Текст книги "Новый горизонт (СИ)"

Автор книги: Алекс Хай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 23

Майдель протянул руку, в которой держал конверт. Плотная бумага, гербовая печать с красным сургучом.

– Мне необходимо кое-что вам передать, – сказал он. – Это важно.

Я взял конверт, повертел в руках. Плотная бумага, дорогая. Печать изображала герб Майделей – щит, меч и геральдического ястреба.

– Приглашение от моего отца, барона Антона Яковлевича фон Майделя, – пояснил Эдуард. – Он желает встретиться с вами. Если возможно – как можно скорее. Мой отец настоял на том, чтобы я лично доставил приглашение…

В голосе незваного гостя сквозило лёгкое смущение. Я вскрыл конверт, развернул лист.

«Барон Антон Яковлевич фон Майдель просит господина Александра Васильевича Фаберже оказать честь посетить его в особняке по адресу Английская набережная, 28, дабы обсудить вопрос величайшей важности…»

– Согласен, – ответил я, складывая бумагу. – Когда?

Эдуард смущённо скользнул взглядом по часам.

– Боюсь, сейчас…

Мы с Леной удивлённо переглянулись.

– Не поздно ли для визита? – холодно улыбнулся я.

– Боюсь, моего отца не волнуют такие мелочи, – вздохнул Майдель.

Я устал – встреча с Дядей Костей, возвращение украденных ценностей, свёрток с изумрудом всё ещё за пазухой. Хотелось лечь спать, а не тащиться к барону-самодуру.

Но…

Аристократическая спешка означала серьёзность дела. Долг жизни тяготил семью Майделей. Сын считал себя обязанным человеку, спасшему его от смерти. Для дворян это было невыносимо.

Хотят разделаться с этим как можно быстрее.

А я хотел знать, что предложат.

Любопытство и деловая хватка перевесили усталость.

– Хорошо, – кивнул я. – Дайте мне пять минут. Сменю одежду.

Майдель облегчённо выдохнул:

– Благодарю. Буду ждать вас на улице.

Едва он вышел, Лена непонимающе уставилась на меня.

– Саша, может, утром?.. Ты же устал…

Я покачал головой:

– Всё в порядке, Лен. Вряд ли эта встреча продлится долго.

Я быстро прошёл в свою комнату. Достал ключ от сейфа, открыл тяжёлую дверцу. Аккуратно уложил свёрток с ценностями внутрь, затем сменил костюм и вышел в холл под укоризненный взгляд Лены.

Машина барона стояла у подъезда – роскошная, лакированная, с гербом на дверце.

Мы ехали молча. Эдуард смотрел в окно, наблюдая за ночным городом. Снег продолжал падать, покрывая улицы белым одеялом. Редкие прохожие спешили по своим делам.

Неловкое молчание тянулось всю дорогу. Наконец, машина остановилась.

Я выглянул в окно. Над нами возвышался четырёхэтажный особняк в стиле неоклассицизма с видом на Неву. Строгие линии, колонны у входа, балконы с коваными решётками. Во многих окнах ещё горел свет.

– Прошу, следуйте за мной, – сказал Майдель, выходя первым.

Мы поднялись по ступеням к массивной входной двери. Она открылась, впуская нас в просторный холл.

Мраморный пол был отполирован до зеркального блеска. Перед нами раскинулась парадная лестница с резными перилами, а хрустальная люстра искрилась под потолком.

На стенах висели портреты. Но их было немного – всего пять или шесть. Недавно приобретённое дворянство не могло похвастаться длинной родословной.

Горничная в чёрно-белом платье подошла, взяла моё пальто. Майдель кивнул ей и сразу же повёл меня на второй этаж. Мы поднялись по лестнице, прошли по коридору с картинами и вазами и остановились у массивной двери из дуба.

Эдуард постучал:

– Отец, господин Фаберже прибыл.

– Пусть войдёт, – донёсся голос изнутри. Твёрдый, властный. Этот человек явно привык отдавать приказы.

Майдель-младший открыл дверь и отступил в сторону:

– Прошу, Александр Васильевич.

Я оказался в просторном кабинете с высокими потолками. Тёмное дерево везде – на стенах, полу, мебели. Книжные шкафы тянулись до потолка, забитые томами в кожаных переплётах, большинство из которых, судя по всему, ни разу не брали в руки.

Массивный письменный стол из красного дерева стоял в центре. За ним – камин, в котором ярко горели поленья. На каминной полке – часы, статуэтки, какие-то безделушки.

На стене висел портрет императора. Рядом – охотничьи трофеи: оленьи рога, чучело кабана, скрещённые сабли.

Пахло дорогими сигарами, кожей переплётов и коньяком.

Роскошь была везде. Но без вкуса. Всё слишком демонстративно, слишком нарочито. Словно владелец старался доказать всем вокруг: «Смотрите, я богат! Я аристократ!»

У камина стоял барон Антон Яковлевич фон Майдель собственной персоной.

Около пятидесяти лет, высокий, представительный, с аккуратной бородкой и цепкими тёмными глазами. Хоть и без мундира, но военная выправка чувствовалась сразу. Он был облачён в дорогой домашний халат из тёмно-синего бархата поверх белой рубашки.

Да уж. Встречать гостя в халате… Это многое говорило о его отношении к гостям.

Он обернулся ко мне и вцепился оценивающим взглядом. От меня не укрылось лёгкое презрение.

– Господин Фаберже, – произнёс он. – Наконец-то прибыли.

Сесть он не предложил.

Барон снова окинул меня взглядом с головы до ног. Оценил костюм, обувь, выражение лица.

– Итак, – сказал он, пригубив коньяк из бокала, – вы тот самый ювелир, который спас моего сына.

Слово «ювелир» он произнёс с лёгким, едва уловимым пренебрежением. Я промолчал. Ждал, что будет дальше.

Барон поставил бокал на каминную полку и направился ко мне.

– Полагаю, следует выразить благодарность.

Говорил он так, словно выполнял неприятную, но необходимую обязанность вроде визита к зубному врачу.

– Мой сын считает себя в долгу перед вами. – Он скрестил руки на груди. – Что, разумеется, недопустимо для нашей семьи.

Барон прошёл к письменному столу, достал из ящика плотный конверт и положил на стол передо мной.

– Примите эту благодарность. Десять тысяч имперских рублей.

Он вопросительно посмотрел на меня, словно ожидая восторженной реакции.

– Полагаю, для человека вашего… положения… это весьма щедрая сумма.

Тон был покровительственным, высокомерным. Словно он бросал кость собаке. Я не шелохнулся и продолжал смотреть на старшего Майделя.

Барон продолжил:

– Вы, конечно, понимаете – дворянская честь требует… – Он начал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. – Дурной тон быть должным кому-либо… особенно недворянину.

Слово «недворянин» он произнёс с особым ударением. Словно речь шла о чём-то недостойном. Сам, небось, ещё помнил, как хлебал пустые щи в казарме, а сейчас строил из себя потомственного аристократа.

– Примите эти деньги, и мы сочтём долг погашенным. – Майдель остановился передо мной. – Вы ведь купец. Вам понятен язык денег.

Да уж, благодарность, которую было легко счесть за оскорбление.

Полтора века назад я был придворным ювелиром императора. Создавал артефакты для царской семьи. Мои работы хранились в Бриллиантовой комнате Зимнего дворца.

И этот выскочка смел смотреть на меня свысока?

Я посмотрел на конверт. Потом на барона.

– Верно ли я понимаю, ваше благородие, – я улыбнулся я, – что вы оцениваете жизнь своего единственного наследника в десять тысяч имперских рублей?

Мой тон был вежливым, но сарказм – очевиден.

Барон нахмурился:

– Что вы хотите этим сказать?

Я пожал плечами:

– Ничего особенного, барон. Впрочем, это ваше дело.

Я развернулся к двери, сделал несколько шагов, но остановился на пороге.

– Я спас вашего сына не ради денег. И уж точно не ради того, чтобы выслушивать лекции о дворянской чести от человека, который и сам лишь недавно стал дворянином.

Лицо барона начало багроветь.

– Пожалуй, я пойду, пока вы не уронили своё достоинство ещё ниже. Благодарю за приглашение, ваше благородие.

Я вышел.

За спиной взорвался крик:

– Как вы смеете? Что вы о себе возомнили, Фаберже⁈

Я шёл по коридору. Голос барона догонял меня:

– Вы пожалеете! Я не позволю какому-то купчишке…

Я спустился по лестнице в холл. Эдуард ждал внизу. Увидев моё лицо, он сразу понял – разговор не задался.

– Господин Фаберже… Я…

Я коротко кивнул.

– Всё в порядке.

Майдель опустил голову:

– Простите.

Горничная подала моё пальто. Я надел его и направился к выходу.

– Господин Фаберже, – окликнул меня Эдуард.

Я обернулся. Он стоял у лестницы, сжав кулаки. Лицо красное, взгляд пристыженный.

– Я… Мне жаль. За отца.

Я кивнул:

– Знаю.

И вышел на улицу.

Холод ударил в лицо. Снег всё ещё падал, словно решил завалить весь город до самых крыш.

К подъезду особняка Майделей подъехала ещё одна машина. Я скользнул по ней взглядом и хотел было направиться к набережной, чтобы там поймать такси, но дверца неожиданно открылась.

Из автомобиля вышла девушка в тёмном пальто.

– Александр Васильевич!

Я остановился и уставился на барышню. Её лицо было мне знакомо. Где-то мы уже пересекались, но где…

Точно! Одна из служанок графини Шуваловой. Кажется, её звали Дуняшей. Молодая, миниатюрная, с быстрыми движениями и умными глазами.

– Моя госпожа настаивает на вашем визите, Александр Васильевич.

Да они сговорились? Ночь на дворе, какого чёрта им всем не спится?

Я усмехнулся.

– Дайте угадаю – её сиятельство желает видеть меня прямо сейчас?

Дуняша молча кивнула.

Я вздохнул. Денёк выдался длинным. Сначала встреча с Дядей Костей на складе, возвращение украденных ценностей, теперь вот барон Майдель с его оскорбительным предложением.

А ночь всё не кончалась.

Но отказывать Шуваловой было бы глупо. В конце концов, она была нашим старым клиентом.

– Что ж, – сказал я, – поехали.

Дуняша открыла дверцу машины. Я забрался внутрь, она села на переднее сидение.

Водитель тронулся с места.

Я откинулся на сиденье, закрыл глаза. Усталость навалилась разом. Тело требовало отдыха. Голова гудела от событий последних дней.

И теперь Шувалова. Что ей нужно?

Через пятнадцать минут машина остановилась у знакомого дворца на Фонтанке. Дуняша открыла дверцу, приглашающим жестом показала на выход.

У входа нас уже ждал Анри – старый дворецкий графини. Он кивнул мне:

– Господин Фаберже, доброй ночи. Её сиятельство ждёт вас.

В огромном дворце было тихо, как в музее. Только редкие лампы потрескивали в коридорах, освещая путь.

Анри распахнул передо мной двери гостиной.

– Прошу вас.

Отступил в сторону, а я вошёл в зал.

Графиня Наталья Романовна Шувалова сидела в своём любимом кресле у камина, опираясь на вечную трость.

На дворе была глубокая ночь, но она выглядела бодрой. Одета в тёплый домашний халат, плед лежал на коленях. Огонь в камине ярко горел, отбрасывая танцующие тени на стены.

На столике рядом стояли чайник, чашки, тарелка с печеньем.

Графиня смотрела на пламя, не оборачиваясь.

– А, молодой Фаберже, – произнесла она. – Явились-таки. Располагайтесь.

Она указала рукой на пустое кресло напротив.

Я устроился в кресле. Графиня, наконец, повернула голову и уставилась на меня острым взглядом выцветших глаз. Да, она была стара, но ум не притупился с возрастом.

– Чаю? – спросила она.

– Благодарю.

Дуняша бесшумно подошла, налила чай из фарфорового чайника и подала мне чашку.

Я сделал несколько глотков и улыбнулся. Горячий, крепкий, с лёгким ароматом бергамота. То, что сейчас было нужно.

Графиня усмехнулась:

– Полагаю, встреча с Антоном Яковлевичем прошла… занимательно?

Я сдержанно ответил:

– Можно и так сказать. Удивлён, что вы за мной следили.

Шувалова фыркнула – сухо, но с явным весельем:

– Не за вами – за ним. Угораздило же в своё время мою племянницу выйти за этого выскочку. – Она поставила чашку на блюдце. – Без году неделя как барон, а гонору, как у Рюриковича.

Теперь понятно. Шувалова была старейшей женщиной обширного семейства. И ничего от её взгляда не ускользало.

– Что он опять выкинул? Небось, совал вам деньги? Пытался откупиться за сынка-остолопа?

– Его благородие сделал мне финансовое предложение, – уклончиво ответил я.

Графиня рассмеялась. Видимо, ситуация и правда её развеселила.

– Не юлите, молодой человек. Знаю я Майделя. Ничего, кроме денег, предложить не может. Антон Яковлевич у нас редкостный скупердяй, так что вряд ли дал много. Сколько, тысяч десять?

Я удивлённо приподнял бровь. Она точно угадала сумму.

Графиня удовлетворённо кивнула:

– Угадала? Всё с ним ясно. Чего уж тогда удивляться, что Эдик пошёл в его породу…

Я поставил чашку на столик.

– Я не согласился на его предложение, ваше сиятельство. Я помог Эдуарду Антоновичу не ради денег или благодарности. Он был в опасности, а у меня была возможность его спасти. Так должен поступать каждый порядочный человек.

Графиня внимательно смотрела на меня. Молчала несколько секунд, изучала, оценивала. Потом кивнула с одобрением:

– Что ж, молодой Фаберже. Вы в очередной раз доказали своё благородство. Редкое качество в наши дни, особенно среди молодёжи. И тем более среди купечества, не обижайтесь.

Я не обиделся. Она говорила правду – многие купцы считали только деньги.

Графиня откинулась в кресле, посмотрела на огонь:

– Эдик – мой внучатый племянник. Ему и ещё одному племяннику достанется всё это, – она обвела рукой воздух вокруг себя. – Всё моё состояние. И я должна беречь своих наследников.

Она помолчала. Я почувствовал боль старой женщины, пережившей своих детей.

– Эдик молод и горяч, порой глуповат. Но он не подлец. В нём есть благородство и честь, пусть пока он не всегда понимает их правильно. С возрастом это придёт. Важно, что нутро у него не гнилое. Вы спасли ему жизнь, Александр Васильевич. Если бы тот огненный вихрь убил его… Антон Яковлевич – пустое место. Но Эдик… Эдик мог бы стать кем-то стоящим. Если доживёт до зрелости и поумнеет.

Старуха посмотрела мне прямо в глаза:

– И за это я вам благодарна. Искренне. Дуняша! Принеси сюда ту зелёную шкатулку.

Дуняша кивнула, быстро вышла из гостиной. Я ждал молча, пока не понимая, к чему всё это шло.

Служанка вернулась через минуту с изящной малахитовой шкатулкой в руках. Поверхность переливалась природными зелёными узорами. Девица поставила шкатулку на столик перед графиней и с поклоном отошла.

Шувалова открыла крышку и придвинула ко мне.

Внутри на белом бархате лежало настоящее сокровище. Крупный изумруд.

Даже при мягком свете камина было видно – он великолепен. Насыщенно-зелёный, цвета весенней листвы. Прозрачный, без единого дефекта. Грани были идеально отполированы, ловили свет и разбрасывали зелёные блики.

Я невольно подался вперёд. Профессиональный интерес убил остатки усталости.

Графиня взяла камень и протянула мне:

– Изумруд весом десять карат. Исключительной чистоты. Добыт на Урале в конце восемнадцатого века.

Я взял его из рук старухи. Камень был тяжёлым, холодным. Поднёс ближе к свету камина и сосредоточился на ощущениях.

Магический фон – невероятно мощный, но стабильный. Структура кристалла идеальная. Цвет насыщенный, глубокий.

Это был шедевр природы.

– Фамильная реликвия рода Шуваловых, – продолжила графиня. – Принадлежала ещё моей прапрабабке. Екатерина Великая подарила его ей за… некие заслуги.

Она усмехнулась, не уточняя, какие именно.

Я продолжал изучать камень. Профессиональная оценка шла автоматически.

Десять карат. Высший порядок. Чистота безупречная. Магическая проводимость отличная. С таким камнем можно создать артефакт невероятной силы.

– Возьмите его. Это – моя благодарность вам за спасение Эдуарда, – сказала графиня спокойно.

Я поднял взгляд на неё.

– Ваше сиятельство…

– Вы спасли жизнь моему племяннику. Позвольте мне помочь спасти жизнь вашей матери.

Графиня усмехнулась, видя мою реакцию.

– Мне известно, что ваша матушка неизлечимо больна и ей нужен целебный артефакт. Навела о вас кое-какие справки. Я не хочу использовать его для себя – вы и так сделали мне хороший браслет. Так что пусть камень поможет спасти жизнь, а не лежит мёртвым грузом.

Я встал. Поклонился низко – искренне, от души:

– Ваше сиятельство… У меня нет слов.

Графиня махнула рукой:

– И не нужно лишней болтовни. Просто сделайте хороший артефакт и помогите семье.

Я снова посмотрел на изумруд. Тот камень из тайника на даче был на пять карат. Этот – на десять. Вдвое крупнее. И втрое мощнее. Редчайший самоцвет.

С таким камнем отец сможет создать настоящий шедевр. Не просто остановить проклятие мёртвого камня, а полностью излечить мать. Вернуть ей силы, здоровье, молодость…

Я аккуратно убрал изумруд в шкатулку.

– Благодарю, ваше сиятельство. От всей семьи Фаберже.

Шувалова кивнула:

– Значит, мы в расчёте. Завтра я подам заявку на перерегистрацию самоцвета на ваше имя, а пока возьмите расписку, – она положила сложенный вчетверо лист бумаги в шкатулку. – А сейчас ступайте. Меня наконец-то начало клонить в сон… И не забудьте о свадебном комплекте. Он должен быть готов точно в срок!

– Разумеется, ваше сиятельство. Работа уже вовсю идёт. Мастера превзойдут самих себя.

Она устало улыбнулась.

– Не сомневаюсь, молодой Фаберже.

Я вышел из гостиной. Анри проводил меня к выходу. Я сел в автомобиль. Водитель завёл двигатель, машина тронулась.

Я откинулся на сиденье, положил руку на шкатулку с изумрудом. Магия самоцвета ощущалась даже сквозь другой камень.

Ночь выдалась длинной, но зато какой итог!

От унижения к триумфу. От ярости к благодарности.

Машина ехала через ночной Петербург. Снег перестал идти. Небо на востоке начинало светлеть – близился рассвет.

Настало время хорошенько поработать.

Глава 24

Я спал четыре часа.

Этого хватило, чтобы восстановить силы и перезагрузить голову. Полтора века назад я привык работать на пределе возможностей – создание пасхальных яиц для императора порой требовало недель без сна.

Проснулся я с рассветом. Принял душ, оделся, спрятал малахитовую шкатулку во внутренний карман пиджака и спустился к завтраку.

В столовой уже собрались Василий Фридрихович и Лена. Отец пил кофе, скользя равнодушным взглядом по заголовкам свежей газеты. Лена просматривала какие-то документы, делая пометки карандашом.

Марья Ивановна сервировала стол – хлеб, масло, сыр, яйца, каша. Увидев меня, она вздохнула:

– Доброе утро, Александр Васильевич. Лидия Павловна к завтраку не выйдет. Ещё спит. Совсем ослабела, бедняжка. Может, потом что-то съест, когда лекарь придёт…

Последние слова прозвучали с сомнением.

Василий сжал кулаки под столом. Его лицо снова стало серым, осунувшимся. Он понимал – состояние жены ухудшалось, счёт шёл на дни.

Я сел за стол с неуместно бодрой улыбкой, предвкушая реакцию на сюрприз.

– Доброе утро.

Лена подняла взгляд от документов:

– Доброе, Саша.

Она выглядела уставшей. Снова тёмные круги под глазами, волосы были собраны в небрежный пучок, а не в привычную гладкую причёску.

– Кстати, – добавила она, – чего в итоге хотел от тебя барон Майдель?

Василий резко обернулся:

– Майдель? О чём ты говоришь?

Лена удивлённо посмотрела на отца:

– Разве ты не знал? Вчера ночью к Саше приходил Эдуард фон Майдель. Увёз его к своему отцу.

Василий уставился на меня:

– Ты ездил к Майделям? Ночью?

Я пожал плечами:

– Не счёл нужным беспокоить тебя, отец. Дело было незначительное.

– Незначительное⁈ – Василий повысил голос. – Майдель – барон! Ты дрался с его сыном на дуэли… Что ему было нужно?

Я залпом выпил первую чашку кофе. Марья Ивановна тут же наполнила её снова.

– Барон хотел откупиться от долга жизни своего сына. За десять тысяч рублей.

Лена застыла с документами в руках. Василий смотрел на меня с открытым ртом.

Я продолжил:

– Младший Майдель не справился с магией на ранговом экзамене. Чуть не сжёг себя и всех остальных. Я его спас. А отец Эдуарда счёл допустимым попробовать откупиться деньгами. Дурной тон быть должным недворянину, понимаешь ли.

Василий медленно выдохнул:

– И ты…

– Разумеется, отказался.

Лена вспылила.

– Саша, десять тысяч – это серьёзные деньги! Они бы пригодились! Мы могли бы…

– Спокойно, сестрица, – ответил я. – Мы получили нечто куда более ценное.

Жестом заправского фокусника я извлёк из внутреннего кармана малахитовую шкатулку и поставил на стол. А затем театральным жестом откинул крышку и развернул содержимое к Лене и Василию.

Увидев камень, отец уронил нож. Тот со звоном ударился о тарелку, упал на пол.

Лена застыла, удивлённо вытаращившись на содержимое шкатулки.

На белом бархате лежал изумруд. Крупный, насыщенно-зелёный, переливающийся в утреннем свете. Сейчас он сверкал ещё ярче, а благородная зелень самоцвета завораживала.

– Саша, – выдохнула Лена, – что это? Это…

– Уральский изумруд весом десять карат, – ответил я с удовлетворением. – Полученный в дар от графини Шуваловой за спасение её родственника.

Я достал из шкатулки сложенный лист бумаги и протянул отцу:

– Расписка от графини. Официальная передача фамильной реликвии мне.

Василий взял письмо дрожащими руками. Развернул. Пробежал глазами текст.

– Боже мой, – прошептал он. – Она действительно… Это же…

– Эдуард фон Майдель – внучатый племянник графини Шуваловой, – пояснил я. – Она узнала, что я спас его на экзамене. И решила отблагодарить по-настоящему.

Лена наклонилась над шкатулкой, не касаясь камня:

– Десять карат… Боже, Саша, это же целое состояние!

– Это спасение матери, – поправил я. – Шувалова добавила, что сообщила о передаче в Департамент контроля магических артефактов. Я связался с Денисом. Он сегодня приедет и лично зарегистрирует самоцвет на меня. Уладим формальности быстро, чтобы ни у кого не возникло вопросов.

Я посмотрел на отца. Василий так и застыл, приковав взгляд к самоцвету.

– Мы должны торопиться, отец. Изумруд для артефакта теперь у нас. Нужно срочно начинать работу.

Василий словно очнулся от оцепенения. Вскочил из-за стола, едва не опрокинув стул, и бросился к двери. А через минуту вернулся с ювелирной лупой в руках.

Схватил шкатулку, поднёс камень к свету. Приложил лупу к глазу и долго изучал изумруд, поворачивая его под разными углами.

Потом опустил лупу. Лицо его светилось от радости:

– Исключительная сила! Чистота безупречная! Магический фон… Дети мои, это то, что нужно! Он превосходен!

Отец повернулся ко мне, в глазах горел огонь:

– Да, да! Я передам текущие дела Лене и старшим мастерам. Ты, Саша, скинь всё, что можешь, на Холмского. Нужно начинать работу. Немедленно! Мне понадобится твоя помощь.

Я кивнул:

– Конечно, отец. Для этого я всё и затевал.

Василий обнял меня – крепко, по-мужски.

– Спасибо, сын. Спасибо.

Лена тихо всхлипнула. Вытерла глаза.

Марья Ивановна, стоявшая у двери, перекрестилась:

– Господь услышал наши молитвы.

Я посмотрел на изумруд в руках отца.

Настало время творить чудо.

* * *

Мы работали три дня без остановки.

Спали урывками по два-три часа, ели, не отходя от верстаков. Лена приносила еду, оставляла на краю стола, но часто мы всё равно о ней забывали.

Мастерская стала центром нашего мира, больше ничего для нас не существовало. Только металл, камни и магия.

Отец составил чертежи за первые четыре часа. Кулон сложной формы, рассчитанный на контакт с грудью, близко к сердцу. Именно там проклятие мёртвого камня било сильнее всего – высасывало жизненные силы, останавливало потоки энергии.

Конструкция была изящной и функциональной одновременно.

Основа – золото. Металл солнца, жизни, тепла. Он будет проводить энергию самоцветов, подпитывать жизненные силы матери, восполнять то, что забрал мёртвый камень.

Усиление – платина. Самый прочный из благородных металлов. Платиновые элементы скрепят всю конструкцию, не дадут магии рассеяться.

Центральный камень – изумруд. Связь со стихией земли. Жизненная сила самой планеты. Именно сила изумруда будет противостоять следам мёртвого камня напрямую.

Два сапфира по три карата каждый. Стихия воды. Баланс, течение, обновление. Они восстановят внутренний баланс организма, который был нарушен пробоиной.

Четыре александрита по карату. Усилители. Камни-хамелеоны, меняющие цвет в зависимости от освещения. Они свяжут все элементы воедино, усилят работу изумруда и сапфиров.

И финальный штрих – гравировка. Артефактная вязь, которая скрепит элементы и заставят артефакт работать как единое целое.

Я не имел права работать с самоцветами высшего порядка, поэтому занимался металлом.

Первый день ушёл на создание золотой основы.

Я расплавил золотой слиток высшей пробы в тигле, залил его в керамическую форму, которую отец подготовил заранее. Форма повторяла контуры будущего кулона – овальная основа с вырезами под камни, тонкие завитки по краям, крепления для цепочки. После остывания – обработка. Я сгладил неровности, убрал заусенцы, подогнал размеры под чертежи отца. Работа монотонная, требующая концентрации. Ошибка в миллиметр – и камень не встанет в оправу.

К концу дня золотая основа была готова. Отполированная, идеально гладкая, с точными выемками под шесть камней.

Второй день начался с платины.

С ней сложнее, температура плавления почти на семьсот градусов выше, чем золото. Обычная печь не справится. Я использовал магию огня на пределе возможностей. Пламя ревело в горне, белое, почти невидимое от жара.

Платиновый слиток медленно краснел, потом белел, наконец превратился в серебристую жидкость. Я отлил тонкие платиновые полоски – укрепления для основы. Они пройдут по контуру кулона, скрепят золото, не дадут ему деформироваться под весом камней.

Ещё отлил четыре тонких крапана – лапки, которые будут держать центральный изумруд.

Остывание, обработка, подгонка. Каждый элемент должен встать идеально.

К вечеру платиновые детали были готовы.

Отец тем временем работал с камнями.

Он достал изумруд из шкатулки, закрепил в специальном держателе. Взял алмазный резец.

Шлифовка камня – искусство, которому учатся десятилетиями. Один неверный надрез – и самоцвет треснет. Особенно хрупкий изумруд – они часто крошились в неумелых руках.

Отец работал с абсолютной концентрацией. Резец скользил по поверхности изумруда, снимая тончайшие слои. Грани становились ровнее, чётче. Камень начинал сверкать.

Я наблюдал со стороны, не мешая. Это была его работа. Работа Грандмастера восьмого ранга. Получилась идеальная огранка, подчёркивающая цвет и чистоту камня.

Отец повторил процесс с сапфирами. Шлифовка, полировка, проверка под лупой. Александриты были меньше – по карату. Но работа с ними требовала не меньшей точности.

К концу второго дня все камни были готовы.

Третий день – сборка.

Я соединил золотую основу с платиновыми элементами. Использовал ювелирную пайку – специальный сплав с низкой температурой плавления. Он намертво скрепляет детали, не повреждая основной металл.

Паял точечно, аккуратно. Каждый шов должен быть незаметным, прочным.

Через четыре часа металлический каркас был готов. Золото и платина сплелись в единую конструкцию.

Отец начал закрепку камней.

Сначала центральный изумруд. Он установил камень в оправу, загнул платиновые крапаны. Четыре тонкие лапки обхватили изумруд, держали его намертво.

Затем сапфиры. Они встали по бокам от изумруда, образуя треугольник. Отец закрепил их золотыми лапками, более тонкими, чем у изумруда.

Наконец – александриты. Четыре маленьких камня расположились по углам кулона. Закрепка глухая, металл полностью обхватывал камень снизу.

К вечеру третьего дня кулон был собран.

Отец держал его на ладони, изучал со всех сторон.

– Конструкция готова, – сказал он тихо. – Осталось превратить украшение в артефакт.

Он взял гравировальный резец. Тонкий, острый, с алмазным наконечником, и склонился над кулоном.

Артефактная вязь – это не просто узор. Это язык магии, записанный в металле. Каждая линия, каждый завиток имеет значение. Они образуют цепи, которые направляют магическую энергию, заставляют камни работать согласованно через связь с металлами.

Отец работал медленно, методично. Резец скользил по золоту, оставляя тонкие борозды.

Я стоял рядом, наблюдал. Линии сплетались в сложный узор, опоясывали кулон, связывали камни воедино.

Через два часа работа была закончена.

Отец выпрямился, положил резец. Провёл рукой по лбу – она была мокрой от пота.

– Готово, Саш…

Он вложил в кулон каплю своей магии и активировал артефакт.

Изумруд вспыхнул мягким зелёным светом. Сапфиры откликнулись синим сиянием. Александриты заиграли переливами оттенков.

Артефактная вязь засветилась золотом. Магия потекла по заданным каналам, объединяя камни, усиливая их свойства.

Мы смотрели, затаив дыхание.

Через минуту свечение погасло. Кулон лежал на ладони отца – прекрасный, изящный, наполненный силой.

– Получилось, – прошептал Василий. – Боже, получилось.

Он посмотрел на меня. В его глазах стояли слёзы.

– Спасибо, сын. Без тебя я бы не справился.

Я положил руку ему на плечо:

– Мы сделали это вместе, отец. Как и должно быть.

Артефакт для спасения Лидии Павловны был готов.

Оставалось только надеть его на неё.

Мы поднялись на второй этаж.

Отец нёс кулон, словно хрустальную вазу. Боялся уронить, повредить, разрушить три дня работы. Я шёл рядом, готовый подхватить его, если ноги подкосятся. Он не спал почти трое суток и держался на силе воли.

У дверей в спальню матери отец остановился и глубоко вдохнул.

Я кивнул ему и открыл дверь.

Комната была погружена в полумрак. Шторы задёрнуты, только тонкая полоска дневного света пробивалась сквозь щель. Пахло лекарствами, болезнью и чем-то затхлым.

Лидия Павловна лежала на кровати, и я понял, что мы едва успели.

Бледность мертвеца. Кожа почти прозрачная, сквозь неё просвечивали синие вены. Глаза запали глубоко в глазницы, обведённые тёмными кругами. Щёки ввалились. Руки – тонкие, как у скелета, лежали поверх одеяла.

Дыхание едва заметное. Грудь поднималась и опускалась с трудом, с долгими паузами между вдохами.

Счёт шёл на дни. Может быть, часы.

Фамильное яйцо Фаберже стояло на тумбочке рядом с кроватью. Оно излучало слабое свечение, но свет был тусклым, едва различимым.

Артефакт умирал вместе с ней.

Василий подошёл к кровати и опустился на колени рядом с женой.

– Лида, – прошептал он хрипло. – Лидочка, я здесь.

Она не ответила. Не открыла глаза. Пребывала в забытьи, на грани между жизнью и смертью.

Отец бережно взял её голову, приподнял. Я подал ему кулон.

Василий надел цепочку на шею жены. Тонкая золотая цепь легла на полупрозрачную кожу. Кулон опустился на грудь, прямо над сердцем.

Отец положил ладонь поверх артефакта, закрыл глаза и начал настройку.

Артефакты можно настраивать индивидуально – под конкретного человека, под его магический фон, под его потребности. Это делает их в разы эффективнее.

Отец вкладывал в кулон свою магию. Связывал его с матерью. Подстраивал под её ослабленный организм.

Я стоял у изголовья кровати и молча наблюдал.

Прошла минута.

Две.

Три…

Наконец, изумруд в центре кулона начал светиться. Сначала едва заметно – слабый зелёный отблеск. Потом ярче, ещё ярче…

Сапфиры откликнулись синим сиянием. Александриты засверкали. Магия артефакта пробудилась.

И началось чудо.

Дыхание матери изменилось. Стало ровнее, глубже. Паузы между вдохами сократились.

На лицо начали возвращаться краски. Сначала чуть-чуть – бледно-розовый оттенок на щеках. Потом сильнее. Кожа перестала быть мертвенно-белой.

Губы порозовели. Веки дрогнули.