Текст книги "Живое свидетельство"

Автор книги: Алан Ислер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Стэн, могу только повторить: я не буду говорить с тобой о своей матери. Совершенно ясно, что ты скребешь по сусекам. Что может знать Гарриет Блэкени? Кстати, а ты знал, что с Толстушки Гарриет списана Мимси Хогг в «Жирной красотке из Блумсбери» Дэна Тэлботта? Ну, счастливого пути.

Наши автоответчики продолжали разговор.

– Это Стэн. К твоему сведению, леди Блэкени была столь любезна, что показала мне неопубликованную рукопись ее матери, текст, предназначавшийся для женского журнала, кажется. «На скотном дворе. Тайные забавы йоркширской деревни». Леди Синтия не уделила много места леди Смит-Дермотт, дружок, но рассказывает довольно обидные вещи. Позволь мне хотя бы послать тебе то, что я написал об Энтуисле и твоей матери. Вдруг ты захочешь прокомментировать? Кто знает? Попытка не пытка.

– Можешь прислать этот отрывок. Действительно, кто знает? Bon voyage[172]172
  Счастливого пути (фр.).


[Закрыть] и привет Саскии.

Как ни странно, годы, проведенные Энтуислом с леди Смит-Дермотт, с его Нэнси, были из самых плодовитых. Именно тогда он создал помимо других шедевров «Обнаженную с пестиком» (1952), «По дороге на станцию» (1954) и «Раздосадованных любовников» (1955). В те же годы он завершил работу над своим лучшим произведением, картиной в восьми частях, «Восьмой день. Разрушение» (1952–1962). К этим и другим его творениям мы вернемся в надлежащее время. Начало романа было довольно страстным, хоть и эгоистичным: ради плотских удовольствий Нэнси в любовной горячке бросила мужа и сына от предыдущего брака. С самого начала отношения были бурными. Со временем Нэнси стала «вздорной», «сердитой», «крикливой», «ревнивой», «злобной». О том, как развивались отношения, можно, видимо, судить по картине «Раздосадованные любовники» (см. илл. 27). Художник и Нэнси лежат бок о бок обнаженные на кровати, сбитые после недавних упражнений простыни создают ощущение беспокойства. Окно открыто, видна вспышка молнии, озаряющая черные грозовые тучи, зловеще-красные занавески по обеим сторонам окна вызывают ассоциации с адом, намек на который подхватывает и либретто «Дон Жуана», валяющееся на полу. На ближайшем к нам листке мы можем разглядеть слова: «Chi l’anima mi lacera? Chi m’agita le viscere?» («Кто мучает мою душу? Кто терзает мое тело?») Скрипка с порванными струнами, придавившая этот листок к полу, символизирует разрушение гармонии. Эти «возлюбленные», похожие скорее на трупы, нежели на живых людей, лежат рядом, у каждого рука на чреслах другого – словно они, как Адам и Ева, стыдятся своей наготы. Оба смотрят в сторону, взгляды отсутствующие, каждый погружен в свои мысли.

Сегодня, оглядываясь на годы, проведенные с Нэнси, Энтуисл говорит, что это был роман «волнующий», «будоражащий», «стимулирующий», «изматывающий». Он галантно берет на себя часть вины за их многочисленные ссоры, доходившие порой до скандалов, и за то, что они отдалялись друг от друга. И с горечью признает, что с ним жить нелегко.

Но те, кто знал их в домашнем общении, считают иначе. «Она довела его до безумия. Он уже не мог выносить ее жалобы, ее вечное нытье, ее ненависть к долинам и пустошам, которые он так любил». «Нэнси была законченной сукой. Не понимаю, как он столько лет ее терпел». «Он работал в мастерской до изнеможения, по пятнадцать-шестнадцать часов в день, только чтобы быть подальше от дома и от ее злого языка». «Что бы он ни делал, ей все не нравилось. Ей было наплевать, что он с нежностью и заботой относился к ее сыну Робину Синклеру, взял его под крыло, взял в дом».

Но в конце концов причиной разрыва стали не столько ее злобные выпады, сколько частые отлучки из Дибблетуайта: Нэнси якобы ездила ухаживать за престарелыми родителями в Харрогейт. Энтуислу нужна была любящая, преданная женщина, которая не только обеспечивала бы уют в доме, но и знала бы, как удовлетворять потребности гения. К счастью, когда художник был почти на грани отчаяния, в его жизни появилась леди Синтия…

Но мы забегаем вперед. Стоит прежде всего изложить все, что нам известно об урожденной Нэнси Стаффинс, появившейся на свет в 1912 году в семье Сисси и Билла Стаффинсов, в крохотной спальне над закусочной, где торговали жареной рыбой с картошкой, на Стейшн-роуд в Харрогейте, графство Йоркшир; роды принимала повитуха, а трепещущий отец, можем мы предположить, обслуживал внизу посетителей. Какой жизненный опыт принесла в дом Сирила Энтуисла эта женщина, которая, будучи старше, наверняка подавила молодого человека так, как мать подавляет сына? Как она стала особенной женщиной в его жизни, как и почему прошлое этой особенной женщины нарушило покой Энтуисла?

Закусочная на Стейшн-роуд все еще стоит, только теперь это обшарпанное заведение с едой на вынос «Звезда Индии», которым владеет некто Рама Камат. Но, возможно, если принюхаться, кроме аромата индийских пряностей можно услышать еще и вонь жареной рыбы.

В таком духе Стэн разглагольствует дальше – как Фаэтон, жаждущий усмирить непослушных кляч. И продолжает жестоко, злобно, клеветнически и безо всяких на то оснований чернить репутацию женщины, которой он никогда не знал, довольствуясь непроверенными намеками и мелочными нападками. А там, где он даже их не может отыскать, он опирается на свое вялое воображение. Мой дед, «можем мы предположить», раздавал кульки с рыбой и картошкой, в то время как наверху его жена Сисси, крича от боли, пыталась – прилежание было тазовое – разродиться моей матерью. Если мы принюхаемся вместе со Стэном – оборони Господь, – мы сможем уловить «вонь» еды вековой давности. Когда моя мать оставляла Сирила одного, она «якобы ездила ухаживать за престарелыми родителями». Искушенные читатели могут предположить, что на самом деле она втихаря трахалась с каким-то неизвестным.

Господь свидетель, мамуля не была ангелом, но она не заслужила, чтобы над ней издевались всякие стэны. Жена она, конечно, была не из лучших – покладистая, милая, ласковая, но прежде всего ей нужно было удовлетворять свои сексуальные потребности. Верность, во всяком случае после смерти моего отца, Герберта Синклера, не была в первых строках ее списка личных добродетелей. Как мать она точно не была среди лучших. Но я никогда не сомневался, что она старалась как могла, как никогда не сомневался, что она заботилась обо мне и любила меня на пределе своих возможностей. И, конечно же, она никогда меня не «бросала», не подкидывала корзинку со спеленутым младенцем на церковное крыльцо. Когда Сирил, к ее удовольствию, впервые ей овладел, я уже готовился поступать в университет. И Сирил не брал меня под крыло, разве что давал ценные советы насчет того, как обращаться с противоположным полом, и в дом он меня не брал, хотя в Дибблетуайте меня всегда привечали. Думаю, в те годы я ему даже нравился. Он ничего не изображал из себя ради того, чтобы угодить мамуле. По-моему, ему было приятно узнавать во мне черты себя наивного, каким он был до войны.

Но больше всего в рассказе Стэна меня огорчает то, как он описывает отношения между Сирилом и мамулей. Скажу просто: она его обожала. Во всем его защищала. Невозможно знать – и уж точно, Стэн не мог знать – интимных подробностей столь страстного романа, но что бы мамуля ни делала, она никогда не шла против Сирила. Бывало, прикусит губу и терпит. Уж ему-то она была верна целиком и полностью. Она никогда не жаловалась, никогда не ныла. Принимала его распоряжения, склоняла голову и согласно улыбалась. Меня порой бесило то, с какой готовностью она ему подчиняется.

– Мамуля, он что, Господь Всемогущий?

– В каком-то смысле да, Робин. Он творец – как Бог, среди людей он гений. Мне повезло, что он меня любит.

Был ли Сирил способен любить? Способен ли сейчас? Или то, что он выдает за любовь, это просто потребность?

Я написал Стэну имейл, сообщил, что рукопись возвращаю. Добавил, что послал копию своим адвокатам (на самом деле не послал), и посоветовал ему оставить намерения клеветать на мою мать в печати. Стэн, скорее всего, не будет мне отвечать. Кому, кроме сына, есть дело до чести Нэнси Стаффинс? Возможно, Стэн себя обезопасил. Кто из оставшихся в живых, станет его опровергать? Сколько я ни негодуй, какие доказательства я могу предоставить суду? Понятно, что никаких. Однако издатели не заинтересованы в судебных разбирательствах. В лучшем случае моя угроза заставит Стэна ограничиться только теми высказываниями, которые он может подтвердить, не опираясь на показания свидетелей. В худшем – к большому огорчению Стэна, мой иск может надолго задержать выход книги в свет. Возможно, мои угрозы сподвигнут его переписать текст.

* * *

Тимоти меня не обнадежил:

– Старина, вряд ли что сможешь сделать. Ни здесь, в Англии, ни в Нью-Йорке, где, как ты говоришь, сначала выйдет книга, нельзя подавать иск об оскорблении чести и достоинства (в данном случае – о клевете) от имени умершего человека, в данном случае от твоей почившей матери.

– Но многое из того, что он пишет, ложь. Я могу дать показания.

– Забудь об этом. У нас, как нам твердят ad nauseam[173]173
  Здесь: до отвращения (лат.).


[Закрыть], свободная страна. Непременно напади на него в прессе. Но в таком случае убедись заранее, что он не подаст на тебя в суд за клевету.

Мы с Тимоти сидели – дело было после полудня – за кружкой пива в «Красном льве», американском заведении, но сегодня нам было удобно там встретиться – он находился буквально в нескольких метрах от Чарльз-стрит, где Тимоти должен был встретиться с клиентом в «Честерфилде», а мне предстояло выступать в Союзе говорящих на английском языке перед группой из Содружества.

– Я бы мог поведать такую повесть[174]174
  Слова Призрака. У. Шекспир, «Гамлет». Акт I, сцена 5. Пер. М. Лозинского.


[Закрыть], – сказал Тимоти, который, как и я, некогда занимался в нашем университете английской литературой. – Я совершенно случайно встретил твоего bête noire[175]175
  Здесь: предмет особой ненависти (фр.).


[Закрыть], этого твоего Стэна Копса, вскоре после того, как он и твой à peu près[176]176
  Почти (фр.).


[Закрыть] отчим договорились насчет биографии.

– Тимоти, ты никогда не говорил мне, что вы знакомы.

Я постарался вложить в свои слова боль, разочарование и чуточку злости. Но испытывал я раздражение.

– Как-то это никогда не казалось важным или уместным. Он же не мой клиент, и биографию он не твою пишет. Но если ты готов, то моя история заслуживает того, чтобы ее рассказать за ужином, пусть и в узком кругу заинтересованных лиц, а именно – в твоем обществе.

– Значит, давай поужинаем вместе, – сказал я. – Я тебе позвоню.

* * *

Это была история об унижении. Тимоти встретился со Стэном на дневном поезде Париж – Авиньон. Путешествие длится чуть больше двух с половиной часов, очень удобно – не слишком долго и не слишком быстро, можно вздремнуть или заменить сон его эквивалентом, чтением литературного приложения к «Таймс». Или же у путешественника, если он к тому расположен, есть время погрузиться в свои мысли. На это Тимоти и рассчитывал, когда покупал билет. Все билеты с местами были раскуплены, ему достался один из последних. Оно и понятно – 1 августа, день, когда во Франции начинаются les vacances[177]177
  Отпуска (фр.).


[Закрыть]. Через столик от него, у окна, на сиденье «à deux»[178]178
  На двоих (фр.).


[Закрыть], расположился невысокий энергичный, «смахивавший на обезьяну» человек. Он напомнил Тимоти черно-белую обезьяну-колобуса – он таких видел, когда однажды ездил отдыхать в Кению. Я понимал, что он имеет в виду. Густая борода Стэна и вся прочая растительность на лице с годами стали совершенно седыми, а волосы на голове остались такими же черными. Нацепите на колобуса очки с толстыми стеклами, добавьте морщинок на лицо – там, где кожа еще видна, пусть пухлые алые губы будут приоткрыты и обнажат зубы, как у Батской ткачихи[179]179
  Батская ткачиха – персонаж «Кентерберийских рассказов» Джефри Чосера (ок. 1340–1400).


[Закрыть], и – вот он, Стэн собственной персоной. По всему столику были разложены его брошюры, карты и путеводители.

– Parlez-vous anglais, monsieur?[180]180
  Говорите ли вы по-английски, мсье? (фр.)


[Закрыть] – спросил колобус с кошмарным акцентом. Тимоти, свободно говорящий по-французски, подумал было ответить шквалом французских фраз, но, вздохнув, признал, что он англичанин. – Замечательно! – воскликнул Стэн и протянул руку, которую Тимоти вежливо пожал.

Вскоре выяснилось, что они оба оправляются в Сан-Бонне-дю-Гар, а когда Стэн сказал, что на вокзале его встречает машина, Тимоти воодушевился и проявил лингвистическую смекалку:

– А не могу ли я к вам вписаться?

Разумеется, рассказал мне Тимоти, как только он стал должником Стэна («Да без проблем!»), он был обречен до конца поездки слушать соловьиные трели Стэна.

Стэн впервые оказался в Провансе. И рассчитывал пробыть там неделю. Назавтра он возвращался в Авиньон – встретить жену, Саскию, которая ехала на машине из Парижа, и они вдвоем собирались поездить по округе. Сегодня же ему предстояло лично встретиться с человеком, чью биографию он собирался писать. Знает ли Тимоти что-нибудь о Мас-дю-Кутр-Курбе?

– Простите?

– Вот, я специально записал. Мас-дю-Кутр-Курбе.

– А, понятно. Местные называют это просто Мас-Бьенсан.

– Почему?

– Дело в том, что он принадлежит Клер Бьенсан, вашей хозяйке.

Это действительно была ферма Клер, полученная по наследству, поэтому и носила родовое имя. Но Клер теперь одиннадцать месяцев в году проводила с Сирилом в Йоркшире и знаменитую ферму сдавала на неделю или на месяц туристам, а четыре акра земли сдавала местным виноградарям и считала, что чем сексуальнее название, тем больше оно привлечет клиентов. Сирил к тому времени был богат как Крез, но Клер – француженка и дочь фермера – считала, что грех держать дом пустым почти круглый год, когда он может приносить честный франк-другой (теперь, конечно, евро, но старые присказки так живучи). Она обожает этот дом и за долгие годы превратила его из простого удобного жилища, каким он был в ее детстве, в туристическую мечту о Провансе. Сирил каждый август, когда надо туда ехать, ворчит, но, оказавшись там, бывает вполне счастлив. Ему нравится приглашать местных девушек поплавать в бассейне – их фигурки в бикини будят сладостные воспоминания. Картины, что висят в Мас-Бьенсане, не похожи ни на какие другие его работы: там яркие, почти тернеровские пятна цвета, в них он неожиданно близок к абстракционизму.

Тимоти познакомился с Сирилом и Клер независимо от меня. Он многие годы проводил лето в Сан-Бонне-дю-Гар, снимал вместе со своим другом (австралийцем, известным мне под именем Сэмми) маленький залитый солнцем дом рядом с деревенской épicerie[181]181
  Бакалейная лавка (фр.).


[Закрыть]. Я никогда не понимал их отношений. Если они и были любовниками, получается, что им было удобно жить и стариться на противоположных концах земного шара и втискивать год отношений в месяц. Быть может, им нравилась такая интенсивность. Короче, в деревне собирается небольшое общество англоговорящих: Сирил, Тимоти, Сэмми и миниатюрный кривоногий и всегда бодрый Бэзил Мадж, некогда знаменитый жокей, ливерпулец – он теперь каждый август в основном сидит в тенечке и наговаривает воспоминания на диктофон. Все мужчины отлично ладят – как обычно бывает за границей с совершенно несхожими людьми. Я сам некогда провел с ними приятнейший вечер в деревенском ресторанчике, где с наслаждением напился.

Стэн в поезде брызжил энтузиазмом. Он показывал Тимоти брошюры, карты, маршруты, списки непременных достопримечательностей. Он задавал вопросы, но не дожидался ответов. С воодушевлением говорил о папском дворце в Авиньоне, о еженедельном рынке специй в Юзесе, о Пон-дю-Гаре, о Ниме и Камарге. Он с осведомленностью рассуждал о местных винах и оливковых рощах. В Сан-Бонне-дю-Гар ведь есть moulin à huile[182]182
  Маслобойня (фр.).


[Закрыть], так ведь? Но они с Саскией планировали и свернуть с расхожих путей, посмотреть настоящий Прованс. Это был Стэн на пике своих сил, энергичный, счастливый, демонстрирующий свое мастерство исследователя даже на примере недельного путешествия.

Тогда он еще не познакомился с Сирилом Энтуислом, и в него еще не стреляли.

Тимоти рассказал, что больше всего Стэна волновал предстоящий визит в Мас-Бьенсан. Он жалел, что Саскии с ним не будет, но из приглашения Сирила следовало, что его ждут одного. Они с Саскией решили не придавать этому значения, пусть будет как будет. Наверняка представятся и другие возможности. Работа над книгой даже не началась. А пока что ему предстояло увидеть настоящий прованский дом, со всеми его причудами и удобствами, начать с него знакомство с Провансом. Он явно провел изыскания о главных блюдах этого региона и с пылом говорил о Anchoïade, Soupe au Pistou, Daube Provençale, Le Gratin d’Abricots aux Amandes[183]183
  Энчилада, суп «Писту», тушеное мясо по-провансальски, гратен с абрикосами и миндалем (фр.).


[Закрыть]. Тимоти утверждал, что к этому моменту он начал без труда понимать произношение Стэна и забеспокоился, не повлияет ли это на его безупречный акцент. Но еще он сказал, что Стэн так описывал хрустящий деревенский хлеб, обмокнутый в ароматное оливковое масло, местный сыр, крошащийся от одного прикосновения вилки, бокал лирака или тавеля, рубиново поблескивающий на солнце, что его воодушевление передалось и Тимоти. И только потом Стэн сказал, что предвкушает встречу с героем его следующей книги. Визит предполагался короткий, только на одну ночь – «времени хватит на совместный ланч и ужин сегодня и, быть может, кофе с круассаном утром», но он надеялся, что к его отъезду уже будет заложен фундамент не только сотрудничества, но и дружбы.

Тимоти и Стэн вышли на платформе в Авиньоне. Стэн тащил большой чемодан на колесиках и набитую дорожную сумку, плечо подгибалось под лямкой гигантского рюкзака. За платформой шли встречи и приветствия, смех, слезы, радостные крики. Тимоти огляделся. И увидел мрачного типа, заросшего щетиной – один в один уже растолстевший Марлон Брандо, но с гитлеровскими усиками. Одной рукой мужчина держал плакат, другой чесал яйца. На плакате было написано:

Проф. Корпус

Мас-Бьенсан

– Думаю, это вас, – сказал Тимоти.

– Je m’apelle Professeur Kops[184]184
  Меня зовут профессор Копс (фр.).


[Закрыть], – сообщил Стэн держателю плаката.

– Hein?[185]185
  Что? (фр.)


[Закрыть]

Тимоти объяснил что к чему.

– Ah, bien sûr. Remoulins Taxi à votre service[186]186
  Да, конечно. Такси к вашим услугам (фр.).


[Закрыть]. – И он быстро заговорил на местном наречии.

– Вы поняли? – спросил Тимоти.

– Слишком быстро. – Стэн пал духом.

– Он сказал, чтобы мы подождали здесь, он сейчас вернется. Ему надо забрать корзину, quelque chose pour Madame[187]187
  Кое-что для мадам (фр.).


[Закрыть]. Видимо, доставили на том же поезде. Да, и еще сказал, что мы можем называть его Марселем.

– Это я разобрал. – Стэн аккуратно сложил багаж.

Марсель, как описывал Тимоти, удалился, вихляя задом так, словно боялся выронить засунутую туда зубную щетку.

Такси оказалось стареньким синим «рено», ржавым и побитым. «Quelque chose pour Madame» – металлическим контейнером-холодильником с крышкой, перехваченной тремя широкими кожаными ремнями. Марсель косолапо шаркал, пыхтел и ругался, таща этот контейнер, упиравшийся в его пузо. С виду контейнер был тяжелый. Тимоти и Стэн вышли следом за ним из здания вокзала на яркое послеполуденное солнце. Стэн пытался справиться со своим багажом. Тимоти хотел было сказать ему, что есть свободные тележки, но что-то его остановило. Сам он путешествовал налегке, с небольшой нейлоновой сумкой, но хотя обычно он – воплощение вежливости, помочь Стэну он не стремился. Такие Стэн вызывает в людях чувства.

Марсель поставил свою ношу рядом с «рено», потер поясницу, выгнувшись назад, потянулся и издал горестный вздох. К этому времени Тимоти и Стэн его нагнали. Стэн брякнул наземь свои вещи. Он совсем выбился из сил, обливался потом. Пот струился ручьями по его лицу, по бороде, откуда капли падали на грудь. Соленая жидкость заливала ему глаза, отчего он непрерывно моргал. Его некогда щегольский бежевый пиджак пропотел насквозь, плечо, в которое впивалась лямка рюкзака замялось, под мышками и посреди спины расплылись темные пятна пота. Рубашка была совершенно мокрая.

– Довольно тепло, не правда ли? – невозмутимо сказал Тимоти.

– Я в восторге! – неожиданно добродушно воскликнул Стэн. – Я об английской сдержанности. Я просто плавлюсь.

Марсель оглядел багажник «рено», оглядел контейнер, снова почесал яйца, затем затылок.

– Merde, alors![188]188
  Вот дерьмо! (фр.)


[Закрыть] – сказал он.

И открыл замызганный багажник. Он был весь забит: запасное колесо, канистра с бензином, инструменты, жестяная банка с томатной пастой, мешок с пустыми пивными бутылками, вонючие промасленные тряпки и россыпь порнографических фотографий, все вперемешку. Он снова покачал головой и закрыл багажник.

Машина тем временем так и стояла на солнцепеке, запертая, с закрытыми окнами – этакая раскаленная печурка. Марсель пожал плечами, отпер свою дверцу, открыл заднюю, поднял контейнер и запихнул его на сиденье. Затем открыл вторую заднюю дверцу, елейно улыбнулся и пригласительно взмахнул рукой – так швейцар в провинциальном борделе приглашает завсегдатая.

– M’sieur le professeur![189]189
  Господин профессор! (фр.)


[Закрыть]

Стэн снял пиджак и втиснулся в раскаленный салон, прижавшись к контейнеру. Марсель водрузил ему на колени рюкзак и сумки и закрыл дверь.

– M’sieur! – обратился он к Тимоти и распахнул перед ним переднюю дверцу.

Тимоти, прежде чем сесть, опустил стекло. Он рассказывал, что внутри воняло грязными носками (а может, вонючим сыром) и чесноком. Оба передних сиденья были отодвинуты назад по максимуму, Марселя – чтобы он мог вместить свою тушу, а второе, быть может, для симметрии; Стэн сидел, скрючившись, за Тимоти, подтянув колени, и сумки почти упирались ему в подбородок.

– Enfin, – сказал Марсель. – Allez-у, hein?[190]190
  Наконец-то. Ну что, поехали? (фр.)


[Закрыть]

За спиной Тимоти елозил Стэн, пытаясь открыть свое окно.

– La fenêtre?[191]191
  Окно? (фр.)


[Закрыть] – сумел выговорить он.

Марсель пожал плечами, махнул рукой.

– Elle est complètement foutue, cassée, vous comprenez? Une espèce de merde, pour ainsi dire. Rien d’importance[192]192
  Оно совершенно сломано, разбито, понимаете? Полное дерьмо, так сказать. Это неважно (фр.).


[Закрыть].

Он завел мотор и выехал с парковки, продолжая что-то быстро говорить.

– Вы все поняли? – спросил Тимоти.

– Окно не работает, да? – Стэн тяжело дышал, как спринтер в конце дистанции.

– Да. Но он говорит, волноваться не о чем. Как только мы выедем на дорогу, свежего воздуха будет достаточно. Да и до Сан-Бонне-дю-Гар всего двадцать километров.

– Я умираю от жажды.

– Если хотите, могу попросить его где-нибудь остановиться.

– Господи, только не это! Давайте уж доедем до места.

Марсель взял на себя роль гида, показывал, пока они тряслись по дороге, красоты Гара, делая паузы, чтобы Тимоти мог перевести.

– Посмотрите на вершину, – перевел Тимоти, когда они наконец добрались до мощеных улочек Сан-Бонне-дю-Гар. – Там стоит великолепная часовня этой древней деревушки. Обратите внимание, как умело архитекторы применили методы строительства римского акведука. Это отлично видно на восточных колоннах благодаря кирпичной крошке, которую римляне использовали, чтобы сделать сочленения водонепроницаемыми. Великолепно, профессор Корпус, правда?

– Скажите ему, отлично, – процедил сквозь зубы Стэн, сидевший с закрытыми глазами.

– Сейчас мы ненадолго свернем с маршрута, чтобы вы могли рассмотреть все поближе. А пока что обратите внимание на чудесный фонтан, здесь, на обочине, возведенный в 1806 году. Видите, какой декор? И бюст Наполеона Первого!

Очки Стэна совершенно запотели. Из-за пота под стеклами казалось, что он плачет. Возможно, он и плакал.

– Всего в двух километрах отсюда, если напрямик, как птица летит, находится знаменитый Пон-дю-Гар, акведук, построенный римлянами в первом веке. Если джентльмены желают, можем сделать небольшой крюк и вот уже мы там.

Стэн только застонал в ответ. Тимоти объяснил, что профессор очень устал от долгого путешествия из Америки и хочет поскорее добраться до места.

– Comme vous voulez, Messieurs, – проворчал Марсель и ни с того ни с сего нажал на клаксон. – Cela m’est égal[193]193
  Как хотите, мсье. Мне все равно (фр.).


[Закрыть].

«Рено» резко, со скрежетом остановился во дворе Мас-Бьенсан, и мотор стих.

– Merde![194]194
  Дерьмо! (фр.)


[Закрыть] – выпалил Марсель.

Дом был большой и довольно красивый, простая центральная часть была XVII века, в XVIII и в XIX веке было пристроено еще несколько помещений, каждое безо всякого соотношения друг с другом или с оригиналом, разве что использовался все тот же местный камень, но в целом все получилось на удивление гармонично. Все окна фасада были закрыты ставнями – от палящего солнца. Откуда-то сбоку, из-за аккуратно подстриженной изгороди, слышалось, как кто-то ныряет в воду – там находился бассейн, который Клер велела выкопать лет пять-шесть назад. Тимоти и Марсель тут же выскочили из машины. Стэну пришлось ждать, пока Марсель откроет его дверцу и снимет у него с колен сумки. Выбравшись, он стоял, пошатываясь, ошалевший, мокрый – будто это он искупался в бассейне.

Входная дверь уже была открыта, и из прохлады дома выбежал низенький кривоногий старичок в темных очках и бейсболке, широко улыбаясь и сверкая вставными зубами.

– Эй-эге-гей, это же наш Тим! А мы тебя завтра ждали.

Он протянул руку – Тимоти ее с радостью пожал, а другой рукой потрепал старичка по затылку.

– Эй-эге-гей, Бэзил! Рад тебя видеть. На самом деле завтра приезжает Сэмми. Он только что провел месяц в Ситжесе, счастливчик, якобы в поисках своих каталонских предков. Так что я должен купить еду и напитки, проветрить дом и вообще подготовиться к прибытию Его Величества.

Из дома вышла Клер и поспешила навстречу приехавшим, за ней на почтительном расстоянии следовала Клотильда – она вела хозяйство Энтуислов, когда они приезжали, и жила со своим веснушчатым супругом Эмилем во флигеле метрах в ста от большого дома, а также приглядывала за всем, когда они были в отъезде. Клер тоже сразу кинулась к Тимоти.

– Тимоти, mon cher! Quelle surprise totalement heureuse![195]195
  Мой дорогой! Какой приятный сюрприз! (фр.}


[Закрыть] – Они обнялись, a потом, словно одного объятья было мало, обнялись еще раз. – Ты останешься на ланч?

Тимоти улыбнулся, кивнул и повернулся к Клотильде.

– Ah, la plus belle Clothilde. Sois tranquille mon pauvre coer![196]196
  Ах, прекрасная Клотильда! Не волнуй мое бедное сердце! (фр.}


[Закрыть]

И Клотильда, пожилая дама с и без того румяными щеками, совсем зарделась.

Марсель успел вынуть из «рено» и контейнер-холодильник, и багаж Стэна, сложил его аккуратно в кучу. Теперь он высился подле всего этого, вскинув руки и сложив пальцы словно для благословения.

Все это время Стэн стоял, покачиваясь и истекая потом. Тимоти вдруг вспомнил о правилах вежливости.

– Мадам, позвольте мне представить вам вашего гостя, профессора Стэна Копса.

Стэн, который к тому моменту буквально и шага не мог сделать, застыл на месте, но нудно произнес слова – не иначе как долго репетировал и надеялся произнести с легкостью.

– Enchanté, Madam, de faire connaissance[197]197
  Мадам, счастлив с вами познакомиться (фр.).


[Закрыть].

– A это наш старинный друг Бэзил Мадж, он, возможно, вам известен как трижды победитель «Тройной короны», великолепный жокей, друг многих царственных особ и так далее. Бэзил, mon vieux[198]198
  Старичок (фр.).


[Закрыть].

– Весьма польщен, – вяло откликнулся Стэн.

– Эй-эге-гей, Стэн!

– А это – моя старинная подруга Клотильда.

Клотильда неуклюже сделала книксен.

– Enchanté, je vous assure[199]199
  Очень приятно, уверяю вас (фр.).


[Закрыть], – деревянным голосом сказал Стэн, обливаясь потом.

И тут произошло одновременно вот что. Во-первых, из-за изгороди появился Сирил весь в белом и в белой соломенной шляпе, следом за очень юной загорелой особой в бикини. Он погладил, а затем и пошлепал ее соблазнительный зад.

– Ah, quelle honte! – довольно хихикнула она. – J’ai perdu, si non mon honneur, alors mon innocence. Gran’père, gran’père, comme vous êtes méchant![200]200
  Как вам не стыдно! Я потеряла если не честь, то невинность. Дедуля, дедуля, вы шалун! (фр.)


[Закрыть]

Во-вторых, к Стэну подошел Марсель и буркнул что-то, чего Стэн не понял.

– Он ждет оплаты, – сказал Тимоти, вернувшись к роли переводчика.

– Но… – забормотал Стэн, – я думал, что я гость…

– Марсель говорит, что возьмет с вас только за дорогу от Авиньона сюда, обычную сумму, еще – за меня как за дополнительного пассажира, и за контейнер, который ему пришлось получить, донести и привезти. А за бесценный рассказ об окрестностях, который вы прервали, сославшись на усталость, он не возьмет с вас ничего. Вы не можете не согласиться, что он поступает по справедливости.

– Сколько? – спросил Стэн в ужасе.

– Он выписал счет. Вот, держите.

– Ради бога, не мелочитесь! – крикнул Сирил. – Заплатите несчастному пидору! Он рабочий человек. Не ради же своего удовольствия он вас катал.

Стэн, испуганный и смущенный, все заплатил. Но тут хотя бы Клер обратила внимание на то, в каком он состоянии.

– Не хотите ли поплавать перед ланчем? Принять ванну, душ? Вы наверняка хотите переодеться.

– Да, спасибо, – сказал Стэн и поплелся к дому, широко расставляя ноги – походкой человека, который только что обмочился. Он был так очевидно несчастен, что Бэзил и Тимоти молча подхватили его багаж и понесли следом за ним. Клотильда и Марсель тем временем взяли вдвоем контейнер и потащили его в дом.

– И подайте что-нибудь пожрать! – крикнул им вслед Сирил. – Я умираю с голоду.

– Что за кошмарный человек! – сказала Клер. – Ты даже не поздоровался с этим несчастным педрилой.

– Что за выражения? – хихикнул Сирил. – Боюсь даже подумать, в каких кругах ты вращаешься.

Ланч подали на мощеной террасе рядом с портиком или шпалерой, увитой виноградом. Получилась прохладная беседка с видом на виноградники и поля, переливавшиеся всеми красками в ярких лучах солнца. К тому времени, когда Стэн, помывшись и переодевшись, добрался туда, идя на голоса и смех и на французскую речь, все уже сидели за старинным крестьянским столом, длинным и узким, выскобленным за долгие годы почти до белизны. Клотильда, судя по всему, садилась за стол с семьей и гостями. Небритый тип в полосатой тельняшке, с красным засаленным платочком на шее, чье лицо из-за припухших век выглядело насмешливым, оказался Клотильдиным Эмилем. Нимфа в бикини добавила к своему костюму мужскую рубашку и сидела рядом с Сирилом. Марселя, чья машина отказывалась заводиться и теперь ожидала приезда механика из Ремулена, очевидно, тоже пригласили на ланч. Перед каждым стояла миска с какой-то темно-красной жидкостью, на поверхности которой плавало по шматку сметаны.

Когда появился Стэн, разговоры и смех стихли.

– Вот наконец и вы, профессор Копс. Надеюсь, вам уже лучше? – спросила Клер.

– Мадам, прошу вас, зовите меня просто Стэном. Не надо формальностей. Я ведь надеюсь с вами познакомиться поближе. – Он огляделся. – Здесь восхитительно!

– Садитесь, – сказал Сирил. – Сюда, во главу стола – это у нас место для почетных гостей.

Поскольку по одну руку от него сидел Эмиль, а по другую Марсель, Стэн, должно быть, сообразил, что он сидит в конце стола – дальше соли, как говорится.

Бэзил Мадж первым потянулся за ложкой.

– Это что у нас такое?

– Холодный свекольный суп, – ответила Клер.

– Борщ, – сказал Стэн, выказав тем самым привычку всех учить, которая была у него в крови.

– Погоди-ка, Бэзил, – сказал Сирил. – Может быть, наш гость захочет произнести какую-нибудь еврейскую молитву перед едой.

Стэн опешил.

– Я… Нет, я… Молитву – нет… Я не религиозен. – Те части его лица, которые виднелись среди буйной растительности, побагровели.

– Разуверившийся еврей, да? – весело продолжал Сирил. – Ну, тогда, может, мы что-нибудь христианское изобразим. Бэзил, ты как?