Текст книги "Баобаб маленького принца (СИ)"
Автор книги: Александр Розов
Жанры:
Космическая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
– Оказывается негодным? – переспросил гость.
– Да. Точнее: низкоэффективным. Например: стратегический авианосец, ракетоносец и плавбаза атомных субмарин – сам тоже атомный и подводный. Порождение оружейной мегаломании и инженерного убожества, негодное для цели, ради которой создавалось. Аналогично с клонированными быстрорастущими киллерами, как Томми. Много ярких спецэффектов из гонконгских фильмов про Шаолинь, и это впечатляет заказчика. Но на войне это ни о чем. Как, впрочем, и на производстве, где у пекинских мечтателей точно такой же стиль. У военной серии киллеров было цивильное зеркало: серия рабочих. Ну, точнее: увеличительное зеркало с кратностью 100. Мегаломания, свойственная мечтам азиатизма, требовала чего-то великого, как упомянутая стена: заместить клонами – всех обычных рабочих на целой гигафабрике. Возможно, политбюро прочло «Дивный мир» Хаксли, и пришло в восторг от идеи врожденно-кастовой пирамиды с покорным стадом полуразумных чернорабочих. Убожество, которое в Китае считают наукой, безропотно приступило к реализации бреда с предсказуемым финалом. Технология молекулярного дизассемблера, тогда уже упрощенная биопанками, позволила создать полуразумного примата с внешне человеческой анатомией, взрослеющего за 4 года, как макака-резус. Согласно книге Хаксли, конвейерное социально-трудовое воспитание таких существ не составляло проблемы – но на практике ничего не вышло. В отличие, кстати, от клонов-киллеров, которые выращивались и дрессировались интерактивно с инструктором, как делается с овчарками в военно-кинологической службе… – Гилбен резко замолчал.
…Сейчас по мимике доктора Перрена легко читалась внутренняя борьба психического комфорта со здравым смыслом. Миллиардер отметил это и опять сыронизировал:
– Разумеется, международная юстиция приняла лишь дело о диверсионной роте клонов, отвергнув дело о персонале гигафабрики. Ведь иначе воронка процесса втянула бы, как минимум, четырех западных миллиардеров и примерно столько же парламентариев, не считая фигур пониже рангом. Дело Imago Dei и так уже повредило остатки фундамента миропорядка. Разрушение любого следующего куска может стать фатальным. Намного безопаснее объявить это слухами. Тем более, что следов нет. Это от киллеров остались запротоколированные замороженные трупы в лабораториях. А от рабочих лишь дым из трубы. Хотя, отвергнув дело, международная юстиция не решила проблему. Все, кому интересно – знают, и сделали выводы. Это несколько усложняет вашу миссию, Гастон.
– Какую миссию? – Перрен постарался изобразить удивление, но для достоверности ему критически не хватило артистизма.
Гилбен вздохнул и с преувеличенно-ласковым выражением лица посоветовал:
– Не осложняйте еще сильнее. И лучше обсуждать не здесь. Конечно, в отеле работает служба кибер-безопасности, но всегда остается вероятность, что стены имеют уши.
– А-а… Где? – чуточку растеряно спросил гость.
– Есть место, – сказал миллиардер, взял со стола трубку интеркома, стилизованную под старую полицейскую рацию, нажал кнопку вызова и распорядился, – Томми, подгони к теневому выходу ровер в экспедиционной конфигурации.
– А-а… – Перрен задумался, – …Я надеюсь, это не слишком далеко?
– Гастон, вы что, торопитесь куда-то?
– В общем, нет, просто я так реагирую на неопределенность.
– Считайте это маленьким приключением, – посоветовал Гилбен.
…
17. Нео-Кэрролл: как пирог и пантера делили сову, натянутую на глобус.
Этот ровер выглядел как удачная попытка вернуть классический сафари-дизайн времен Карибского кризиса и Первой Лунной гонки. Почти кубическая коробка, продолженная короткой угловатой мордой, и на колесах как у самосвала. Для шоссе это неудобно, при «гоночной» скорости возникают рысканья, требующие активных действий водителя. Но Томми, сидевшая за рулем, легко справлялась с этим и вела ровер на зюйд-зюйд-вест по Первой национальной трассе (Франсистаун – Габороне). Мимо них, от дороги и до серо-голубого будто пыльного горизонта, прокручивалась лента однообразного ландшафта: охристый пересушенный грунт, покрытый хаотическим пятнистым смешением высокой травы и кустарника, с вкраплениями групп диковинных деревьев с жутко искаженными пропорциями. Хотя, лишь на взгляд европейца это были диковинки. Для местных банту именно такие деревья выглядели нормой, а европейские показались бы им искажением природы. Иногда сетка кустарника вдоль дороги прерывалась, открывая обзор того, что составляло реальность этой малонаселенной страны почти без городов. Типичны были небольшие поселки, будто воплощающие хаотическое проникновение европейской цивилизации в Южную Африку. Круглые хижины, ошибочно называемые зулусскими, соседствовали с хмурыми пакгаузами эпохи антиколониальных войн, и с веселенькими аляповато-яркими стекляшками супермаркетов времен торжествующего глобализма. Дикий ландшафт занимала сухая саванна – будто море пожелтевшей травы с островами солончаков, где росли лишь редкие пучки совсем экзотических суккулентов (возможно, гигантских кактусов). Над этими кактусами вились стайки летучих тварей, быть может птичек, или дневных летучих мышей, или каких-то крупных насекомых. Иногда вдалеке виднелись стада копытных – кажется, антилоп, хотя, возможно просто местной породы коров, одомашненных лишь наполовину (если судить по европейским меркам). Один раз Перрен различил вдали какую-то крупную кошку в позе часового на верхушке большого термитника. Цветовая гамма смешивалась из-за солнечных бликов, поэтому было не разобрать, это львица или гепард…
…Мысль о львах сразу вызвала из памяти художественные образы: «Людоеды из Цаво» Патерсона (1907), «Вельд» Брэдбери (1950) и «Добыча» Рудта (2007). Из трех названых львиных триллеров, ни один не из Ботсваны (первый из Кении, третий из ЮАР, второй вообще из виртуальной реальности детской игровой комнаты). Между прочим, «Вельд» Брэдбери экстремально опередил технологии: такое качество достоверности VR еще не достигнуто. Или уже не достигнуто, поскольку «высокий сезон цифровых технологий» остался в прошлом. Восторг 2000-х сменился разочарованием 2020-х, причем в крайне неудачный момент, когда на «цифровую карту» была поставлена судьба цивилизации.
В этой точке внутреннего диалога Гастон Перрен остановился и поругал себя за пафос.
Словесный стиль мыслей рождает стиль высказываний, а высказанный пафос вызовет у такого собеседника, как Оуэн Гилбен ответ в стиле глумливой иронии. Это худший вид развития переговоров: собеседник обычно готов к компромиссам с позицией, которую критикует, но вообще не будет рассматривать варианты компромиссов с позицией, над которой издевается. События 2020-х – 2030-х надо представить в нейтральной форме, с подтекстом «прошлое – прошло, его не изменить, и теперь любое будущее вырастет на субстрате именно этого прошлого, но от нас зависит, как и какое будущее вырастет». С такой формулировкой нельзя идти к аргонавтам, они отреагируют штампом: «у нас свое будущее и вас в нем нет, поэтому растите, что хотите, но у себя». Но с Гилбеном такая формулировка годится, он в смысле идеологии не аргонавт (несмотря на многолетнее сотрудничество с аргонавтами по теме фудотронов сначала в мадагаскар-сейшельской акватории, где создан первый фудотрон, а затем в Гвинея-галф, где второй). Если бы не инцидент с ультраконсерваторами Imago Dei, то (как выражаются марксисты) – Гилбен оставался бы вполне лояльным к своему политэкономическому классу, но…
…Внутренний диалог Гастона Перрена был прерван маневром ровера. Левый поворот с трассы на улицу большого поселка (Палапйе, как проинформировала рулившая Томми). Эклектика и хаотичность архитектуры тут совсем зашкаливала. К соседству зулусского средневекового стиля и стиля раннего евро-американского глобализма добавился стиль первобытных бушменов (хижины из веток на пустырях) и стиль т.н. «поствандализма». Последний был представлен очень старой угольной ТЭЦ, переделанной под фюзорную станцию электро– и водоснабжения. Здание из красного кирпича дополнила гигантская воронка-сетка – циркулятор хладогента, конденсирующая влагу из воздуха. Изначально высокая дымовая труба, была надстроена еще втрое, и над ее срезом как будто плясала восходящая ветвь радуги. Это солнечные лучи причудливо преломлялись в воздушных потоках разной температуры – то, что шло из трубы, было нагрето до тысячи с лишним градусов Цельсия.
Своеобразный почти универсальный закон природного баланса.
Чтобы что-то очистить – надо что-то испачкать. Чтобы что-то охладить – надо что-то нагреть. Перрен, по случаю, вспомнил возмущенные речи на ооновских слушаниях по климату: проблематика глобального потепления из-за эмиссии парниковых газов при сжигании углеродного топлива (модная в первой трети XXI века) уже сменилась проблематикой прямого теплового загрязнения при ядерной трансмутации в кристадин-фюзорах. Хотя натиск был нешуточный, посильнее даже чем в эру Парижского соглашения о мировой декарбонизации, результат не получился. Расклад сил стал иным, чем в 2010-х, так что коллектив интересантов фюзорной энергии (где верховодили аргонавты или ливийские хуррамиты) отреагировал на резолюцию ООН грубым отказом. Преднамеренно грубым, исключающим не то что компромисс, а даже какие-либо обсуждения этой темы. «Клятв между львом и человеком быть не может», как-то так у Гомера в «Илиаде».
Почему так привязалась тема львов?
В ответ на эту грубость, пресс-служба ООН на TV затем долго обличали постгуманизм аргонавтов и аморализм хуррамитов за враждебность к цивилизации. Между тем, среди профессионалов вызрел тезис, что обсуждения и компромиссы тут бессмысленны. Если (допустим) состоится некая договоренность, то ее нарушит любая сторона, которой это окажется выгодно. Ноль гарантий, ноль доверия, ноль надежды на их появление. И так выглядит любой конфликт интересов в новейшей поляризации сил. Но у Перрена было особое мнение: ситуация вовсе не безнадежна. Иллюзия безнадежности возникает из-за анализа по канонам политологии, заложенным Макиавелли в начале XVI века, и давно неадекватным. Машинная эра более столетия назад породила совсем иную социальную реальность, и объяснять ее в убогих феодально-имперских терминах это все равно, что натягивать сову на глобус.
Устаревают не только ответы, но и вопросы – говорил Эрнест Хемингуэй.
За 500 лет, в которые уложились 5 продукционных революций и две с дробью мировые войны, вопросы точно устаревают. Иногда Перрен ненавидел свою работу при ООН за требования ответов на устаревшие вопросы. Каковы планы хуррамитов и аргонавтов по захвату территорий и порабощению жителей? И бесполезно объяснять заказчикам, что хуррамиты и аргонавты не подвержены жажде территориального господства (над всей планетой, или хотя бы над Африкой и Европой). Суть их конфликта с «цивилизацией великих пирамид» состоит в отрицании политической традиции социал-дарвинизма, из которого выводится, в частности, идея захвата территорий и порабощения жителей…
…Внутренний диалог Перрена еще раз был прерван маневром ровера. Теперь случился правый поворот с поселковой грунтовки на фактическое бездорожье. Впрочем, кто-то раньше проезжал тут: едва заметная колея вдоль извилистого ручья вела куда-то вверх, взбираясь по причудливо изогнутым ярусам каменисто-глинистых холмов. Обычному автомобилю ни за что не проехать по такому ландшафту, но у этой штуки с огромными колесами, бешеным крутящим моментом и мутантом-киллером за рулем – не возникало никаких трудностей. Правда, пассажиров в салоне раскачивало зверски, когда ровер, не снижая скорости, проскакивал маленькие болотца или с пугающим креном катился по искривленным бокам скал, отшлифованных песчано-ветровой эрозией. Экстремальное ралли длилось чертовски долго, а когда завершилось, то Перрен, посмотрев на часы, с удивлением обнаружил, что от поворота на бездорожье прошло менее получаса.
Ровер стоял рядом с мелким прудом под скалой, из бесформенной трещины в которой вырывался маленький, будто игрушечный водопад. Включив фантазию, можно было вообразить, что там, в трещине, замаскирован садовый шланг.
– Мы на месте, – сказала Томми, спрыгнула на грунт, и затем сразу взлетела по трапу на крышу ровера, откуда сообщила, – ничего подозрительного вокруг.
– Отлично! – ответил Гилбен, тоже покидая машину, – Гастон, идите сюда, тут реальная красота мира до цивилизации.
– Ладно, – сказал гость, тоже выбрался наружу и осмотрелся, – да, тут красиво.
– Это холмы Тсвапонг, – продолжил миллиардер, – между 70-м и 10-м тысячелетием до нашей эры тут был один из центров капской палеолитической культуры. После захода солнца мы посмотрим наскальные рисунки. При солнечном свете они не видны.
– Гм… – озадаченно произнес Перрен, – …Там что, фосфоресцирующая краска?
– Фосфоресцирующая в ультрафиолете, – уточнил Гилбен, – это замечено случайно. Мы тестировали здесь новый дрон с расширенным диапазоном оптики для поиска следов и концентрационных градиентов солей цветных металлов. Когда дрон выделил странные рисунки на камнях, проявившиеся в лучах ультрафиолетовой фары, и передал фото-сет операторам, они сначала подумали, что это розыгрыш со стороны программистов. Ведь рисунки напоминали те, что на холмах Тсодило – шепчущих скалах в 700 километрах к северо-западу, у границы с Намибией. Там рисунки сохранились лучше, они видны без спецсредств, кроме того там найдены более поздние артефакты, до железного века. Тут исследования лишь начинаются, но опорные датировки уже подтверждены. Это весьма поучительно для персон, рассуждающих про устойчивое развитие внутри цивилизации, история которой не набрала даже 300 лет. Вспоминается Гитлер, который едва придя к власти, объявил свой рейх тысячелетним. По итогу даже дюжина лет не получилась.
Перрен отозвался немного сердито:
– При чем тут Гитлер?
– Так по закону Годвина! – тут Гилбен улыбнулся, – Содержательная часть дискуссии о политике начинается после того, как кого-нибудь сравнили с Гитлером.
– Это предложение перейти сразу к делу?
– Да. Возьмем пластиковый коврик, блокнот и ручку, устроимся вот на той ступеньке у водопада, и нарисуем мнемоническую схему. Как вам такой план действий?
– Ваша площадка ваши правила, – проворчал Перрен…
…Через несколько минут он оценил этот выбор места, как удачный, но вслух не сказал (зачем давать визави дополнительное моральное преимущество), а продолжил излагать предложение о совместном плане будущего. Гилбен слушал, делал пометки в блокноте, однако Перрена не покидало ощущение, что визави уже знает. А когда изложение было завершено, миллиардер обмахнулся блокнотом, будто веером и объявил:
– Мне почему-то вспомнилась «Алиса в стране чудес» Кэрролла. I passed by his garden, and hear the growl, When the Pie and the Panther were sharing the Owl.
– Похоже, Оуэн, вы перепутали, – заметил Перрен, – у Кэрролла Сова и Пантера делили Пирог, у вас же Пирог и Пантера делят Сову.
– И что? – невозмутимо отреагировал Гилбен, – В любом случае Пантера съела и Сову и Пирог. Так ли важна последовательность?
– Да, но пирог, который делит сову, это слишком странно даже для страны чудес.
– Не надо показного скептицизма, Гастон, это непрофессионально. Ведь вы прилетели в Ботсвану, поскольку некий олигархический пирог уверен, будто в его власти не только поделить сову, но даже натянуть означенную сову на глобус.
Тут Перрен несколько смутился. Мысль о натягивании совы на глобус приходила ему в голову много раз при анализе мотивов своих (скажем так) работодателей. В частности, сегодня он думал об этом. И что? Оуэн Гилбен читает мысли или имеет место обычное совпадение образов у двух субъектов интересующихся похожими вопросами? Волевым усилием он отбросил эту дилемму, как тупиковую, и отреагировал ворчливо:
– А кто, по-вашему, пантера? Аргонавты? Или еще какие-нибудь синтепитеки?
– Синтепитеки? – с иронией переспросил Гилбен, – Синтетические обезьяны? На сленге адвокатов-борцов с расизмом это называется: «зооморфная дерогативная метафора», и обезьяна – типичный базис такой метафоры. За черную обезьяну в США уже составлен компьютерный прайс-лист штрафов. За косоглазую обезьяну пока штрафуют в ручном режиме. Белобрюхая обезьяна – бесплатная. Синтетическая обезьяна, видимо, тоже. Но вернемся к сути вашего вопроса. Ответ: нет. Синтепитеки вне игры в сову и глобус. Их вообще не интересует раскраска глобуса. А пантера это демон динамохаоса.
– Демон? – переспросил Перрен изумленно (поскольку Гилбен никогда не скрывал свой скепсис в отношении мировых религий, и публично позиционировался как атеист).
– Демон динамического хаоса, – повторил миллиардер, – это не из мистики, это из цикла естественных наук, как демон Лапласа, демон Максвелла и демон Дарвина. Некоторые, следуя традиции именования, называют демона динамохаоса – демоном Лайтхилла или демоном анти-Лапласа, хотя название не меняет сути дела…
…
18. Виртуальное знакомство с демоном динамохаоса.
Гилбен, устроившись поудобнее на коврике поверх естественной каменной ступеньки у водопада, поднял руки, изобразил пальцами условные демонические рожки на голове, и продолжил объяснение: … – Суть дела такова: демон динамохаоса ловит фанатов «порядка любой ценой» и, без церемоний, взыскивает ту самую «любую цену». Получается намного больше, чем они способны представить, и тогда демон тащит в ад этих фанатов со всеми их владениями. Закономерный финал всех попыток вписать общество в детерминированную пирамиду статусов и ролей. Причем этот финал наступает тем быстрее, чем выше энергетический потенциал общества. В эру аграрного примитивизма, когда общество применяло лишь энергию тягловых рабов и скота, такие режимы держались по несколько веков. Но едва настала эра топливных машин, как время сжалось до десятилетий. А в эру НТР, когда в обиход стала входить ядерная энергия, наступил кризис пирамидально-политического детерминизма: режимы, основанные на этой идее, начинали рушиться едва родившись. Закономерность известна, поэтому олигархия с 1970-х борется против энергетического прогресса, а с 2000-х даже более того: за возврат аграрного примитивизма. Программа «Устойчивого развития» и конкретно «Зеленой энергетики» ориентирована на это, для формирования предпосылок к идее «Великой перезагрузки». Фанаты ничего не забыли, однако ничему не научились со времен фараонов. Опять «порядок любой ценой», опять священный контроль над общественным поведением и общественным богатством. Это особенно нелепо, когда Пантера доедает Сову, натянутую на глобус в конце XX века, и Пирог уже практически выложен на блюдо, как логично следующий на очереди.
– А какой вывод? – поинтересовался Перрен, когда миллиардер завершил свой монолог.
– Выводов несколько, и первый состоит в негодности привезенного вами предложения скрестить мой 100-летний план «Sonobe-Flower» с планом «Великой перезагрузки».
Повисла пауза, затем Перрен флегматично покивал головой и задал новый вопрос:
– Считаете ли вы, что какой-либо 100-летний план можно начать без учета интересов и устремлений олигархии?
– Разумеется, не считаю, – сказал Гилбен, – однако, есть большая разница между учетом интересов олигархии наряду с интересами иных центров силы, и принятием интересов олигархии априори в полном объеме, будто это ультиматум абсолютной силы. Первый вариант называется компромиссом, он возможен. Второй вариант в нынешних реалиях является вздором, поскольку у олигархии отсутствует не только абсолютная сила, но и просто превосходящая сила. Это показал Вандалический кризис, а история с Imago Dei расколола круг поддержки олигархии. Например: я играл по правилам, поймал бизнес-удачу за хвост и занялся тем, что мне нравится, тоже по правилам. Но некие субъекты потребовали от меня вассальной службы, а получив отказ – решили убить меня. Отсюда подозрение, что они вовсе неспособны к компромиссу. Если так, то вопрос о будущем актуален лишь после того, как олигархия исчезнет в результате тех или иных событий. Поймите правильно, Гастон, мне отвратительна война. Я уверен: все спорные вопросы лучше решать согласием, но есть одно исключение: когда некто требует от всех прочих – покорности, угрожая истреблением. Как в начале века с исламским терроризмом Al-Qaeda и в конце прошлого года с олигархическим терроризмом Imago Dei. Вот так…
Миллиардер выразительно развел руками. Гость вздохнул (разговор опять ушел в очень неудачную сторону) однако, среди домашних заготовок имелся ответ на такой поворот:
– Боюсь, Оуэн, что вы повторили ошибку рассерженных американских радикалов 2001, которые, после авиа-теракта в Нью-Йорке, приравняли ислам к терроризму. Вы сейчас приравняли финансово-политическую элитарность к терроризму.
– Гастон, вы сделали масштабирование в миллион раз. Аналогии так не работают.
– Что значит в миллион раз? – спросил Перрен.
– В миллион раз значит в миллион раз: около 2 миллиардов мусульман, и около 2 тысяч элитариев. Швейцарская группа Глаттфельдера в 2013-м вычислила список из 737 имен акционеров, управляющих мировой экономикой, а за четверть века концентрация даже усилилась, так что 2 тысячи это оценка с запасом.
– Оуэн, давайте смотреть на ситуацию конструктивно.
– Так это я смотрю конструктивно. А ваши клиенты, судя по их предложению, смотрят примерно как Карл I Стюарт. Знаете ли, в 1640-х, уже проиграв гражданскую войну, он изображал, будто абсолютная монархия безальтернативна, и этим добился лишь потери головы. В буквальном смысле. Не сочтите за намек.
Гастон Перрен ненадолго задумался, затем дважды негромко хлопнул в ладоши.
– Мне показалось, или на повестке дня… Э-э… Конституционная олигархия?
– Что? Конституционная олигархия? Да, можно, например, так назвать. Есть некоторая аналогия с конституционной монархией. Ради мира в стране, добрые сквайры согласны оставить дворец и ренту за королем. При этом король более не сможет издавать законы, чеканить монету, командовать войском и распределять ранги или бенефиции.
– Иначе говоря, Оуэн, вы предлагаете сохранить поток богатств олигархии, но закрыть возможность конвертации богатства в политическое влияние и власть, не так ли?
– Да, примерно так, – подтвердил миллиардер, – хотя, можно оставить еще что-то вроде церемониальных функций.
– Вероятно, – произнес Перрен, – олигархия не удовлетворится таким набором.
– Понятно, – Гилбен пожал плечами, – Карл I Стюарт тоже не удовлетворился.
– По-моему, Оуэн, ситуация не располагает к шуткам.
– Да, ситуация не располагает, но без шуток как жить? Смотрите, мы с вами применили мозговой штурм, включили эрудицию и логику, изобрели план. Но увы: вероятно, этот план неудовлетворителен. Утешим себя тем, что мы хоть попытались, когда другие не сделали даже этого.
– Черт возьми, Оуэн! Нельзя сдаваться после первой попытки!
Миллиардер снова пожал плечами.
– Наверное, вы правы, но это вне моей компетенции. Я делаю бизнес в высшей лиге, но держусь подальше от игр в орден тамплиеров. Не я тут эксперт по олигархам, а вы.
– К чему вы клоните?! – возмутился Перрен, – По-вашему, я теперь должен в одиночку разгребать дерьмо, которое касается меня точно не больше чем, например, вас? Я могу вообще улететь в какой-нибудь забытый богом Парамарибо и переждать любую войну, включая пиксельную войну. Никто не станет всерьез охотиться за мной, поскольку я не тяжелая фигура, в отличие от вас, например. Скажите, Оуэн, кому из нас двоих больше нужно мирное решение глобально-актуальных проблем?
– Гастон, вы сказали: «пиксельную войну»? – переспросил Гилбен.
– Да. Такое название придумал гуру Талвиц для вооруженного конфликта, при котором военные удары наносятся почти исключительно по ключевым фигурам, без привычных армий, фронтов, линий боевого соприкосновения и ковровых бомбардировок тыла. По существу, октябрьский ракетный теракт Imago Dei и ответные ливийские проскрипции создали готовый паттерн пиксельной войны. Продолжение этого случится, если усилия антивоенных интересантов не станут достаточно эффективными.
– Что ж… – отозвался Гилбен, – …Логика в вашем изложении есть. Но селективная. Вы обошли стороной слишком многое. Такие умолчания не способствуют доверию.
Случилась пауза, довольно типичная для ситуаций, когда в сложных переговорах одна сторона прозрачно намекает на попытку грубого обмана с другой стороны. И Перрен в такой ситуации отреагировал, опять же, типично – вопросом:
– О чем принципиально важном я умолчал, по-вашему?
– Например, о психологической неготовности и физической непригодности олигархов к эскалации пиксельной войны. Надо обладать волей и силой сказочного Геракла, чтобы, являясь легко уязвимым и смертным человеком, драться с противником который умеет регенерировать головы, как гидра. При теракте в октябре, ливийский диктатор лишился четверти черепа, а в уцелевшей части остался скорее фарш, чем мозг. Но даже месяца не прошло, как он выступил перед репортерами в театре Аполлонии, и ходил по сцене, как ни в чем не бывало. В некоторых отсталых африканских странах из-за этого решили, что Хаким аль-Талаа суть аватара некого бессмертного бога. Разумеется, он не более бог, чем осьминог, и его можно убить, только это довольно хлопотная процедура. Между тем, лидеры олигархического блока с легкостью убиваются обычной пулей или осколком гранаты, что наглядно показало проведение ливийских проскрипций…
– Но, – иронично перебил Перрен, – у хуррамитов и аргонавтов нет монополии знаний о регенерации, олорекреации, генных векториках и молекулярном дизассемблере.
– Верно! – развеселился Гилбен, – Это вообще не секрет и открыто лежит в инфосетях! Проблема в том, что применение такого экстремального векторика к себе невозможно скрывать. Это не какой-нибудь векторик для рекреации печени, посаженной от элитной мишленовской диеты. Организм с олорекреацией это другое, что очень быстро заметят блогеры. Как после этого бороться против постгуманизма, за «войны крови»? Готовый сюжет для водевиля: «Негр во главе ку-клукс-клана». Еще сюрприз: олорекреационный векторик перестраивает не только тело, но и отчасти психику. Это аналог подростковых кризисов, из которого пропагандисты «войн крови» раздули мистическую тему. Якобы разрушается душа жертвы, а вместо нее вселяется демон. И, знаете, Гастон: эта нелепая пропаганда сильнее всего ударила по ее же заказчикам. По вашим клиентам-олигархам, элитное образование которых является ремейком нелепых средневековых суеверий. Вы умолчали об этих принципиально важных деталях, не так ли?
В финале монолога, Гилбен изобразил застывшую мимику обиженного клоуна. Перрен вскочил и прошелся взад-вперед, затем остановился и резко взмахнул руками.
– Черт побери, Оуэн! Зачем терять время, говоря о вещах, заведомо понятных вам? Или вообще любому, кто знает диалектику истории! При смене технологического уклада, у традиционной элиты нет шансов уцелеть в конфликте. Но такой конфликт оказывается разрушительным не только для элиты. Вспомним первую половину XX века. И как вам подобный план на ближайшее будущее?
– Если даже на минуту допустить, что вы правы, Гастон, то где альтернатива? Продукт нашего мозгового штурма вы забраковали, не так ли?
– Нет, я не забраковал, а лишь отметил: там не хватает некоторых вещей.
– Вот оно что! И каких же?
– Во-первых, капелька глобальной власти. Это необходимо им, они в некотором смысле наркоманы.
– …Но, – перебил Гилбен, – планета не их личная опиумная плантация. Пусть лечатся от наркозависимости.
– Послушайте, Оуэн, незачем так резко реагировать. Я ведь говорю: капелька. В любом случае, даже в вашей модели децентрализованного мира из равноправных модулей, ряд параметров потребует глобального регулирования. Например, мониторинг загрязнения мирового океана, это ведь объективная проблема.
– Да, это объективная проблема, но если отдать ее под контроль олигархии, то случится свинство, как с парниковыми газами, Парижским соглашением и бизнесом на квотах. По процедуре можно допустить совещательный голос, но не решающий.
– Предлагаю компромисс, – сказал Перрен, – номинальное председательство. Это почти эквивалентно роли конституционного монарха в парламенте.
– Ладно, допустим, так. А что во-вторых?
– Во-вторых, потребительский сегмент супер-лакшери.
– Исключено, – кратко и грустно отреагировал миллиардер.
Перрен посмотрел на него с некоторым недоумением.
– Почему так сразу исключено?
– Потому, – произнес тот, – что сегмент супер-лакшери существует только в экосистеме, известной как «цивилизация великих пирамид». Такая экосистема обречена на коллапс, поскольку изымает слишком большую долю из экономического цикла. Отсюда, кстати, название. Вы знакомы с рассказом Геродота о том, как строительство великих пирамид разорило Древний Египет. Аналогично супер-лакшери разорил глобальную экономику ежегодными изъятиями примерно трех четвертей мирового хозяйственного оборота.
– Трех четвертей? – удивился Перрен, – Не может быть, чтобы так много!
– Может, – спокойно сказал Гилбен, – вы, видимо, не задумывались об аналогии между пирамидами фараонов и комплексами небоскребов финансовых корпораций.
– Подождите, Оуэн! Ведь сегмент супер-лакшери это приват-джеты, супер-яхты, виллы индивидуальной архитектуры, элитные гольф-клубы, эксклюзивные курорты…
– …А также, – продолжил Оуэн, – циклопические церемониальные лакшери-офисы с их содержимым включая не только сами здания и интерьеры, но также офисный планктон, менеджмент и обслугу.
– Церемониальные? – переспросил Перрен.
– Да, – Гилбен кивнул, – это самое подходящее слово. Ведь финансы в XXI веке уже не балансируют экономику, они выродились в культовые церемонии. Это как оккультные действия жрецов с мертвым фараоном якобы для его успешности в загробном мире. Но разберем любой из ваших примеров, хотя бы приват-джет. Это не просто авиалайнер в собственности одного олигарха, а целая экономическая пирамида дизайна и постройки, предполетного и полетного обслуживания, обучения персонала поддержания наземной инфраструктуры для этого. В общем: многотысячная толпа людей, которую олигарх, в процессе лакшери-потребления, вешает на шею мировой экономики.
– Ах вот вы о чем… – задумчиво протянул гость.
Гилбен снова изобразил застывшую мимику клоуна, только в этот раз не обиженного, а довольного собственной удачной шуткой.
– Да, Гастон, о чем же еще? Боливар не вынесет двоих, как верно подметил О’Генри. А боливар экономики не вынесет четверых. Это тонкий намек на олигархическое изъятие примерно трех четвертей мирового хозяйственного оборота.
