Текст книги "Казанскй треугольник (СИ)"

Автор книги: Александр Аввакумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Фомин с большим усилием дополз и застучал в дверь:

– Помогите, убивают!

Из его открытого рта текла кровь. Через минуту дверь открылась и на пороге появился сержант. Увидев окровавленного Фомина, милиционер растерялся и стал спрашивать, что произошло.

– Упал. Пошел на парашу, споткнулся и упал, – невозмутимо ответил Максим.

Сержант вызвал наряд, и они втроем стали оказывать Фомину первую помощь.

Старший по наряду позвонил руководству и доложил о происшествии. Потом вызвал скорую помощь.

Скорая приехала через двадцать минут. Фомин лежал на полу без движения, по всей вероятности, без сознания. Врач бегло осмотрела и порекомендовала доставить его в межобластную больницу для заключенных, которая, насколько знал Максим, находилась при ИТК-2.

Сделав какие-то уколы, врачи уехали. Милицейская машина прибыла быстро и, погрузив Фомина на носилки, работники изолятора понесли его в машину.

Минут через пять в камеру вошел майор. Это был начальник изолятора временного содержания МВД.

– За что ты его избил? – спросил он Максима.

Максим повторил свою версию падения, однако, судя по лицу майора, эта версия его не устроила.

– Мне что, дважды спрашивать? За что ты его избил? Свою сказку расскажешь в другом месте! Это ЧП, и будет служебная проверка! Я не хочу, чтобы из-за такого говнюка, как ты, меня сняли с должности! Хочешь сберечь здоровье – говори правду!

– Вы мне скажите, что мне говорить, и я буду говорить так, как вы хотите. Но я не знаю, что вы хотите услышать, и поэтому просто говорю, как было дело, – произнес Максим.

Майор со всей силы ударил Максима в лицо. Максим сразу потерял сознание. Он очнулся оттого, что двое сотрудников тащили его за ноги по коридору ИВС. Затащив в туалет, они принялись его избивать. Били ногами, стараясь попасть по почкам и печени. Прекратили лишь тогда, когда Марков опять потерял сознание и валялся, как мешок с костями.

Очнулся он на следующий день в спецбольнице. Попытался подняться, но от сильной боли в пояснице вновь отключился.

Как оказался в больнице и сколько времени находится в ней – Максим не знал. Он лежал на спине, не имея возможности повернуться на бок. Санитар принес ему утку. Но помочиться было невозможно – сильная боль сковала тело.

Максиму казалось, что мочевой пузырь вот-вот разорвется.

Через час к нему подошел дежурный врач и принял решение о срочной операции. Максим снова потерял сознание, и его обездвиженное тело переложили на каталку и повезли в операционную.

* * *

Мать Максима таяла на глазах. Светлана, как могла, помогала ей справиться с недугом. Она разыскала светил татарского кардиологического сообщества, мать Максима консультировали и осматривали и приезжие врачи, но никто не мог предложить оптимального лечения. Врачи противоречили друг другу, ставя разные диагнозы и назначая разные препараты. Это делало продолжение лечения невозможным.

– Дочка, – как-то позвала она Светлану. – Мне осталось немного, я это чувствую. Мне жаль, что я больше не увижу сына, и он не закроет мне глаза. Это божья кара и мой крест за то, что я совершила в своей жизни большую ошибку. Я бросила любимого человека, когда он заболел, и вышла замуж за нелюбимого, с которым прожила всю жизнь. В жизни была только одна радость – это сын. А теперь Максима нет рядом! Света, пока я еще жива, хочу переписать квартиру на тебя. Я уверена, что ты не бросишь его, что ты его любишь. Пригласи завтра нотариуса, я оформлю завещание.

Светлана попыталась ее отговорить, но та настояла.

Процедура составления завещания оказалась довольно быстрой, и через полчаса мать Маркова подписала документ. После этого ей опять стало плохо, и Светлана вызвала скорую.

Врач, осмотрев пожилую женщину, отозвал Светлану в сторону:

– Вы, наверное, дочь? Я вам должен сказать, что госпитализировать больную не стоит, она умирает, я бы посоветовал подготовиться.

Светлана почти не знала эту женщину, но совместное горе сроднило их, и она с искренней болью восприняла это известие. Бригада скорой помощи уехала, а Света осталась наедине с умирающей. Она внимательно всматривалась в лицо этой женщины, которая дала жизнь ее любимому мужчине, и видела, как жизнь медленно покидает ее.

Около двенадцати часов ночи Маркова умерла.

Светлана с достоинством похоронила несостоявшуюся свекровь на Арском кладбище. Родственники Марковых, узнав, что покойная отписала квартиру Светлане, в похоронах не помогали.

* * *

Максим узнал о смерти матери через три недели после похорон. Ему сделали сложную операцию, которая спасла ему почки и мочевой пузырь. Если бы не тот дежурный врач, он бы до утра не дожил.

Максим лежал на койке и смотрел в потолок. На потолке было множество трещин – палата не знала ремонта лет двадцать. Но Максим, не замечая никого и ничего вокруг, рассматривал эти трещины, пытаясь составить из них какую-нибудь фигуру.

К нему подошел молодой человек, на плечах которого был наброшен когда-то бывший белым халат.

– Марков Максим? – спросил он и, пододвинув табурет к кровати, присел. – У меня к тебе целый ряд вопросов, – не представляясь, начал он. – Первое, о чем хочу тебя спросить, это о твоей драке в камере с Фоминым. Расскажи мне, что случилось?

Максим сделал удивленное лицо и, как раньше, сообщил неизвестному:

– Сергей Фомин упал сам, за что-то зацепившись ногой.

Человек улыбнулся:

– Вы настаиваете, что Фомин упал самостоятельно, без вашей помощи?

– Почему вы не верите, что так можно упасть? Вы ведь поверили, что я упал на унитаз так, что пришлось делать операцию? А тут не верите!

– Откуда вы знаете, поверил я работникам милиции или нет? Я ведь не ребенок и не наивный. Я знаю, как падают люди, и какие бывают от этого травмы. Поэтому не верю ни вам, ни милиции. Расскажите тогда, за что вас избили работники милиции? Ведь сдать ментов у вас не считается западло?

Максим не стал вступать в полемику:

– Никаких показаний я давать не намерен. Если у вас есть доказательства, доказывайте.

Следователь еще посидел в ожидании, но потом резко встал и удалился.

Не успела за ним закрыться дверь, как к Максиму подошел один из заключенных, весь в татуировках.

– Слушай, братишка, какое у тебя погоняло? – спросил он и, увидев удивление, продолжил: – Так жить нельзя! У всех есть имена, у собак и кошек клички, а у тебя ничего! Я знаю про тебя все. Как ты гонял ментов на воле, и как они с тобой расправились в ИВС. Ты наш парень, вор, а вор не может быть без погоняла. Я слушал, как ты говорил с этим прокурорским. Мне нравится твоя линия, и я бы дал тебе погоняло, если не возражаешь. Будешь Шилом. Это хорошее погоняло. Шило – это оружие, это сильнее чем нож. Ты должен соответствовать своему погонялу, оно дается как имя, всего один раз. Меня можешь называть Резаным. Ты, когда тебе разрешат ходить, найдешь меня на двойке. Меня там каждая собака знает.

– Слушай, Резаный! Я еще не поднялся на зону и числюсь за следствием. Куда меня потом повезут, не знаю, может, в Мордовию или Соликамск, а может, куда-нибудь и на лесоповал. Может, больше мы с тобой и не увидимся никогда. Но ты здесь первый, кто протянул руку, спасибо.

– Слушай меня, Шило. Меня знают на зонах, я человек авторитетный, и где бы ты ни был, всегда можешь рассчитывать на моих корешей. Они сейчас по всему Союзу сидят. Если они уважают меня, то будут уважать и тебя. Ты вор, и этого никогда не забывай. Помни, вор не работает, ты всегда в отрицаловке к любым законам. Теперь это твоя жизнь! Поменяешь масть – потеряешь жизнь! Понял? Я знаю, что ты с ребятишками взял меха и хорошо сбыл. Я тебе посоветую помочь пацанам за колючкой. Не забывай это! Если забудешь – мы напомним!

И получив утвердительный кивок, Резаный с гордо поднятой головой вышел из палаты.

* * *

Время в больнице текло медленно. Дополнительно обследовав Максима, врачи обнаружили повреждения селезенки и предложили еще одну операцию. Марков дал согласие, и через день его стали готовить.

Он очнулся на той же койке, в той же палате. Ужасно болел послеоперационный шов, и это не давало заснуть. Максим не выдержал и застонал. К нему подошла молоденькая медсестра и сделала обезболивающий укол.

Поправлялся Максим медленно. Прошло уже больше месяца, как он находился в больнице. Светлане удалось получить разрешение на посещение. Это был редчайший случай в практике этого заведения. Когда женщина вошла в палату, слезы брызнули из ее глаз. Такого убогого места она еще не видела.

Не хватало медперсонала, и его роль исполняли осужденные, работающие в хозблоке, халаты на врачах были не первой свежести, а простыни покрыты бурыми пятнами крови и гноя.

Светлана присела.

– Как ты себя чувствуешь? Как попал в больницу? Что произошло?

Максим не стал ничего скрывать и все рассказал.

Светлана была в шоке! Это абсолютно не соответствовало тому, что ей сообщали в МВД! Они говорили, что Максим случайно упал в туалете. Теперь она все поняла!

Марков попросил не поднимать шум – не было бы хуже.

Когда она рассказала о смерти матери, о ее последней воле, о родственниках, не пришедших на похороны, он нежно погладил ее по голове и попытался поцеловать. Но боль в животе не дала ему возможности даже приподняться. Тогда Светлана погладила его.

Его очень волновали результаты следствия, как ведет себя Алмаз, какие показания дает. Подруга рассказала о последних новостях, о том, что Алмаз держится молодцом и за рамки договоренности не переступает. Похоже, милиция решила списать эти преступления на Баранова, а их хотят протащить по делу просто как скупщиков краденого. Адвокаты довольны таким раскладом и надеются на небольшие сроки.

Это известие обрадовало Маркова, и он впервые за последний месяц улыбнулся. Светлана достала из сумки пакеты с продуктами, но Марков остановил ее. Она не знала, что в тюрьме есть одному нельзя, необходимо делиться с сидельцами. Максим, крикнув дневального по палате, попросил разделить передачу между всеми, кто лежал в палате.

Света смотрела на Максима и не узнавала его. Он стал совершенно другим! От его обычного пренебрежения к людям не осталось и следа. Перед ней был взрослый мужчина, его мысли и слова стали мудрее, справедливее. Он больше говорил о справедливости, о нежности и любви. Эти изменения и радовали, и настораживали ее. Она уже все это слышала раньше – от людей, вернувшихся из тюрьмы. Их размышления были однотипны – все считали себя обиженными обществом и всегда были готовы мстить ему.

«Ничего, отсидит, выйдет, и все будет совершенно по-другому, жизнь будет другой, другими будут его мысли. Сейчас он обижен на весь мир, и эта обида не дает ему покоя», – успокаивала себя Светлана.

В палату вошел контролер – свидание окончено.

* * *

Олег уже больше трех месяцев работал в лесничестве. Первое время было трудно привыкнуть к одиночеству. Он жил в небольшом срубе и в принципе был доволен новой жизнью. Сам никому не писал, и ему не писали, поэтому, что происходит в Казани, да и вообще вокруг, – понятия не имел.

При оформлении на работу пришлось сказать кадровику, что паспорт потерял в поезде и назвать все данные своего далекого родственника, которые он хорошо помнил. Кадровик не стал проверять – он все понял. С такими людьми он встречался часто. Многие бежали в тайгу от семейных неурядиц, многие скрывались от следствия. Вот и теперь он молча оформил карточку формы Т-1, вклеил в нее фотографию Олега и разрешил приступать к работе.

С этого момента больше не существовало Лозового Олега, а был по воле судьбы Прохоров Александр, уроженец и житель села Алексеевское Алексеевского района Республики Татарстан.

Олег вышел из конторы и направился к Ивану Матвееву.

– Вот и все, дядя Ваня. Я устроился, теперь я твой заместитель по охране лесного богатства нашей родины! Так что давай, командуй! Думаю, надо обмыть назначение, как считаешь?

Матвеев направил подводу к ближайшему магазину, где Олег купил все необходимое для работы. Хотел еще купить ружье, но с этой затеей не вышло. Продавец потребовал паспорт, и ничего не оставалось, как уйти из магазина.

Матвеев понял Олега:

– Не переживай, у меня ружей целых пять. Я тебе одно отдам. Только ты с ним, прошу тебя, не балуй, ладно?

Олег кивнул, и они поехали по лесной дороге.

Парень не знал, что в это самое время Марков, корчась от боли, валяется в тюремной больнице, а его школьный друг Алмаз который месяц на нарах ожидает суда.

Лозовой в этой жизни понял только одно, что жизнь – карточная игра, и не всем выпадают козыри.

* * *

Я был у себя, когда меня вызвал Владимир Алексеевич Носов. Я давно с ним не общался, так как он более месяца находился в отпуске.

– Ты с кем? – спросил он меня.

Я удивился вопросу и, присев на стул, посмотрел на него, давая понять, что внимательно слушаю.

– Ты знаешь мои возможности и сейчас должен определиться, на какой ты стороне. Со мной или с начальником управления. Сегодня министр будет решать вопрос, кто из нас останется – он или я. Вместо него начальником. Предлагаю тебе должность зама, то есть мою. Но у меня к тебе одно условие – ты должен меня поддержать.

Я был ошеломлен! Ходили слухи, что министр недоволен работой Носова и сожалеет, что назначил его заместителем начальника управления уголовного розыска. Но это были слухи, которым я не придавал особого значения. Все мы знали, что у Носова были серьезные завязки в Обкоме партии, именно по их рекомендации он и был принят в МВД.

– Если ты за меня, подпишись вот под этим заявлением. Я тут пишу о том, что начальник управления потерял профессиональные навыки, стал удаляться от нужд рядовых сотрудников сыска, погряз в пьянстве и роскоши. Разве ты не заметил? Мне, например, это сразу бросилось в глаза, как только я пришел в управление! Запомни, если ты не со мной, то прямо сейчас можешь искать работу. Мы вместе работать не сможем! Надеюсь, ты меня понимаешь, ты или заместитель начальника управления, или никто!

Я не стал читать того, что он написал о начальнике управления, и наотрез отказался подписывать.

– Свободен! Вон из моего кабинета, – прошипел Носов, и я, развернувшись, ушел.

Около шести часов вечера мне позвонил начальник управления и пригласил зайти.

В кабинете еще находился начальник второго отдела, он же заместитель начальника управления Бобров Александр Александрович.

Я поинтересовался причиной вызова, но, увидев его жест, молча присел за стол.

– Я давно наблюдаю за тобой. Ты сильно вырос за последнее время во всех отношениях, и мы здесь посоветовались с Александром Александровичем и решили тебе предложить должность заместителя начальника управления уголовного розыска. Думаем, что не ошибаемся, и рассчитываем, что ты не разочаруешь.

Поблагодарив за оказанное доверие, я спросил, кому передать дела своего отдела.

– Решай сам, кто из твоих ребят более достоин. Я верю твоему выбору.

Я вышел, радость от назначения распирала меня, но стоило только подумать о новых обязанностях, об ответственности, которую я добровольно взвалил, чувство эйфории моментально улетучилось.

Из кабинета я позвонил жене и сообщил новость. Единственным человеком, кто не разделил со мной эту радость, была именно она.

– Понимаю, ты рад, что руководство заметило тебя. Я тоже рада. Но, Витя, ты и так совсем не видишь дочь, уходишь утром – она спит, приходишь поздно – она спит. Сейчас будет еще хуже, ты будешь пропадать на работе целыми сутками, а ребенку нужен отец, а не руководитель уголовного розыска! Не получится так, что в борьбе с преступностью ты потеряешь дочь? Смотри! А так, я очень рада и горжусь тобой!

Дома я был в районе девяти. Дочь уже мирно сопела, а посреди нашей небольшой комнаты стоял стол с закусками и спиртным.

– Витя, поздравляю! – воскликнула жена. – Какой ты у меня молодец! Давай выпьем за это!

Я разлил вино по бокалам, и мы выпили. Жена обняла меня и крепко поцеловала.

– Не шуми только, – шепнула она. – Дочка, недавно уснула, все ждала тебя.

Мне тогда показалось, что дочка опять заметно подросла, а я, к моему большому сожалению, опять не заметил.

* * *

Был конец октября. Летняя жара была уже в прошлом, дни стали заметно короче и прохладнее. Максима Маркова вывели из камеры и под конвоем повели на тюремный двор, где стоял автомобиль для перевозки заключенных.

Максим быстро по команде конвоира забрался в фургон. Его усадили в специальный отсек, прозванный заключенными «стаканом», и машина плавно тронулась.

Максим слышал, что в соседнем отсеке был еще один заключенный.

– Алмаз! – тихо позвал он.

– Я здесь! – послышался голос Алмаза. – Как дела, как здоровье? Я слышал, ты был на больничке, тебя дважды оперировали? Держись, Максим, мы еще с тобой погуляем! Сейчас главное – сберечь здоровье!

Алмаз не успел договорить, как вдруг раздался удар резиновой дубинкой по двери и окрик конвоя:

– Чего, козлы, разбазарились! Давно дубинатором по почкам не получали? Если желаете, можем напомнить!

Алмаз моментально замолчал.

Максим не видел Алмаза с апреля и был несказанно удивлен его внешним обликом, когда увидел выпрыгивающим из фургона. Парень сильно похудел, и от былого Алмаза осталась лишь половинка, да еще его лучезарная улыбка.

Максим с трудом выбрался из фургона и, щурясь от яркого осеннего солнца, стал осматриваться по сторонам, пытаясь определить, куда их привезли.

Первым человеком, которого Максим увидел, была Светлана, стоявшая в стороне от любопытствующих людей и со слезами на глазах следившая, как он с большим трудом шагал от машины в суд.

– Давай, поторапливайся! А то бредете нога за ногу, – прикрикнул конвоир и ткнул Максима дубинкой в спину.

Их сразу завели в зал заседаний и усадили на лавку у стены.

Максим и Алмаз сидели рядом и изредка переговаривались. Но все время Максим видел только Светлану, а Алмаз – Лилю.

Лиля дохаживала последние дни, у нее был большой живот, совсем не пропорциональный ее росточку. Именно на этот живот и смотрел все время Алмаз.

Кроме Светланы, в зале присутствовали лишь родители Алмаза. Своих родных Максим не увидел.

Процесс протекал вяло. Государственный обвинитель с большим акцентом зачитывал результаты проведенных следствием экспертиз, показания подсудимых. Некоторое оживление внес Шамиль Бариев, который стал рассказывать, как он наткнулся на сарай со шкурами. Он проходил по делу в качестве свидетеля и поэтому не стеснялся в выражениях. Суд неоднократно прерывал его и просил избегать нецензурных выражений. Бариев вновь начинал говорить и никак не мог обойтись без матерщины.

В результате суд арестовал его на пятнадцать суток за явное неуважение к суду. Его вывели из зала, и прокурор самостоятельно зачитал его показания, которые он дал в момент задержания со шкурами.

Адвокаты Алмаза и Максима стали доказывать, что каких-либо доказательств, подтверждающих причастность их подзащитных к кражам с меховой фабрики, стороной обвинения предъявлено не было, что все обвинение построено лишь на показаниях подсудимых, которые оговорили себя в процессе следствия, заявив, что принимали участие в сбыте овчинных шкур. А сделали они это вынужденно – у Фазлеева беременна сожительница, и постоянные допросы могли отрицательно сказаться на ее здоровье, а у Маркова – мать была при смерти.

Единственное, в чем эти ребята виноваты, так это в том, что были знакомы с Андреем Бариновым, неоднократно судимым за различные преступления. Да, он им предлагал совершить разбойное нападение на контейнеровоз, но их подзащитные нашли в себе мужество и, не побоявшись угроз, отказались от совершения этого преступления.

Выслушав прения сторон, суд удалился на совещание, а всех присутствующих в зале заседания попросили выйти в коридор.

* * *

Алмаз и Максим сидели в зале под наблюдением конвоя. Они тихо разговаривали, стараясь не привлекать внимание конвоя. Максим рассказал, что вместе с ним в камере сидел Сергей Фомин, который оказался милицейской уткой. Рассказал, как между ними произошла ссора, в результате которой менты его сильно избили.

Алмаз удивлялся, как другу удалось вычислить эту подставу.

Секретарь пригласила всех в зал. Когда все расселись, вышла судья и зачитала результативную часть приговора.

Фазлеев Алмаз за сбыт заведомо краденого имущества приговорен к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии усиленного режима.

Максим, помимо этой статьи, осужден за оказание сопротивления работникам милиции при исполнении ими должностных обязанностей. Ему дали шесть лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима и с возмещением ущерба автопарку милиции.

Услышав приговор, Светлана заплакала.

Максим смотрел на нее и всем видом пытался показать, что доволен приговором.

После того как все родственники покинули зал, конвой повел их, уже осужденных, к машине.

– Держись, Максим! – крикнула Светлана, – я все сделаю, но вытащу тебя! Верь мне! Я люблю тебя! Слышишь! Люблю!

Их почти силой затолкали в фургон, и машина тронулась.