Текст книги "Улыбка Фортуны"

Автор книги: Ахто Леви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Это был солидный седовласый человек лет шестидесяти, бывший военный, руководящий работник крупного завода. Кирина мама была лет на пятнадцать моложе супруга. Она оказалась энергичной, властной женщиной с серыми быстрыми глазами и крашеными белыми волосами.

Потом женщины – мать и дочь – начали готовить завтрак, а мужчины —отец и... зять, стало быть, отправились по магазинам преодолевать бытовые трудности. Шагая рядышком, с авоськой в руках, отец Киры допрашивал Серого о его намерениях в отношении Киры, и тот все чистосердечно рассказал: и о том, что сидел, и о положении в настоящее время, и о перспективах, которые себе представлял весьма туманно. Он понимал (и Кирин отец тоже понимал), что ему не семнадцать лет... Пока чего-нибудь добьется, немало времени пройдет, а до тех пор мешки, семьдесят пять рублей в месяц, прогрессивка и какая– нибудь случайная работа – не жирно.

Понимая, какое невыгодное впечатление производит его рассказ, Серый буркнул о своей готовности поехать куда-нибудь на Дальний Восток, чтобы поработать на море, одним словом – за длинным рублем, нужным ему, чтобы создать Кире приличные условия. Откровенно говоря, подобного намерения у него никогда не было, просто хотелось как-то успокоить человека, показать, что он стремится быть хорошим мужем и зятем.

– Это все хорошо, – сказал отец Киры. – Но... Надо бы вам пока жить отдельно. Вот расписались бы, тогда... А сейчас нехорошо получается. А когда думаете ехать туда... на Восток?

Серый понимал: папаша был бы рад отправить его хоть на Северный полюс, лишь бы подальше от Киры.

За завтраком состоялся крупный разговор, превратившийся в бурное совещание. Серому поставили на вид его аморальное поведение, выразившееся в незаконном сожительстве с Кирой, и предложили: а) перейти на прежнее место жительства; б) воздержаться от встреч с Кирой до тех пор, пока не распишутся; в) не расписываться, пока на это не согласятся родители. Чтобы все три пункта нарушены не были, Кирина мама объявила, что остается жить у дочери, а посему после завтрака, нежно расцеловавшись с Кирой, Серый покинул приютивший его дом и, унося свой жалкий скарб, от души ругал глупого, наивного кота Мурчика.

В доме Ольги Сергеевны его возвращению несказанно обрадовались. Пират совершал прыжки, Мурчик вился около ног. Ольга Сергеевна, забыв, что Серый в курсе дела, еще раз извлекла из сундука пальто на меху и подробно рассказала его историю.

С Кирой он стал встречаться недалеко от аптеки и только тогда, когдаее не конвоировала мама. И каждый раз они расставались, полные решимости бороться за свое будущее.

Несостоявшаяся любовь

Примерно недели через две после прихода Серого на мельницу выбыл из строя дядя Саня – тот, что похож на Рыжего. Образовалось вакантное место. Стали прикидывать, кого бы привлечь. Всем хотелось, чтобы новый человек был «свой парень», чтоб не был плаксой или филоном, потому что коллектив небольшой и должен быть дружным.

Серый рассказал им про Рыжего, про его физическую силу. Но бригадники не загорелись его предложением, почесались, поморщились, не сказали ни «за», ни «против». Серый же все-таки прямо с работы отправился к Рыжему.

Рыжий был дома – небритый, взлохмаченный. Не человек, а чучело. Он грыз хлеб, запивая чаем. В квартире полно пыли, везде разбросана одежда. «Вот как выглядит по-настоящему одинокий человек», – подумал Серый. Из окна был виден кран строящегося дома. Подняв свой хобот, он вертелся вокруг себя, будто журавль, стоящий на одной ноге в болоте, высматривая добычу. На лесах о чем-то перекликались рабочие, был слышен их смех.

Рыжии был хмур и не очень приветлив. Даже не пригласил сесть.

– Пойдем к нам на мельницу, – предложил Серый с ходу.

Рыжий спокойно продолжал грызть корочку.

– У нас не хватает рабочих, один заболел... – продолжал Серый. – Народ у нас мировой, а работа – не для слабаков.

Рыжий посмотрел на него исподлобья. Серый, вздохнув, привычно предложил дернуть по стаканчику винца. На это Аркадий рявкнул:

– А монета?!

Пошел Серый за вином. Принес. Разлили. Дернули.

– Ну, как она там? – это о Лариске.

– Пока ничего, – сказал Рыжий, – я ей курицу приволок.

– Курицу!

Оказывается, он не поленился подняться с утра и встать в очередь, которая продвигалась медленно, потому что женщины в очереди привередничали, выбирая кур, – тянули их за ножки, крылышки, принюхивались. Рыжий отнес добычу сначала дворничихе – та ее изжарила, – затем в больницу.

Путь до больницы проходил мимо чистого, уютного парка, где мамы гуляли с детьми – провались он, парк! – и мимо любимого местечка в тупике у глухой стены большого дома – ветхой лачуги Барабана с составным названием «Пиво – Воды».

Но где же он? Рыжий как вкопанный встал – нету павильона. На том месте, где он еще недавно стоял, – груда мусора, гнилые доски, побитый кирпич и... следы трактора. Кучка мужчин поодаль так же, как Рыжий, с прискорбием изучала обстановку. Видно, они с разных концов города целеустремленно спешили сюда...

«Как же так?! – немо вопрошал Рыжий. – И это отняли, гады!» Он испытывал желание дать кому-нибудь, чтобы брызги полетели. Сперва он как следует обругал случайного прохожего. Получасом позже, не испытывая особой любви к животным, он попытался погладить маленького беленького пуделя, выведенного на прогулку. Это не понравилось ни пуделю, ни его хозяйке – чопорной даме. Пудель его чуть не укусил, а дама на него накричала. И он с удовольствием ударом ноги отшвырнул пуделя на середину улицы.

– Лариска пока нормально, – сказал Рыжий Серому.

– А дом-то почти достроили, – показал Серый в окно, – вот дают!

Рыжий промолчал. Серый тоже.

– Директор у нас мужик толковый, – сказал Серый. – Без всякого бюрократизма. А ребята... настоящие. Ну, как?

Рыжий сопел.

– Я пошел, – сказал Серый. – Привет!

На другое утро Серый пришел к Тростовскому домой, потому что было воскресенье. На звонок никто не открывал, и он уже хотел идти, но по привычке толкнул дверь, и она открылась. Вошел.

В прихожей валялась груда досок. Перелез через нее и очутился в комнате. Здесь не оказалось ни Тростовского, ни Образины. Изогнувшись, он проскочил мимо чьих-то рогов и ударился головой о миномет времен Отечественной войны. С беспокойством думая о возможном присутствии в доме мины, протиснулся через узкую щель между шкафом и чучелом акулы и оказался в другой комнате, где увидел Тростовского в трусах. «Бедный, бедный, – подумал он с сочувствием, – до чего тебя, несчастного, квартира довела... И зачем тебе, сухопутнейшему из сухопутных, не умеющему плавать даже по-собачьи, все эти морские штучки?»

– Привет, старина! Рад, что ты пришел. – Тростовский нагнулся и поднял десятикилограммовые гантели. Видимо, он занимался утренней зарядкой.– Радикулит лечу, – сказал он, бросив гантели. – Ты, старик, посиди. Я сейчас... – и он скрылся между якорями. Скоро, уже одетый, он вынырнул и сказал: – Сейчас завтракать будем. Мистер с соседской девчонкой гуляет, скоро придут. Каким ветром тебя занесло?

Не любил Серый тянуть кота за хвост и сразу же приступил к делу. Рассказал о том, что есть на свете человек, который женился, что называется, неудачно, ибо жена ему попалась неважнецкая – простая баба, учительница с грошовым заработком, когда ему нужно совершенно другое: дочка миллионера, например. Работать этому человеку глубоко противно, и грозит ему голодная смерть. К тому же он того и гляди отцом станет, а это уже совсем меняет дело.      -

Разумеется, он объяснил Тростовскому, что человек этот не такая уж бестолочь, чтобы ничего в жизни не умел. Воровал когда-то как бог и в тюрьмах сидел не хуже других. Но теперь ему это надоело и он не знает, куда податься. Одним словом, закончил Серый, парень – первый сорт.

– Да уж видно, – согласился Тростовский, – ему только рогов не хватает...

Дальше Серый продолжал в таком плане: мол, нельзя ли его как– нибудь пристроить к легкой работенке, например, мешки таскать, ну, уговорить, конечно. А затем заговорили о футболе.

Тут и Мистер пожаловал с маленькой, годков десяти, девочкой. Мистер тут же поспешил к своей миске. Затем приготовили кофе с бутербродами. Соседская девчонка бесстрашно шлепнула Мистера, мешавшего ей пройти, и ушла домой, чтобы не сердить маму.

– А ты... молодец, – похвалил Серого Тростовский. – Сильный должен помогать слабому, иначе зачем ему сила?

Черт возьми, Серому приятно было чувствовать свое духовное превосходство. Чем больше Тростовский говорил на эту тему, тем сильнее росло в Сером самоуважение. Он это прямо физически ощущал.

И Тростовский все продолжал.

– Если ты хороший друг, – говорил он, – старайся передать ему лучшее, что у тебя есть. И, уважая тебя, он в чем-то станет на тебя похож. Ты человечный – и он таким станет. Недаром говорят: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу – кто ты». Нет, конечно, идеальных людей, но успокаивать себя этим – проявление слабости. Человек говорит: «Если бы люди были безгрешны, они были бы не люди, а боги». Человек пытается оправдать свою слабость, соглашается с ней...

Воодушевленный беседой, Серый прямо от Тростовского снова пошел к Рыжему, поднял его со сна. Заговорить о мельнице не решился. Позевали. Потом Серому дурацкая, по мнению Рыжего, идея пришла: помыться. Вот захотелось ему под душем постоять, потому что дома у него душа нет. Рыжий сопротивлялся, ворчал, но был вынужден согласиться. Серый ему напомнил, как он сам у Женьки когда-то в ванне полоскался.

– Мойся, – согласился он, – кто тебе запрещает.

Разделся Серый, полез в ванну. А она такого цвета изнутри, как будто в ней сапожный крем варили. Он Рыжему насчет этого замечение отпустил, Рыжий его в ответ на образа послал. Однако человек – не свинья, чтобы в таком корыте мыться. Нашел Серый порошок и давай драить ванну, выдраил, затем помылся. А чем вытереться? Полотенец чистых у Рыжего не оказалось.

– Давай стирать полотенца, – воспламененный беседой Тростовского, сказал Серый, вспомнив тюремную камеру, где когда-то зажег людей энтузиазмом. – Я к тебе и завтра мыться приду, а чем вытираться?

– Что у меня, баня?! – рявкнул Рыжий свирепо. – Ты что! Больше тебе мыться негде?

Точно так среагировала камера в тюрьме на его предложение сделать уборку...

Серый спокойно объяснил, что в бане платить надо, что лучше на эти деньги стакан вина выдуть, и начал стирать полотенца. Вяло и нехотя Рыжий стал помогать.

Постирали полотенца, сняли и замочили парочку простынь. Аппетит приходит во время еды. Пока простыни мокли в растворе стирального порошка – бухнули в ванну две полные пачки, и там творилось невообразимое – Серый подмел квартиру. Рыжий демонстративно лег спать и тут же и захрапел. Серому это не понравилось. Ему не терпелось испытать свое духовное превосходство и расшевелить Рыжего, вселить в него уважение к себе и своему труду. Когда он пинком поднял спящего, говоря: «Вставай, брат, сделай дело и спи смело», тот лениво присел, затем встал и резко ударил Серого ногой в живот. Удар был настолько мощным, что Серый, перелетев через всю комнату, ударился о стенку головой. Прежде чем потерять сознание, он услышал несколько малоуважительных эпитетов, которыми его чествовал Рыжий, уничтожая этим малейшую надежду на пользу духовного превосходства.

Удар Рыжего был не первым в жизни Серого, кроме того, тяжелая работа на лесоповале тоже оставила свой след, не говоря о том, что был он счастливым обладателем язвы желудка – известной болезни, и в результате из-за своего «духовного превосходства» он попал в больницу.

В больнице Серого определили на место, расположенное из-за перегрузки в коридоре. Доктора решили делать ему срочную операцию. Он возражать не стал. Раз надо – пусть режут. И пошло дело: разрезали живот, зашили, и через пару недель он уже, хоть и кривобоко, но слонялся по больнице.

Приходили к нему Сашко и Марина, приносили яблоки и хорошее настроение. Считая, что желтый – цвет радости, Сашко перекрасил в желтое полы своего дома, подоконники, двери, сумку Марины, ее босоножки и свой портфель. Марина очень надеялась, что он снова увлечется мотоциклом. А Серый хохотал и пытался объяснить другу, что несправедливо навязывать людям свои вкусы, ибо, хотя Сашко с Мариной – одно целое, в этом целом каждый имеет право на личную свободу. Было весело.

Приходил Тростовский, принес «Персидские письма» Монтескье, велел Серому знакомиться с серьезной литературой. Почти через день навещала его Ольга Сергеевна, приносила цветы, фрукты, старушечью озабоченность и немного грусти. Пока Серый находился в больнице, в садах произошли печальные события: погиб Пират, попав под машину, и украли дорогое пальто из сундука Ольги Сергеевны.

– Да ладно, – вздохнула старушка, вытирая глаза. – Собаку жалко, живое существо.

– Я вам найду другую, – утешал Серый,– хорошую собачку, умную.

Кира навещала его несколько раз тайком от матери. Почти через

день она писала длинные письма, а сестры часто приносили букетики цветов, переданные ею. В основном же общался он с ней по телефону, установленному в коридоре на лестничной площадке. Звонил в аптеку. Каждый день подолгу терпеливо дожидался своей очереди, говорил несколько минут, потом получал выговоры от врача и сестры, ходить ему не рекомендовали. После второй операции Кира сообщила, что уезжает в отпуск вместе с мамой. На прощание прислала ему коробочку конфет. На коробочке ее детским почерком было написано: «Такого верного сердца ты не найдешь нигде».

Три месяца, как три года, провел он в больнице. После второй операции ожидал третью. Время он проводил в основном у телефона. Отпуск Киры, по его подсчетам, затянулся – в аптеке ее все не было.

Приходили товарищи по работе – шумные, веселые, советовали скорей выздоравливать. Знакомый директор зоопарка прислал письмо с приветами от своих питомцев, которые Серого якобы заждались. Сведения о Кире принес ему Сашко: оказалось, что она в городе, только работает в другой аптеке. Сашко же раздобыл ему номер телефона. Серый тут же ей позвонил. Кира подошла к аппарату сама.

Серый сообщил ей радостную весть о своем выздоровлении и о том, что его на днях выпишут. Но на том конце было тихо. Тогда он сказал:

– Здравствуй! Ты меня хорошо слышишь?

И услышал ее голос:

– Хорошо! – Было действительно слышно хорошо.

Она сказала бодро, весело: «Здравствуй!» И снова помолчала.

Подождав несколько секунд, он спросил:

– Как поживаешь? – И, поняв, что это глупейший вопрос. – Когда приехала? Ты меня ждешь?

Там было тихо. Ему казалось, слишком долго было тихо.

– Нет!

– Что «нет»?

– Я не жду, – ответила она уже погромче. И добавила: – Я встретила человека... У нас с тобой все равно ничего бы не вышло. Ты же взрослый и сам все понимаешь. Родители против...

«Что она такое говорит?!»

Заикаясь, попросил ее сказать, что это неправда, что она это выдумала. Но она сказала:

–      Правда. Не переживай.

Затем раздались гудки.

Он побежал вниз, вышел из корпуса, прошел мимо зазевавшегося сторожа через ворота на улицу. Со всех сторон на него кричали шоферы под отчаянный скрип тормозов, он на кого-то все время натыкался, кому– то сказал «извините», от кого-то услышал: «Болван! Куда прешь!» – но ничего не понимал.

Он вернулся в больницу, пошел к главному врачу и потребовал чтобы его немедленно выписали. Но выписали его только через три дня, после того как стало очевидно, что терпеть его в больнице больше нельзя. За эти три дня он заметно успокоился. Так что, выйдя, не отправился в ресторан «Дружба» и не запил, чтобы забыться.

Он бродил по городу, играл с бродячими собаками, встретив бесцельно шатающегося пьянчугу, единственного, способного его терпеливо и участливо выслушать, рассказал ему свою историю.

– Да... – посочувствовал пьянчуга, – от баб держись подальше.

«Вот, – думал Серый – Дожил. Ты волен менять образ жизни, профессию, местожительство. Ты волен жить, как тебе хочется, и никто тебя за это не преследует; никто этого не запретит, потому что ты никому не мешаешь. Ты свободен, но от тебя ушла женщина, и свобода теперь не нужна. Человек всегда раб – своей машины, квартиры или собственных привязанностей, настроений. Цена жизни... Когда теряешь любимого человека, мир для тебя становится пустым, ты словно брошенный матерью, ты – один, один в пустыне, ибо ничто не заменит тех глаз, в которых одних заключены вся правда и преданность... Человек может быть сильным физически и духовно, но если он один – зачем ему сила! Так, кажется, говорил Тростовский...

Жизнь – бег. Я бегу, где медленно, где быстрее, где безрассудно тратя силы, где экономя, держась в кильватере тех, кто сильнее меня, защищают меня своей спиной, бегу, расчищая и сам дороги идущим вслед, тем, кто слабее меня, бегу, стараясь не отрываться от людей, чувствовать их всегда рядом, чтоб не забылось, что я – человек... Но если от меня ушла та, кому я был готов расчищать дорогу, значит, ей на меня не захотелось опереться. Но, может, кому-нибудь другому я могу дать то, от чего отказалась она? Чтобы жить, ты непременно должен быть кому-то нужен. Но кому?..

И он вспомнил хриплый голос Мани, ее слова: «А если бы взял кто... эх, не так бы я жила... Такой была бы женой, и не снилась бы фраеру такая лафа...»

«Вот кто слабее меня, – подумал Серый, – женщина, которой нужно очень немного, чтобы оставить недостойную жизнь. Ей нужно лишь одно – чтобы кто-нибудь посильнее уважал ее как человека. Считался бы с ней, как с другом. Зато, должно быть, она, узнавшая беду, сумеет оценить товарищество. Быть может, для нее он станет необходим, его рука окажется достаточно сильной поддержкой – не так, как для Киры?»

Ему захотелось разыскать Маньку. Он решил ей все рассказать, решил попытаться стать ей другом, научить ее ценить преданность. Наверное, именно с этого надо было начинать еще тогда, давно. А он ее ноги рассматривал... Он считал себя лучше ее и чище. Но разве только он так считал?..

Как часто друзья теряют друг друга оттого, что один не сумел признать мир другого. Здесь виновато все – самолюбие, преувеличенное представление о себе, а самое главное – люди почему-то забывают, что если ты – мир, то человек рядом с тобой – тоже целый мир, и каждый из нас необходим в действительно большом мире, все мы вместе и делаем его разнообразным. А чрезмерное уважение к собственной особе заставляет – и нередко – считать пустяками самое важное в жизни друга. Чтобы это понять, надо быть «безразмерным»: будучи большим, нужно быть настолько большим, чтобы вместить в себя маленький мир женщины, понять его и радоваться ему. Маленькие часто бывают большими там, где большие – маленькими... V

Конура Мани на чердаке была пуста. Во дворе Серого встретила хозяйка и сообщила, что Маня здесь больше не живет, ушла со всеми своими монатками, одни патлы оставила.

– Какие патлы? – спросил Серый.

– Не знаю, как это у них называются, в мое время такого не было. Это теперь молодежь завела... уж своих волос им мало.

«Неужели шиньон?» – догадался Серый, не поверив, однако.

–      Это такая рыжая штука из волос? – спросил он.

– Эта самая, – подтвердила женщина, – у меня в ней котята.

Серый поблагодарил любезную женщину и ушел.

Неужели он и здесь опоздал? Может быть, Рыжий что-нибудь знает?

Решение

Звонок у Рыжего не работал, но дверь была не заперта. В нос Серому ударил запах немытой посуды. Слышался храп. Рыжий валялся на грязной постели одетый. В комнате было не убрано и пусто. Красная лошадка валялась под столом, плюшевый медведь – в углу, задрав вверх лапы. На всем – толстый слой пыли.

Подойдя к Рыжему, чтобы разбудить его, Серый понял, что тот изрядно выпил, прежде чем завалиться спать, и, не желая повторения истории, осторожно тронул его за плечо. Сильно всхрапнув, Аркадий открыл глаза и тупо уставился на Серого.

– Чего спишь с открытой дверью? – спросил Серый.

Рыжий смотрел непонимающе.

– Туго соображаешь, – сказал Серый. – Здравствуй! Не узнаешь?

Вместо ответа Рыжий закрыл глаза и немедленно захрапел.

– Вставай! – проорал Серый и повторил свои вопросы.

Теперь Рыжий узнал его и сел. Начал чесаться, как будто его кусали блохи. В такой грязи это было вполне реально.

– А чего тут взять? – сказал он равнодушно, будто они только вчера расстались и между ними не было никакой размолвки. – Ты откуда привалил? – Он аппетитно зевнул.

Серый осмотрел еще раз квартиру и согласился: действительно, взять здесь было нечего: исчез телевизор, не было радио, даже подушек; под голову Рыжий сунул свернутое старое женское пальтишко.

– А Лариса? – спросил Серый прямо, не отвечая на вопрос.

– Нету, – он провел ладонью по лицу, зевнул, – похоронил я ее... с ребенком заодно.

Он нагнулся, пошарил трясущейся рукой под кроватью и вытащил полбутылки водки.

– Поищи там в кухне какую-нибудь посуду. Стаканы там где-то есть. Пожрать нету. Лук там посмотри... Где-то должен быть.

Серый пошел на кухню, нашел луковицу и грязные стаканы. Помыл их. Разлили водку, Рыжий выпил.

– А телевизор?

– Пропил.

Вот, значит, как все завершилось: один человек съел другого.

Выглядел Рыжий плохо, намного хуже, чем в те дни, когда они встретились: обросший, похудевший, в глазах тупое безразличие, равнодушие.

Серый спросил о Маньке.

– Замуж пошла, – сказал Аркадий.

А Серому неудержимо хотелось смеяться. Он объяснил Рыжему, что сам был готов на ней жениться. Рыжий неопределенно хмыкнул, его это не интересовало.

– За кого же она?

– Да малый один, с кирпичного.

Впору было Серому обняться с Рыжим и отправиться куда-нибудь, например, к Барабану, хотя лавочку эту, он вспомнил, снесли. Он выразил сожаление по этому поводу, но Рыжий сказал:

– Это потому снесли, что старая была. Понял? Теперь построили новую, так что... стоит.

Задумчиво изучая пустой стакан, он спросил:

– Может ли баба любить мужика без руки?

– Может.

– А без ноги?

– Может.

– А без двух ног?

– Сможет, наверно, – сказал Серый не совсем уверенно.

– Ага... – сказал Рыжий сам себе.

– У тебя-то есть и руки и ноги, – сказал Серый, – и морда – кирпичом за тридцать метров не промажешь.

Рыжий не ответил. Серый приблизительно догадывался, о чем он думал: добившись всего, чего можно было в его положении, он вдруг все потерял, и уже поздно начинать заново. Теперь он кусает локти и сравнивает себя с безногим. Он думает... Рожденный ползать летать не может... Но ходить, быть может, научится. Зверь родится от зверя, человек – от человека, а мысль – от мысли. Главное, чтобы появилась первая, хоть маленькая мыслишка. Кто знает, может, он еще до чего-нибудь додумается!

Вспомнились стихи какого-то поэта:

Мы так живем, как если бы у нас

Вторая жизнь имелась про запас.

Прожил одну – и вот, не получилось...

Ну что ж – учтем на следующий раз .

А следующего раза не будет. Но что делать, если кто-нибудь не хочет бежать, просто не хочет, сам ложится на дорогу, путаясь в ногах у тех, кто должен жить дальше. Не тянуть же его силком! Тянуть Рыжего Серый не хотел. Да и силенок не хватило. Проще было дать ему трешник, что он и сделал. На том они расстались.

К Ольге Сергеевне Серый пришел не один – принес голодную бездомную собачонку. Он назвал ее «Матросом» – из-за полосок на груди. Вечером он навестил Сашко в последний раз, а на следующий день покинул этот город. Не потому, что ему там не повезло в личной жизни,– просто у него не было выбора: для работы на мельнице он был слаб, а что же делать? Поэтому он решил принять приглашение знакомого директора зоопарка, к тому же животным он симпатизировал.

Он решил, где бы ни был, что бы ни делал, – учиться узнавать новое, ведь чем больше он будет знать, тем ближе станет свобода, которую он поклялся отыскать – настоящую, заключавшуюся в чем-то ему еще не известном. Только на воле он узнал, что еще далек от нее.

Конечно, он уже много знал – больше, чем двадцать, десять лет назад, вчера. Но он был уверен, что завтра будет знать больше, чем сегодня, а через десять, двадцать лет – неизмеримо больше.

Однажды он видел в городском театре трех молодых музыкантов – аккордеон, гитара, контрабас. Это были совсем юные виртуозы, которые сами создавали музыку и сами ее исполняли. Это было здорово. «Вот счастливые, – подумал он, – это их дело, они – мастера, музыка – их призвание».

Рыба должна плавать, но она не может плавать в аквариуме, где нет пространства, она там может лишь существовать; птица должна летать, но она не может летать в клетке. Всякий человек должен искать себе такое занятие, которое делает его счастливым. Призвание – это тоже выражение свободы.

Он получил письмо от матери – первое на воле, это письмо пришло из далекой страны – Швеции и наполнило его сердце сладкой радостью: она жива и здорова, она его любит, она его ждет и все ему прощает, потому что она – его мать.

Купив билет на поезд, он стоял на остановке автобуса. Народу было

много. Подъехал автобус, и он ворвался внутрь. Стоявшая впереди женщина повернулась к нему и радостно сказала:

– Здравствуй! Ты с каких берегов?

Это была Маня. Выглядела она странно: волосы распущены по плечам, лицо без пудры, только губы чуть-чуть накрашены. Одета в простенькое пальто.

Рассказав ей коротко о своих делах, Серый поинтересовался, как она замуж вышла.

– Обыкновенно, – сказала Маня. – Встретились два лаптя – и все... Стал он ходить... Ничего «такого» не было. Он робкий был. Но деликатный. Уважение имел. Сам страшный из себя, но ласковый. Заходи, будем рады. Я тоже на кирпичном. Комнату получили...

Серый смотрел на Маню и думал: «Скоро она родит пацана – пальчики оближешь».

Что она такой может быть, об этом Серый догадывался. Приобрел кто-то настоящего друга.

Карася, как всегда, он не застал. Увидел его в последний раз из окна отходящего поезда. Карась шел по перрону, сильно качаясь, искал кого-то в толпе. Кого? Не трудно догадаться: кого-нибудь, кто бы «сделал по стаканчику». У каждого свое счастье...

Часть вторая

ВЫБОР

В зоопарке

Город, куда Серый прибыл, был столицей одной из богатых и крупных республик Союза. Серый остался и прожил здесь четыре года. В его оправдание можно сказать, что он действовал как мужчина, влюбившийся с первого взгляда: он много странствовал, много видел стран и городов, но только этот полюбил сразу, с первого дня. Полюбил улицы и дома, парки и могучую реку, полюбил сказочные ночи этого города, его жизнерадостные стадионы, – все в этом городе нравилось Серому, как в любимой женщине нравится все – и красивое и некрасивое.

Горожане приняли его дружески. Милиция только однажды за все это время заподозрила его в том, что он угнал трактор из близлежащего колхоза, но он сумел доказать, что в тракторах ничего не смыслит. Наконец, ему удалось расположить к себе начальника городского управления милиции и заполучить устное разрешение на проживание в городе до неопределенного времени, после чего Серый устроился в зоопарк, где провел в зоологическом мире продолжительное время. Его пробовали на многих разновидностях этого мира, но директор, которому он в свое время мыл спину, с каждым разом все больше убеждался, что лишь любить животных для того, чтобы с ними работать,– мало. Серый, с молчаливого согласия знакомого директора, стал величать себя зоонаучным сотрудником, хотя его знания ограничивались знакомством с Пиратом и Мистером. Правда, он был не единственным, присвоившим себе научное звание, но у него-то никакого образования не было, тогда как у многих зоонаучных сотрудников того парка имелось хотя бы кинематографическое, или кулинарное, или педагогическое, полное или неполное высшее образование.

Сначала Серого Волка приставили к слону, где ему пришлось таскать в ведрах «обратную продукцию», и если всех всегда интересует, сколько слон ест, никто не думает о том, сколько набирается этой «обратной продукции»... После того как Серого предупредили, что ему придется всю жизнь работать, чтобы рассчитаться с государством, если – не дай бог! —эта громадина покинет мир по его недосмотру, он потребовал, чтобы его перевели к верблюду, стоившему намного дешевле. От верблюда его перевели к хищникам. И его эта работа устраивала: хищнице какие-то двести – триста грамм ни туда ни сюда, а Серому Волку от этой пантеры да одного тигра и одного льва – завтрак и обед.

Вершиной его карьеры оказался террариум, где он ухаживал за удавом, кормил его живыми кроликами. Кормиться за счет удава, конечно, не было возможности, но зато и волноваться за здоровье этого гада нужды не было, ибо удав обладал проницательностью лучшего терапевта и никогда не страдал непроходимостью, потому что никогда не ел испорченной пищи: он только глянет в глаза кролику – и уже все знает о здоровье своей жертвы. Кроме удава Серый должен был следить за крокодилом. Этот крокодил его здорово подвел: Серый проворонил двух граждан, выливших крокодилу в бассейн поллитра водки. Серого еще пробовали в обезьяннике, но здесь обитатели были настолько скандальные, что хоть милицию зови... Что с них возьмешь: звери – звери и есть. Не понравилось все это Серому Волку, и решил он податься куда-нибудь из зоопарка, но возник вопрос – куда?

Наблюдая за жизнью зверей, в царстве которых почетом и уважением пользуются сильные, завидуя льву, в сравнении с которым заяц или волк – полное ничтожество, Серый решил отыскать способ вырасти не только в собственных глазах, но вообще в глазах рода человеческого. Заяц при всем своем желании не может стать львом, человек же устроен так, что часто непонятно, когда он заяц, а когда лев, во всяком случае в каждом человеке спит лев, нужно только постараться разбудить его.

Решающую роль в его дальнейшей жизни сыграли «Записки Серого Волка». Однажды зоопарк посетил известный столичный журналист. Серый подошел к нему именно в тот момент, когда журналист со своей свитой стоял у верблюжьего загона и одна рыженькая остроносая дама громко гадала – плюнет в него верблюд или постесняется. Они не знали, что верблюд был хорошо воспитан. С этого объяснения и началось знакомство. Шагая от клетки к клетке, Серый рассказывал журналисту все, что было ему известно об их обитателях. Закончив осмотр, он скромно признался в существовании своих тетрадок и желаний показать их кому-нибудь. На что журналист сказал, что читать ему эти тетради некогда, но в принципе ему интересно, и если Серый принесет их в гостиницу, он с ними познакомится, посмотрит, что там такое.

На следующий день утром, когда Серый пришел в гостиницу, чтобы получить обратно свою тетрадь, он застал рыжую даму и журналиста сидящими с опухшими лицами у стола, уставленного приспособлениями для дегустации местных вин. Хотя было видно, что занимались они всю ночь чем угодно, только не чтением дневников Серого Волка, известный журналист тем не менее сказал, что он с ними «бегло» ознакомился, что для тщательного их изучения времени было маловато, но что «зерно» в них он как будто нашел и поэтому нужно их подчистить заново, то есть читаемым почерком переписать и... если когда-нибудь случится быть Серому Волку в Москве, он их с удовольствием еще раз посмотрит. Мимоходом он дал Серому адрес своего учреждения в Москве, и на этом аудиенция окончилась.