Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Александр Дольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

ТЁПЛЫЕ ЗВЁЗДЫ

Смотрю я на небо в роздых,

и видится мне в простоте,

что разные люди, как звезды.

на разной горят высоте.

И каждый по-своему светит,

свершая неблизкий свой путь.

В миры одинокие эти

так хочется мне заглянуть.

Посмотри, как необъятны

звездной ночью небеса...

В них уходят безвозвратно

дорогие голоса.

Одна пронесется.., другая —

со шлейфом искрящимся вслед,

но лучше смотреть, не моргая,

на этот космический свет.

Так можно увидеть скорее,

что шлейф – только пыль, полоса,

и свет этот вовсе не греет,

а только слепит глаза.

И ступают тихо люди

в воды светлых звездных рек,

и за то друг друга любят,

что расстанутся навек.

Есть звезды... слабее раз во сто

мерцают в холодной дали,

но здесь ошибиться так просто,

не зная пространства до них.

И теплые, теплые звезды

летят по холодным мирам.

И поздно, так жалко, что поздно

они открываются нам.

Дорожу минутой каждой

и в печали, и в беде.

Мы расстанемся однажды

и не встретимся нигде.

1961

ТУМАНЫ И ДОЖДИ

Я без прощанья отбываю

в другие страны,

и все вокруг позабываю.

Стоят туманы...

Но жизнь меня зовет обратно,

я снова тут,

все вновь уютно, аккуратно.

Дожди идут...

Ты говоришь, что жизнь жестока,

в ней есть обманы,

и нет среди своих пророка.

Стоят туманы...

И от презренья и обиды

неправ твой суд.

Ни солнца, ни луны не видно,

Дожди идут...

И вновь меня без объяснения

легко и странно

уводят вдаль цветные тени.

Стоят туманы...

Но вот однажды попадется

такой маршрут,

что мне вернуться не придется -

дожди идут...

1961

СИММЕТРИЯ

Белое стало черным...

И тут началось несусветное. -

ангел сделался чертом,

закаты стали рассветами,

львы превратились в кроликов,

а бегемоты в курочек,

танго вдруг стало полькой,

а небоскреб окурочком,

первое стало в очередь,

небо в ногах лежало

(вы не топчите очень-то

общее покрывало),

красное стало синим,

серое стало ярким,

слабое стало сильным,

подлое стало марким.

А нам до этого дела нет,

мы не вздохнем облегченно -

черные стали белыми,

белые стали черными.

Скажите на милость,

что изменилось?

1961

ОХ, СЕРЁЖА

Были времена, ох, было времечко,

(где вы, кудри мягкие, как лен?)

мы года щелкали, словно семечки,

и гуляли ночи напролет.

Пролетели буйные, несмелые,

наши непутевые года,

ох, девчонки, что вы с нами делали,

что мы с вами делали тогда...

Помнишь ли ты синие скамеечки,

помнишь ли ты белую сирень,

помнишь, как в трамвае без копеечки

мы с тобой катались целый день?

Помнишь полосатую тельняшечку,

брюки шириною в полдуши?

Сны, где мы летали, не приснятся уж,

нынче по земле мы не спешим.

Помнишь, как купались в речке голые,

и старались всех перенырнуть,

помнишь, как мы плакали над голубем?

Эти слезы больше не вернуть...

Помнишь, как дрались мы с целой улицей,

голодали, верили судьбе,

верили учительнице умнице,

как сегодня верим мы себе.

Ох, да что со мною, что же?

не тревожь ты меня, не тревожь,

ох, Сережа, ох, Сережа,

не вернешь, ничего не вернешь!

1961

ПЕСНЯ ДВИЖЕНИЯ

тысячи лет и тысячи стран,

не упустив из моих молитв.

Пространство – любимый мой океан.

Друзей и богатства я растерял,

подвигов годы я вижу во сне.

Время – любимый мой материал,

душа из которого сшита во мне.

Я помню Гомера и песни его,

событья Улиссовой дали. . .

Я помню, как боги страдали

от глупости прежде всего.

Гомер изучил олимпийский синдром -

мощь их, и жадность, и подлый нрав,

но он хандрил и болел над стихом,

боялся богов и был не прав.

Юнцом он был, а его струны

уже опасался Зевеса клан.

Боги не всем поэтам страшны,

это потом доказал Лукиан.

Грехи богов между строк видны,

как ни пытался их спрятать гений —

певец Троянской войны

и дивных Улиссовых похождений.

Но я не об этом. . . Мои пути

от цивилизаций не потускнели.

Вот цель, что мне удалось найтн:

радость движенья – превыше цели.

Омыт я кровью своей я врагов,

но прозреваем мы к тысячной тризне:

жить без драк, без пиров, без богов -

только это достойно жизни.

1961

УХОДЯЩИЕ ОТ ВЗГЛЯДОВ

Уходящие от взглядов,

сохраняющие суть,

наши души дремлют рядом.

Стоит только их вспугнуть,

закружатся и запляшут,

как осенние листы,

серединки жизни нашей.

Мы их тени – я и ты.

Тени лягут за предметом

на поверхность, на объем,

если их причину светом

и любовью обольем.

СТАРИННАЯ БАЛЛАДА

Ты сам реши – в какой стране,

 сам время обозначь. . .

Совсем другое важно мне —

 там жил один скрипач.

Мелькали пальцы тонкие,

 как сто лучей,

летели ноты звонкие

 до неба и в ручей,

и становились птицами

 и листьями травы —

с такими небылицами

 не сносишь головы!

И все его могущество,

 и весь почет,

и все его имущество —

 скрипка да смычок.

Однажды у правителя

 давали пышный бал,

решили пригласить его,

 чтоб он им поиграл.

Хвалили непритворно все

 его игру,

а скрипачи придворные

 шушукались в углу. . .

Ты сам реши – в какой стране,

 сам время обозначь. . .

Совсем другое важно мне —

 там жил один палач.

Работал он на сдельщине,

 имел доход,

его любили женщины

 и уважал народ.

Одаривал закон его

 (хоть пой, хоть плачь) -

имущество казненного

 присваивал палач.

Окончен бал, и год почти

 подряд с тех пор

разучивал на скрипочке

 он гамму до мажор.

1962

У ЗЕРКАЛА ТЫ БИТЫЙ ЧАС...

У зеркала ты битый час

сидишь и портишь очень мило

все, чем природа одарила

тебя, что славно без прикрас.

И примеряешь по сто раз

ты металлические вещи,

в зеркальной заводи трепещут

две золотые рыбки глаз.

О женщины из всех веков!

Как вы стремитесь терпеливо

самовлюбленных петухов

привлечь фантазией крикливой.

Вот так же на фасаде храма

висит торговая реклама,

1962

ОДИНОЧЕСТВО

Холодный взгляд любовь таит

и красота гнетет и дразнит...

Прекрасны волосы твои,

но одиночество прекрасней.

Изящней рук на свете нет,

туман зеленых глаз опасен.

В тебе все музыка и свет,

но одиночество прекрасней.

С тобою дни равны годам,

ты утомляешь, словно праздник.

Я за тебя и жизнь отдам,

но одиночество прекрасней.

Тебе идет любой наряд,

ты каждый день бываешь разной.

Счастливчик – люди говорят,

но одиночество прекрасней.

Не видеть добрых глаз твоих -

нет для меня страшнее казни,

мои печали – на двоих,

но одиночество прекрасней.

Твоих речей виолончель

во мне всегда звучит, не гаснет...

С тобою быть – вот жизни цель,

но одиночество прекрасней.

1962

ВЫХОДНОЙ БЕЗ ЛЮБВИ

А мы привратнику кричим – откройте двери!

На нас там занято! Но нам швейцар не верит.

Открыл, и пузом отодвинул он Алешу.

-А ты, мол, вовсе, ты уже Хороший.

–Да нас же трое! Это же не сто!

А он нам отвечает – Нет местов!

Я вас за пьянство не хочу обидеть,

но вы ребята, все в абстрактном виде.

У одного потеряна галоша,

а у другого в алебастре рожа,

а третий, хоть не в шляпе, но культурный.

Стоит молчит. Ему, наверно, дурно.

Пустить вас не могу, уж вы -простите,

не стойте тут, ребята, не грустите.

В атмосфере бывают явленья,

что невольно напьешься с Тоски ...

Есть женщины в русских селеньях ...

В городах же – одни мужики.

А в ресторане хорошо, и в гаме

порхают тетечки с культурными ногами,

и курят девочки с ужасными глазами,

а с ними дяди – без волос и с волосами.

Да я сейчас какого-нибудь дядю ..,

ну просто ни за что, сугреву ради.

А тут открыли двери, и сквозь гам

выходит, очевидно, хулиган.

А нос такой паршивый, сразу видно.

что продавец, и стало мне обидно.

И стало за порядки эти странно.

Кого пускают в наши рестораны ?!

Я подхожу – ну, бац его и хлесть!

И он лежит, такой спокойный весь.

А я согрелся, веселее стало,

но показалось мне немного мало.

А он лежит. Ну, пнуть или не пнуть?

А тут мне трое преградили путь.

Один мне в морду кулачишкой тычет.

Да я видал таких в гробу по тыще!

Я пуговицу в нос ему засунул,

и он отвлекся, вроде бы заснул он.

Другому пасть порвал и выдал плюху,

А остальному откусил пол-уха.

Жизнь подходит к преклонным годам -

в сентябре было мне двадцать,

но когда в воскресенье гуляешь без дам,

то сердце клюют снегири.

Ну, честно говоря, мне было трудно.

Пол-уха спрятал я в карман нагрудный -

я вспомнил – есть котишка у меня,

он не обедал, кажется, три дня.

Ведь тяжело ж не жрать три дня подряд.

Тут и хрящам, наверно, будешь рад.

Ну, а пока те четверо молились,

с Алешей мы спокойно удалились.

Вот только Колю где-то потеряли ...

Гляжу, идут навстречу нам две крали.

А так как я устал и был печален,

то только личики в снегу им отпечатал.

А так как женщины вообще мне не враги,

я только снегу им насыпал в сапоги.

Я смотрю Вам в чугунные очи, родной

мой Владимир Ильич Обелиск!

Но когда без подруги пройдет выходной,

то к ночи нарежешься вдрызг.

Да и вообще, пора идти домой ...

Закончился воскресный выходной.

Я дома ноги вытер о ковер ...

А соседка говорит, мол, Васька твой – помер!

– Да какой смел, говорю, такой нахал?!

(Я ухом ей под носом помахал)

Да если б я, говорю, такое дело знал,

да я бы ухо тому типу не кусал.

Я ж для него старался, стервеца!..

Ну, вижу нет на бабушке лица.

И тихо тут заплакала она,

сказала, что я чистый сатана,

что быть таким, мол, стыд, мол, и позор,

и хорошо еще, что я еще не вор.

Я вспомнил Ваську и слегка взгрустнул,

потом заплакал, а потом заснул.

Сколько в мире написано книг -не прочтешь!

Потому не читал.

Так и жизнь пролетит, словно миг -

ни любви, ни кота, ни черта!

1962

БЕГЛЕЦ

Однажды я в детстве из дома ушел,

на поезд я влез, как на небо...

Весь город искал меня, но не нашел.

С тех пор я в том городе не был.

Я помню, как вдруг загудел паровоз,

поехали мы, полетели.

Я видел поля и задумчивых коз,

озера, березы и ели.

Ох, дорога без конца -

письма, телеграмки!

Я уехал от отца

и чуть-чуть от мамки.

Я послал им свой привет,

я их не обидел.

Я не видел их сто лет,

никогда не видел.

И щелкал на стыках в лесу паровоз,

летели в дыму перегоны.

И я без того свой картофельный нос

расплющил об окна вагона.

Все спали, а я все смотрел и смотрел,

и думал с любовью про транспорт.

С тех пор я от времени постарел,

но я опьянел от пространства.

Я поехал на войну,

на войну военную...

Дайте пушечку одну обныковенную.

Постреляю по врагам,

или по воронам...

Скучно мне по сапогам,

или по погонам.

Хожу я и еду, плыву и лечу,

кормлю я глазами пространство.

На Родине я непутевым слыву,

и все говорят, что от пьянства.

Дайте в руки мне гармонь -

золотые планки...

Я с работы шел домой -

потерял полбанки.

Не терял я ни фига,

а меня теряли...

Я растерянный слегка,

и найдусь едва ли.

1962

ГИТАРА (цикл стихотворений)

1

Когда я предстал перед музой

со старой гитарой в руках,

то ей показались обузой

звенящие квинты в стихах.

Про все, что я пел, она знала.

Конечно же – сколько ей лет!

Но все заставляла: – Сначала!

Вот тот, нет, вот этот куплет.

Когда она мыла посуду,

сказала назло небесам:

– Тебя посещать я не буду,

но ты приходи ко мне сам,

гитару с собой приноси,

покажешь, где До там, где Си. . .

1962

2

Вячеславу Широкову

Сегодня нечего сказать

друг другу, все давно нам ясно,

чего не поняли глаза,

все сердце видело прекрасно.

Пришли иные времена,

не стоит вспоминать о старом...

не нужно песен и вина,

пускай звучит одна гитара.

Какой бы радости порой

я ни встречал на свете —

я знал, что счастье и покой

своей негромкою игрой

развеют струны эти.

Послушай, как поет струна,

глубокий бас ей тихо вторит. . .

Беседуют он и она,

гармония в их разговоре.

Они искусного рукой

подстроены друг к другу честно.

Меланхолический покой

звучит в мелодии известной.

И словно волны о причал

в густых аккордах бьются руки —

сменяют русскую печаль

фламенко пламенные звуки.

Какой бы горести порой

я ни встречал на свете —

я знал, что счастье и покой

своей негромкою игрой

навеют струны эти.

1957

3

Юрию Кукину

Сословия и ранги отменили,

и словоерсы тоже не нужны,

и вымирают отпрыски фамилий,

но среди песен все живут княжны.

Они не презирают громогласных,

но не пускают их на свой порог,

их совершенствует в стараньях ежечасных

какой-нибудь отшельник и пророк.

Во флигеле старинном на пристрое

каких высоких помыслов полно

их общество, когда пророк настроит

свой инструмент и всем нальет вино!

Нет, многие к тем звукам не привыкли,

и кто воспринимает их всерьез? —

лишь боги на бесшумных мотоциклах,

что съехались за тыщи лет и верст

и слушают внимательно до слез.

1967

4

МЕЛОДИЯ АПОЛЛОНА ГРИГОРЬЕВА

Путь от грусти до веселья

скор и нетернист,

но страшись всегда похмелья,

милый гитарист.

Мало ли что струны знают,

ты же знай одно —

поступает вольно с нами

славное вино.

Не спеши попасть в неволю,

не гони свой срок —

поступают с нами больно

женщины, дружок.

Пусть несет твоя гитара

грусть и радость им

а поэт – кому он пара? ..

Он неприручим!

Ну а если уж попалось

сердце в западню,

пожалей об этом малость

и иди ко дну.

С этих пор твоя гитара

будет петь о ней,

но учти, что тратишь даром

ты монеты дней.

Для одной не сложишь песни,

не споешь куплет,

для поэта интересен

только целый свет.

А споешь – все будет ложью

под твоей струной.

Или всех любить ты можешь,

или ни одной!

1960

5

УРОКИ МУЗЫКИ

У милой моей несчастливый удел,

великой любви ее тягостна повесть,

я верного друга обидеть успел. . .

К какому еще преступленью готовлюсь?

Меня бы должны ненавидеть и гнать —

куда там, нальют в дорогую посуду

и просят: – Сыграй нам, что хочешь сыграть!

Без песен – в душе и на сердце остуда.

И я, все несчастья свои замутив,

пою – как пою их отравленной влагой.

И славно им слушать под легкий мотив

слова, что не стоят хорошей бумаги.

Не тронув стаканы, хмельны и тихи

внимают, не все понимая в тех песнях.

Чем круче судьба, тем честнее стихи,

чем сердце больней, тем мотив интересней.

1975

6

ГИТАРИСТ

 Гитаристу Пако де Лусиа

Палитра портрета светла и чиста,

гармоний и ритмов пряны чары,

и весь рисунок – лицо Христа,

руки Левши и гитара.

Такая работа, что сразу в пот!

Гитара стихи читает —

рифм, ассонансов водоворот.

Язык поэтов чета ей.

Бьет по сердцам пулеметный ритм,

глиссер глиссандо мелькает,

ткет паутину, строфу творит —

нотки сверкают мальками.

Ах, гитарист, откуда ты?!

Пан-школяр и Орфей с ним. . .

Арпеджио падает с высоты,

как птицы, подстрелены песни.

Испания спит между дек в колыбели,

кокон гитары струной разбит,

вышла красавица Фламенко-белла,

качнула бедрами ни в рок, ни в бит.

От негров синкопы, от мавров строй,

плоть и душа – сама Испания. . .

Все захлебнулись такой игрой —

пани рядом и с пани – я.

1975

7

КОРРИДА

О тореадоры, о тореадоры!

Сегодня грустят Андалузские горы,

сегодня па окнах лишь черные шторы,

у донн и дуэний погасшие взоры,

подтеки от слез и от грима узоры,

замолкли их сплетни, скандалы и ссоры.

О тореадоры, о тореадоры!

Сегодня бастуют карманные воры,

о славном эспадо везде разговоры,

о том матадоре печальном, который

не скоро друзей своих встретит, не скоро,

который унесся в иные просторы.

О тореадоры, о тореадоры! —

о том матадоре, который сеньоре

признался в любви в похоронной конторе

скорей сеньорите, сеньор у которой

как будто бы помер, по все-таки вскоре

откуда-то снова явился к сеньоре.

Вот так матадоры (о тореадоры!),

тореро обедал с прекрасной сеньорой,

он ел бандерильей рокфор из фарфора,

вели о любви они переговоры,

Карулли и Сора неслись переборы,

и тихо паслись где-то таксомоторы.

Вот так-то, тореро, о тореадоры!

Ах, пойте им мессы, прекрасные хоры! . ,

и бросили в море гитары танцоры,

и тихо подкрались к ним конкистадоры,

тореро, который убил двести торо,

был славно зашит, по сначала распорот.

Вот так ухажеры (о тореадоры!).

И вновь на арену вбегают проворно

другие расшитые в доску сеньоры,

и снова на окнах веселые шторы,

у донн и дуэний любовные взоры,

и снова в работе карманные воры.

О тореадоры, о тореадоры!

Как вечны гитары моей переборы,

так вечны любовные вздохи и взоры,

моря и суды, небеса и конторы,

рокфоры, фарфоры и таксомоторы,

так вечны любовь и карманные воры,

и воры крупнее. Вот так-то, сеньоры!

О тореадоры, о тореадоры!

1970

1962, 1957, 1967, 1960, 1975, 1970

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ (Мне звезда упала на ладошку)

Мне звезда упала на ладошку.

Я ее спросил – Откуда ты?

– Дайте мне передохнуть немножко,

я с такой летела высоты.

А потом добавила сверкая,

словно колокольчик прозвенел:

– Не смотрите, что невелика я...

Может быть великим мой удел*.

Вам необходимо только вспомнить,

что для Вас важней всего на свете.

Я могу желание исполнить,

путь неблизкий завершая этим**.

Знаю я, что мне необходимо,

мне не нужно долго вспоминать.

Я хочу любить и быть любимым,

я хочу, чтоб не болела мать,

чтоб на нашей горестной планете

только звезды падали с небес,

были все доверчивы, как дети,

и любили дождь, цветы и лес,

чтоб траву, как встарь, косой косили,

каждый день летали до Луны,

чтобы женщин на руках носили,

не было болезней и войны,

чтобы дружба не была обузой,

чтобы верность в тягость не была,

чтобы старость не тяжелым грузом -

мудростью бы на сердце легла.

Чтобы у костра пропахнув дымом

эту песню тихо напевать...

А еще хочу я быть любимым

и хочу, чтоб не болела мать.

Говорил я долго, но напрасно.

Долго, слишком долго говорил...

Не ответив мне звезда погасла,

было у нее немного сил.

1962

КОМАНДИРОВКА В ПРОШЛОЕ С ЦЕЛЬЮ СПАСТИ ПОЭТА

Закинул я ноги на красный буфет,

чтоб дать отдохнуть от дороги ногам. ..

Вот он вошел, сказал мне: – Привет!

Бросил на стол голубой наган.

Затем он мельницу взял для кофе,

смолол его, выпил четыре стакана,

пятый пролил на желтую кофту

и прошептал: – Пока еще рано!

И нервно ходить по комнате стал,

сказал, что вокруг все слепы и глухи,

и, на голубую глядя сталь,

стал экспромтом читать мне стихи

о том, как я ноги кладу на буфет,

чтоб дать отдохнуть от дороги ногам,

входит он, говорит мне: «Привет!» —

И только для рифмы приносит наган.

Затем он шепчет, срываясь на крик:

– Зачем так много вокруг дураков?

Пляшут, как клоуны, – брык да брик,

они не простят мне моих стихов.

Вот бы в окно, тут какой этаж?

Пустыми карманами спарашютить. . .

Я улыбаюсь – опять эпатаж,

дядя поэт неудачно шутит!

И он улыбается с дрожью в губе:

– Я поучиться хочу перед раем. . .

Вот бы сейчас поиграть на трубе!

Жаль, что на мне, как на флейте, играют.

Вот Вы пришли ко мне из времен,

в которых меня хотели бы видеть,

но я, к сожалению, обременен

этих дней безумной обидой.

Я не двигался, чтоб дать ногам

отдохнуть от дороги в прошлое это.

Он подошел, схватил наган

и выбежал без «прощай» и привета.

Я бросился вслед, но пропал и след.

Расспрашивал я по дороге многих:

– Не замечали – высокий брюнет?

– Нет!

Он был чересчур длинноногий. . .

1962

МИР СВЕРХУ

В далёкие страны летят неустанно птицы,

а всё же обидно, что сверху не видно лиц, а ?

Я тоже летаю и тоже глотаю ветер,

и ждут меня всюду хорошие люди – дети.

Грустия, Оробения, Великоустания,

Гореландия, Голодандия, Великоблистания.

Винегреция,Нерыдания, Досвишвеция,

Досвидания.

А в небе я понял, что нету Японий, Африк,

но делят на страны весь мир. Это странно... Ведь прав я ?

И понял я все же, что сверху похожы все горы,

все страны похожи – поймете вы тоже скоро.

И когда рассвет растает, я, устав от ожиданья,

улетаю, улетаю. До свиданья, до свиданья.

И птица – не та, что от глаз до хвоста – в перьях,

а кто на века в ветра, облака верит.

И счастлив не тот, кто землю, как крот, мерит,

а кто – удивлен, земле, словно клен, верит.

1962

ДВЕ ВИНЫ

Осталось несколько шагов,

чтоб нам из наших одиночеств

шагнуть в миры иных пророчеств

и стать умней своих врагов.

Осталось несколько слогов,

произнесенных тихо очень,

чтоб языков не помнить прочих

красивых, умных языков.

Остался только жест один,

уже давно забытый нами -

прижаться зябкими плечами.

Как этот жест необходим!..

И две души, как две вины,

две необжитые пустыни,

где не построены святыни,

хотя мосты все сожжены.

Осталась только жизнь одна

из двух соединенных вместе...

Да будет так. и к нашей чести

иная будет нам страшна.

Осталось, это все осталось -

и жизнь одна, и звук шагов,

и жест, и несколько слогов,

но не любовь... Такая малость.

1963

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ ШОПЕНА

1 ТРАДИЦИОННО

Томится музыка в неволе,

в решетке струн на чуткой деке.

Представь себе, что некий поляк

все знал о нас. . . И в прошлом веке!

И за тебя он все сказал,

и за меня решил, конечно.

Вот так, полузакрыв глаза,

он волю дал лишь пальцам грешным.

С большого альца до мизинца

расписан самый мелкий звук.

Представь себе – такой вот принцип

анализа сердечных мук.

Пусть это вальс или прелюд —

какая чистая палитра!

С его гармонией и ритмом

отождествляю Божий суд.

2  ХОЛОДНЫЙ ДЖАЗ (Играет Дейв Брубек)

Шопену нынче нужен пульс,

синкоп каскады, крутизна их,

тарелки, контрабас. . . Ну пусть,

играй, играй, Шопен не знает.

А в торопливости культур

и в ритмах новых поколений

смешон наив фиоритур

и первозданность кантилены.

И классик превращен в пунктир. . .

Так дождь стучит по старым крышам,

не зная духоты квартир.

Играй, играй, Шопен не слышит!

Так вертит лопасти вода,

размеренно, неторопливо.

Аккордов тонкая слюда

дрожит в ажурных переливах.

И в интегралах амплитуд

рассчитаны любовь и горе.

И мысль, и сердце бьются тут,

искусство с алгеброй не спорят.

Так педантичен каждый звук,

но как свободно пьеса дышит!

Да, радость не познать без мук,

играй, как жаль, Шопен не слышит!

1963