Текст книги "Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь"
Автор книги: Алана Инош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 71 страниц)
– Знаешь, мне никогда не снилось ничего, что прямо или косвенно указывало бы на тебя, – продолжила княжна, чувствуя, что дальше закрывать глаза на все эти нестыковки невозможно. – Ну, я имею в виду все эти знаки, которые бы подсказали, что ты – моя истинная избранница.
Горинка жевала яблоко, потупив пушистые ресницы, и неясно было, слушала ли она или витала в своих думах. Желая привлечь внимание невесты, Светолика повернула её лицо к себе за подбородок.
– Милая, согласись, ведь это очень странно! – сказала она, заглядывая в бездонно тёмные глаза девушки, в которых отражалось ночное еладийское небо. – У тебя был знак – обморок, а у меня – совсем ничего. Сны начались недавно, но я никак не могу связать их с тобой: прясть ты не любишь, чёрных покрывал не носишь… Я в замешательстве, моя голубка.
– Но чего ты хочешь от меня, лада? – Горинка перестала жевать и воззрилась на княжну, пожав плечами. – Я совсем не умею толковать сны. Разгадывай их как-нибудь сама или обратись к хранительницам мудрости.
– Что значит «разгадывай сама»? – Светолика тщетно пыталась разглядеть в глазах избранницы хоть какую-то искорку мысли, но не видела там ничего, кроме скуки. – Ведь это и тебя касается, Горинка! Наша с тобой помолвка случилась так быстро, что я ничего не успела понять, а теперь…
В зрачках девушки наконец вспыхнули колючие огоньки, губы задрожали, дыхание сбилось, и она, уставившись на княжну с вызывающим прищуром, процедила:
– А теперь, значит, ты сомневаешься? Ты хочешь бросить меня, расторгнуть нашу помолвку? Так и скажи!
Недоеденное яблоко разлетелось на кусочки, оставив на стене влажное пятнышко, а Горинка, сверкнув алмазами слезинок, выбежала из комнаты. Светолика не стала её догонять, опустилась в рабочее кресло с высокой спинкой и велела подать себе чарочку чего-нибудь крепкого. Молчаливые книги на полках, знавшие ответы на многие вопросы, сейчас ничего не могли ей подсказать.
Вместо служанки с подносом вошла Зденка. В её глазах княжна всегда находила и мысли, и сочувствие, и самоцветы грустной нежности. Не стал исключением и этот раз: подав княжне чарку горькой настойки, Зденка присела около её ног на скамеечку.
– Прости, сестрица, я невольно слышала твой разговор с Горинкой, – ласково заглядывая Светолике в лицо, молвила она. – Ежели ты сомневаешься, твоя ли она избранница на самом деле, это можно проверить.
– И как же? – осушив чарку и поморщившись, крякнула княжна.
– Следует пойти к жрицам в святилище и попросить их, чтобы они испытали вас светом Лалады, – ответила названная сестра. – У вас на помолвке сей обряд не проводился, его перенесли на саму свадьбу, а зря. Ежели свет снизойдёт на вас, это будет означать, что всё правильно, и вы предназначены друг другу, а ежели нет… Сама понимаешь. Коли такое произойдёт в день свадьбы, неловкости и разочарования не оберёшься.
Их с Горинкой помолвка была скромной: присутствовали только члены собравшихся породниться семейств. Княгиня Лесияра выглядела рассеянной и даже проронила вскользь, что время для торжеств не самое подходящее. Впрочем, она полагала, что раз уж судьбоносная встреча произошла, то и тянуть с бракосочетанием незачем: возможно, скоро всем будет вообще не до свадеб.
– Да уж, – пробормотала Светолика хмуро. – Почему-то все вокруг так уверены в правильности знаков… Вернее, одного знака – обморока Горинки.
– Ошибки очень редки, – улыбнулась Зденка. – Как правило, знаков бывает достаточно, и обморок – самый главный и верный из них.
– И всё же лишний раз проверять стоит, – вздохнула Светолика. И добавила, разбивая улыбкой маску печальной озабоченности на своём лице: – Благодарю тебя, сестрёнка. В который раз убеждаюсь, что друга вернее, чем ты, у меня нет на всём свете.
Окунувшись в дела, Светолика на какое-то время забыла о Горинке, и только к вечеру узнала, что та целый день где-то бродит. Княжне доложили, что она не пришла на обед, а когда её разыскали у озера под любимым деревом и позвали к столу, накричала на дружинниц и сказала, что не желает никого видеть. Там она сидела и сейчас, глядя на догоравший на горных вершинах закат. Заслышав звук шагов, девушка насторожилась и покосилась в сторону Светолики, но полностью не обернулась, пребывая в скорбном образе.
– Пошли домой, ночь скоро. Холодает. – Княжна остановилась у неё за спиной и тронула за плечо.
– Я не знаю, где мой дом, – дрожащим от горечи голосом ответила Горинка. – Родительская крыша мне опостылела, а ты… Ты стала совсем чужой. Не знаю, могу ли я считать твой дом своим.
«Мы и не были никогда близки», – едва не сорвалось у Светолики с языка, но она только вздохнула:
– Ты ведёшь себя, как ребёнок, Горинка. Ты и есть дитя – взбалмошное, живущее только своими желаниями.
– Хватит меня воспитывать, – огрызнулась девушка. – Я давно не дитя.
Светолика покачала головой, придавленная неподъёмной, как эти седые горы, тяжестью.
– Ежели у нас ещё до свадьбы всё так грустно, то что же будет после? – бросила она в зябко-свежее вечернее пространство, не особо надеясь на ответ. – И будет ли?
Горинка вскочила на ноги, растрёпанная, заплаканная, сверкающая очами – что ни говори, прекрасными.
– То есть, ты хочешь отменить свадьбу? Так давай, отменяй, довольно меня мучить!
Светолика успокоительно опустила руки ей на плечи, заправила за уши выбивающиеся атласные прядки волос.
– Всё, всё, тихо, рыбка. Я очень много работала сегодня, из сил выбилась. Давай просто пойдём домой, поужинаем и ляжем наконец спать.
– Поужинать и лечь спать – только это тебе и надо в последнее время, – с упрёком молвила Горинка.
– А ты хотела одного сплошного праздника? – У Светолики уже не осталось сил даже двинуть лицевыми мускулами в горькой усмешке. – Так не бывает, дитя моё. Жизнь – это не только веселье, пиры и охоты, но ещё и будни, дела, заботы, труды, огорчения и неудачи.
– Ты такая скучная, – скривилась Горинка.
– Да, я скучная и вечно вся в делах, – устало подытожила Светолика, беря девушку за руку. – И изменений в лучшую сторону не предвидится. Пошли уже.
Назначить проверку светом Лалады она пока не решалась – честно говоря, просто страшилась новых слёз и выходок Горинки. С каждым днём всё становилось только хуже, и Светолика совсем перестала бывать дома, где её ждали упрёки и выкрутасы невесты. Ей больше не доставляло удовольствия выполнение прихотей Горинки, а учащающиеся размолвки и нелады с нею утомляли. Когда Велизара доложила о нарушителях границы, просящих помощи у Белых гор, княжна ощутила странный укол светлого беспокойства, но это чувство оказалось погребённым под кучей дел, которыми она занималась, пока гости с запада продвигались к её усадьбе своим ходом. Она разгребала бумаги, когда в библиотеку вошли девять безоружных воинов, один усатый удалец, всклокоченный мальчик в телогрейке и невысокая, щупленькая незнакомка в вышитой шапочке-повойнике, покрытой чёрным платком. «Вдовье покрывало из сна», – ёкнуло сердце, но разум советовал не торопиться с выводами и тщательно во всём разобраться, ведь спешка в случае с Горинкой сослужила княжне плохую службу.
Гостья с запада не отличалась броской красотой, обладала остреньким бледным личиком с тонким носом и едва заметными блёклыми губами, возле которых пролегли горькие складочки – видимо, от пережитых печалей, но глаза с этого лица на княжну смотрели удивительные. Большие, выпуклые и пристальные, они сияли внутренней силой и, казалось, пронизывали собеседника, читая его душу. Цвет их определить было сложно: то ли серый, то ли голубой, а временами в них всплывали колдовские зелёные искорки, будто обломки незаконченной сказки, прерванной на середине тяжёлой и горестной былью. Умные и внимательные, светлые и печальные, они впитывали весь мир с его болью и войнами, несправедливостью и грязью, но возвращали в него только любовь. Сердце Светолики забухало гулкими ударами, а всё тело окутало прохладное облако мурашек: именно такие глаза она желала видеть рядом с собой, отражаться в них и тонуть, умирать и воскресать из пепла каждый день под их мудрым взором. Горькая красота этой мудрости стоила всех сокровищ мира, а быть может, и вовсе не имела цены, потому что за ней стояла необъятная душа, соприкоснувшись с которой, Светолика больше не желала пребывать в поиске, перебирая красавиц: она уже нашла всё и сразу – здесь, в этих глазах.
Пока сердце и разум пребывали в немом оцепенении, язык уже по привычке болтал что-то в своём обычном духе: дескать, знала б я, что в гости пожаловало такое дивное существо – несла бы его от самой границы на руках. Берёзка (так звали гостью), еле двигая помертвевшими губами, пролепетала:
– Государыня Лесияра… Мы пришли просить о помощи нашему городу…
Светолика объяснила гостье её ошибку и предложила изложить дело, с которым та прибыла к княгине, но девушка зашаталась, безжизненно закатив глаза.
– Боги, что с ней? – пробормотала княжна, подхватывая Берёзку на руки.
– Натерпелась она в дороге, госпожа, – подал голос молодец с лихими усами. – Во время натиска навиев на Гудок у неё выкидыш случился, кровь долго не утихала. Думали, не довезём её живой. К тому же, овдовела она: в тот же самый день супруг её от стрелы вражеской в ледяную глыбу обратился.
Светолика уже видела у Берёзки признаки острого малокровия, а сердце переполнилось восхищением и грустноватым уважением: столько горестей и тягот легло на эти хрупкие плечи, но они не сломались, не повисли безвольно, их обладательница рвалась в борьбу. Последнее обстоятельство особенно радовало: значит, не весь воронецкий народ безропотно и бездумно принимал навиев, и можно было рассчитывать на западного соседа как на союзника.
Опустив Берёзку в лучшей из гостевых опочивален на широкое и мягкое перинное ложе, Светолика осторожно её разула, с трепетной нежностью поражаясь размеру её ножек: ступня гостьи вся умещалась у княжны на ладони. Для удобства и облегчения дыхания Светолика расстегнула брошку у неё под подбородком и сняла вдовий платок, и пепельно-русые косы, выскользнув из-под повойника, разметались по постели. Веки Берёзки тем временем затрепетали: она пришла в себя и вцепилась в платок.
– Что ты делаешь, госпожа…
– Прости, – смутилась княжна. – Я думала, так будет удобнее. По-моему, этот платок душит тебя.
Пальцы Берёзки судорожно замерли, сминая ткань. Она стискивала концы платка, кутая им плечи, но на голову не спешила его возвращать. Её взгляд туманно скользил по роскошному убранству опочивальни, по золотой бахроме и мягким тяжёлым складкам занавесей.
– Прости мне мою слабость, госпожа, – наконец проговорила Берёзка, по-видимому, собравшись с мыслями и силами. – Сама не знаю, что на меня накатило. Нас ведь привело в Белые горы дело чрезвычайной важности, и чем скорее мы его обсудим, тем лучше.
– А ты уверена, что способна сейчас что-либо обсуждать? – с задумчивой полуулыбкой спросила Светолика. – Что-то глядя на тебя, мне думается иначе.
– Мне уже лучше, госпожа, – заверила Берёзка с дрожью волнения в голосе.
– Давай сделаем так: чтобы не терять времени, ты вкратце объяснишь суть вашего дела, а я передам это моей родительнице, и она примет решение, – предложила княжна, любуясь Берёзкой с тёплой дрожью в сердце.
– Если коротко, то нашему городу нужна военная помощь дочерей Лалады, – ответила девушка, теребя угол своего чёрного платка. – Мы отразили первый натиск навиев своими силами, но долго защитники города не продержатся, хоть я и оставила им свою пряжу и масло для вспышек.
Светолика присела на край постели, заинтересованно потирая подбородок.
– Хм… А что за пряжа и что за масло? – спросила она, при слове «пряжа» вздрогнув от отголосков снов.
– Если такой нитью обнести какое-либо место, навии через неё не смогут переступить некоторое время, – объяснила Берёзка. – Я отдала людям всю пряжу, которую изготавливала много месяцев. Хватит, чтобы обнести город несколько раз. А масло… Я вложила в него свет, и если его поджечь, оно вспыхнет так ярко, что навии ослепнут: их глаза привычны к сумраку, и они наслали на наше небо плотный полог туч, который не пропускает солнечные лучи. Потом, конечно, их зрение восстановится, но вспышка их отпугнёт и задержит. А ещё необходимо закрыть Калинов мост…
Она умолкла испуганно и озадаченно: Светолика, завладев её рукой, ласково изучала пальцы – без сомнений, те самые пальцы, которые видела в снах и которым было под силу вплести в пряжу свет луны, солнца и всех звёзд. Осталось проверить только последний образ-знак.
– Паук, – сказала Светолика. – Это слово для тебя что-нибудь значит?
– При чём тут это? – В глазах Берёзки тревожной зеленью проступило удивление, но княжна видела: судя по тому, как девушка вздрогнула, пробный камень попал в цель.
– Надо проверить одну догадку, – уклончиво ответила Светолика.
– Мой муж называл меня паучишкой, – пробормотала Берёзка. – Оттого что я много пряду.
– Вот и сбылись мои сны, – само собой вырвалось у Светолики, чьё сердце будто провалилось в сладкую, медово-вязкую глубину счастья.
Губы Берёзки задрожали, а глаза распахнулись, будто окна, ведущие в светлый летний день. Её пальцы похолодели в руке Светолики, и княжна дохнула на них, согревая.
– К-какие сны? – пролепетала гостья с запада.
– Думаю, и тебе кое-что должно было сниться, – улыбнулась Светолика. – А что до твоего дела… Полагаю, тут нужен чрезвычайный военный совет. Постараюсь убедить мою родительницу созвать его, и на нём ты всё изложишь подробно. Вопрос очень непростой.
***
Берёзка открыла глаза навстречу золотому осеннему дню, полному яблочно-медового света. Первая же мысль, которая кошачьи-мягко закралась в голову, согрела душу: встреча случилась. У голоса из вишнёвого сада появилось лицо, тёплые сильные руки и лучистая, чарующе-клыкастая, колдовски-притягательная улыбка. Из всех прекрасных женщин-кошек княжна Светолика была самой-самой… Берёзка не могла подобрать слово, которое выразило бы тот горячий, мучительный и сладкий комок чувств, что мячиком вертелся под рёбрами, заставляя сердце биться чаще, а язык – заплетаться.
Чёрный платок, сложенный на застеленной алым бархатом лавке, печальным ветром ворвался в мысли юной вдовы. Прошло так мало времени со дня гибели мужа, а она уже загорелась страстью… Хмурясь, Берёзка пристыдила себя, но от правды нельзя было отмахнуться, как от надоевшей мухи: Первуша был славным парнем, но выходила она за него без любви, молча страдая по Цветанке-Зайцу. Она покорно жевала пирожок под названием «стерпится-слюбится», и тот ложился в желудок, не затрагивая сердца. А оно, измученное и усталое, уже не ждало ничего нового, светлого и живительного – просто тихо тлело, вместо того чтобы сиять.
Нет, нельзя сажать в землю, которую Первуша напоил талой водой, семя нового солнца. «Вода должна высохнуть, а боль – отпеть свою песню», – шептал чёрный платок, заковывая душу в ледяные кандалы скорби. С тоской Берёзка устремила взор на блюдо с румяными яблоками, стоявшее на столике в луче света; и хотело бы солнышко откусить кусочек от наливного бока, да не могло, только блестело на гладкой кожице, точно воском натёртой. В одной сорочке, с распущенными косами, в которых засеребрились первые зимние ниточки горя, Берёзка подошла к столику и взяла красивый и соблазнительный плод. Все они были как на подбор крупные, тяжёлые, источавшие щемяще-светлый, сладкий дух. Хрум… Сок брызнул во все стороны, а белая рассыпчатая мякоть таяла во рту.
– Что, вкусные яблочки? – холодным сквозняком ворвался в комнату неприветливый девичий голос.
Вздрогнув от его хлёсткости и враждебности, Берёзка обернулась. В опочивальне она была уже не одна: на неё смотрела темноглазая смуглая красавица с невероятной толщины косой, в которой мерцали нити бисера. Недоумевая, откуда в глазах незнакомки столько горького яда, Берёзка неуверенно ответила:
– Яблоки хороши, благодарю. – И, откопав в памяти слова поизысканнее, спросила: – А кого я имею честь лицезреть?
Свежие и яркие, как ягодки малины, губы красавицы дрожали и кривились. Она выплюнула Берёзке в лицо:
– Ты имеешь честь лицезреть законную избранницу княжны Светолики, девчонка. – Стуча каблучками, девушка пересекла комнату небрежно-величавой походкой и остановилась напротив Берёзки. – Я – законная, заметь! А ты – самозванка, невесть откуда взявшаяся. Даже не мечтай о том, чтобы занять моё место!
– Прости, госпожа, но я не понимаю, – сдержанно ответила Берёзка, пытаясь отгородиться от потока злости невидимым щитом, но слова «законная избранница» неприятно вонзились ей в сердце неожиданным шипом.
Смуглянка, неприязненно кривя очаровательный рот и меча глазами колючие молнии, прошипела:
– Врёшь, всё ты понимаешь! Я слышала, как ты ворковала с моей избранницей про сны! Так вот, заруби себе на носу: я её наречённая, я, а не ты! Ежели ты не уберёшься отсюда немедля, я тебе глаза выцарапаю!
От слов законная невеста княжны незамедлительно перешла к действиям: остроту её коготков Берёзка тут же испытала на себе. С кошачьим воем девица бросилась на молодую ведунью, норовя впиться ей в лицо, но успела только оцарапать щёку. Кто-то сзади обхватил её, обездвиживая руки, а она билась и верещала:
– Пусти! Пусти, я её задушу… Дрянь, дрянь, дрянь!
Спасительницей Берёзки оказалась русоволосая молодая женщина в длинной вышитой рубашке и надетом поверх неё тёмно-красном кафтанчике с кушаком. Впрочем, одной ей было непросто удерживать взбесившуюся невесту Светолики, и она крикнула:
– Стража! На помощь!
В тот же миг в опочивальню ворвались кошки-охранницы и перехватили у неё бьющуюся девицу. Из их сильных рук та уже не могла вырваться, хоть и извивалась змеёй, визжа до срыва голоса. Её красивое личико налилось натужной краснотой, на щеках блестели мокрые ручейки. Её выволокли из комнаты, а Берёзка и незнакомка вслушивались в удаляющиеся истошные вопли драчливой красотки.
Незнакомка заговорила первой.
– Давай, я тебе царапину водичкой из Тиши обмою, – предложила она приветливо. – Заживёт уже к следующему утру.
Её красота была не столь вызывающе-ослепительна, как у бешеной смуглянки, но сияла мягким внутренним светом, одухотворённая и кроткая. Большие серо-зеленоватые глаза казались грустными, даже когда она улыбалась – наверно, из-за длинных ресниц, не загнутых вверх, как у всех, а поникших долу.
– Благодарю, – пробормотала Берёзка.
Женщина, пообещав скоро вернуться, выскользнула из опочивальни, а Берёзка, сражённая, осела на постель. Её сердце, ещё недавно весёлой пташкой прыгавшее в груди, будто вынула ледяная безжалостная рука, а с помертвевших уст был готов сорваться стон. Доколе судьба будет издеваться над ней, сперва маня сияющими надеждами, а потом отнимая этот свет и оставляя её в пустоте и мраке безысходности?
– Я – Зденка, названная сестра княжны Светолики, – представилась грустноглазая женщина, входя в комнату с драгоценной чашей, полной воды.
Смочив тряпицу, она осторожными движениями принялась промокать горящую полоску на щеке Берёзки – след от ногтя. Её светлая, как летнее небо, доброта смягчила душевную боль девушки, и та нашла в себе силы спросить:
– А что это такое – Тишь?
– Это священная река, которая сетью опутывает подземное пространство Белых гор, – охотно пояснила Зденка, отжимая тряпицу. – Её чудесная вода напитана силой Лалады и поистине живительна. Не беспокойся, от царапины и следа не останется.
А Берёзке живительными показались руки Зденки, которые ласково расчесали ей волосы гребешком, заплели в косы и уложили под повойник. Обволакивающая, как молоко, материнская нежность смывала тоску и горе, и на глазах растроганной Берёзки выступили слёзы.
– Я не помню своей матушки, но она должна быть похожей на тебя, – проговорила она.
Зденка лишь кротко улыбнулась в ответ, а потом спросила:
– Тебе нравится у нас?
– О да! – дала Берёзка ответ, который шёл из глубины её очарованной Белыми горами души. – Я полюбила этот край в тот миг, когда увидела его!
– Рада это слышать, – тепло молвила Зденка. – Пусть наша земля исцелит все твои печали.
Сердечные страдания пришлось на время отложить: в усадьбу Светолики прибыла княгиня Лесияра и её военные советницы. Кольца для перемещений были ещё не готовы, и правительница Белых гор, вняв убеждениям о срочности дела, приняла решение пойти западным гостям навстречу. Берёзка переоделась в привезённые с собой чистые и нарядные вещи, дабы предстать перед главными лицами государства в достойном виде: белую рубашку, вышитый серебром чёрный долгополый кафтан с кушаком из белого шёлка и чёрные замшевые сапожки, а платок повязала так, чтобы открыть мочки ушей, отягощённых яхонтовыми серёжками – подарком Первуши. Она ожидала, что её проведут в просторную, по-праздничному великолепную престольную палату, но княгиня с советницами ожидала её в небольших покоях с зелёной отделкой стен. Взглянув в светлое, спокойно-величавое лицо Лесияры, восседавшей в резном кресле с высокой спинкой, Берёзка ощутила сперва ледяные шажки мурашек на лопатках, а потом под сердцем разлилось тепло. Дрожь под коленками сменилась уверенностью: как бы ни повернулись переговоры, владычица Белых гор примет единственно справедливое решение. По правую руку от княгини сидела Светолика, а советницы расположились на лавках. На княжну Берёзка старалась не смотреть, чтобы ненароком не задрожал голос или, чего худого, слёзы на глазах не выступили.
– Здравствуй, Берёзка, – просто и доброжелательно поприветствовала Лесияра посланницу из Гудка. – Светолика уже вкратце передала мне суть дела, но мои советницы услышат это в первый раз, поэтому я прошу тебя как можно подробнее изложить всё, с чем ты прибыла в наши земли. Но позволь сперва представить тебе тех, кому ты будешь это рассказывать.
Она стала называть имена, а Старшие Сёстры приподнимались со своих мест: Орлуша – невысокая, но жилистая носительница длинного одиночного рубца на лице; Радимира – сероглазая, с широким, суровым и благородным лицом; Ружана – самая старшая, с двумя седыми косами; кареглазая Мечислава – рослая, грозная и воинственная, не расстававшаяся даже на совете со своим огромным мечом в богатых ножнах. Со стороны Светолики присутствовала Солнцеслава – угрюмая обладательница золотисто-карих глаз, шрамов от когтей на щеке и словно бы припорошенных инеем тёмных кудрей.
Берёзка, откланявшись всем кошкам, представила своих спутников – храбрых телохранителей, приставленных к ней Владорхом, а также Соколко и Боско. Мальчику для этой важной встречи раздобыли новые сапоги, портки и рубашку, а со своей засаленной старой телогрейкой он расставаться не пожелал: она ему уже стала как вторая кожа.
– Любо ли вам наше гостеприимство? – спросила Лесияра, проявляя себя заботливой хозяйкой. – Удобно ли вас разместили, всем ли вы довольны?
– Уж как любо, государыня! – ответили гости с поклоном.
– Ну, коли так, то хорошо. Берёзка, – обратилась Лесияра к девушке, – мы тебя внимательно слушаем.
Лёгкая дрожь снова защекотала Берёзку под коленями: на неё были устремлены шесть испытующих взоров и один – ласковый, ободряющий. Берёзка знала, кому он принадлежал, но не находила в себе сил с ним встретиться и предпочитала обращаться к Лесияре. Ни одним оборотом из той речи, которую она прорабатывала в уме за долгие дни пути, ей не довелось воспользоваться: слова лились сами, как им заблагорассудится. Берёзка начала издалека, поведав слушательницам о неудачной попытке ведуний с дочерьми закрыть Калинов мост, закончившейся для них гибелью; далее описала пелену жутких туч, которая, без сомнений, колдовским способом подпитывалась из Нави; потом с болью и содроганием в сердце рассказала о нашествии навиев на Воронецкое княжество и их попытке взять приступом Гудок.
– Расскажи-ка поподробнее про пряжу и вспышки, – заинтересовалась Лесияра.
Берёзка рассказала и даже вручила княгине один моток для ознакомления. Владычица Белых гор пристально рассмотрела его, покрутила пальцами кончик нити, потом передала советницам, чтоб те тоже могли взглянуть. Лесияру интересовало количество мотков, необходимое для окружения одного среднего города – такого, как Гудок, как долго зачарованная нить держит защиту, а также сколько мотков Берёзка может напрясть, к примеру, в день. После нехитрых расчётов становилось ясно, что на чудесную пряжу для защиты Белых гор особо рассчитывать не приходилось.
– А если попробовать научить наших рукодельниц прясть такую нить? – высказала мысль Радимира. – У нас много мастериц, способных творить своими пальчиками настоящую волшбу.
– Я попробую, госпожа, – робко ответила Берёзка. – Но не знаю, смогут ли они перенять это от меня. У каждого свой дар, и всякий кудесник волхвует по-своему…
Наконец она перешла к своей главной цели – просьбе о военной помощи Гудку. Лесияра пожелала знать, сколько ещё городов в Воронецком княжестве оказывает навиям сопротивление, и приблизительные сведения об этом дал ей Соколко.
– Стольный город Зимград был занят в первую очередь, – сообщил он. – Там сидит этот пёс Вук, их ставленник. Когда мы уезжали, примерно каждый второй город был охвачен пожаром сопротивления, но сейчас, наверно, борющихся уже не осталось: оружию навиев противостоять не может никто. Оно превращает всё живое и дышащее в лёд, и от нанесённых им ран нет спасения. Крепостные стены они могут перемахнуть без лестниц: вместо опоры им служит хмарь.
– Ты в целом подтверждаешь сведения, добытые нашими соглядатаями, – проговорила Лесияра. – На просьбу вашу ответить не так-то просто: ежели браться помогать, то не только Гудку, а всем, кто ещё держится. Для защиты городов можно было бы поставить камни, пропитанные охранной волшбой, но волшба эта непробиваема только для людей и обитающих в Яви Марушиных псов, а натиск воинов из Нави она долго не сдержит. Это равный нам по силе враг, а теперь, когда вы рассказали об их особом оружии… Боюсь, так просто нам навиев не одолеть.
– Нужно использовать их слабые места, – взяла слово Ружана. – Самое очевидное – это глаза, не выносящие яркого света. Вспышки показали себя успешным средством, так почему бы не продолжить его использовать?
– Вряд ли навии – глупцы, – мрачно возразила Мечислава. – Наверняка они уже сообразили, что их слабое место выявлено, и придумывают что-то для защиты своих глаз.
– А я вот всё думаю о Калиновом мосте, – сказала Лесияра, и все почтительно обратили взгляды на неё. – Берёзка права: необходимо перерубить пуповину, которая питает покров туч. Наш мир слишком ярок для навиев, и им станет трудно сражаться, а мы получим преимущество.
– Государыня, но ежели проход закроется, мы не сможем прогнать навиев восвояси, – заметила Радимира. – Их войско останется в Яви, и нам придётся истреблять его полностью. Ты уверена, что мы выдержим такую долгую и кровавую войну?
– Сразу после закрытия мы Калинов мост вновь открыть не сможем, увы, – задумчиво молвила княгиня. – В древних книгах я когда-то читала о другом, старом проходе, который был замурован много тысяч лет назад, когда Навь и Явь размежевались и пошли каждая своим путём. Должна существовать возможность открыть его по истечении какого-то времени после запечатывания. Через какое именно время, я уже не помню, мне нужно посоветоваться с хранительницами и уточнить это. Но в любом случае мы не сможем закрыть Калинов мост, пока не поймём, в чём ошибка погибших ведуний. Мальчик, – обратилась Лесияра к Боско, – ты помнишь слова заклинания, которым они его пытались закрыть?
– Они отпечатались у меня в памяти, будто вырезанные на каменной плите, – ответил тот.
Отражаясь зловещим эхом от покрытых зелёным растительным узором стен, зазвучал жутковатый навий язык:
Ан лаквану камда ону,
Нэв фредео лока йону,
Гэфру олийг хьярта й сэлу,
Мин бру грёву миа мэлу.
Ляхвин арму ёдрум хайм,
Фаллам онме ана стайм.
– Увы, никто не знает, что это значит, – с сожалением молвила княгиня, когда холодящее эхо последнего звука стихло. – Навии всегда оберегали свой язык от изучения. В незапамятные времена всё же составлялись какие-то словари, но ни один из них до наших дней не дошёл, а последние списки с них сгорели при пожаре… Теперь нам остаётся только гадать, где закралась ошибка: либо ведуньи неверно расслышали заклинание, либо неточно записали, либо произнесли его не так. Попробую отдать эти слова Бояне – может, она сообразит, что с этим можно сделать.
Лесияра попросила бумагу и перо, Боско ещё раз произнёс заклинание, а княгиня его записала. Подозвав свою гридинку, она вручила ей листок:
– Отнеси в хранилище и передай Бояне. Это – заклинание на навьем языке.
Дружинница поклонилась и исчезла в проходе, а Лесияра снова обратилась к Боско:
– Ты сможешь показать, где находится Калинов мост, дружок?
– Я могу приснить его тебе во сне, госпожа, – уверенно ответил паренёк. – Проникнуть в твой сон и перенести тебя к Калинову мосту.
– Какой ты молодец, – улыбнулась княгиня. – Такой юный, а уже умеешь обращаться со снами!
– Так что же ты решила насчёт помощи Гудку, государыня? – осмелилась спросить Берёзка.
Лесияра некоторое время молчала, хмуря высокое, мудрое чело, а потом поднялась со своего места, и остальные кошки последовали её примеру.
– Дорогая, это непростое решение, мне нужно всё взвесить, – сказала она, останавливаясь перед девушкой. – Думаю, через пару дней я смогу дать тебе ответ.
– У защитников Гудка может не быть этой пары дней, государыня! – пылко воскликнула Берёзка.
Наверное, сгоряча она повысила голос неподобающим образом, но Лесияра не рассердилась.
– Хорошо, я попытаюсь всё решить к сегодняшнему вечеру, – мягко молвила она.
Подали обед, и кошки сели за один стол с людьми. Берёзка всё-таки имела неосторожность встретиться взглядом со Светоликой, и её сердце вновь утонуло в солнечном волшебстве летнего сада. Но зачем же княжна смотрела с такой нежностью, если уже была обручена?
Княгиня с советницами отбыла в столицу, а Светолика предложила гостям прогулку по поместью. Берёзка наяву увидела сад, из которого в её снах доносился ласковый зов, и уже по-настоящему бродила между вишнёвыми деревьями, ловя лицом прощальную ласку осеннего солнца, острыми лучиками пробивавшегося сквозь кроны. Здесь росла не только обычная вишня, но и птичья – сладкая. Конечно, ягоды давно отошли, но Светолика поднесла гостям чудесное лакомство – черешню в меду. Она велела подать в беседку чай из кипрея, который на свежем воздухе был особенно приятен.
***
Зайдя вечером в хранилище, Лесияра застала Бояну за странным занятием: подложив на пол подушечку, та стояла на голове, а её ноги забавно торчали кверху. Долгополая одежда хранительницы нелепым образом задралась и упала ей на лицо, открывая белые портки и чуни с оплетавшими голени ремешками. Предплечья служили ей дополнительной опорой.
