Текст книги "Казанскй треугольник (СИ)"

Автор книги: Александр Аввакумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Показания сожительницы подельника Маркова также не дают возможности привязать их к этому преступлению. Подельник Маркова, следовало из аналитической справки, признается, что он стал свидетелем кражи неизвестными ему лицами мехов с предприятия, которые впоследствии он стал воровать у них.

При этом подельник полностью отрицает, что Марков знал об этих мехах, в частности, о месте их хранения.

– Возбуждено ли уголовное дело по факту краж с меховой фабрики? – спросил Ермишкин у замминистра.

– Нет, – коротко ответил он. – Дело в том, что у нас отсутствует заявление со стороны администрации предприятия, следовательно, нет потерпевшей стороны.

Ответ министра привел в ярость Ермишкина.

– По-вашему получается, что можно воровать бесконечно, до тех пор пока не попадешь с поличным? Лишь тогда милиция подумает, стоит возбуждать уголовное дело или нет? А кто-нибудь из вас подумал, что все эти меха принадлежат трудовому народу? Что получается? Теперь, если преступник сознается в преступлении, его невозможно привлечь к уголовной ответственности лишь потому, что не было своевременно возбуждено уголовное дело? Такой вопиющей безответственности органов внутренних дел я не ожидал. Думаю, не ожидали и другие наши товарищи по партии. Извините меня, но я вынужден об этом доложить первому секретарю Обкома партии, – заявил Ермишкин.

Лицо заместителя приобрело серый оттенок. Он прекрасно представлял себе, чем все это может закончиться, в том числе и для него лично. Внутри у него похолодело.

– Вы все силы бросили на раскрытие разбоя, это хорошо, с одной стороны. Но так вы явно буксуете и, я не исключаю, что вами задержаны вовсе не те люди, которые совершили этот самый разбой. Но почему вы не работаете по делу, в котором фигурируют меха, пусть не норка, пусть другие, мне непонятно. У вас есть реальный человек, на которого можно повесить это преступление. Ведь это реально – раскрыть преступление? Я лично позвоню директору меховой фабрики и решу вопрос с заявлением. Думаю, что на сегодняшний день кража мехов с предприятия – такое же резонансное преступление, как и этот разбой. Раскройте его в самые сжатые сроки, и тогда, я думаю, мы можем даже забыть разбой.

Заместитель министра вышел из кабинета Ермишкина и, достав из кармана форменных брюк платок, нервно вытер пот со лба.

* * *

Ермишкин сидел в кресле и наслаждался прохладой, исходящей из кондиционера, и мир казался ему очень привлекательным.

«Как я его! – подумал Ермишкин. – Пусть знает, кто здесь хозяин! Распустились совсем, пальцем не желают пошевелить!»

Он снял трубку и попросил секретаря связать его с директором меховой фабрики. Не прошло и минуты, как на том конце провода раздался заискивающий голос руководителя.

– Что у вас там происходит? – взял быка за рога Ермишкин. – Скоро все у вас растащат, куда вы там смотрите? Вам милиция привозит ваши меха и слезно просит написать заявление, а вы отказываетесь? Может, вам не нужны эти меха? У вас там и так много? Вы не забывайте, что меха – это народное добро, и вам никто не позволит растаскивать его. Чтобы сегодня же было заявление в милиции, если вам дорога ваша должность. Мы еще разберемся с вами по этому вопросу. Надеюсь, вы меня поняли?

Ермишкин опустил трубку и представил себе лицо директора. Это вызвало в нем прилив радости, и он заулыбался.

Сделав глоток уже остывшего чая, партийный босс приступил к своим семейным делам.

Его бывшая супруга уже в эту среду должна была переехать в новую квартиру. Оформление сделки закончилось, и сегодня ему сообщили об этом из БТИ.

Да, этот переезд окончательно развяжет ему руки, и он сможет жить с Татьяной в привычном для него месте. Что ни говори, дом есть дом. Он еще никогда не чувствовал себя так хорошо, как у себя дома!

Да и второй вопрос он уже практически решил для нее. Если заместитель министра не дурак, то перебросит силы с этого разбоя на хищение мехов с предприятия.

«Пусть только вернет мне эту явку, и я покажу им все, на что я способен!» – со злостью думал Ермишкин.

Будущая его жена вот уже неделю работала на новом месте – в Тресте столовых и ресторанов города Казани в должности заместителя управляющего треста. Он сделал все, чтобы ей досталась эта должность, и сейчас считал себя вполне состоявшимся человеком. Он не корил себя за то, что бросил жену, так как считал это вполне закономерным событием в своей жизни. Сергей Иванович был уверен, что у Светланы никогда не было мужчин – она не могла их иметь просто по складу характера, да и сама всегда осуждала таких людей.

«Были бы у нее дети, она бы никогда не привязалась к этому Максиму, – размышлял Ермишкин. – В ней просто проснулось материнское начало, и она привязалась к нему, как к ребенку».

То, что Светлана и Максим способны по-настоящему полюбить друг друга, Ермишкин не мог представить даже в самом тяжелом бреду.

Откинувшись на спинку кресла, он вспомнил свой недавний монолог перед заместителем министра внутренних дел.

«Вы, люди в погонах, совсем не понимаете политику партии! Поймите, партии нужны не удачи, а победы, реальные победы! Вы думаете, что мы, в отличие от вас, не подозреваем этих ребят в совершении разбоя? Подозреваем! Еще как подозреваем! Но, как доказать это, если нет ни свидетелей, ни изъятых вами мехов!!! Меня каждый день спрашивает первый о результатах дела, что мне ему отвечать? Мол, есть подозреваемые! Смотрите, товарищ, на вещи проще! Я считаю, что намного легче доказать регулярные кражи с предприятия. Ведь мы располагаем всеми составляющими для нашего успеха – подозреваемые есть, меха, изъятые из сарая, есть, есть один из подозреваемых. Что еще нужно? И им легче признаться в этом преступлении, чем в разбойном нападении!»

Наверное, он все понял, и сейчас все силы бросит на раскрытие этого преступления.

А тем, что Марков молчит о своей связи с ним, Ермишкин был крайне доволен.

Сейчас ни к чему афишировать эту связь ни Максиму, ни, тем более, ему. Вытащить его из тюрьмы он все равно не сможет, да и зачем? Кто ему этот Максим? Никто! Если он нужен Светлане – то ради Бога, пусть она с ним и возится.

Сергей Иванович поднялся с кресла и, сделав несколько упражнений для поясницы, стал перебирать документы. Отобрав несколько листов, он положил их в кожаную папку и направился на доклад к первому секретарю Обкома партии.

* * *

Прошло уже более недели, как Светлана последний раз видела Максима. За это время ей удалось встретиться с сожительницей Алмаза – Лилей и его адвокатом.

Вот и сегодня в небольшом кафе «Сирень» на улице Гвардейской они встречались все вместе, чтобы обсудить единое поведение своих подзащитных.

Адвокат Алмаза рассказал, какие показания дал во время допроса его подзащитный. Всем стало ясно, что Максим должен подтвердить рассказанное Алмазом.

Начала разговор Светлана:

– Мне кажется, милиции нужны люди, на которых можно списать это преступление, и она предпримет все меры, что бы уличить их в этом. А ведь там могут найти способы заставить их признаться. Об этом даже подумать страшно! Поэтому я предлагаю следующее.

Первое. Пока придерживаться того, что говорит Алмаз. А именно, чисто случайно увидел, как неизвестные воруют меха. Проследил и стал воровать у них. Максим не знал, где хранятся меха. Алмаз привозил их на своей машине.

Второе. Если не поверят. У них был знакомый парень по имени Андрей, который погиб при задержании. Его нет в живых, и сейчас можно все свалить на него. Например, что покойный длительное время занимался кражами с фабрики и после знакомства с Алмазом и Максимом предложил им организовать сбыт этих шкур.

Они первое время не знали, что шкуры краденые, а когда узнали – отказались ему помогать. Андрей угрожал убийством. Именно от него они узнали, что Андрей в составе группы совершил разбойное нападение на контейнеровоз.

Где эти меха – они не знают, так как после этого не видели Андрея. Его фамилии тоже не знают. Живет он где-то в Кировском районе. Они были у него несколько раз, да и то только ночью, но оба могут показать дом – запомнили его чисто визуально.

Я думаю, что такая тактика поможет им выйти с минимальными потерями, – закончила говорить Светлана.

Обсудив ее слова, все сошлись на том, что это лучший вариант, который можно выбрать. Теперь оставалось довести это до самих ребят. Это они поручили адвокатам.

Посидев еще с полчаса, они стали расходиться.

Лиля под руку со Светланой потихоньку двинулись в сторону ресторана «Акчарлак».

– Вы знаете, Света, – стала жаловаться Лиля, – меня уже три раза допрашивали в МВД. Они пугали, что посадят меня в тюрьму, и я очень испугалась. Представьте, тюрьма, роды за колючей проволокой. Я рассказала им, что Алмаз и Максим привозили мне шкуры, из которых я шила шубы. Что мне оставалось делать? О мехах им рассказали мои соседи. Наверное, я поступила неправильно и навредила им. Но я, правда, очень испугалась тюрьмы.

Так, за разговорами, они дошли до остановки трамвая, и Светлана, попрощавшись, поехала домой.

Дома из-за переезда был полный беспорядок. Она уже упаковала основные вещи, оставалось собрать книги, которые стопками лежали на полу.

* * *

Светлана разделась, налила себе чай, прошла в комнату и присела. На полу лежал фотоальбом. Она смахнула с него пыль и стала листать тяжелые страницы. На одной из них была старая школьная фотография, на которой в полный рост стояли она с подругой и Витя Абрамов. Тогда они с Витей впервые поцеловались. Прошло уже столько лет, но память по-прежнему хранила вкус того поцелуя, первое прикосновение его губ. Светлана вспомнила, как у нее закружилась голова, и она прислонилась к березе, что росла у них во дворе. Она впервые в своей не столь длинной жизни почувствовала это нежное прикосновение мужских губ. В этот момент ей показалось, что стук ее сердца может разбудить спящих людей. Если в жизни существует счастье, то в тот момент она была как никогда счастлива.

А что теперь? Они с Виктором – в разных лодках и плывут в разные стороны. Он предпринимает все меры, стараясь лишить ее сегодняшнего счастья.

«Может, мне тогда не нужно было молчать, а сказать ему, что не могу жить без этого парня? Может, он понял бы? Рассказать, что Максим – единственный лучик тепла для нее, каким когда-то был он, – подумала вдруг Светлана, по-прежнему держа старое фото. – А может, он хочет, чтобы я лично попросила его о помощи? А почему бы и нет? Нет, он непременно откажет. Ведь для таких людей справедливость – главное, что есть в жизни. Он еще в школе боролся с несправедливостью, и еще тогда можно было понять, что он всю жизнь посвятит этому. Он не поможет. Не потому что помнит ту обиду, а из-за принципа. Он через себя не переступит! Наверняка он полностью уверен, что Максим совершил этот разбой».

Да и как она попросит? «Помоги, ведь я его люблю?» Нет! Не надо иллюзий! Абрамов не такой человек! Он не сможет ее понять!

Но поговорить все-таки можно, поговорить, не просить.

Она сняла трубку и набрала номер Ермишкина.

Прошло несколько секунд и трубку сняли.

– Здравствуй, – начала Светлана. – Сергей, ты должен мне помочь. Договорись, пожалуйста, чтобы мне дали свидание. Я знаю, это в твоих силах. Что ты говоришь? Ты отдаешь отчет своим словам? Ты сам меня познакомил с этим мальчиком, а теперь, когда он оказался в таком положении, ты бросаешь его! Да, я не боюсь тебе в этом признаться и думаю, что он не рассказывает про тебя только потому, что еще верит мне и не хочет создавать проблемы тебе! Ты не можешь о нем так говорить, он еще не преступник, и преступником может его назвать только суд! И вообще, у нас любой может стать преступником, даже такой как ты! Может, напомнить тебе о твоей явке? Помоги, и ты больше никогда не услышишь ни о нем, ни обо мне. Ведь ты этого хочешь?

Светлана положила трубку и прошла на кухню.

* * *

Я не успел войти в здание МВД, как постовой предупредил меня, что заместитель министра назначил совещание в девять утра, и я приглашен.

– Володя, – спросил я постового, – какая повестка?

– Я не в курсе, просили только передать! – ответил он.

Размышляя о том, что могло случиться такого, что совещание назначили на такую рань, я поднялся на третий этаж и открыл свой кабинет. Уже через пять минут мне позвонил начальник управления уголовного розыска и пригласил к себе.

– Началось в колхозе утро, – сказал я сам себе и направился к руководству.

Когда я вошел, в кабинете уже сидел Носов.

– Что мы имеем на сегодняшний день? – спросил меня начальник. – Кто какие показания дает?

– Извините, я не в курсе! Какое дело вас интересует? – спросил я.

– Меня, Абрамов, интересует всего одна тема – меха! Давай, докладывай! – скомандовал он и смерил меня непонятным взглядом.

Я начал докладывать.

Начальник управления слушал, не перебивая.

– Агент Фомин, работая в камере с Марковым, уверен, что тот является одним из участников группы, совершившей налет на контейнеровоз, – говорил я. – По словам агента, Марков, говоря о разбое, неоднократно детализировал это преступление. Эти детали он не мог услышать от работников уголовного розыска, следовательно, или он участник, или хорошо знаком с участником, который рассказывал ему о налете в мельчайших подробностях.

Агент Фомин считает, что Маркова необходимо как-то расшевелить, вывести его из состояния равновесия. Сейчас мы планируем вывезти его на повторный обыск в квартире. У него сильно болеет мать, и эта встреча должна повлиять на него.

Мой доклад прервал Носов:

– Мне опять звонили из Обкома партии и просили организовать свидание Маркову. Как быть? – спросил он у начальника управления.

Услышав это, начальник взглянул на меня.

– Извините, – ответил я, – но я категорически против этих всех свиданий. На предыдущем, со слов агента, Маркову была передана записка, содержание которой нам неизвестно. О чем ему писали? Все эти свидания бесконтрольны. Мы их только слушаем и ничего более. Я не исключаю, что Марков в курсе всех событий, он полностью владеет информацией о следственных мероприятиях, знает, какие показания дают свидетели, и поэтому он спокоен, как танк.

Неожиданно раздался звонок телефона.

Начальник управления поднял трубку.

– Приглашают! – коротко произнес он.

Мы все втроем направились на второй этаж к заместителю министра.

Там в приемной уже находились начальник следственного управления Фаргат Исламович Зиганшин, а также следователь управления Новиков Виталий, который вел это дело. Один за другим стали подтягиваться и другие руководители аппарата министерства, приглашенные на это совещание.

* * *

Услышав из-за двери приглашение, мы все вместе прошли в кабинет и сели за большой овальный стол.

Заместитель министра вышел из-за своего стола и пересел к нам.

– Ну, кто начнет доклад? – спросил он. Его взгляд не предвещал ничего хорошего, и предчувствие сжало мое сердце.

Слово взял начальник следственного управления Зиганшин.

Он доложил о работе следственного управления, назвал количество допрошенных людей, произведенных обысков, назначенных экспертиз. Он говорил достаточно долго, чем вызвал недовольство шефа:

– Ну и что дальше? Из вашего доклада я не понял, что же делает следственное управление для того, чтобы уличить задержанных в совершении преступлений? Говорили вы много, засыпали меня цифрами, а конкретики никакой. Как же так получается, что эти ранее не судимые ребята вдруг стали такими рецидивистами, что ни уголовный розыск, ни следствие не могут доказать их причастность? Что, работать разучились? Если вы не можете этого сделать, то гнать вас надо в шею, а ребят просто отпустить, как лиц, пострадавших от произвола милиции. Вы этого добиваетесь?

Начальник следственного управления попытался что-то возразить, но на него так посмотрели, что Зиганшин замолчал на полуслове.

– А что скажут представители оперативных служб? – тихо спросил он и посмотрел на начальника управления.

Тот перевел взгляд на меня. Я начал свой доклад с момента, когда нам впервые поступила информация о кражах с меховой фабрики. Чем дольше я говорил, тем суровее становилось лицо замминистра. Когда я закончил, в кабинете повисла небольшая пауза, которую прервал заместитель начальника управления уголовного розыска.

– Прошу прощения! Я всегда считал, что отдел явно не дорабатывает, – начал Носов. – Однако, несмотря на мои замечания, начальник отдела не только не активизировал работу своих подчиненных, но порой прекращал ее по различным надуманным причинам.

– Погодите, – прервал замминистра, – насколько я помню, ответственным за разработку этой группы назначены вы лично! Может, я что-то путаю?

Я невольно взглянул на начальника управления и увидел недоумение, которое читалось у него на лице. Он встал и принялся разъяснять позицию уголовного розыска в раскрытии этого преступления.

Начальник управления доложил то, что я не решился озвучить на этом совещании. Он сообщил о том, как была провалена следствием попытка провести опознание задержанных за это преступление. Он не стеснялся в оценке сотрудников следствия, которые так глупо и непрофессионально действовали на очной ставке, проводимой ими самостоятельно, без сотрудников уголовного розыска. Они, планируя это опознание, не подготовили не только свидетеля, но и представили задержанного на опознание без ремня и шнурков на ботинках, а главное – проводили его в отсутствие адвоката.

Если бы мы сейчас даже имели положительный результат в опознании, то все негативные моменты, которые я озвучил, свели бы этот результат на нет.

Представьте себе: водителю, который еще не забыл угрозы преступников, пытавшихся подорвать его квартиру, вдруг предъявляют на опознание задержанных!

Когда начальник управления закончил, слово взял заместитель министра.

– Ситуация ясна. У нас на сегодня нет никаких доказательств вины группы Маркова. Здесь мы в полном дерьме, по самые уши. Мне неприятно об этом говорить, но приходится констатировать факт. Проколов много. Надо признаться, что эти ребята оказались более подготовлены, чем мы. Нам неизвестно, где находятся меха, сколько лиц принимало участие в налете. Имеем лишь предположения. Так не пойдет! Нам этого никто не простит, и нас не поймут. Поэтому считаю, что сейчас надо приложить все усилия, чтобы доказать их причастность к кражам с фабрики. Для этого необходимо поднять все материалы и возбудить уголовное дело по данному факту. Руководство фабрики готово написать необходимое для этих целей заявление. Надо привязать этих ребят ну хотя бы к этим кражам. В отношении разбоя работать дальше, думаю, не имеет смысла, если привяжем их к кражам с фабрики, сделаем большое дело. Поэтому приказываю приостановить работу по разбою до лучших времен, надеюсь, что начальник управления уголовного розыска и вы, Абрамов, поняли меня? Перебросить все силы отдела на раскрытие краж с фабрики.

Он замолчал, давая понять, что совещание закончилось. Мы молча потянулись на выход.

* * *

Чувство досады переполняло меня. Как так прекратить работу? Работу, в которую вовлечены десятки сотрудников уголовного розыска! Понятно, что это сложное дело, но бросить просто так – мне это совсем не нравилось. Получалось, что кто-то там, наверху дергал за ниточки, а мы, как марионетки, подчинялись?

Мне была совсем не понятна позиция Носова. То, что он не наш человек, было ясно давно, но чтобы так поступить! Это выходило за грань всех понятий о порядочности! Я невольно вспомнил далекие годы сталинских чисток, когда люди вынуждены были отказываться от своих родных и знакомых. Но это было тогда, а сейчас совершенно другое время! А что изменилось? Своя рубашка всегда ближе к телу?

Чего добивался Носов, обвиняя меня в отсутствии активности? Ему просто хотелось перевести стрелки. Если бы я был заместителем министра, то непременно спросил бы лично с него, а не с начальника отдела.

Мои размышления прервал нагнавший меня в коридоре начальник управления.

Я прошел вслед за ним в кабинет, где он, не стесняясь в выражениях, высказался о своем заме. Он сказал мне, что предупредил заместителя министра, что больше не может работать в одном управлении с Носовым и попросил доложить об этом министру внутренних дел республики.

О том, что события начнут развиваться в этом направлении, я и не мог предположить. Видно, терпение шефа иссякло.

* * *

Во второй половине дня мне доложили, что к Маркову пришла на свидание женщина, и что свидание разрешил Носов. Я попросил усилить внимание за Марковым, чтобы исключить возможность передачи ему каких-либо записок, и дал команду о присутствии на свидании одного из сотрудников уголовного розыска.

По окончании свидания я пригласил эту женщину к себе. Было около четырех часов дня, когда в дверь моего кабинета постучали, и на пороге появилась Светлана.

Она, как всегда, выглядела крайне элегантно. Ее одежда отвечала всем требованиям тогдашней моды, а макияж только подчеркивал ее безупречную красоту.

Я предложил ей чая, она без всякого кокетства кивнула, и мы приступили к разговору.

– Ты знаешь, Света, я никогда не думал, что увижу тебя в стенах этого заведения. Мне всегда казалось, что ты намного выше этого, и вдруг – ты здесь, борешься за свободу преступника. Пойми меня, Марков не просто преступник, а настоящий бандит! Неужели ты не знаешь? Ты наверняка прекрасно знала об этом, еще когда он был на свободе. Я знаю, что ты ему помогала – продавала шубы из краденных ими мехов. И если бы не твой муж, мы бы встретились с тобой намного раньше, когда тебя задержали работники Бауманского РОВД. Когда я об этом узнал, просто не поверил! Во-первых, я думал, что ты по-прежнему в Москве, а во-вторых, шубы и ты – это просто не укладывалось в моей голове! Но сейчас я бы хотел задать тебе всего один вопрос: как дорог тебе этот человек, что ты обиваешь пороги министерства? Ты ведь замужем!

Светлана опустила глаза и достала из сумочки носовой платок.

– Абрамов! Почему ты такой жестокий! Неужели ты думаешь, что я не понимаю? Да, этот человек мне очень дорог, так же, как был дорог ты! Он молод, и его еще можно исправить! И я хочу это сделать! Я не знаю, что тобой движет, закон или чувство мести мне, но я тебе скажу, что в том, что произошло, моей вины нет. Видно, не судьба быть нам с тобой вместе. Я прошу только – пусть все идет, как идет. Не вали на него того, чего он не делал. Подави в себе чувство мести, он ведь в этом не виноват? Что ты от меня хочешь? Я все сделаю!

Она отставила от себя чашку и стала вытирать покрасневшие глаза.

Я сидел за столом и не знал, как мне поступить. Мои уговоры не действовали на нее.

Время шло, а она все сидела и плакала. Наконец, немного успокоилась и сделала несколько глотков остывшего чая.

– А ты помнишь нашу школу? – спросил я. – Недавно видел математичку, Аллу Борисовну, еле узнал. Только тогда понял, сколько времени прошло. А ты кого из наших встречаешь?

Мы сидели и вспоминали школьных учителей, общих друзей и знакомых. И на время забыли, кто мы, где мы, и полностью предались нашим воспоминаниям.

Время незаметно перевалило за семь, и если бы не звонок Носова, мы так бы и сидели. Я попросил Светлану подождать в кабинете, а сам направился к нему.

Вернувшись минут через пять, я предложил ей прогуляться. Погода стояла великолепная, и она согласилась. Мы медленно шли по улице Карла Маркса. В тот момент мне казалось, что не было этих лет разлуки, и мы, как прежде, вместе.

Каждый думал о чем-то своем, и лишь на какую-то долю секунды наши взгляды встречались, и мы улыбались. Нам казалось, что мы вернулись в нашу юность, и у нас все еще впереди.

– Виктор, расскажи о твоей семье. Я знаю, что ты женат и у тебя дочка, – попросила Света.

Когда я рассказывал о семье, о маленькой дочери, которую я любил без памяти, я заметил, как у нее сверкнули слезы. Наверное, это были слезы несбывшейся мечты.

– Слушай, ты все такой же, каким я тебя помню. Время над тобой не властно, и если бы не седина, как будто и не было этих лет. А у меня жизнь не сложилась, ни нормальной семьи, ни детей. Видно, судьба наказала меня за тебя, за то, что не побежала за тобой, не остановила тогда… Знаешь, я еще могла это сделать, когда в Саду рыбака ты пел песню, в которой были слова «мне почему-то все равно». Ты помнишь эту песню? И я помню. Я хотела тебя увидеть и попросить прощения за родителей, но не смогла и решила забыть тебя. Может, это и к лучшему? Теперь у тебя есть жена, ребенок, а у меня другой человек, который мне дорог. Вы разные, ты такой весь праведный, ну а он, ты знаешь какой, лучше меня. И если бы не он, ты все равно бы никогда не вернулся ко мне. А он, он придет, сколько бы вы ему ни дали – десять, пятнадцать лет. Поэтому прошу тебя, прости меня, прости меня за мою любовь к тебе, за все мои ошибки, за моих родителей, которые невольно и неосознанно обидели тебя, ведь они так хотели мне счастья, а вышло иначе. Прости!

Она обняла меня за плечи и нежно поцеловала в губы. Я стоял как вкопанный и не знал, как мне реагировать на то, что услышал.

Увидев мое замешательство, Светлана улыбнулась и, махнув мне рукой, побежала к остановившемуся недалеко такси.

Такси скрылось за поворотом, а я побрел в сторону своего дома.

«Вот и поговорили, – подумал я. – Да, жизнь сложная штука, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь». И, забыв о службе и долге, я по-человечески пожалел ее и пожелал ей простого счастья. Она была его вполне достойна.

* * *

Марков вернулся в камеру после обеда. Вчера вечером его и сокамерника Фомина отправили в СИ-1, так как по закону держать задержанных более двух недель в камерах ИВС было запрещено. Это был его первый этап, и все было для него непривычно. Он впервые проходил по живому коридору из охранников СИЗО, которые ударами дубинок гнали их вперед. Максим пытался было огрызнуться на охранника, который сильно ударил его по спине, но сразу же оказался сбитым профессиональным ударом дубинки.

Желание к сопротивлению моментально улетучилось. Уже находясь в автозаке, Марков понял, что он для них никто, и в случае малейшего сопротивления его в лучшем случае искалечат, а в худшем – убьют. И поэтому решил не испытывать судьбу и выполнять все команды конвоя.

Их всех, кто находился в машине, выгрузили на территории внутреннего тюремного двора. Максим кое-как держался на ногах – удар дубинкой по здоровой ноге не прошел бесследно. Его завели в небольшой бокс без окон и, ни слова не говоря, закрыли за ним массивную железную дверь. Камера была пустой, в ней не было привычной шконки и параши.

«Значит, не надолго я в этой камере», – успел подумать Максим.

Тут же открылась дверь, и вошел сотрудник, на пагонах которого было четыре звезды.

– На что жалуетесь? – тихо спросил он Максима. – Что у вас с ногой?

– А вы кто? – поинтересовался Марков.

– Я медик, тюремный врач, – сухо отрекомендовался капитан.

Марков рассказал, при каких обстоятельствах повредил ногу. Осмотрев его, капитан молча вышел из камеры. За ним со скрипом закрылась железная дверь.

Часа через два Максима вывели в туалет. Он справил нужду и, заложив руки за спину, в сопровождении надзирателя отправился обратно в камеру.

Там он увидел грязный матрас на полу, который кто-то занес в его отсутствие. Он лег на матрас и попытался заснуть, но сон не шел. И Максим стал вспоминать прошедший день.

Светлана успела передать, что ей удалось встретиться со всеми заинтересованными сторонами и договориться о совместных показаниях. Пока Максим поглощал принесенную ею еду, она рассказала, как ему вести себя. Ее тихое спокойствие вселило в него уверенность в себе и надежду на успех.

Они пробыли вместе чуть более часа. Когда его выводили, впервые за все это время Максим попросил у нее прощения – за все доставленные неприятности. А свою благодарность ей он словами выразить не мог.

Его разбудил лязг открываемой двери. Максим открыл глаза и увидел знакомые лица сотрудников уголовного розыска.

– Хорош лежать, вставай, поехали в МВД, – сказал один. – Врач дал заключение, что содержать тебя в ИВС можно.

Маркову не дали возможности умыться и привести себя в порядок и под конвоем вывели в уже знакомый тюремный двор, где ждала машина. Не прошло и пятнадцати минут, как он вновь оказался в камере ИВС МВД.

* * *

Алмаз уже более часа находился в кабинете следователя. С ним беседовали следователь и еще несколько сотрудников уголовного розыска. Все они задавали ему вопросы, многие из которых вообще не касались интересующих следствие моментов. Алмаз в первое время пытался отвечать, но вопросов было так много, что он начал путаться.

«Это они специально спрашивают, чтобы запутать меня. Наверное, это и есть перекрестный допрос», – предположил Алмаз.

Когда количество задаваемых вопросов стало невыносимым, а сам Алмаз почувствовал, что окончательно запутался, неожиданно вопросы прекратились, и следователь Виталий Новиков, еще молодой для своего звания капитан, сделав паузу, произнес:

– Мне кажется, Алмаз, ты окончательно запутался в своих показаниях. То ты утверждал, что мужчины, которые воровали с фабрики, тебе незнакомы, сейчас говоришь, что ты их раньше видел. Где правда? Ты этих людей знаешь или нет? Тебе хочется сидеть за них? Если ты сам не воровал, зачем тебе их покрывать? Ты не скажешь – скажет твой друг Марков! Он, наверное, умнее тебя и не захочет сидеть за твоих знакомых, в том числе и за тебя. Если Марков нам это расскажет, то твои показания будут абсолютно не нужны! Пойдешь по делу как простой участник. Думай, думай, Алмаз! У тебя скоро родится ребенок, ты хоть о нем подумай, если не хочешь думать о Лиле. Думай, думай, Алмаз! Мы ведь знаем все, и нам просто нужны твои показания, кто воровал с фабрики! Нам все равно – ты это делал или твои знакомые. Если бы ты не знал этих людей, дело одно, но ты ведь их хорошо знаешь? Вот и получается, что ты, не совершавший преступления, сидишь здесь, в ИВС, а они с кучей денег – на свободе, пьют водку и, может, пройдет время, и кто-то из них будет спать с твоей Лилей. Думай, думай, Алмаз! Все в твоих руках – и свобода, и реальный длительный срок.

Алмаз молчал, делая вид, что думает над словами следователя.

Перед допросом он встречался с адвокатом, и тот посоветовал ему, как вести себя дальше. Алмаз узнал, что они успели встретиться с адвокатом Максима и договорились о единой линии показаний.

– Хорошо, я согласен дать показания, и поэтому прошу пригласить на допрос моего адвоката. Без него я никаких показаний давать не буду, – заявил Алмаз. – А сейчас, если можно, дайте мне воды. И после допроса прошу вас отправить меня в СИЗО. Я давно не мылся, весь грязный, иначе нахватаю вшей. Одежда на мне тоже грязная. Позвоните моей жене Лиле, пусть принесет мне чистую одежду.