Текст книги "Скандал в Дуате (СИ)"

Автор книги: Алекса Богунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Чувствуя дыхание близкой смерти, Мети смирился и перестал лукавить.

− Гори ты в аду, Сефу. Я всю жизнь презирал тебя. Покровитель придет за тобой, Сефу, так и знай, − с ненавистью прошептал он. − Покровитель отомстит за меня.

− Не придет. Это Покровитель открыл мне глаза и направил к вам. Ему плевать на своих слуг. Он предает всегда и всех. Теперь я буду жить, а вы умрете.

Сефу отступил на шаг-другой и щелкнул зажигалкой. Взрыв пламени озарил зловещие улыбки сотен каменных воплощений богов Древнего Египта, выстроившихся на уцелевших стойках.

Светлая волна мстительного блаженства очистила лицо Сефу от слез, ревности, безумия и горечи.

Часть 1

Хургада, Египет, двадцать лет спустя

Все лавочки в туристической части Хургады похожи друг на друга – различия между новыми и старыми, большими и маленькими магазинами исключительно внешние. Одни магазины выглядят богато, другие − скромно, но повсюду разыгрывается один и тот же спектакль. Продавцы, расхваливая товар, многословно лгут и привязчивы. Ассортимент в лавках бесхитростный, разнообразие товаров − иллюзия. От сувениров пестрит в глазах, а приглядишься, сразу ясно, что они одни и те же на всем курортном побережье.

На променаде зазывалы в жесткой конкурентной борьбе отлавливают потенциальных клиентов, используя весь спектр методов – от клейкого подобострастия, через добрые уговоры к агрессивному отчаянью и плохо скрытому раздражению. Хватают за руки, липнут и ластятся, заученно заглядывают в глаза скучающих пляжников, чтобы определить их платежеспособность и перспективы сделки.

Если не хочешь играть в эту игру (хотя она определенно затягивает), говори твердое «нет».

И никогда не заглядывай в те самые темные глаза, в эти глубины презрения к бездельникам, которые могли бы что-нибудь купить, им ничего не стоит это сделать.

Но не покупают. Только попусту фланируют мимо магазинов. Глазеют на витрины, чешутся, теребят трубки фальшивых кальянов, с вялым интересом или вовсе без интереса тянут на себя из кипы барахла яркую тряпочку, и отпускают ее назад в полинявшее сувенирное море − не знают, словом, куда себя подать в промежутках между пляжем и дежурным пакетом туристических развлечений.

Иди же ко мне, сюда, в эту дверь! Открой кошелек, не будь жадиной.

Что тебе эти бумажки и монетки в той сытой стране, откуда ты приехал? Что они там решают? Мелочь на чипсы. Оставь денежки здесь, мне! Обменяй на мою чудесную вещичку, окажи уважение древнему народу и его великой культуре.

Так нет, туристы воротят носы, плывут мимо, словно не для них распахнуты все двери и устроено блошиное пиршество.

Зачем приехали, если ничего не покупаете?

И вот еще беда: если турист зайдет, все перещупает, отведает каркадэ, а купит сущую ерунду на доллар, вдобавок раскритикует товар.

Шайтан. Садист. Злой человек, совсем злой. Наверное, мама его била, старшие дети отбирали еду, папа не признавал, соседи в спину кидали камни, если таким злым вырос. И ведь приходится улыбаться такому злому гостю на тот маловероятный случай, если он рассчитывает зайти позже, чтобы скупить в лавке половину сувениров, а пока только приценивается.

Ты уж лучше покупай сейчас и плати, шайтан. А то ночи у нас темные, улицы кривые, переулки глухие. В этих улочках ты бродишь не в последний раз – встретимся. Неминуемо выйдешь на прогулку из своего уютного отеля-убежища. Что еще делать в Хургаде зимой, когда набирает силу пронизывающий ветер и недобрые тучи заслоняют рваное солнце? В такие дни у туриста, который не выбрался на экскурсию, не много вариантов − стынуть на пляже или накачиваться в баре сомнительным алкоголем.

Так что гуляй, турист, давай, до свидания, пока лавочник добрый. Я тебя запомнил.

− Так плохо? – печально уточнила Ира, трогательно наморщив лобик. – Неужели они действительно так думают?

− Откуда я знаю? Только догадываюсь. Их восточный менталитет просто так не прокусишь, можно зубки сломать, – ответила я. – Остается расшифровывать их мимику и жесты. Мимика и жесты говорят, что дядя лавочник на грани. Если мы с тобой задержимся в этой лавке хоть на две минуты и ничего не купим – прибьет, честное слово. Он жаждет нашей крови. Либо покупаем, либо быстро уходим, получив в спину проклятие. Предлагаю уйти. Все равно на побережье нас прокляли уже раз пятьдесят. Одним проклятием больше, одним меньше. Уходим, Ира. Только очень быстро.

Мы с подругой от скуки толкались в ювелирной лавчонке, каких в Хургаде должно быть сотни. Другого занятия не нашлось.

В декабре послеобеденные часы в Хургаде − чистое наказание. Они проходят под девизом «ни вашим, ни нашим». Солнце не покидает небес, но холодный ветер уничтожает весь пыл светила. Вроде зависать в баре рановато. Там пусто и скучно. Официанты экономят силы до вечера, а пока лениво перетирают стаканы, ходят из угла в угол и пересчитывают бутылки с напитками.

Для того, чтобы вернуться на пляж, требуется настоящее мужество. Там только самые несгибаемые пляжники ловят под ветром солнечные лучи или сражаются со стихией в холодном море, с чувством исполненного долга покрываясь мурашками. В открытом бассейне можно поплавать, только если попался отель, где эта услуга с подогревом. А если без подогрева, как в нашем отеле, то уж лучше умереть в море, чем пропасть в арктическом холоде бассейна.

Послеобеденные часы созданы для променада и шопинга. Я отдыхала с подругой Ирой, которая всегда и во всех странах выходила «просто погулять», а по пути не пропускала ни одного, даже самого завалящего магазина. Мы всегда выбирали шопинг. Вечный шопинг.

В витрине ювелирной лавки был щедро рассыпан нехитрый ювелирный ассортимент. Декор и дизайн драгоценностей не пропустил никого из египетских богов и царей, а также из их челяди. Ра и Рамзес, Нефертити и Тутанхамон, Осирис, Исида и Гор, множество ипостасей Анубиса и других культовых фигурантов древней культуры, толпа скарабеев, заросли лотосов − запечатленные в колечках, серьгах, подвесках, браслетах, ожерельях, собранные в одну кучу вне рангов и иерархий. Они производили печальное впечатление величественной истории, уходящей с молотка тотальной распродажи, и далее − в небытие туристических шкатулок и комодов.

− Давай что-нибудь купим? – несмело предложила Ира. − Вот колечко хорошо смотрится. Таких в Москве нет.

На отдыхе Ира слетала с катушек. Как только видела колечко или цепочку, отключала голову и хватала все подряд. В сувенирных лавках приходилось держать ее за руки. Моя подруга предпочитала верить в лучшее. Она была нежна душой. Когда у девушки мягкая душа, это вредно для кошелька. Если продать всю фигню, которую Ира накупила за границей, можно на вырученные средства построить особняк на Новой Риге. На сей раз Ирэн по простоте душевной запала на тоненькое, неуверенно сработанное изделие из белого металла, увенчанное «ключом жизни» с блекло-голубой каплей в середке.

Продавец, полнокровный дядя с хитрющей физиономией закоренелого мошенника, на ломаном русском называл металл серебром, а каплю бирюзой. Всего пятнадцать баксов. Авторская работа, разумеется. Утраченная технология самого Тутанхамона. Само собой, единственный в мире экземпляр. Таких никогда не делали и больше делать не собираются. Сам бы носил, но такой уж широкий человек, что чужим людям раздает почти даром. Всего пятнадцать баксов.

− Да, такое убогое колечко в Москве точно не найти, – беспощадно сказала я. − Проволока и пластмасса. Высокое искусство. Доллар за сотню.

Продавец расплылся в очаровательной улыбке и пухлым пальцем настойчиво потыкал в свой бесхитростный ассортимент.

− Хороший качество. Дешево. Скидка, – подтвердил он и прибавил уже что-то по-своему, в тон мне.

Мы друг друга поняли.

− Ругается, – удовлетворенно заметила я. – Все они понимают. Тоже выучили нашу мимику и жесты. Эй, детка, куда ручки тянешь? Ира, ручки по швам. Брось каку.

Ира смущенно потупилась. В ее душе происходила нешуточная борьба: детка не хотела обижать ни меня, ни торговца самоварной роскошью. В нашем тандеме последовательно исполняла роль «хорошей девочки» в противоположность мне – девочке очень «плохой». Классическое единство противоположностей. В соответствии с ролью мне полагалось с недовольной миной всех критиковать, обличать погрешности человеческой природы и нехорошо шутить. Кто-то же должен держать за руки доверчивых романтиков, когда они распахивают миру свои сердца, души, но особенно кошельки?

Роль хорошей девочки подходила Ире как никому другому. Она предпочитала радоваться мелочам и верить как можно большему количеству людей, особенно, если те с ходу выказывали ей признаки симпатии. К тому же Ира без остановки западала на всякую дешевую, но яркую дребедень. Говорят, что коллекционирование тряпочек и мишуры связано с подсознательной боязнью нищеты − все может быть. Хотя Ира была кем угодно, но не нищенкой.

Под моим суровым взглядом Ира оставила колечко, и тут же увлеклась следующим шедевром. Браслет, на который она польстилась на этот раз, претендовал на статус благородного произведения искусства белого золота с множеством желтых топазов. После пристрастного обследования браслет превращался в хрупкий серебряный предмет, залежавшийся на витрине, с грязными стразами-стекляшками и мутной, как независимое кино, творческой концепцией. Под одобрительным взглядом продавца Ира виновато приложила браслет к хрупкому запястью и обратилась ко мне с несмелым вопросом:

− Как он тебе? Правда, милый браслетик?

− Положи на место. Пошли отсюда, в отеле скоро ужин, – ответила я.

Хрупкая Ира любила вовремя и плотно покушать. Если я начну так же питаться, через месяц не пролезу ни в одни двери. Я не обладала столь отменным обменом веществ, как Ира. Казалось, внутри слабого организма работает взбесившаяся топка, способная без ущерба для фигуры переработать десять килограммов еды в сутки. Еда − единственное и последнее, чем Иру можно выманить из ювелирной лавки. Она задумалась о вечерних плюшках в отеле и украдкой взглянула на часы.

Продавец тем временем, как фокусник, материализовал из воздуха калькулятор, потыкал пальчиком в кнопки и весело зачастил, путая языки:

− Хандред долларс. Скидка. Сто. Кольцо, это и это – скидка опять. Биг скидка. Девочка, смотри.

Ира, как под гипнозом, уставилась в видавший виды калькулятор.

Калькулятор после всех манипуляций высветил цифру 85. Какой-то ужас. Я даже не сразу осознала наглость продавца. Пользуясь моим шоковым состоянием, наш волоокий друг сложил бровки домиком и покачал головой, словно удивлялся – как он мог сделать такую безумную скидку?

− Никаких восемьдесят пять. Восемь пятьдесят за весь прилавок, – раздельно сказала я, оправившись от шока. Затем повторила это на английском и немецком языках, которыми условно владела еще со школы.

− После всего, что я увидела в твоей лавке, я же еще и девочка, – укоризненно добавила я.

Ира сжалась, но браслетик из рук не выпустила.

Продавец театрально нахмурился, подбородок его дрогнул. Он вдруг стал похож на высокомерного султана, которому в присутствии евнухов нахамила самая страшненькая в гареме наложница.

Продавцу было под сорок, но на Востоке и мужчины и женщины выглядят несколько старше своих северных ровесников. Поэтому казалось, торговцу все пятьдесят, да еще с хвостиком. На его лице было написано, что сегодня выдался не самый удачный день. Никакой прибыли. Небо хмурилось, ветерок обдувал не прохладой, а конкретным холодом. Турист не клевал. Хотелось тихо дремать на диванчике или смаковать заправленный легкой дурью кальян.

Однако дома торговца ожидала супруга и пятеро детей − как я разобрала из его вавилонских речей. Такая орава не позволяла отцу-кормильцу глаз сомкнуть. На торговце висел долг за отстроенный недавно дом. Бытовые проблемы поднимали его с дивана и заставляла каждый день в любом состоянии и при любой погоде выходить на большую охоту за туристами. Вот он, сражаясь с дремотой, проклиная изменчивую торговую фортуну, и маялся за прилавком с товаром, который предварительно скупал за гроши по сельским мастерским и разорившимся магазинчикам. Оттер сокровища, подпаял, вставил недостающие стекляшки – и в дело, на продажу, с грабительской наценкой.

Для продавца настал момент истины − он потратил на нас слишком много времени, чтобы отпустить в отель живыми.

Он придавил грудью прилавок, увлекательно заглядывая в глаза Ире, более покладистой из нас двоих, и предложил ей каркадэ с местными специалитетами вприкуску. Я дралась за свободу потребительского выбора как лев. Но Ира не захотела «обижать этого чудесного человека», и после недолгого колебания согласилась. Она не умела отказывать мужчинам, особенно проходимцам.

Возможно, продавцы в Египте заговаривают каркадэ, возможно натирают приворотным порошком прилавки. Я знала, что последует дальше. Испив чашу адской красной жидкости и наслушавшись грубой лести, Ира купит в лавке какое-нибудь барахло, причем по криминально завышенной цене. Так уже случалось не раз и не два.

Продавец ликовал и снисходительно поглядывал на меня. Этот раунд остался за ним. Я сделала шаг в сторону и заняла позицию наблюдателя. Будь что будет.

В результате, Ира просадила в лавке не восемьдесят пять баксов, а все двести с гаком. По ходу дела продавец приволок еще один «уникальный» тухляк − браслет, столь же чудовищный, как и первый. Только камушков в нем было больше, что и подкупило мягкотелую Иру.

− Браслеты можно носить вместе, – объяснила она мне − то ли оправдываясь, то ли советуясь. − Желтое с голубеньким неплохо смотрится… В конце концов, зачем еще мы путешествуем в другие страны?

На улице Ира пыталась подвести теоретическую базу под свое финансовое безумство, крепко сжимая в цепкой девичьей лапке обретенные «сокровища».

− Деньги – это только деньги, Полечка, − рассуждала она. − Пришли – ушли. Но мы можем купить за деньги память о лучших днях и хороших людях.

Так, подруга в пафосе. Ира это любит. В такие минуты она видит себя героиней бразильского сериала. Они по три часа признаются в любви и по пять часов рефлексируют вслух после похода в супермаркет.

− Память о хороших людях, говоришь? Поясни, – не выдержала я. − Ты купила бранзулетки на память об этом мошеннике, который впарил тебе гору бросового лома по цене сокровищ из гробниц? Да на здоровье! Покупай все, что на глаза попадет. Через два дня опять начнешь занимать у меня деньги. Так всегда происходит. Чем сметать с курортных прилавков килограммы барахла, лучше купить в приличном ювелирном магазине два-три стоящих предмета, действительно драгоценных, а не это… Эх, что говорить…

– Память об этой стране, о нашем путешествии, о том, что с нами здесь происходит, − Ира будто не услышала меня. Она продолжала гнуть свою романтическую линию. − Ведь все происходит не просто так, Полечка (в такие минуты я у нее всегда не Полина, а Полечка). Случайностей не существует. Зачем-то мы в определенный момент оказываемся в определенном месте. Надо оставить знак, что ты был в этом месте в нужный час, познакомился с новыми людьми, купил у них что-то. И покупаем мы не просто так, не абы что. Вещи играют огромную роль в нашей судьбе. Кто знает, вдруг этот браслет на моей руке привлечет в мою жизнь нового человека? Например, необыкновенного мужчину со вкусом… Он обратит внимание на браслет, потом на меня… Так бывает. Это изменит ход событий… Надо пытаться, надо искать! А ты слишком строга к людям. Слишком много от них требуешь. Все святыми быть не должны и не могут. Этот продавец – он просто человек. Наверняка у него уйма проблем. Разве мы обеднеем, если купим у него браслетик? А ему кушать надо.

− Почему именно мы должны оплачивать его еду? Почему вся курортная торговля должна процветать за наш счет?

Часть 2

Ира плотнее завернулась в бежевую шерстяную накидку. К этому моменту мы вернулись в отель и в ожидании ужина дегустировали на террасе беспошлинное вино.

Между прочим, «романтичность и уязвимость» Ирэн считала своим конкурентным преимуществом, которое поможет ей найти хорошего мужа и отбить его у толпы других невест. Ира никогда не была замужем, потому и сохранила массу иллюзий по поводу умирающего института брака. Именно эти иллюзии, истолкованные как «романтичность», Ира принимала за основу своей женской притягательности. В чем-то она была права. Ира притягивала, это точно, и притягивала в больших количествах.

Сердечных друзей в ее жизни было, как пчел в улье. В отличие от пчел мужчины Иры редко что приносили в ее улей. Они, как правило, что−нибудь уносили из дома, а потом не возвращались.

Она могла бы заработать миллионы на создании классификации брачных аферистов и альфонсов. Обладай Ира минимальным литературным талантом, ее мемуары расходились бы запредельными тиражами. При таком богатом опыте Ира давно могла выучить мужчин наизусть, но парадоксальным образом все еще ничего не понимала в них. Брак оставался ее волнующей, заветной, но так и не реализованной мечтой. Все друзья сердечные квартировали в душе Иры сроком от недели до полугода, а затем покидали ее отнюдь не по инициативе моей любвеобильной подруги. Уходили сами, ножками, часто не прощаясь.

Тот единственный, который задержался бы в этом трепетном сердце достаточно долго, чтобы дозреть до официального оформления отношений, все не появлялся. «Единственный» отсутствовал даже в более или менее реальных прожектах, его тень не маячила даже на горизонте. Он не имел имени, должности, профессии, роста, веса, цвета глаз и окраса шевелюры, он не говорил, не ходил, не спал и не ел, ничем не увлекался − словом, моя подруга молилась на один скелет того единственного, которого искала в каждом следующем временном воздыхателе. Черты Единственного были размазаны по многим и многим мужчинам, которые единственными для Иры быть не пожелали, хоть и подавали надежды.

Ира искренне не понимала, почему с ней все это происходит?

Она была мила, образована, начитана, сексуальна, хозяйственна, сама себя отлично обеспечивала, занимая должность начальника отдела продаж в компании, поставлявшей в страну оборудование для переработки мяса в колбасу (я это так называла для простоты понимания, когда расписывала качества подруги очередному холостяку из моего окружения). Я не забывала подчеркивать, что потребность в колбасе у нашего населения никогда не переведется, а значит, подружка купается в стабильности, как Клеопатра в своих знаменитых ваннах.

Позже, когда Ире перевалило за тридцать, я начала догадываться, что зря напираю на отсутствие у подруги материальных проблем, когда рекламирую ее мужчинам.

Правильно было бы про банковские счета Иры вообще промолчать. Такие вещи как хорошая должность и материальная стабильность, особым и, на мой взгляд, неверным образом ориентируют мужчин. Они начинают видеть в Ире не женщину, которую надо спасти от житейских бурь и одиночества, а свинью-копилку. Такая женщина сама кого хочешь спасет − даст стартовый капитал на открытие бизнеса, новый автомобиль, ремонт в квартире, айфон, другой понтовый аксессуар, выручит из безнадежного кредита, да и просто займет денег без отдачи, если у избранника есть на то срочная необходимость.

В итоге, несмотря на то, что обильные достоинства моей подруги, как вишенка на тортике, украшала ее бескомпромиссная женственность, мужчины эту вишенку замечали в последнюю очередь, а кушали исключительно сам торт материальных возможностей Ирины.

Между тем ей стукнуло тридцать пять. Не Бог весть какие лета, но Ира вдруг озаботилась проблемой «биологических часов» и женской самореализации. Ей бы включить голову и рационализировать технологии контактов с сильным полом. В конце концом, тридцать пять − не девяносто пять, нет необходимости бросаться в каждый попадающийся на пути омут с головой и с воплем «Где наша не пропадала!» или того лучше − «Какая теперь разница, все равно скоро помирать».

В тридцать пять с омутами обращаются иначе. Достаточно просто помочить ноги в том омуте и топать дальше, если вода слишком холодная или мутная. Нет, Ира предпочитала бросаться в каждый омут непременно с головой, словно путешествует по Сахаре, и на ближайшие двести миль это единственный источник жизни.

«Хорошо, − вздыхала я, в очередной раз реанимируя ее израненное сердце, − теоретически женственность и наивное мировоззрение должны правильно действовать на мужчин. Но, очень прошу, больше не признавайся в том, что у тебя есть деньги. Иначе весь эффект насмарку. Пусть для начала кандидат зарекомендует себя самостоятельным, щедрым и состоятельным самцом. Пусть озвучит свои счета, подарит что-то ценное. Не смотри на меня так. Ведь ты даришь им очень дорогие вещи, пусть и кандидаты дарят. Пусть в загс отведет что ли. Потом признаешься ему о своих банковских заначках. Нет, потом тоже не стоит признаваться. Ира, ты умеешь торговаться − я в курсе. Ты начальник отдела продаж, в конце концов. Торгуйся! Продавай свои драгоценные качества так же, как продаешь свои станки для производства колбасы. Что-что? Говоришь, что это проституция? Тогда и станки для производства колбасы − проституция. Про оборудование для коптильных цехов вообще молчу. Их продажу надо запретить законом. Мясная промышленность − вообще один разврат. Почему ты не раздаешь эти станки бесплатно? Вот и сокровища своей души, а тем более другие сокровища не раздавай просто так, за фальшивые комплименты и пустые обещания. Торгуйся!».

Нет, я не циничная и прожженная хапуга, не хищница. Я догадывалась, что мои речи звучат зловеще для тонкого слуха и нежной души. Но в данном случае это было то, что доктор прописал. Я видела, что подруга маниакально хочет замуж. При этом подает в стан свободных мужчин неправильные сигналы и руководствуется в поиске и отборе кандидатов в мужья не подходящей к случаю концепцией «великой любви, возможно, единственной в мире».

Сплошные противоречия. Так не ищут мужей. Так ищут и находят приключения на свое всё.

Во-первых, брак − это брак, то есть деловое, рациональное предприятие, юридический факт со всей вытекающей из факта ответственностью. А великая любовь не всегда заканчивается браком, даже, как правило, именно браком и не заканчивается. Краткое изложение аргументов, почему это так, займет страниц триста. Лучше перечитать «Анну Каренину» и получить ясное представление, что происходит, когда великое чувство пытаются «забраковать».

Во-вторых, если речь идет о великой любви, к чему кидаться на шею всем подряд мужчинам и нести крупные материальные потери, расплачиваясь за каждый знак внимания с их стороны? Великая любовь приходит сама, не требует совета и подмоги. Она сама все знает и одновременно не знает ничего. Это стихия и взаимная растерянность перед фатумом. Великая любовь не требует от тебя поучаствовать в возврате ее кредита на квартиру, не намекает подарить на юбилей иномарку или − на худой конец − планшет. Великая любовь − это взаимное выключение калькуляторов. Все и всё отдают не глядя, потому как не могут не отдавать. А когда перед фатумом теряется и, не глядя, отдает только одна сторона, другая же сторона фатум в упор не видит, а бесстыдно тащит все, что удается стащить, − это, дамы, не великая и не любовь. Мошенничество и развод на денежки − вот как это называется. Использование секса (или обещания секса, что смешнее) в целях хищения средств, иногда в особо крупных размерах.

В Ирэн уживались акула продаж оборудования для производства колбасы, с одной стороны, и романтическая простушка в личной жизни, с другой. Она смешивала свои роли, но не взбалтывала их. Возможно, зря. Возможно, ради эксперимента стоило и взболтать.

Впрочем, «внутренний продавец» Иры иной раз влезал на территорию наивной дурочки, чтобы оценить урон от очередной «великой любви». Это были тяжелые для подруги дни и ночи. Ее «внутренний продавец» проводил беспристрастную ревизию потерь. Пелена падала с глаз. Ира сразу видела, что мужчины ее используют, и тут же клялась себе в качестве ответной меры использовать мужчин. Даже что-то делала в этом направлении, а выходило неуклюже, смешно, истерично. Отталкивало нормальных ребят. Не добившись результата, Ира впадала в тяжелую депрессию, и дня два лила слезы в алкоголь. Для некоторых научиться торговать станками для производства колбасы проще, чем освоить науку использования мужчин.

Правда и то, что, отругав себя за наивность, Ира возвращалась к привычному поведению. Она была из счастливой породы птичек Фениксов, которые не помнят падений. Жизнь представляется им вечным подъемом к недоступным небесам, вверх, вновь вверх, пока все перья в крыльях не поседеют.

Полагаю, я опекала Иру с таким рвением только потому, что заняться мне, в сущности, было нечем.

В глубине души я подозревала, что не имею никакого права учить подругу жизни. Спасти ее финансы − пожалуй, имею право. Это дружеский долг каждой честной женщины. Что касается остальной науки − вряд ли.

Мы плыли по жизни в одной лодке.

Мои отношения с мужчинами так же были далеки от идеала. Нас с Ирой объединяли поиски личного счастья, хотя именно я и именно так не называла свое глухое раздражение по поводу второго мужа и перманентное желание убить его, чтобы развязать себе руки. Прогнать его другим способом не представлялось возможным. Мой второй супруг был подобен бумерангу. Куда ни закинь, вскоре неизбежно прилетит назад.

Мое первое замужество не стоит упоминания. Однако, если уж «мыть кости», то всем, не только подругам.