Текст книги "Нечестивый (СИ)"

Автор книги: Алекс Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Влияние тьмы

– Какие вкусные покакушечки, – просюсюкала Тамара, снимая памперс с орущего младенца. Она всегда хотела иметь ребенка и сейчас, в свои девятнадцать, ощущала себя самой счастливой женщиной в мире. Пеленочки, распашонки, приготовление смесей и заталкивание коляски в битком набитый автобус наполняло ее жизнь смыслом.

– Дима, пора мыть нашего зайку. – прокричала она мужу, сидящему за компьютером. Тот недовольно поморщился и встал, раздраженно отодвинув стул.

Дима познакомился с Тамарой на дне рождения у лучшего друга. Тогда она была немного полноватой, смешливой блондинкой, с блестящими глазами. Потом все пошло по обычному сценарию – они выпили и как-то незаметно оказались в постели. Через три месяца, Дима пил на кухне с ее отцом и клялся, что не оставит ребенка.

Свадьбу сыграли шикарную, взяли кредит в залог квартиры, доставшейся Диме от бабушки.

– Полотенце принеси, – крикнула жена, неся ребенка в ванную.

После родов Тамару было не узнать, она набрал не меньше двадцати килограмм и при ее невысоком росте, казалась не просто полной, а по-настоящему жирной.

Секса у них не было уже полгода, сначала ребеночку может повредить, а потом жена просто отворачивалась к стенке и орала, если Дима пытался тронуть ее. Впрочем, ему не сильно хотелось прикасаться к обросшим складкам телесам супруги.

Взяв полотенце, Дима остановился перед холодильника и вытащил банку пива. Густая пена зашипев, полилась из горлышка, но Дима успел присосаться к банке. Выпив пиво за пару глотков, Дима смял банку и выкинул в мусорное ведро.

Посадив ребенка в ванную Тамара, одной рукой придерживала его за спину, а второй плескала воду. Малыш сидел совершенно спокойно, только немного морщился, когда вода попадал на голову.

– Мой, хорошенький, будешь чистеньким, сладеньким, – приговаривала Тамара.

Когда Дима вошел, она бросилась на него злобный взгляд, Младенец громко пукнул, пуская пузырики. Тамара приторно улыбнулась Диме, словно стараясь сгладить произошедшее ранее.

Пиво немного ударило в голову, и Дима не обратил внимание на резкую смену настроения жены.

– Спасибо, положи на край ванны, – сказал Тамара и игриво погладила его ногой, – иди, подержи малыша.

Дима неуверенно помявшись, все же сменил жены. Вода была холодной.

– Тамар, вода же ледяная, – закричал Дима, подхватывая ребенка на руки.

– Ему нравится, – сказала Тамара, – смотри.

Малыш недовольно завозился и сморщил лицо, явно собираясь заплакать.

Тамара подхватила его и быстро опустила в воду. Лицо ребенка сразу разгладилось, приобретая спокойное выражение.

– Врач говорил, что ребенка нужно купать в комфортной для него температуре, – поучительно сказала Тамара.

Потеряв всякий интерес к мужу, она засюсюкала с ребенком.

Дима вышел на кухню и взял еще банку пива. Надо менять работу. После той трехнедельной командировки жена совсем изменилась. Когда Тамара приехала из роддома, она была совершенно нормальной. Но после появились странности – постоянные истерики, упреки, претензии. А сейчас только эти злобные взгляды, резко сменяющиеся приторной улыбкой.

Жена вышла с закутанным в полотенце малышом. Младенец не моргая уставился на него. Дима мог поклясться, что на секунду в маленьких глазках промелькнуло что-хищное, как у готовой броситься собаки.

– Дима, сходи наверх к Серовой, она у меня тысячу занимала, а потом зайди в магазин, печенки возьми три кило, – сказала она, баюкая ребенка.

Дима достал еще пива и обув старые, коричневые туфли, вышел в подъезд. Жутко хотелось курить, но Тамар еще до рождения ребенка, сказал, что он будет ночевать на улице, если она почувствует запах сигарет. Так что теперь только в командировках.

Дима поднялся наверх и постучал в обитую черным, обшарпанным дермантином дверь. Серовы почти ни с кем не общались, только его жена сдружился с ними. Максима он знал с самого детства – тихий, замкнутый, наверняка, ему несладко в школе приходится.

Никто не открыл. Дима услышал осторожные, крадущиеся шаги за дверью. Он постучал сильнее.

– Это я, сосед ваш снизу, – крикнул Дима.

Дверь немного приоткрылась и Дима придвинулся, заглядывая в открывшуюся щель. Темно, видно только бледное лицо Серовой.

– Дима? – удивилась она, – что хочешь?

– Тамара сказал, что одолжила денег у вас, – немного смутившись сказал Дима, – можете сейчас вернуть?

Серова кивнула и скрылась за дверью, щелкнув замком. Странная какая-то, подумал Дима, мы соседи же, чего так осторожничать.

Снова щелкнул замок и высунулась рука, протягивая купюру. Дима обратил внимания на серую, почти пергаментную кожу соседки, но решил, что это не его дело.

Взяв деньги, он буркнул слова благодарности и начал спускаться вниз.

– Дима, – окликнула его Серова, – к вам электрик ночью не заходил?

– Не знаю, – ответил Дима, – я только утром из командировки вернулся.

Ничего не отвечая, Серова закрыла дверь. Завтра же пойду менять работу, твердо решил Дима, нельзя оставлять Тамару в такой обстановке.

На улице разлились длинные серые лужи, да и воздух холодный, промозглый. Дима поежился, надо было захватить куртку. Он понял, что был рад любому шансу свалить из дома, где были они. В его голове Тамара и ребенок как-то слились, превратились в одно существо.

Потянуло жженым сахаром и Дима с тоской покосился на кирпичные стены вино-водочного завода. Здесь он начал работать сразу после школы, потом его отправили учиться в столицу. Сейчас он главный менеджер по продажам. Простой, но серьезный парень нравился клиентам, особенно престарелым теткам из отдела закупок. Как говорил его шеф – не кинешь пару палок, не продашь. Вот Дима и кидал, втайне от Тамары, конечно.

Дерево росшее возле их дома, заросло какой-то черной дрянью, вроде мха. Надо будет в ЖКХ позвонить, пусть чистят, мало ли какая зараза.

В магазине никого не было и Дима нагрузил в тележку пять упаковок мороженой печенки и две бутылочки пива сверху. Домой не хотелось и он сел на лавочке возле магазина. Штаны на заднице сразу промокли. Дима не обратил на это внимания и отхлебнул из бутылки.

– Эй, касатик, позолоти ручку, – подошла к нему пестро одетая цыганка.

Даже в неярком солнце ее зубы жизнерадостно блестели.

Дима протянул руку, он всегда любил вещи вроде гадания, стрижки или массажа. Сразу накатывали приятные мурашки, а в голове оставалась только блаженная пустота.

Цыганка взяла его ладонь в свою руку. Ее пальцы быстро пробежались по узорам на ладони Димы. Она что-то загадочно шептала и поворачивала кисть туда-сюда.

– Жена у тебя есть, – сказала она, – ребенок недавно родился. Но что-то в семье неладное, смутно вижу.

Дима только усмехнулся, ну конечно, кольцо на пальце, молодой, вполне возможно, что недавно ребенок родился, а пиво – так какой счастливый супруг будет квасить лавочке перед магазином.

– Еще вижу кого-то маленького, живет с вами, – произнесла цыганка, – не человек, может кот или собака?

Дима сразу напрягся, домашних животных он любил, но от шерсти сразу нос закладывало. Хотя, она просто говорит наугад, нужно расслабиться.

Цыганка начала раскачиваться из стороны в сторону и больно вцепилась Диме в ладонь. Тот попытался вырваться, но хватка оказалась неожиданно крепкой.

– Холодный весь, не любит жару. – почти начала кричать цыганка, – мясо любит и молоко, глаза желтые, в темноте светятся. Старый, пылью пахнет.

Цыганка замолчала и удивленно посмотрела на Дмитрия, словно не понимая, где находится.

– Эй, касатик, позолоти ручку, – улыбнулась она, сверкнув золотыми зубами.

Дима схватил пакет и поставил недопитое пиво на землю. Пристают всякие, наговорят чуши, нужно домой скорее идти, Тамара злиться будет.

Жена не злилась, просто забрала пакет. Разорвав руками упаковку, вывалила печенку на сковородку.

– Лука бы еще покрошила, – попросил Дима, но она не ответила, быстро помешивая печенку.

Дима обернулся к малышу и вздрогнул, тот выглянул из коляски и смотрел на плиту с ужасно голодным видом. Глазки буквально впились в сковородку, а маленький розовый носик раздувался, впитывая поплывший аромат.

Тамара выключила сковородку и вывалила печенку в большую миску.

– Эй, а мне оставили? – возмутился было Дима, но жена глянула так злобно, что он дернулся назад, едва не упав с табуретки.

– Сейчас маленького покормлю и тебе поджарю, – сказала Тамара улыбаясь привычной фальшивой улыбкой.

Она подошла к коляске и выхватив рукой несколько кусков, отправила себе в рот. Младенец высунулся еще дальше, пристально смотря на истекающий бурым печеночным соком рот Тамары. Тщательно все пережевав, она наклонилась над приподнявшимся ребенком и вывалила еду в его разинутый рот.

– Ты чего делаешь? – едва смог сказать Дмитрий, – ему же нельзя такое.

– Ему нравится, сам сказал, – ответила жена и спохватившись добавила, – точнее, я сама поняла.

Малыш уже все проглотил и жадно раскрыл рот. Тамар улыбнулась ему и отправила себе в рот новую порцию. Дима сидел в полной прострации, это было невероятно отвратительно, но почему-то, он не мог оторвать взгляд.

Отставив пустую миску, Тамара громко отрыгнула и вывалив большую, белую грудь приложила ребенка к ней. По белой, с синеватыми венками коже поползли черные потеки, когда малыш присосался и зачмокал.

– Мне это, надо к Толику сходить, – сказал Дима и вышел в коридор за курткой. Не задумываясь он сгреб лежащую на тумбочке мелочь и вышел обратно.

Тамар с ребенком стояли и смотрели на него. Малыш таращился пустым, бессмысленным взглядом, будто смотря куда-то за него.

– Только ненадолго, – попросила Тамара и улыбнулась, растянув до ушей, перепачканный печенью рот.

Дима торопливо обулся и зачем-то послав жене воздушный поцелуй, вылетел за дверь. Толик, его лучший друг жил в соседнем доме. Наверняка, сейчас он еще на смене, но Диме было плевать, лишь бы оказаться где-нибудь подальше. Захватил по дороге бутылку самой дешевой водки, на большее попросту не хватило. Дима взлетел по лестнице и позвонил в дверь к Толику.

Как ожидалось, никто не вышел. На сотовый Толик не отвечал, вроде он говорил, что вся технику на проходной отбирают, вроде как мешают рабочему процессу. Дима присел на корточки, прислонившись к стене и свинтил крышку с бутылки. В нос сразу ударил резкий запах спирта. Дима поморщился и сделал несколько глотков. Теплая, горькая жидкость почти сразу же попросилась наружу, но Дима быстро занюхнул рукавом кожаной куртки.

В голове были только слова цыганки – он любит мясо и молоко. Дима вспомнил отвратительную трапезу и отхлебнул из горла.

Толик пришел, когда водки оставалось на самом донышке. Понимающе хмыкнув, он отпер дверь и подхватив шатающегося Дима, заволок внутрь. Толик жид один, с девушками он не ладил, мужики на заводе говорили, что наверняка голубой. Зная друга с раненного детства, Дима рано понял, что тот по мужикам, но за каждый голубой эпитет в сторону друга, рыла бил нещадно.

– С Тамаркой что-то творится, – пожаловался Дима другу, – чертовщина какая-то.

Затащив Диму на кухню и усадив за стол, Толик достал из холодильника початую бутылки водки и быстро сообразил закуску – пару ломтиков сыра, огурчики и белый, с тонкими прожилками мяса кусок сала.

Выпив по одной и закусив, Дима путаясь и запинаясь, рассказал о странном поведении жены и ребенка. Толик налил себе стопку и залпом выпил, потом еще одну, но уже закусил сыром.

– Не зная тебя, сказал бы, что пора в дурку ложиться. – наконец произнес Толя, – тут как раз одна недалеко. Вот я, ни в черта, ни в бога не верю, но кажется мне, что по всему району неладное творится. У завцеха сын повесился, намотал ремень на шею и в станок, алкаша насмерть замершего нашли, а ведь еще даже холодов не было, собачью голову какой-то шутник на дереве подвесил.

– Но ведь Тамара, она всегда такая добрая была, – не сдержавшись, всхлипнул Дима, – а сейчас волком смотрит, будто чужой я.

– Жизнь штука непростая, брат, – только и сказал Толик, наливая еще по ожной.

Домой Дима вернулся после полуночи, едва не навернувшись на темной лестнице, опять лампочки выкрутили, скоты. После всего выпитого, они с Толиком решили, что надо с Тамарой начистоту поговорить о том, что творится.

С пятого раза попав в замок, Дима провернул ключ и потянул дверь, но та не поддалась. Покачнувшись, Дима со злостью подергал за ручку. Наконец сообразив в чем дело, он провернул ключ еще раз и дверь открылась. Выходит, что Тамар на ночь не стала запирать дверь, значит, ждала его. Дима ввалился в прихожую, попутно включив свет.

– Тамара, солнышко, ты где? – позвал он негромко, чтобы не разбудить ребенка, – я домой пришел. Дима стянул туфли и пинком зашвырнул их под шкаф. Стараясь идти как можно тише, он открыл дверь в спальню, как громко зазвенел дверной звонок.

Выругавшись о сексуальных предпочтениях матери звонившего, Дима распахнул дверь.

Перед порогом переминаясь, стоял невысокий мужик, в синем комбинезоне. Он держал зеленый ящик, видимо с инструментом. Дима его вспомнил, электрик, приходил как-то проводку чинить.

– Здравствуйте, я электрик ваш, Палыч, – представился мужчина. – сообщение поступило, что розетка у вас искрит.

Его одутловатое, красное лицо покрылось капельками пота, блестящими от света в прихожей.

– Ты время видел, Палыч? – прошипел Дима. – какая еще нахер розетка?

– Так это, когда смог, тогда и пришел, – ответил мужчина, нетерпеливо перетаптываясь на месте, – так можно войти?

Дима вспомнил, как от старого, искрящего радиоприемника сгорел их дом в деревне, вместе со спящим дедом. Он мотнул головой, приглашая электрика.

– Ты это меня вслух позови, – дрожащим от нетерпения голосом попросил электрик, – а то невежливо будет.

Дима с опаской на него поглядел, не похож он на человека, пекущегося о правилах этикета.

– Наверное, вы завтра приходите, – сказал Дима, начиная закрывать дверь.

– Ну парнишка, впусти меня, а? – быстро заговорил Палыч, – холодно здесь ходить, я погреюсь немного и пойду дальше.

Дима резко захлопнул дверь, едва не отдавив пальцы Палычу и щелкнул замом. Он вспомнил обшарпанный зеленый ящик, с которым ходил электрик, только вот помер Палыч, еще год назад. Вместе с этим ящиком для инструментов и схоронили, перед смертью вцепился так, что и разжать не смогли, а в морге резать не захотели.

В дверь пару раз стукнули чем-то тяжелым. Дима замер не шевелясь, но вскоре все стихло. Он услышал, что кто-то тихо шлепая, пошел вверх по лестнице.

Перекрестившись, Дима пошел в ванную и засунул голову под ледяную струю воды. Это все какой-то бред, завтра надо собирать вещи и к психиатру на прием. От холодный воды разболелась голова. Закрыв кран, Дима долго стоял, смотря на густые темные разводы, тянущиеся по потолку. Надо бы почистить, машинально подумал он, как только вылечусь, сразу займусь.

Выйдя в коридор, он услышал шорох на кухне. Осторожно подойдя к двери, парень нащупал выключатель и зажег свет.

– Охуеть, – сказал Дима, – я реально сошел с ума.

На полу была свалена куча пережеванной печенки, которую жадно запихивал себе в рот малыш. Дернувшись от света, он выплюнул багровый комок из рта.

– Здравствуй, папочка, – кривляясь, сказал ребенок, – мы тебя ждали.

В коридоре раздались шаги и Дима обернулся. Из спальни вышла жена, держа на руках безмозгло глядевшего малыша.

– Вот ты и вернулся, дорогой, – сказала Тамара, приторно улыбаясь, – а мы как раз собирались ужинать.

Аппарат четыре

Меня уже выворачивало наизнанку от пребывания в больнице. Бесила блевотно-зеленая палата, с тремя придурковатыми братьями, манная каша и невыносимая, отупляющая скука.

Еще вчера, когда я вернулся после беседы с ментами, троица была необычайно возбуждена – постоянно перешептывались и поглядывали на меня. В столовой мне накладывали довольно большие порции, видимо, в качестве извинений. Проблема в том, что еда была невкусной. Слипшиеся в ком макароны, подгоревшей рис ли резиновая овсянка были обычным делом.

От скуки я периодически щелкал пальцами, замирая от страха и болезненно острого предвкушения. Если меня спросят, хочу ли я туда перенестись, то я отвечу – ни за что. Но с другой стороны, в том мире была своя прелесть. Ты один против всех, бесконечно умирающий и воскресающий.

Я читал, что все клетки в человеческом теле полностью обновляются через семь лет, но из-за большого промежутка времени, мы не в состоянии отследить этот процесс. Я полностью осознавал, что в том мире умираю взаправду, но тогда в чьем теле появляюсь здесь? Или мое сознание переносится в идентичное тело, но откуда тогда боль, после пробуждения в этом?

Я застонал и зарылся лицом в подушку. Как же тяжело быть тупым. Но главная проблема не в этом, то существо начало навещать меня во сне. Маячило белым пятном в углу поля зрения, а я лежал прикованный к кровати. Охваченный сонным параличом, не в состоянии пошевелиться, я наблюдал, как тварь медленно ползает по стенам. Пробовав снова щелкнуть пальцами, но безуспешно, рука совершенно не реагировала.

– Эй, молодцы, – в палату залетел мужчина в оранжевой униформе, в каске и большими, рыжими усами, торчащими во все стороны, – ай да за мной, поработать надо.

Похоже, что администрация используют пациентов в качестве бесплатных работников. Мне ничего делать не хотелось, но и лежать надоели до чертиков. Я с удивлением отметил, что вены на жилистой шее рабочего, словно магнитом притягивают мой взгляд. Прислушавшись, я казалось могу уловить густой ток крови.

– Доктор сказал, что вы самые смирные, – усмехаясь, сказал мужчина, – надо на чердаке мусор прибрать.

Я с готовностью встал и засунул ноги в шлепки. В одной из записок говорилось про чердак и упускать такую возможно не стоило. Да и проветриться надо, а то заглядываясь на мужские шеи.

– Какой резвый, – довольно произнес мужчина, – а вы три молодца, одинаковых с лица, чего расселились?

Иваны одновременно поднялись, отряхнули пижамы и став полукругом, оживленно зашептались.

– Больные мы, – медленно протянул Иван в центре, – не положено нам работать.

Мужик засунул руку в карман робы и достал кулек с изюмом. Лица Иванов сразу же засветились и выстроившись гуськом, они ожидающе посмотрели на рабочего.

– И правда сработало, – удивленно произнес он, – как мало людям для счастья надо.

Рабочий выдал нам сапоги и безразмерные ярко-оранжевые робы. Сапоги оказались женские, бледно-розового цвета, причем на два размера меньше моего. На Иванов они никак не налезали и рабочий горестно вздохнув, выдал им три пары новых, темно-зеленых сапог.

– А мне можно? – спросил я, – эти жмут сильно.

– Можно Машку за ляжку, – сурово ответил рабочий, – больше не положено.

Мы прошли на верхний этаж и мужик вытащил знакомую мне стремянку.

– Лезем по одному, медленно и аккуратно, – провел он инструктаж, – не дай бог, расшибетесь.

Сам он влез первым и открыл чердак. Сразу запахло старыми книгами и пылью.

Иваны быстро залезли и исчезли в проеме. Я неуверенно взялся за лестницу, не люблю высоко залазить. Кое-как забравшись, я оказался в длинном помещении, заваленном стопками книг, ящиками с бумагами и стульями. Вещи свалены неаккуратными кучами, грозившимися рассыпаться от малейшего движения. Потолок очень низкий и приходилось немного пригибаться. Иваны шаркали ногами по полу и восторженно наблюдали, как переливается клубами пыль, высвеченная лучами солнца.

Рабочий громко чихнул и прикрикнул на них. Он выдал нам пару холщовых мешков и сказал, что собираем книги на макулатуру. Я осторожно перекладывал книги в мешок, стараясь не поднимать пыль. Троица возбужденно перелистывали страницы, прислушиваясь к шелесту страниц и морщась от удовольствия. Рабочий орал но них, но через минуту братья возвращались к этому занятию.

– Психи, чего с них взять, – выругался мужик и подошел ко мне.

Я тем временем, осторожно пробирался к старому зеркалу, стоящему в углу. Даже покрытое слоем пыли и заваленное мусором, оно выглядело красивым и дорогим – металлическая рама в виде ангелов, соприкасающихся крыльями.

– А ты чего парнишка сюда загремел? – спросил меня рабочий, – на вид нормальный вроде.

– Бабушку хотел зарубить топором, – ответил я и улыбнулся во весь рот, – старая карга так громко чавкала супом, невозможно было слушать.

Рабочий раздосадовано махнул рукой и отошел. Он пачками бросал книги в мешок и потряхивал его, чтобы больше влезло. Вот балда, это же не картошка, ему самому бы подлечиться.

Краем глаза наблюдая за остальными, я подошел к зеркалу. Сваленные картонные коробки с бумагой, вставали картонной стенной, мешаю пройти. Я раздвинул их, поморщившись от звука шуршания бумаги по грязному полу и осмотрел зеркало. Рама было холодной и очень гладкой. Я провел пальцами по ребристым крыльям ангелов, но пыли не осталось. Стекло же она покрывала толстым слоем. Может кто-то его протирает, чтобы не испортилось, по почему и стекло не вымыть?

Рама плотно прилегала к стеклу, не оставляя малейших зазоров, куда можно воткнуть бумагу. Я провел рукой сзади и наткнулся на большой кусок бумаги, но похоже крепко приклеен.

– Отойди от зеркала, – крикнул рабочий, – я же сказал, только книги собирать.

Я рванул бумагу на себя, надеясь, что она оторвется от зеркала, но в руке осталось лишь половина тетрадного листка. Быстро сунув его в карман, я отошел от зеркала. Раздраженный рабочий направился ко мне, ругаясь на ходу, что с психами каши не сваришь. Споткнувшись и обрушив кучу стульев, он добавил пару нецензурных выражений о наших матерях.

– Быстро догружаем мешки и на выход, – скомандовал он.

Догрузив мешки, мы спустились обратно и рабочий отвел на с палату. Он постоянно повторял, что больше не свяжется со здешними дуриками.

Почти сразу пришла медсестра и повела нас обедать. На меня она смотрела опасливо, нервно дергаясь, когда я подходил близко. Вероятно, слухи про Галю разнеслись по всему отделению. Врач не показывался уже два дня. В столовой я услышал, что будет областная проверка и он заперся в кабинете, доделывая документы.

На обед давали макароны, но не обычные, разварившиеся в кашу, а вполне целые и большую куриную котлету. Салат из морковки и яблок наложен в отдельную тарелку. На каждом столе были салфетки, но всех предупредили, что пользоваться ими нельзя.

Иваны быстро разобрали хлеб, заодно прихватив и мой кусок. Я не стал ругаться, побрезговав есть после чужих рук. Больные шумно переговаривались, обсуждая качество еды. Я тайком достал спрятанный листок. Положив его на стол, я придвинул тарелку, сделав вид, что ем. За Иванов можно не беспокоиться, они полностью поглощены едой. А вот перед персоналом, особенно медсестрой, поглядывавшей на меня, светиться не хотелось.

Похоже, что это выписка из чьего-то дневника. Бумага желтая, не меньше десятка лет пролежала.

Доктор забрал Митяя и Павлика. Привели новеньких, надо бы прописать их.

Уже целую неделю дают манную кашу. Павлик вернулся, ни с кем не разговаривает, бормочет про какой-то аппарат.

Приходили брить мне голову, значит и меня заберут скоро. Зато голова гладкая-гладкая, надо попросить, чтобы всегда так делали.

Утром заходил доктор, выдал всем изюма. Сладкий. Сказал медсестре, что меня больше не кормили сегодня. Парни отдали мне немного своего изюму.

Я озадаченно смял бумажку и незаметно выкинул под стол.

– А вы давно здесь? – спросил я у Иванов.

Те переглянулись и не ответив, продолжили есть. Впрочем, иного и не стоило ожидать.

Я вытащил из кармана горсть изюма, который раздал рабочий. Взял ведь совсем немного, смутившись жадных взглядов троицы, а теперь отдавать придется.

– Вы давно здесь? – повторил я вопрос.

– Не помним, – ответил один из братьев и протянул руку.

Я пересыпал на нее часть изюма. Из под рукава рубашки выглянула татуировка в виде штампа, с надписью. «Аппарат 4». Перевернутое положение явно сделано для удобства смотрящего, а не для себя.