особой армией Юго-Западного фронта, генерал от кавалерии Иван Георгиевич Эрдели, начальник Штаба Главковерха, генерал-лейтенант Александр Сергеевич Лукомский, генерал-квартирмейстер Штаба Главковерха генерал-майор Иван Павлович Романовский, начальник штаба Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Сергей Леонидович Марков.

   Всех их надлежало забрать из тюрьмы города Быхов. Сделать это было не так-то просто. Дело в том, что добровольную охрану тюрьмы взяли на себя джигиты Текинского конного полка. Они были фанатично преданы генералу Корнилову, и в Быхове, скорее, охраняли сидельцев от самосуда, чем стерегли их. Они же могли воспрепятствовать перевозке арестованных до вокзала в Могилеве, оказав вооруженное сопротивление.

   Получив нужную бумагу от генерала Духонина, Бонч-Бруевич и Бережной отправились на станцию, где уже заканчивалась разгрузка их спецэшелона. Для того чтобы минимизировать потери, надо было заранее обсудить все детали операции.

   15 (2) октября 1917 года. 22:00. Могилев. Ставка Главковерха.

   Полковник Бережной.

   Пока мы с генералом Бонч-Бруевичем побеседовали с генералом Духониным, пока получили от него предписание на перевод арестованных генералов в Петроград, пока закончили разгрузку нашей военной техники, стало совсем темно. Не могло быть и речи о ночном движении из Могилева до Быхова. Как-никак, расстояние между этими городами было примерно сто верст. Разбитые грунтовые дороги, и мосты, дышащие на ладан, могли стать для нас серьезным препятствием. Поэтому было решено переночевать в Могилеве, а утром, едва начнет светать, отправиться в Быхов.

   Пока мы с генералом Бонч-Бруевичем, решали, что нам делать, на станции появился трескучий легковой "Рено" с адъютантом Главковерха, который передал приглашение генерала Духонина составить ему компанию за ужином. Мы с Михаилом Дмитриевичем решили не отказываться от местного гостеприимства.

   За столом разговор крутился в основном вокруг событий происходящих сейчас в Петрограде и планов нового правительства на продолжение боевых действий на германском фронте. Генерал Бонч-Бруевич больше отмалчивался, а я по военному коротко сообщил генералу Духонину, что мы не собираемся заканчивать войну в Берлине, но постараемся свести на западном направлении территориальные потери России к минимуму. Зато, назло нашим так называемым "союзникам" по Антанте, вполне возможны значительные территориальные приращения на южном направлении, уже после того, как практически разбитая нами Турция будет окончательно выведена из войны.

   – Вячеслав Николаевич, говоря о приращениях на южном направлении, вы имеете в виду захват Константинополя и Проливов? – осторожно спросил генерал Духонин.

   – Возможны варианты, – так же осторожно ответил я, – во всяком случае, мы рассчитываем решить, наконец, этот проклятый для нас вопрос с Проливами, и превратить Черное море, в безопасное для плавания русских коммерческих судов внутреннее море. Кроме того, господин генерал, не забывайте о таких жемчужинах в султанской короне, как Западная или Великая Армения, Сирия и Палестина... Османская империя все равно не переживет окончания этой войны, так почему бы не воспользоваться этой их слабостью.

   – Интересно, интересно... – задумчиво сказал Духонин, – впрочем, я давно уже ничему не удивляюсь. Время, знаете ли, господа, сейчас такое, что может произойти все, что угодно...

   Уже в конце ужина я осторожно поинтересовался у генерала, не придется ли нам силой забирать арестованных генералов из места их заключения. Ведь текинцы преданы лично Корнилову и готовы защищать его от любого, кто посягнет на его жизнь. Духонин немного подумал, вздохнул, и еще раз переспросил – нет ли угрозы жизни арестованным. После нашего с генералом Бонч-Бруевичем повторного ответа о том, что поездка в Петроград должна только отвратить генерала Корнилова и его товарищей от совершения ими новых необдуманных поступков, генерал Духонин предложил послать вместе с нами в Быхов офицера, который ранее был командиром одной из сотен в Текинском конном полку. Уж ему-то они поверят

   – Вы ведь не намерены разоружать полк? – осторожно спросил Духонин.

   Я еще раз ответил ему, что таких намерений у нас нет, и конное подразделение этих отменных кавалеристов сможет еще не раз поучаствовать в грядущих сражениях. Кроме того, наша цель не наказать этих авторитетных в армии военачальников, а предупредить их, чтобы они в дальнейшем не совершали необдуманных поступков. А глупость, она как известно, порой хуже преступления.

   16 (3) октября 1917 года. 09:30. Быхов.

   Полковник Бережной.

   Ночь прошла спокойно, совсем без приключений. Поутру, едва на востоке небо начало светлеть, был объявлен подъем, и личный состав команды стал готовиться к маршу.

   В путь мы двинулись около семи утра. Взревели моторы "Тигра" и БТРов, и наши машины выкатились на дорогу. Вместе со мной и генералом Бонч-Бруевичем в головном "Тигре" в Быхов следовал штаб-ротмистр Раевский. Он был в командировке в Могилеве для решения каких-то интендантских вопросов, и был рад вместе с нами доехать до места дислокации его полка.

   – Господа, – словоохотливо рассказывал нам штабс-ротмистр, – мои джигиты – прирожденные наездники. Если бы видели, как они сидят в седле! Как влитые! А храбры они, как черти... В ноябре 1914 года под Ловичем они в капусту изрубили батальон немецких гренадер. Германцы просто оторопели при виде кавалеристов в громадных папахах и халатах, с кривыми саблями. Они были похожи на воинство Чингисхана. Дикие на вид, смуглые, на стройных и сухих лошадях, на седлах с круглыми чепраками красного цвета, вышитыми яркими шелками... Просто сказочное зрелище...

   – Наверное, и вне боя они ведут себя, как татаро-монголы, – спросил я, -грабят, небось, всех подряд?

   – А вот и нет, господин полковник, – с улыбкой сказал штабс-ротмистр Раевский, – Никаких грабежей. Они охотно покупают у местного населения продукты, и аккуратно до педантизма со всеми расплачиваются. Текинцы привезли с собой запасных коней, палатки из ковров, словом, приехали на войну, как на праздник...

   – А как насчет настроений в полку? – спросил я, – наверное, им война тоже поднадоела?

   – Надоела, – согласился штаб-ротмистр, – но служат они исправно, и разложению не подвержены. Они полностью доверяют своим командирам, независимо от их происхождения. Своим, естественно, больше, но и нам, русским, тоже. Знаете, как они нас называют, господин полковник, – Раевский улыбнулся, – мы для них "бояре". А больше всех они доверяют генералу Лавру Георгиевичу Корнилову. За него они пойдут и в огонь и в воду.

   – Вот то-то и оно, – подумал я, – все будет зависеть от поведения господина Корнилова. А он известен своим упрямством. Скажет текинцам, что его хотят увезти в Петроград на расправу, и начнется веселуха! Пострелять то мы их постреляем – для пули, выпущенной из КПВТ, любое ранение смертельное. Но как не хочется губить столько совсем неплохого народа из-за упрямства этого "льва с головой барана"!

   Быхов появился на горизонте внезапно. Да и городом его можно было лишь условно – обычное местечко, только очень большое. Население – чуть больше десяти тысяч человек, из всех достопримечательностей – замок, построенный гетманом Ходкевичем и перестроенный магнатом Львом Сапегой, да старинная синагога – массивное здание с двухметровой толщины стенами. Вот и здание местной тюрьмы. Ранее в нем находилась женская гимназия. Довольно скромный двухэтажный дом, с маленькими оконцами, забранными решетками.

   А вскоре мы увидели и текинцев. Вокруг наших машин на удивительной красоты конях крутились всадники, выглядевшие на фоне маленького городишка черты оседлости, весьма экзотически. Одеты они были в малиновые шаровары, поверх пояса намотан шелковый малиновый кушак, нож-бичак весь в серебре и золоте. На поясной портупее у каждого всадника висела кривая сабля-клыч, тоже вся изукрашенная серебром-золотом и часто цветными каменьями. Серебром и золотом же были отделаны и нагрудники и налобники на знаменитых текинских жеребцах. На голове текинцы носили огромные папахи – "телпеки". Сделаны они были из шкуры целого барана, и скручены в виде цилиндра. Не всякая голова могла выносить такую тяжесть. Штаб-ротмистр Раевский пояснил, что русским офицерам, которые были одеты в ту же форму, что и их подчиненные, приходилось долго привыкать к подобным головным уборам.

   Наш караван подрулил к зданию тюрьмы. По всей видимости, генерал Духонин уже успел сообщить в Быхов о нашем визите, и арестованные генералы, настороженно поглядывая на нас, собрались в садике, примыкавшем к зданию тюрьмы.

   Когда первым из нашего "Тигра" на свет божий выбрался штаб-ротмистр Раевский, текинцы, которые поначалу настороженно поглядывали на наши машины, радостно завопили. И напряжение спало. Подъехавший к нам офицер-туркмен, представившийся командиром эскадрона ротмистром Ораз-Сердаром, приветствовал меня и, с уважением поглядывая на ствол пулемета, установленного на "Тигре", сообщил, что он и его сослуживцы рады будут видеть великих воинов, прославивших свое имя в сражениях с неприятелем, у себя в гостях. Я поблагодарил его по-туркменски (кое-что помню со времен службы в Афгане), чем привел ротмистра в полный восторг.

   Но я объяснил ему, что гостем я его стану лишь после того, как улажу все дела, ради которых я и приехал сюда из Петрограда. И заодно расскажу о том, что произошло за последние несколько дней в столице бывшей Российской империи.

   Ораз-Сердар почтительно приложил правую руку к груди, легко взлетел на своего ахалтекинца, и словно вихрь помчался по улице, распугивая согбенные фигуры местных жителей, большей частью одетых в лапсердаки и ермолки.

   А мы с генералом Бонч-Бруевичем направился в сторону тюремного дворика. При нашем приближении генералы-сидельцы прервали свою оживленную беседу и, как по команде, развернулись в нашу сторону. Так реагирует на угрозу стая волков. Но ничего, мы тоже не овцы. Я узнал многих из них по фотографиям. Вот, круглолицый и коренастый Антон Иванович Деникин, а вот – маленький и худощавый Сергей Леонидович Марков, бородкой и усиками а-ля Генрих IV. А вот и их неформальный лидер, сам Лавр Георгиевич Корнилов, скуластый, с неподвижным равнодушным лицом, словно статуя Будды. Похоже, что разговаривать с нами будет именно он. И мы не ошиблись.