Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Александр Дольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

НАСТОЙЧИВОСТЬ

Тебя увидел я в закат -

Ты шла с ведерком по воду.

И для знакомства был я рад

Воспользоваться поводом.

И тогда

Очень тихо, очень скромно

Заскулил я,

Словно пес бездомный.

И ты сказала: – "Боже мой,

Какой огромный рыжий пес!"

Потом, когда мы шли домой

Ведро твое в зубах я нес.

Только ты

Прогнала меня потом.

Не поладил

Я с твоим котом.

       Я скрылся – и вот я выход нашел,

       И мягко, как кот, опять я пришел.

И ты сказала: – "Боже мой

Какой огромный рыжий кот!

Я не пущу тебя домой,

Хватает мне и так забот.

Уходи.

Я котам не очень верю.

И не стой ты

Ночью перед дверью."

      Лишь месяц потух – я выход нашел,

      И словно петух, опять я пришел.

И ты сказала: – "Петушок,

Ты рыжий, словно крашеный.

Таких нельзя и на порог.

Не кукарекай, страшно мне".

Уходи.

Петухам не очень верю,

И не стой

Утром перед дверью".

      Я скрылся и вот – я выход нашел,

      И как человек, опять я пришел.

Я нюхал в садике цветы,

А ты белье в тазу несла.

"О, Боже мой, – сказала ты,

Мне не хватало лишь осла.

Так и быть.

Если ты такой упрямый,

Заходи,

Познакомься с мамой".

НАЧИНАЮЩАЯ БАЛЕРИНА

В маленькой ее комнате

скромно так, скромно так.

Только этажерка, лампочка,

нету даже зеркала, лапочка,

И па-де-труа в тапочках,

Как по ветру бабочка, бабочка.

Дальше надо ей па-де-де,

только вдруг она падает.

Мало, говорит, тут таланта,

Нужно, мол, еще пуанты,

Чтобы на носочки встать,

Книгу с верхней полки достать.

В этой книге тысяча лиц,

И театр, и жизнь закулис.

Ни строки про счастье там нет

Только про балет, про балет.

Там спящая красавица

земли едва касается

под гром аплодисментов -

прекрасная, бессмертная.

Волны разноцветных лучей

по теченью трех скрипачей.

Острова – усталость и сон.

Как успех, полет невесом.

Там руками поют песенки,

Есть страница о ранней пенсии.

Кавалеры там сверхгалантные,

Сколько хочешь бери пуантов...

В этой книге тысяча лиц,

И театр, и жизнь закулис.

Ни строки про счастье там нет

Только про балет, про балет.

НЕ ДУМАЙ О ДУРДОМЕ СВЫСОКА

Не думай о дурдоме свысока -

придут запои, сам поймешь, наверное,

что пропасть эта страшно глубока,

и без дурдома дело твое скверное.

Но если ты порог переступил,

расстанься и с одеждой и с Отечеством,

ты думаешь – ты пил? Нет, ты не пил! -

Все было лишь пижонством и молодчеством!

Такие здесь лежат богатыри! -

По сорок тонн на будку каждый высушил.

Глаза и рот пошире отвори,

Их выслушай, их выслушай, их выслушай.

Они тебя научат тетурам

пихать за щеку, брать врача надурика,

кирять формальдегида по утрам,

чтоб пахло не спиртным, а как от жмурика.

Они тебе бутылку припасут

и сделают разрядочку летальную,

они тебе ликбез преподнесут -

пройдешь здесь школу кира капитальную,

А если ты неопытный алкаш,

то встретишь здесь всех асов и компанию -

при выходе ты будешь уже наш ...

Забудь про свою псевдодипсоманию!

Привет одеколонам и спиртам’

Привет лосьонам, уксусам и щелочи!

Плевать, как импотенту на мадам,

на правильные речи трезвой сволочи!

Не думай о дурдоме свысока -

смеемся над такими мы до коликов.

Настанет время, вспыхнет у виска,

что это – главный ВУЗ для алкоголиков!

НЕВЕДОМЫЕ СТРАНЫ

Припев: Так легко перенестись

        В далекие неведомые страны.

        Нужно лишь закрыть глаза,

        Представить себе пальмы и лианы.

Горы вдалеке, вокруг

Диковинные бабочки и птицы,

Синие озера, водопад

Гремит и радуга искрится.

Припев.

Курятся оранжевым дымком

Вдали огромные вулканы.

Месяц пробирается

Сквозь синие и желтые туманы.

Синие слоны жуют

Зеленые и красные тюльпаны.

В розовом песке вокруг

Играют золотые обезьяны.

Припев.

Только все равно открыть глаза,

Открыть глаза тебе придется.

Жизнь идет, а жизнь с закрытыми глазами

Нам не удается.

Не рассказывай о странах,

Побывать в которых приведется.

Не поверят все равно тебе,

А кто-то просто рассмеется.

НЕЗАКОНЧЕННЫЙ ЧЕРНОВИК

Шитье благородной строфы поддается немногим поэтам

И время наивное кануло в Лету и обесценилась честь...

Процессы души вероятно познать по чернилам, поправкам, по метам,

а тайные мысли возможно по буквам слегка недописанным счесть.

Стояла погода весьма подходящая питерской банде,

и грубые люди с огнем торопливым в холодных глазах

ходили, хватали, стреляли в подвале, в квартире, на улице и на веранде,

и мыли кровавые руки и лица в ворованных медных тазах.

Они увлеклись и к Шаляпину влезли в квартиру.

Уперли вино, подстаканники, ложки и темный, дубовый стульчак...

И Веру в Народ поломали ему, словно легкую, хрупкую лиру.

И он укатил далеко – где ковбои бренчат на гитарах, а также течет Потомак.

Описывать свинство весьма тяжело и чревато, увы, мазохизмом.

Но здесь выбирать не приходится... как Заратустра предрек

–Боги скончаются от состраданья -будет эпоха томительных измов.

И наконец, водрузятся на царство ларек и курок

Но возвращаемся в Питер. Серебряный век на исходе.

Пара матросов насилует фрейлину. Ленин не спит...

важные графы, князья, генералы, профукав Россию, плывут себе на пароходе,

разум весьма возмущенный для общей баланды кипит.

Вечер. Поэт Гумилев для меня что-то пишет в тетради.

Это, конечно, стихи и, естественно, я их когда-то прочту.

Если хотите, и Вам он черкнет, Бога ради!

Только прочтите и только учтите поэта гуманную эту черту.

Он не закончил строфы, когда в дверь постучали ногами,

заперли тело его в каменистый кровавый мешок.

Великолепную голову, полную музыкой, словом, Богами

тупо пробили свинцом, как пустой и ненужный горшок.

Не дописал он строки и рука содрогнулась от стука.

Линия вниз и потом еще вбок легкий штрих.

Это последнее прикосновение ангела, первая смертная мука

Это как будто бы мной недописанный стих.

Я принимаю грехи моей Родины грузом на плечи,

Русская кровь порождает чудовищ и черный народ.

Братья мои убивают моих близнецов и сестер моих нежных калечат.

Гений, как враг, на земле моей чудной живет.

Только полны города, городки и деревни

светлыми чадами Ангелов божьих, что дышат стихом.

Это для них Гумилев и Гомер со стихом своим древним...

так и летим без Земли, без страны на Пегасе верхом.

НИ ДЕНЬ НИ ДВА

Ни день, ни два, ни три недели

Мы пьем, мы пьем,

Напьемся – и поем.

Потом шагаем еле-еле

И ищем три рубля вдвоем.

Мы в узких брюках и клетчатых рубахах

Шагаем по земле

Из ресторана в ресторан

Мы современные,

Не можем мы заплакать,

Мы просто грустные,

Никто из нас не пьян.

А наша совесть от безделья захмелела,

В глазах бездумная бесцельность бытия.

С какими девушками мы имеем дело,

Мои друзья, а иногда и я,

Чем девчонки эти наши виноваты,

Что не целуем им помаду на губах,

Не гладим нежно грудей их измятых,

Не рвем в экстазе их заношенных рубах?

Ну что же дальше, так и будет продолжаться?

Тонка нейлоновая нашей жизни нить.

Уж лучше нам и вовсе не рождаться,

А родились – так черт с ним, будем пить.

НОВОГОДНЯЯ

Снег сегодня сладок

и не мерзнет нос,

запрягай лошадок

в сани сена брось.

На дорогу кружку,

можно по второй,

рядом усади подружку,

ноги ей укрой.

Припев: Динь-динь-дон,

        динь-динь-дон

        под резной дугой.

        всполошился зимний лес,

        потерял покой.

        Динь-динь-дон,

        динь-динь-дон

        шапку набекрень.

        Снег летит из-под копыт,

        ох, и славный день.

Мчимся мы лесами,

поворот – и стоп.

Вверх ногами сани,

мы летим в сугроб.

Вылез из сугроба

я под смех девчат,

а из снега у зазнобы

сапоги торчат.

Припев.

Было дел немало,

прожит год сполна.

Мы нальем в бокалы

крепкого вина.

Бьют часы двенадцать,

Новый год настал.

Это просто чудо, братцы,

как звенит хрусталь!

      Динь-динь-дон,

      динь-динь-дон

      чтоб любили нас.

      Чтоб с друзьями Новый год

      встретить нам сто раз!

      Динь-динь-дон,

      динь-динь-дон

      этот мирный час

      пусть встречают на земле

      триста тысяч раз!

НОКТЮРН

Когда толпой видений нервных окружен,

от страшных зрелищ сбросив одеяло,

с испуга и тоски я прерываю сон

и в седенькую ночь иду куда попало,

по улицам пустынным в сырости кружа,

к Фонтанке выхожу, бреду ли вдоль канала -

мне попадется вдруг заблудшая душа

сошедшая, как я. с житейских пьедесталов.

Качаясь от вина, растрепан и небрит,

ползет мой тайный брат на тайное свиданье

с той вечностью немой, которая не спит,

которую зовут – похмельное страданье.

Карманы все пусты, хоть за ноги возьми,

вниз головой тряси – не вылетит алтынный.

Мы рядом постоим, побыв чуть-чуть людьми

и дальше поплывем по улицам пустынным.

Все чаще, все грустней встречаю эти тени,

и, заходя в колодцы гулкие дворов,

под утро в их глазах безумное смятенье

ловлю я как сигнал распавшихся миров,

Печальные мои, погубленные души,

вы живы и у вас покоятся на дне

такие истины, которые подслушав,

захочется отмыть до ясности в вине.

Кусок сухого хлеба

и горечи глоток,

В спиртном коктейле неба

плывет Луны желток.

О СОЧУВСТВИИ

Чтоб к конечной дате

   с достоинством подойти

болейте и страдайте -

   доброго вам пути.

Болейте за тех, кто веру

   словами затер до дыр,

кто видит слепым и серым

   этот спектральный мир.

За тех, кто друзьями предан,

   врагами не позабыт,

кто знает одни победы,

   кто весел всегда и сыт.

За тех, кто стыдится с вами

   глаз своих и лица,

за проданных подлецами

   и за самого подлеца.

Болейте за тех, кто честен

   только с самим собой,

кто чересчур известен

   и слишком обласкан судьбой.

За тех, кто живет указом,

за тех, кто не верит в небыль,

за тех, кто святым ни разу

   и самым грешным не был.

Болейте за безучастных,

   за мудрецов на час,

за тех, для кого несчастье

   совести слабый приказ.

За тех, кто легко и рано

   вызубрил свой маршрут,

и пусть же чужие раны

   в вашей душе цветут.

И пусть ваше сердце болью

   за все на земле дрожит.

Тогда заболеет любовью

   прекрасная ваша жизнь.

О ТЕБЕ

Не твоя ли любовь, словно синяя птица,

Заслонила крылом от меня целый свет?

Не твоя ли мечта, что смогла мне приснится,

Лишь откроешь глаза, а ее уже нет?

        Просто – утро и закат,

        Просто – весна и листопад,

        Просто – будни и мечты,

        Просто – слезы и цветы.

Не твои ли глаза – два огромных алмаза

В драгоценной оправе шелковистых ресниц

Так сияли всегда, и в сиянии сразу

Золотился огонь теплых летних зарниц.

        Рядом – утро и закат,

        Рядом – весна и листопад,

        Рядом – будни и мечты,

        Рядом – слезы и цветы.

Не твоя ли любовь, словно синяя птица,

Улетела теперь от меня навсегда?

Солнце светит в лицо и не может присниться

Мне про солнце моя мечта.

О ФАНТОМАСЕ

Поэты мы, поэты мы, поэты мы,

Поэтому, поэтому, поэтому

Мы песню сочинили – высший класс!

И в ней без околичностей

Расскажем мы о личности,

О личности по кличке Фантомас.

Фантомас, Фантомас,

Мы сейчас разыщем Вас

Заглянем в черный гроб сейчас,

Проверим гардеробщицу,

И для приманки купим колбасу!

Поймаем мы агрессора,

И нашего профессора

На всякий случай дернем за усы.

Фантомас, Фантомас.

Пейте кислый хлебный квас!

И ешьте кашу манную,

А ногу деревянную

Мы Вам подарим, жалкий глупый трус!

Поэтому, поэтому

Идем без пистолета мы.

Наш комиссар – красавец смелый Жюв!

Мы вовсе не уверены,

Что все из нас проверены,

А может быть, он в ком-нибудь из нас?

Прокрался тихой сапою

И даже мама с папою

Не знают, что их чадо – Фантомас.

Под маской безразличия

Скрывается двуличие,

И подлость не показывает глаз.

Бои бы те кулачные,

На рожи эти мрачные.

На ваши рожи, мистер Фантомас!

Явление природное, хотя и не народное.

Всеобщее, но только не у вас.

А все ли вы уверены, и накрепко проверены,

Что Вы не Фантомас, не Фантомас?

О, ЖИЗНЬ МОЯ, КАК ТЫ МГНОВЕННА

О, жизнь моя, как ты мгновенна,

И как горчит твое вино!

Так будь же все благословенно,

Что было в суете дано.

Благословляю каждый злак,

И сон, и раннюю дорогу,

Благословляю боль и мрак

За то, что научили Богу,

И строки плотные страниц,

Где спрятана премудрость рода,

Добро и зло – модель частиц

В полях анода и катода,

И воспеваю каждый день,

Что прожит искренне и скомно,

И труд, и царственную лень,

И стол – и постный и скоромный.

Благословляю все и всех,

В ком или в чем природа пела,

И стих и первородный грех,

Что воплощают дух и тело.

Прощаю, плачу и молюсь,

Пою, как сыч, и плачу снова,

Что богоизбранная Русь

Венец примерила терновый.

Благословляю каждый дом,

Что мне давал приют и пищу

И осенял меня крестом,

Преображая дух мой нищий,

И женщин теплые поля

Голубоватого свеченья,

Что дарит Космос и Земля

Для облегчения мученья,

И зелень влажную лугов,

И лес от ноября простылый.

Благодарю моих врагов

За то, что понял и простил их.

ОГЛЯНИСЬ НЕ ВО ГНЕВЕ

Быть может, придут долгожданные сроки,

и правда пройдется по всем временам,

чтоб в будущей жизни усвоить уроки

и помнить опричников по именам.

Сокрытый вельможа, чиновник-кропатель,

кто, плоть надрывая, невинных травил,

один был доносчик, другой был предатель,

вот этот – завистник, а этот в крови.

И чтоб помянуть убиенные души,

твердим имена, и не хватит свечей.

но сон супостатов боимся нарушить.

Мы так уважаем своих палачей!

Легко и спокойно живут некрофилы,

и власть предержащий корявой рукой

карают идеи, романы, и фильмы

и честь воздают только за упокой.

а мы говорим полуправду лукаво,

и, все имена опустив между строк,

как будто себе оставляем мы право

другим преподать этот черный урок.

Как вырваться нам из трусливого плена?

Так ждали в тридцатых визита в ночи.

О жертве скорбим, преклоняем колена,

и о подлеце мы стыдливо молчим,

кто самых великих борцов уничтожил,

почти обескровил науку и рать...

мне облик его неприятен до дрожи,

я имя его не хочу повторять.

И я умоляю: судите злодея,

и бросьте Фемиде на чаши весов

погибших сердца, оскверненье идеи

и все имена лизоблюдов и псов.

Не ради отмщенья, а ради надежды,

что низость вовек не посмеет восстать,

и гений Российский не смогут невежды

насиловать и поворачивать вспять.

Оглянись не во гневе, а в смущеньи и горести,

не боясь от стыда и прозренья сгореть.

Назови свои беды по имени совести,

чтобы их узнавать, если явятся впредь.

ОЖИДАНИЕ

Пространства, пути, перепутья,

несется зеленый вагон.

Любите, писать не забудьте,

на взлетной струится бетон.

Терпенье, надежда, гаданье,

и радость, и сладкий испуг,

когда из эпох ожиданья

к тебе возвращается друг.

Возьми его теплые руки,

в глаза его тихо взгляни.

Быть может, забыл он в разлуке

те давние славные дни,

а если он все-таки помнит,

то мчит его яростно жизнь

от глаз твоих, сердца и комнат,

то значит, молчи и держись.

И, значит, люби его выше,

чем вас разлучивший полет.

Он слухом тебя не услышит,

но сердцем, быть может, поймет.

И жди его верно и все же

и малой надежде будь рад.

порой ожиданье дороже,

того, кто вернулся назад.

Ожиданье, ожиданье – неоглядная страна,

и до встречи от прощанья

времена и расставанья

и дорога не одна.

И понять не в состояньи

мы в печали расставанья,

где ошибка, где вина.

ОКТЯБРЬ

Когда октябрь прохладными ветрами

качает вдоль проспектов тополя,

и отплатив великими дарами

готова до весны уснуть земля,

Крахмальным утром школьных перезвонов

начнется день, как тысячи других,

и примется за старые законы

весь юный мир в воротничках тугих.

Припев: Веселеют в работе и сердце и руки,

        и пролеты гудят, словно струны гитар.

        Мы основы основ высочайшей науки

        постигаем, как азбуку учит школяр.

Мелодии над площадью забьются,

потянутся из утренних дворов,

и в проходные музыкой вольются

десятки тысяч судеб и миров.

Начнется день  и с ним придут заботы,

мы этот ритм освоили давно.

Так в песне ни одной неверной ноты,

а все как надо, все как  быть должно.

Припев.

Необратима смена поколений,

спешат нетерпеливые года.

И мы горячих слов и детскость мнений

не повторим, быть может, никогда.

Но в каждом детство все-таки осталось,

мы любим ясность, любим простоту.

И мы не примем мудрость за усталость,

за слабость мы не примем доброту.

Припев.

ОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ (из Бодлера)

Мы скоро в сумраке потонем ледяном,

Прости же, летний свет, и краткий и печальный.

Я слышу, как стучат поленья за окном

И гулкий стук звучит мне песней погребальной.

В моей душе зима, и снова гнев и дрожь,

И безотчетный страх, и снова труд суровый.

Как солнца льдистый диск, так, сердце, ты замрешь,

Ниспав в полярный ад громадою багровой.

С тревогой каждый стук мой чуткий ловит слух,

То эшафота стук, не зная счета ранам,

Как башня ветхая, и ты падешь, мой дух.

Мой дух, давно расшатанный безжалостным тараном.

Тот монотонный гул вливает в душу сон.

Мне снится гроб, гвоздей мне внятны звуки

Вчера был летний день, а вот сегодня стон,

И слезы осени – предвестники разлуки.

Люблю ловить в твоих медлительных очах

Луч нежно тающий и сладостно зеленый.

Но нынче бросил я и ложе и очаг,

Светило пышное и отблеск волн влюбленный.

Но ты меня люби, как нежная сестра,

Как мать, своей душой в прощении безмерной.

Как пышной осени закатная игра,

Согрей дыханьем грудь и лаской эфемерной.

Последний долг пред тем, кого уж жаждет гроб

Дай мне, впивая луч осенний, пожелтелый.

Мечтать, к твоим ногам прижав холодный лоб.

И призрак летних дней оплакать знойным ветром.

ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ ЗАРАТУСТРЫ

В сентябре провода, петербургские ночи,

дождевая вода -создают мне уют.

И приходит беда, иногда и не хочет

улететь навсегда с журавлями на юг.

Ангел мой до утра с тихим Дьяволом спорит.

Слов немых детвора в Школу Речи бежит.

Зрелость – это пора растворяться в просторе,

поднимать якоря, не считая гроши.

А прямое все лжет, путь у истин изломан...

По спирали полет даже Время вершит.

И любой поворот -это Символ и Слово,

это розовый лед покоренных вершин.

Не парным молоком -кровью пишется повесть.

С Жизнью встретясь лицом, остаешься чуть жив.

Лучше быть дураком на свой риск и на Совесть,

чем прослыть мудрецом за счет мыслей чужих.

На этих пространствах мне жить бы и жить как Царю.

От этих просторов кружится моя голова...

Но Русского Бога униженно тихо я благодарю,

что тати родные на свет и дыхание мне оставляют права

1996

ОСЕНЬ

Вечер распахнул окно

И в окно мне бросил

Желтый лист – билет в кино

На сеанс про осень.

Падают, падают, падают все

Красные, желтые листья.

Ветры-то, ветры радуются,

Лес – словно спинка листья.

Припев: И на асфальте классики

        Не чертят первоклассники.

        Бросили.

        Осень, осень.

Светло – серая река.

Осень, осень, осень.

Осень, осень, в облаках

Холоднее просинь.

Улицы, улицы, улицы

Серые грустные змеи.

Не шевелятся, умницы

И поползти не смеют.

Припев.

А песок хрустит, хрустит,

Как твои ладошки.

На моих щеках грустит,

О тепле немножко.

И нет больше танцев в парке.

Сидит на скамейке яркой

Старик, и рисует палкой

На желтом песке белый парус.

ОТ ЛИЦА ИДИОТА

Я единственный в нашем дворе

Смотрел картину "Анна Каре".

На белой кобыле – Анна Каре,

Граф Врон говорит: – "Старуха, привет!"

Слезай с кобылы, пойдем-ка в лес".

Она-то слезла, а он не слез.

Обидел бабу, буржуй поганый.

Она – под поезд, а он за полбаны.

Я единственный в нашем дворе

Смотрел картину "Анна Каре".

ОТ ХРАМА

От храма ведет аллея, в кронах ее мой дух.

Кажется, я болею, неизлечим недуг,

болею за тех, кто веру словами затер до дыр,

кто видит слепым и серым резкий спектральный мир,

за тех, кто стыдится с нами глаз своих и лица,

за проданных подлецами и за самого подлеца,

за тех, кто легко и рано вызубрил свой маршрут,

кто к людям идет с обманом, пряча за спину кнут,

за тех, кто друзьями предан, врагами давно забыт,

кто знает одни победы, кто весел всегда и сыт,

за тех, кто не видит в слове Бога и суть вещей,

за утонувших в злобе и тщательности речей.

Я трачу свои печали, забыв сыновей моих,

на тех, кто всегда молчали, когда унижали их,

я плачу о благородстве, что в генах сынов Руси

погибло в крови и скотстве. Я стану Творца просить -

пусть вспомнит народ усталый, старинной приметы суть,

что версты дороги старой на новый выводят путь.

Прошу, как всегда, не много, поскольку промыслить смог -

дорога всегда от Бога, а пыль от людей, сынок.

Дорога идет от храма, где пел я для светлых душ,

иду я по ней до хама, я, в здравом уме идущ.

Приходят такие сроки, что нужно пропеть для тех,

кто чистых гармоний строки считает за черный грех.

ОТВАЖНЫЙ МУРАВЕЙ

В пальто и драных валенках,

И в шапке до бровей.

Ведет кораблик маленький

Отважный муравей.

Вода такая синяя

И заросли стеной.

А где-то Муравьиния

Осталась за спиной.

     Там в теплом муравейнике

     Не гаснут огоньки.

     И там поют кофейники

     Морозам вопреки.

Там в муравьином городе

Взволнованно весьма,

Ждет муравьиха гордая

Далекого письма.

О том, как он до берега

Дальнего доплыл,

О том, как он Америку

Новую открыл.

     На карту лягут линии

     Вот так идти и плыть.

     И тотчас Муравьиния

     Начнет салюты бить.

     И лодки трехэтажные

     Умчат в голубую даль.

     И муравью отважному

     Пожалуют медаль.

А он в кругу товарищей

Прихлебывая чай,

Однажды раскуражится

И скажет невзначай:

–"Ну, верите, не верите,

Плыву – кругом вода.

Вдруг – новая Америка.

Давай ее сюда".

     В пальто и драных валенках

     И в шапке до бровей.

     Ведет кораблик маленький

     Отважный муравей.