Текст книги "Казанскй треугольник (СИ)"

Автор книги: Александр Аввакумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Светлана постучала в дверь указанного милиционером кабинета и вошла в приемную. Ее встретила женщина средних лет и, выслушав, предложила подождать – «у Сергея Ивановича люди».

Светлана села в кресло и стала рассматривать интерьер приемной.

В этот момент дверь кабинета открылась и оттуда вышли двое мужчин. Ермишкин с нескрываемым удивлением заметил в приемной жену. Он очень растерялся, но все же догадался пригласить ее в кабинет.

– Что случилось? Почему ты пришла?

– Решила сказать, мне все это надоело! Ты когда обещал решить с квартирой? Я хорошо помню когда! Или в ближайшее время я получаю квартиру, и мы с тобой мирно расходимся, или я вынуждена буду обратиться в партийную комиссию с вопросом о твоем моральном облике!

От ее натиска Сергей Иванович потерял дар речи.

Он попросил понизить голос и не скандалить здесь. Однако Светлана, наоборот, стала говорить еще громче:

– Почему ты запрещаешь мне говорить? Разве я не права?

Ермишкин выскочил из-за стола, затем из кабинета – просить секретаря немного погулять.

Вернувшись, он принялся успокаивать Светлану, обещая вплотную заняться ее вопросом.

– Ты знаешь, что я нашла у нас дома?

Сердце Ермишкина сжалось от предчувствия.

– Что ты могла найти у нас дома? – стараясь сохранить спокойствие, переспросил он.

– А ты догадайся с трех раз! – крикнула Светлана и с шумом закрыла за собой дверь.

Ермишкин и в страшном сне не мог предположить, что в тот момент в сумочке жены лежала его явка с повинной.

* * *

Спустя полчаса, Сергей Иванович поднял трубку и позвонил Татьяне. Та слушала его взволнованный голос, не перебивая. Женская интуиция подсказывала ей, что угрозы Светланы имеют под собой реальную почву. Выслушав, она предложила купить для Светланы квартиру у своей подруги, которая выходит замуж и собирается переехать в другой город.

– Если у нее государственная квартира, то ее не купишь, – засомневался Ермишкин.

– Насколько я знаю, кооперативная, – ответила Татьяна.

Это был реальный выход, и Ермишкин согласился.

Вечером Сергей Иванович и Татьяна поехали к подруге и предложили сделку. Получив согласие, Ермишкин от Татьяны позвонил жене и сообщил, что подобрал квартиру, и в ближайшее время этот вопрос будет отрегулирован.

Уже на следующее утро он вновь позвонил и предложил в обед встретиться в Ленинском садике.

Светлана пришла на встречу без опоздания.

Муж сидел на лавочке напротив фонтана и читал газету. Она сухо поздоровалась и присела рядом.

– Как наши дела? – спросила она и, достав из сумочки зеркальце, стала себя рассматривать.

Ермишкин рассказал о квартире и предложил посмотреть. Светлана, не раздумывая, согласилась.

– Теперь скажи мне, что ты нашла и что собираешься с этим делать? – спросил Ермишкин. – Ты умная женщина, и я не думаю, что побежишь с этим в прокуратуру.

Светлана рассказала, где нашла документ, и спросила, что вынудило Ермишкина написать такое о себе?

Как ни хотелось ему говорить об этом, но особого выбора не оставалось. Ермишкин рассказывал ей историю о налете и все ужасы переживал заново. Он не стал скрывать, что преступники забрали у него деньги и ценности, которые он приобрел накануне.

Когда он закончил, она поинтересовалась, знает ли он, что милиция задержала их общего знакомого Максима Маркова. И сообщила, что вчера попыталась с ним встретиться, но в милиции отказали.

– Сергей, ты должен ему помочь! Его обвиняют в налете на машину с мехами. Это неправда. Он не делал этого, я точно знаю! Сейчас я уже могу тебе это сказать. В ту ночь он был у меня, – произнесла Светлана. – Если ты поможешь ему, я отдам твою явку с повинной сразу и без всяких условий.

Ермишкину ничего не оставалось, как согласиться попробовать.

Светлана не стала вдаваться в подробности и, поднявшись со скамейки, направилась на остановку трамвая.

Ермишкин долго смотрел вслед бывшей жене. Внутренний голос говорил ему, что он совершил большую ошибку, оттолкнув ее, однако разум радовался столь быстрому разрыву. Характер Светланы, по сравнению с его новой женщиной, был просто ангельским. Она никогда не позволяла себе повысить на него голос, считая, что он мужчина, и его поступки не могут обсуждаться.

Татьяна же, наоборот, была импульсивной, способной накричать, обидеть, но это все ему почему-то нравилось, и он, перенося обиды и унижения, тянулся к этой женщине.

Это вечное чувство обиды разжигало в нем сильнейшее сексуальное желание. Ему, привыкшему повелевать людьми, почему-то было приятно слышать ежедневно покрикивание Татьяны. Все это так напоминало его детство, когда мать с бранью бросалась на отца, и сейчас он был готов отдать все, лишь бы это не заканчивалось никогда.

Он смотрел Светлане вслед, понимая, что она не остановится ни перед чем и, если он не исполнит ее требования, непременно передаст бумагу в прокуратуру. Ермишкин понимал и то, что требования Светланы могут серьезно отразиться на его карьере. Но из двух зол нужно было что-то выбирать, и Ермишкин сделал свой выбор.

Ему было все равно, что будут думать о нем работники правоохранительных органов. Пусть думают, что хотят. От этого от него не убудет. Страшнее этих мыслей был только факт, что явка на столе прокурора. В этом случае снисхождения ждать неоткуда. Его сотрут в порошок его же друзья. Эта явка перечеркнет не только его светлое будущее, но и поставит крест на его свободном передвижении.

«Зачем я это все написал? – сокрушался Ермишкин. – Сам себе создал проблемы. Ладно бы писал только о себе, но ведь и о других! Бывших руководителях, подчиненных – этого-то никто не просил! Зачем сказал про схему движения денег? Да за такие признания меня до суда в камере удавят!» Эта мысль окончательно добила Ермишкина. Он встал со скамейки и направился в обком.

* * *

Алмаз вторые сутки сидел в камере один. Тяжелые мысли не отступали ни на миг. Он с болью вспоминал Лилю, с которой он так и не оформил свои отношения. Будет она ждать его из заключения или предпочтет сделать аборт и навсегда разорвать с ним?

Алмаз лежал на голых нарах и мучился от боли в боках и спине. Чтобы как-то оторваться от грустных мыслей, начал мерить камеру шагами.

«Десять шагов вдоль и пять поперек, – считал он про себя. – Теперь это мое жизненное пространство».

Он вспомнил бескрайние степи Казахстана, полные цветущих маков, и от этого ему стало еще горше. Но тяжелые мысли прервал скрежет открываемой двери, и хриплый голос сержанта вернул его к действительности.

Алмаз, заложив руки за спину, вышел из камеры.

– Лицом к стене!

И Алмаз уперся лбом в грязную стенку коридора.

На руках щелкнули наручники, и тот же голос потребовал двигаться вперед по коридору.

В конце коридора он поднялся по лестнице и вновь услышал:

– Лицом к стене!

Дверь открылась, и по команде арестант проследовал дальше. Поднялся на второй этаж и оказался в длинном коридоре, по разные стороны которого располагались кабинеты сотрудников уголовного розыска. Его ввели в один из них, и Алмаз увидел уже знакомого следователя и троих парней одинакового с ним возраста, которые сидели на стульях, стоящих вдоль стены.

– Сейчас будем проводить опознание, – предупредил следователь.

Алмаза посадили между парнями и велели молчать. Минуты через три в кабинет вошел оперативник и пригласил в кабинет мужчину.

Алмаз сразу узнал его – это был водитель контейнеровоза. Следователь коротко объяснил процедуру опознания и приступил к оформлению процедуры.

– Перед вами четверо молодых людей, – начал следователь. – Кого из них вы узнаете и в связи с чем?

Мужчина стал пристально разглядывать молодых людей. Его взгляд остановился на Алмазе, и тому показалось, что вот сейчас он укажет на него пальцем. Алмаз без страха сам уставился на него, отчего водитель, не выдержав, отвел глаза.

В глазах водителя Алмаз видел страх, который был еще тогда, на улице Кирова, когда они перегружали меха из контейнеров в рефрижератор. И сейчас мужчина смотрел такими же глазами, полными ужаса, как и в тот памятный день четырнадцатого апреля.

Мужчина перевел взгляд на следующего. И отрицательно покачал головой, давая понять, что никого никогда не видел.

Следователь Курамшин, который вел дело, был шокирован результатами опознания и не сразу смог что-то вразумительное сказать. Только через некоторое время до него дошло, что опознание, которое он проводил самостоятельно, без согласования с руководством, практически свело всю работу уголовного розыска на нет. Курамшин понял, что подобную ошибку ему никто не простит и, стараясь исправить положение, предложил мужчине повнимательней вглядеться в лица.

Мужчина вновь пробежал глазами по лицам парней и снова закачал головой.

«Он не узнал меня. Это точно. Он и не мог меня узнать, он видел только Андрея», – лихорадочно соображал Алмаз.

Он, не читая, подписал все необходимые документы, которые передал следователь.

Душа его ликовала, и он, давший себе слово не подписывать ни одного документа без присутствия адвоката, с удовольствием нарушил обещание.

Его вели по коридору. Несмотря на сильную головную боль, Алмаз с улыбкой вспоминал разочарованное лицо следователя, наглядно свидетельствовавшее о крахе задуманного им эксперимента.

* * *

Лиля пришла в МВД по повестке следователя и сидела у него в кабинете уже более часа. Все это время она, не переставая, плакала.

– Подумай о ребенке! Мы прекрасно знаем, что ты шила шубы по просьбе Маркова, а шкуры тебе привозил Алмаз. Все, что я тебе говорю, основано на показаниях твоих же соседей и друзей, которые неоднократно видели, как они заносили к тебе шкуры. Ты думаешь, они их у кого-то скупали? Нет, дорогая, это были краденые шкуры, именно те шкуры, которые мы обнаружили в сарае у родственника Алмаза. Ты или все расскажешь и сейчас уйдешь домой, или мы тебя арестуем, и ты пойдешь по делу как соучастница преступления! Подумай хорошенько! Тебе это нужно, ты же беременная, неужели хочешь в зоне родить? – твердил ей следователь.

Надо сказать, следователь Курамшин изрядно блефовал, так как у нас вообще не было никаких показаний – ни ее друзей, ни соседей. Нужно было спасать положение, и он с особым рвением и пониманием колол беременную женщину.

Следователь налил в стакан воды и протянул Сулеймановой. Лиля взяла стакан и поднесла ко рту. В кабинете отчетливо слышался стук зубов о стекло. Руки девушки мелко дрожали, и вода маленькими струйками стекала из уголков ее губ.

– Своим молчанием, Лиля, ты не спасешь ни Алмаза, ни Максима! Неужели не понимаешь этого? Еще раз тебе говорю, если все расскажешь, я обещаю тебе, что ты останешься на свободе и родишь своего первенца в нормальном родильном доме, – продолжал следователь.

Лиля поставила пустой стакан и, глядя ему в глаза, тихо спросила:

– Вы обещаете мне, что меня не посадят, и я смогу родить ребенка в нормальных условиях?

– Да, я тебе это обещаю, – уверенно заявил следователь.

Лиля снова заплакала. Закончив плакать, она достала носовой платок и промокнула им уголки глаз.

– Пишите, – тихо произнесла она и стала не спеша рассказывать.

– В конце осени прошлого года я познакомилась с Марковым Максимом, который предложил мне работу, а именно пошив шуб в домашних условиях. Он привез мне скорняжную швейную машинку. Где он взял ее – я не знаю. Первое время овчину привозил Максим, а затем – Алмаз. Я никогда не интересовалась, откуда у них эти шкуры, и всегда считала, что ребята их покупали на законных основаниях. Сама я шубы не продавала. Первое время их забирал Максим, а затем стала приходить неизвестная женщина. Как ее зовут – не знаю. Она просто приезжала и забирала у меня сумки с шубами. Но это продолжалось недолго. После этой женщины шубы забирала другая женщина, которую я тоже не знаю. За все это время я сшила около двадцати шуб. Со мной, как правило, рассчитывался Максим.

– Ты шила шубы только из овчины или из других мехов тоже?

– Несколько шуб, две или три, я сшила из норки. Эти меха приносили, как правило, сами заказчики. Откуда они их брали – не знаю.

– А Максим или Алмаз не приносили тебе подобные меха? Норку?

– Нет. Подобные меха они никогда не приносили.

– А кого из друзей Алмаза и Максима ты знаешь? С кем они дружили, общались? – спросил ее следователь.

– Друзей Максима и Алмаза не знаю. Алмаз в последние три месяца практически ни с кем не встречался. Все это время мы проводили с ним вдвоем.

– Ты не подскажешь, где Алмаз был в ночь с тринадцатого на четырнадцатое апреля? Ночевал ли он у тебя или куда-нибудь уезжал?

– Я точно не помню этот день, но думаю, что был у меня. Если бы он куда-нибудь уезжал, я бы запомнила этот день.

Следователь был доволен собой. Он протянул лист допроса и попросил расписаться.

Когда Лиля ушла, он тут же направился ко мне.

– Я выписал следственные поручения, – сообщил он, показывая мне протокол. – Необходимо срочно допросить всех соседей Сулеймановой. Прошу вас направить людей и доставить их ко мне на допрос.

* * *

Максим вот уже более двух недель находился в камере ИВС МВД. Его новый сокамерник Сергей Фомин относился к лицам, имеющим авторитет среди заключенных, и учил Максима новой жизни – жизни заключенного.

Максим хорошо помнил наставления Андрея, как себя вести в камере, что можно делать, а чего нельзя ни при каких обстоятельствах, и поэтому его вопросы к Сергею были больше для проверки. Его понятливость и даже любопытство подкупали Сергея и тешили его самолюбие.

– Сергей, – как-то обратился к нему Максим. – Почему ты все время задаешь мне вопросы, а о себе ничего не рассказываешь?

Сергея вопрос застал врасплох, и немного помявшись, тот ответил:

– А зачем тебе моя жизнь? Она не так интересна, как твоя. У меня никогда не было машины, и я никогда не крутился в тех кругах, где ты.

Камера сблизила их, и они вечерами часто рассуждали и спорили обо всем.

У Сергея всегда имелось свое мнение, и Максиму интересно было слушать этого человека.

О том, что Сергей имеет богатый криминальный опыт, свидетельствовало его тело, пестревшее от наколок. Рассматривая его, Максим часто интересовался их смыслом.

– А я могу наколоть такую? – иногда спрашивал он.

– Сейчас можно наколоть все, что угодно, – отвечал Сергей. – Сейчас сидельцы забыли закон, и каждый пидар колет себе все, что захочет.

Сергея часто вызывали на допросы, и в минуты, когда Максим оставался один, какое-то непонятное чувство тоски накатывало на него. Он часто думал о матери, и ему до слез становилось жалко ее, о Светлане, по которой он скучал все сильнее. Он верил ей и надеялся, что она не оставит его и мать. О том, что она его не забыла, стало ясно уже после того, как она наняла ему опытного адвоката.

Максим не без улыбки вспоминал, какие лица были у оперативников, когда во время его допроса в кабинет вошел адвокат. Именно с этого момента у Максима не пропадала уверенность, что он выберется из этой ситуации.

– Главное, не загрузись разбоем. Все остальное – чепуха, и при самом плохом раскладе тебе максимально впаяют лет пять, – вспоминал он слова адвоката.

В камеру после очередного допроса ввели Сергея, и тот с отчаянием рухнул на лежак.

Максим налил воды в кружку и протянул ее другу.

– Что случилось? – с сочувствием спросил Максим.

Сергей поднял глаза и с безнадежностью произнес:

– Плохо мне, Максим. Они нашли свидетеля, и теперь мне не вывернуться. Пятнадцать лет у меня в кармане в лучшем случае, а в худшем – намажут лоб зеленкой и в расход.

Сергей отвернулся к стене и замолчал.

Максим искренне пожалел сокамерника, и, чтобы как-то отвлечь, стал расспрашивать о его преступлении.

Сергей повернулся и начал рассказывать.

– Все случилось два года назад. Во время пьянки мы с другом поссорились и подрались. Товарищ оказался сильнее и двумя ударами вырубил меня. После драки я пошел домой. Дома выпил бутылку красного и вышел на улицу покурить. Вот здесь я и увидел своего товарища, который, шатаясь, тоже шел домой. Я нашел арматурный прут и пошел за ним. В подъезде догнал его и прутом разбил ему голову. Товарищ умер, не приходя в сознание. Меня арестовали за другое преступление, и я все это время жил в надежде, что убийство не будет раскрыто. И вдруг на тебе! Сегодня предъявляют свидетеля, который якобы все видел. Что теперь делать – не знаю. Отрицать или идти в сознанку? Ведь срок корячится большой.

Максим не знал, что посоветовать, и предпочел отмолчаться.

Стараясь отвлечь Сергея, он перевел разговор на другую тему – слышал ли тот, что недавно какие-то парни совершили разбой на машину с мехами? Этим ребятишкам удалось захватить партию на сумму около миллиона рублей.

– Нет, я не в курсе, – ответил Сергей. – А ты откуда знаешь?

– Как мне не знать! Именно на это преступление меня примеряет милиция, хотя я никакого отношения к этому не имею. А ты бы как себя повел, если бы у тебя были такие деньги?

Сергей закрыл глаза и со смаком произнес:

– Я бы рванул подальше из Казани и замерз бы где-нибудь на время, пока все не успокоится. Потом стал бы их тратить потихоньку, не привлекая внимания.

– Я бы точно так же, – продолжил Максим, – поэтому непонятно, почему милиция думает, что я дурнее их и буду сидеть дома и ждать, когда они меня повяжут. Я бы рванул для начала туда, где теплее, – на Кавказ или в Среднюю Азию. А то – ты да ты, и больше ничего. Ни свидетелей у них нет, ни улик. Если бы у них что-то было, они давно бы мне предъявили. Это ведь не какой-то районный отдел, а МВД, дураков здесь не держат. Они хотят, чтобы я признался, но я ни при каких обстоятельствах не признаюсь, если бы даже и грабанул эти меха.

Максим не успел договорить, как дверь открыл сержант и выкрикнул его фамилию.

* * *

Марков вошел в кабинет следователя и увидел Светлану и адвоката. Следователь сразу вышел, оставив их втроем.

– Максим, ты должен мне рассказать все на чистоту, – начал адвокат. – Теперь я твой Бог, и от меня зависит исход этого дела. Твое откровение останется только между нами и позволит нам выработать оптимальную линию защиты.

Максим не стал ему рассказывать ничего нового, предпочитая лишь детализировать известные следствию факты. Максим боялся, что кабинет оборудован прослушивающими устройствами, и его откровенность может выйти ему боком.

Кабинет следователя действительно был оборудован подобной техникой, и в момент их разговора оперативник, сидевший за стенкой, записывал на магнитофон все, о чем они говорили.

Когда адвокат покинул их, в дверь моментально вошел один из оперативных сотрудников и предупредил Максима, что ему в качестве исключения предоставлена краткосрочная встреча с этой женщиной, кивнув на Светлану, сидевшую в уголке кабинета.

Света пересела поближе к Максиму и с нежностью взяла его руку. Слезы катились из ее глаз, и она никак не могла подобрать нужные слова.

– Как мама? – спросил Максим и немного успокоился, когда Света сказала, что все нормально.

Он узнал, что Света на днях уезжает от мужа и окончательно расходится с ним. И что это свидание стало возможно благодаря связям Ермишкина.

Сидящий в соседней комнате оперативник внимательно вслушивался в их разговор.

Светлана, взяв со стола листок бумаги, что-то написала на нем и протянула Максиму. Там было написано, что задержан Алмаз. Его подруга беременна и, наверное, может сильно повлиять на ситуацию.

Максим прочитал и вернул записку. Он все больше восхищался этой женщиной. Кто она ему? Не жена, не мать. Но она пришла в МВД, она не стесняется его. А вот родственники-то отвернулись!

Время свидания истекло, и вошел оперативник, стоявший за дверью.

Прощаясь, Светлана успела незаметно сунуть записку в карман Максима. Она крепко обняла его и, не стесняясь, долго поцеловала.

– Что бы ни случилось с тобой, я всегда буду рядом! Пока ты этого хочешь, – произнесла она, и слезы крупными каплями потекли из ее глаз.

* * *

Максим вернулся в камеру и лег на свой топчан. Видя его состояние, Фомин не стал его расспрашивать и, отвернувшись, попытался заснуть.

Марков с большой осторожностью достал сложенную вчетверо бумажку. Это была записка от матери, в которой она писала, что ее выписали, и теперь она дома. Она очень тепло писала о Светлане, которая всячески помогает ей по дому и ухаживает за ней. На другой стороне почерком Светланы было написано, что она через своих знакомых из Москвы купила доллары США, потому что советские деньги могут поменять. А на оставшиеся решила приобрести ценности.

Прочитав записку, Максим порвал ее на мелкие кусочки и спустил в парашу. Он обернулся и увидел, что за его действиями внимательно наблюдает Фомин.

– Ты что, маляву получил? Что нового на воле, что пишут? Что-то мне не нравится твое настроение, парень? Случилось что-то?

– Нет, у меня все хорошо. Приходил адвокат и сказал, что милиция задержала моего товарища, которого тоже подозревают в нападении. Боюсь за него – он может не выдержать пресса и оговорить себя. А его признание отразится на мне. Мне то же самое вешают.

– Так это, наверное, не один твой приятель, которому предъявляют? Так не бывает, чтобы шили только тебе и еще одному, а других не трогали. Оперативники редко ошибаются. У них наверняка есть основания предъявлять вам. Значит, парень, ты что-то кроешь, таишь. Дело твое! Но мне по-честному обидно, что ты не веришь мне.

– Почему я тебе не верю? Верю, а иначе бы с тобой вообще не разговаривал, ты это хорошо понимаешь. Если тебя интересует этот разбой, то я скажу тебе, что я лично не совершал его. В жизни, Сергей, много такого, о чем не хочется не только советоваться, но и вообще говорить. Вот ты меня спросил о маляве. А у меня вопрос к тебе – ты что, следишь за мной? И еще вопрос – почему?

– Максим, не лезь в трубу. Влезешь, можешь и не выбраться! Тебе еще надо в СИЗО правильно подняться! Кто ты там? Букашка с бумажкой! Как я о тебе отзовусь, так и будет. Плохо скажу – опустят ниже плинтуса, хорошо скажу – и ты уважаемый арестант. Так что придержи язык и перестань качать права. Здесь я для тебя хозяин. Я, как Бог, в трех лицах – прокурор, адвокат и судья.

Обменявшись уколами, сокамерники отвернулись, и каждый предался своим мыслям.

* * *

Станислав вел ко мне Фазлеева. Мы с ним договорились, что когда его поведут, он обязательно должен увидеть Лилю, которую выведут из моего кабинета.

Увидев Лилю, Алмаз рванулся к ней, но Станислав, схватив за рукав, остановил его.

– Лиля, – закричал Алмаз, – Лиля, не верь никому! Я люблю тебя!

Девушка, услышав Алмаза, побежала вверх по лестнице, но была остановлена оперативником.

– Ты куда? Забыла где находишься? – оперативник слегка подтолкнул ее в спину.

Алмаз вошел в кабинет в возбужденном состоянии. Он тут же сел и спросил меня:

– Как она себя чувствует? Вы что, не знаете, что она беременна? Ей нельзя расстраиваться! Вы затаскали ее!

– Давай, не шуми! Ты лучше расскажи, как у тебя дела? – попросил Балаганин. – По-моему, выглядишь ты не совсем нормально, наверное, не спится? Смотри, загонишь себя, крыша съедет! Ты вот видел, что только что ушла твоя женщина, которая очень сожалеет о твоем поступке и считает, что тебя в это дело втянул твой друг Марков. Ты прав, она беременна, и ей нельзя расстраиваться. Я не думаю, что ты хочешь, чтобы у вас родился больной ребенок или еще хуже произошел выкидыш?

Алмаз сжал кулаки.

– Что вам нужно? Я уже говорил, что не буду разговаривать без адвоката. Может, вы здесь глухие или нормальные слова здесь не воспринимаются?

– Ты не горячись. Мы не следователи, – начал Станислав, – мы тебя не допрашиваем. Поэтому нет необходимости в твоем адвокате. Я готов показать тебе показания твоей женщины или, как ее удобнее назвать, жены. Если хочешь, я сам тебе их зачитаю. Слушай внимательно, оттого, как ты себя поведешь, будет зависеть, пойдет она с вами как подсудимая или как свидетель.

Балаганин стал читать показания Сулеймановой, поглядывая на Алмаза.

Чем дальше читал Стас, тем больше лицо Алмаза походило на восковую маску.

Когда Балаганин замолчал, Алмаз аж застонал и, опустив голову, произнес:

– Выведите ее из дела, я все расскажу. Пожалейте ее и ребенка. Какая вам разница, кто пойдет по делу, один или двое. Вам нужно преступление раскрыть, а не количество привлечь.

– Хорошо, даю тебе слово, что она пойдет как свидетель. Нам лишней крови не надо.

Получив мое согласие, Алмаз начал давать показания.

* * *

– Однажды вечером, проезжая мимо меховой фабрики, я заметил, как двое мужчин вытаскивали с территории меховые шкуры. Я проследил за ними и увидел, как они складировали похищенное имущество в сарай. Я узнал этот сарай! Он принадлежал моему родственнику. Сначала я подумал, что и родственник в сговоре, но потом поговорил с ним, и он сказал, что давно не пользуется им, и он сейчас пустой. Дня через два после этого я подъехал к сараю днем. Там было полно овчинных шкур. Сколько точно – не знаю, не считал, но очень много. В этот же вечер я встретился с Максимом Марковым и рассказал ему о шкурах. Но он был пьян и, по-моему, ничего не понял. И больше об этом я не говорил.

На следующий день я предложил Максиму найти покупателя на шкуры, которые я якобы могу достать в большом количестве. Он предложил другой вариант – найти человека, который будет шить шубы на дому, а мы уже будем их продавать. Это лучше, чем продавать шкуры.

Максим случайно познакомился с Лилей Сулеймановой и предложил ей шить шубы. Она сперва колебалась, но потом согласилась. Действительно, как вы говорите, вначале шкуры привозил Максим, он же и рассчитывался, а затем стал возить я.

О том, где и у кого мы берем шкуры, мы ей не говорили, да и зачем ей нужно было знать. Да и сам Максим не знал, где я беру их. Как ни странно, он никогда об этом и не спрашивал, наверное, считал, что я посредник между похитителями и им.

Однажды я поехал за шкурами, но увидел, что работники милиции вывозят их из сарая. Думаю, что мне тогда здорово повезло, если бы приехал чуть раньше, спалился бы на месте. Чьи это были шкуры, я до сих пор не знаю, и мне это интересно. Это для меня, наверное, хорошо, что я попал к вам, думаю, что если бы нарвался на этих мужиков, то они убили бы меня. Да и сейчас не исключено, что мне предъявят это в тюрьме.

На фабрику я не лазил и меха не воровал. И не работал, вообще никогда там не был и не знаю, в каких корпусах могут храниться меха, – закончил свой рассказ Алмаз.

– Все, что ты нам рассказал, занятно, но не правдоподобно. Я тебе не верю, – резюмировал я. – Слишком все гладко. Украли мехов на двадцать шуб, и никто не заметил, что шкур стало меньше. Такого не бывает. Один не знал, другой не говорили. Какой-то детский лепет!

– А я и не настаиваю. Вы попросили рассказать, я и рассказал. Теперь можете проверять, правда это или нет. Ничего другого я вам рассказать не могу! Хотите, чтобы я наврал, навру, – ответил Алмаз.

Балаганин по телефону пригласил следователя и попросил его допросить Фазлеева в разрезе рассказанного им факта.

После допроса Алмаза отвели в камеру.

* * *

Владимир Алексеевич Носов периодически появлялся на работе. В очередной его приход между нами состоялся довольно сложный разговор, который плавно переместился из его кабинета в кабинет начальника управления уголовного розыска.

Носов прямо обвинял меня в том, что я отказываюсь выполнять его указания по разработке Маркова. Как он заявил начальнику управления, я отказался предоставить свидание Маркову с женой одного из руководителей Обкома партии, считая, что данное свидание является преждевременным, хотя, с его слов, я якобы великолепно знал, что комната, в которой будет проходить свидание, прослушивалась сотрудниками уголовного розыска.

Мне трудно было возразить приведенному Носовым аргументу, и я вновь, уже в который раз, полез в драку. Как никогда, сдерживаясь от резких выражений, я высказал свою точку зрения и всячески убеждал начальника в своей правоте.

Выслушав меня, начальник сказал:

– Я тебя хорошо понимаю. Марков действительно продолжает молчать, и сколько он будет молчать неизвестно. Понимаю, ты страхуешься и считаешь, что следователь должен решать вопросы о предоставлении свидания, а не оперативный сотрудник, и в этом ты прав. Однако ситуация явно не ординарная. Просто нам с тобой необходимо предоставить ему это свидание – приказы руководства, как правило, не обсуждаются, а исполняются. До этого момента, насколько я знаю, Носов не лез в твои дела – Марков молчал. Теперь тебе Носов говорит, что нужно дать свидание, и что меняется? Чего ты боишься? Марков по-прежнему молчит! Поверь, это не личная инициатива Носова, а указание руководства. Единственное, что я тебе посоветую, – усилить контроль в момент свидания. Вот это не помешает!

Обиженный на себя за то, что не смог убедить начальника, я вошел в свой кабинет и, налив крепкого чая, начал размышлять.

Что может быть общего между Светланой и Марковым? Почему замужняя женщина, жена одного из руководителей Обкома партии, не жалея репутации мужа, рвется на эти свидания? О чем они могут говорить, что и каким образом она передает ему? Эти свидания непростые.

Я перечитал допрос Фазлеева, но он не давал нам ничего нового. У нас было множество пробелов, а теперь, после рассказа Алмаза, их стало еще больше.

Где теперь искать этих неизвестных, про которых рассказал Алмаз? Кто они? Работают на фабрике или нет? Как они могли так долго заниматься хищениями и не попасться?

– Слушай, Стас, что у нас из-под Алмаза? – я решил обратиться к Балаганину.

Стас пожал плечами.

– Шеф, источника еще не поднимали, как поднимут, сразу сообщу, – пообещал он и добавил: – я сегодня поднимал Фролова, он жалуется, что мы не можем раскачать Маркова. Марков, со слов Фролова, недавно был наверху и встречался с адвокатом и какой-то женщиной. Женщина передала ему маляву, а адвокат сообщил, что милиция задержала его друга. Эти новости сильно расстроили Маркова, и он вновь замкнулся. Хотя и верит в своего друга, как в себя, но почему-то сильно за него боится. Фролов по-прежнему считает, что Марков имеет непосредственное отношение к налету на машину с контейнерами. Фролов уверен в этом на сто процентов, но сам Марков, по его мнению, никогда не признается, и поэтому необходимо что-то предпринять, чтобы вывести его из состояния равновесия.

Однако что конкретно нужно предпринять, мы на тот момент не знали. Нам казалось, что мы уже сделали все, что можно.

* * *

Сергей Иванович Ермишкин с затаенной тревогой следил за расследованием уголовного дела, по которому проходил Максим. Вот и сегодня после доклада заместителя министра внутренних дел уверенность, потерянная было Ермишкиным, постепенно стала возвращаться. Из доклада следовало, что Марков и его подельник не признаются в совершении разбойного нападения на контейнеровоз с мехами. Следствие уже длительное время топчется на месте ввиду отсутствия доказательной базы. А водитель автомашины, на которого так рассчитывало следствие, не опознал в них преступников, напавших на машину.